В тихом омуте - буря (Мидлмарч). Книга I. Мисс Брук.
Глава VIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: В тихом омуте - буря (Мидлмарч). Книга I. Мисс Брук. Глава VIII. (старая орфография)

VIII.

Нельзя было не подивиться спокойствию, с которым сэр Джемс Читам решился ехать в Грэнж после того, как ему удалось победить себя и заставить повидаться с Доротеей, как с помолвленной невестой его соперника. Правда, он был в каком-то лихорадочном состоянии и, увидав молодую девушку, впродолжение всего свидания с ней, он не мог избавиться от чувства какой-то неловкости; но нужно сознаться, что, несмотря на свое доброе сердце, сэр Джемс считал-бы себя все-таки гораздо более обиженным, если-бы соперник его был красивый, блестящий жених. Теперь его вовсе не безпокоила мысль, чтобы м-р Казобон мог его затмить собою; но ему больно было видеть, что Доротея действовала под влиянием грустного увлечения и чувство сострадания к ней отчасти смягчало боль уязвленного самолюбия.

Несмотря на то, что сэр Джемс мысленно уверял себя, что он положительно отрекается от Доротеи, видя, что она, с настойчивостью Дездемоны, отказывается от партии вполне приличной и подходящей к ней, он все-таки не мог оставаться равнодушным к идее о её помолвке с Казобоном. Увидев в первый раз жениха и невесту вместе, он начал себя упрекать в том, что он недовольно серьезно отнесся к этому делу. "Брук более всех нас виноват, восклицал он; - ему следовало-бы не давать своего согласия на такой неравный брак. Нельзя-ли хоть теперь кому-нибудь переговорить с ним? Так оставить дело невозможно; нужно, во что-бы то ни стало, разстроить сватьбу". Возвращаясь из Типтона домой, сэр Джемс повернул в дом ректора и спросил, дома-ли м-р Кадваладер. К счастью, ректор оказался дома и гостя ввели в кабинет, где были развешены рыболовные снаряды. Сам хозяин находился в соседней небольшой комнатке, где он работал за токарным станком; он громко оттуда откликнулся, приглашая баронета придти к себе. Оба приятеля жили душа в душу, несмотря на то, что один был - землевладелец, а другой - духовная особа, - но надо было посмотреть на их добродушные лица, чтобы понять, почему они сошлись. М-р Кадваладер был человек крупных размеров, с толстыми губами и ласковой улыбкой; вся наружность его была грубая и простая, но спокойные манеры и постоянно хорошее расположение духа невольно привлекали к нему всех. Смех и шутки его заражали каждого веселостью.

-- Как поживаете? сказал он сэру Джемсу, протягивая ему руку, не совсем удобную для пожатия. - Жалею, что давно вас не видал. Но случилось-ли чего особенного? Вы что-то разстроены.

У сэра Джемса были легкия морщины на лбу, брови свои он хмурил как-бы с намерением показать, что он чем-то недоволен.

-- Меня злит этот Брук! отвечал молодой баронет. - Хоть-бы нашелся человек, который-бы посоветывал ему этого не делать.

-- Чего? переходить на сторону вигов? спросил м-р Кадваладер, продолжая вертеть колеса своего станка, за починкой которого его застал гость. - Едва-ли он послушается. Но что-ж кому за дело, если это ему нравится. Противники вигов должны, напротив, радоваться, что их представителем является человек с очень блестящими способностями. Этим вигам никогда не удастся изменить нашу конституцию, если рулем их корабля будет править такая голова, как наш приятель Брук.

-- Ах! да я совсем не о том говорю, возразил сэр Джемс, сбрасывая с головы шляпу и кидая ее на ближайший стул. - Я говорю о сватьбе, продолжал он, поглаживая свою правую ногу, перекинутую через колено левой и с горечью разсматривая подошву своего сапога. - Я говорю о том, как он позволяет такой красавице, молодой девушке, выходить за Казобона.

-- А что-ж вы нашли дурного в Казобоне? По моему, это жених, как жених, особенно, если девушка его любит.

-- Она слишком молода, чтобы понимать свои чувства, воскликнул сэр Джемс. - Это дело опекуна решить её судьбу. Он не должен был допускать, чтобы она действовала так опрометчиво. Удивляюсь вам, Кадваладер, как это вы, человек женатый, отец семейства, как вы можете относиться к этому равнодушно. А еще добрый человек! Без шуток, подумайте об этом хорошенько!

-- Я и не думаю шутить, я очень серьезно говорю с вами, отвечал ректор, внутренно смеясь. - Вы точь в точь моя жена. Та все пристает, чтобы я поехал к Бруку и поучил-бы его уму-разуму; я ей напомнил то время, когда, бывало, ей доставалось жутко от родных и друзей за то, что она вышла за меня замуж.

-- Да вы посмотрите на Казобона-то! сказал с негодованием сэр Джемс. - Ведь ему верных 50 лет, и разве это мужчина? Это тень, мумия какая-то. Поглядите на его ноги!..

-- Прах-бы вас взял, красивых малых! возразил смеясь ректор, - вы воображаете, что только вам и должно везти на белом свете. Вы женщин вовсе не понимаете. Для них красота состоит вовсе не в молодцоватости. Элеонора, например, уверяла своих сестер, что она меня выбрала за безобразие - это показалось им до того оригинально и смешно, что оне почти примирились с её выбором.

-- Ну, что вы об себе толкуете? сказал сэр Джемс. - Вас не трудно полюбить каждой женщине. Тут дело не в наружной красоте. Мне Казобон вообще не нравится.

Сэр Джемс считал это выражение самим ясным определением своего дурного мнения о человеке.

-- Это почему? Разве вы слышали что-нибудь дурное об нем? спросил ректор, оставя в покое колеса станка и засовывая большие пальцы обеих своих рук за жилет. Лицо его выражало напряженное внимание.

Сэр Джемс умолк. Он был очень ненаходчив, когда от него требовали точных доказательств его слов, и его всегда удивляло, как это люди сами не могут догадаться, в чем дело, и всегда требуют объяснений в то время, как его внутреннее сознание говорило, что он не ошибается. Наконец он заговорил:

-- Скажите по совести, Кадваладер, - есть-ли у него сердце?

-- Конечно, есть, отвечал ректор. - Что у него сердце не мягкое, не медовое, это я знаю, но что самое зерно сердца у него существует - за это я поручусь. Он чрезвычайно добр к своим родным, раздает пенсии нескольким несчастным женщинам и даже воспитывает на свой счет какого-то юношу, не щадя на него никаких расходов. Казобон во всем руководствуется благоразумием. Его тетка (сестра матери) сделала дурную партию, вышла за какого-то поляка - словом, погибла - и семья от нея отреклась. Если бы этого не случилось, то Казобону и половины теперешняго его состояния не досталось-бы. Что-ж он сделал? Он отыскал своих двоюродных братьев и узнал, чем он может им быть полезен. Поищите-ка, много ли вы найдете людей, которые стали-бы напрашиваться с своей помощью? Вы, Читам, дело другое, но вообще люди туго раскошеливаются.

на старый пергамент. Женщина не может быть с ним счастлива, и мне кажется, что если мисс Брук так еще молода, то её друзьям следовало-бы вмешаться в дело о её сватьбе и удержать ее от глупости. Вы смеетесь, потому-что думаете, что я тут о себе хлопочу. Честью вас заверяю, что нет. Будь я брат или дядя мисс Брук, я-бы знал, как действовать.

-- Положим, что это так, сказал Кадваладер, - но что-ж-бы вы сделали?

-- Я-бы настоял, чтобы сватьбу отложили до её совершеннолетия. Тогда, уверяю вас, брак этот никогда-бы не состоялся. Как-бы я желал, чтобы вы были одного мнения со мной, - чтобы вы хоть переговорили об этом с Бруком...

При последних словах сэр Джемс встал со стула, потому-что в рабочий кабинет вошла м-с Кадваладер. Она вела за руку меньшую свою дочь, пятилетнюю девочку, которая немедленно бросилась к отцу и покойно расположилась у него на коленях.

-- Слышу, слышу, о чем вы тут толкуете, сказала жена ректора. - Но вы на Гумфри ничем не подействуете. Пока рыбы у него вдоволь, для него будут все люди, как люди. Как ему Казобона не хвалить, когда у того целый пруд форелей и он не думает их удить. Помилуйте, да это отличнейший малый...

-- А что-ж? возразил усмехнувшись про себя ректор, - по моему, это очень хорошее преимущество быть обладателем пруда с форелями.

-- Шутки в сторону, сказал сэр Джемс, не совсем еще успокоившийся от волнения, - разве вы не разделяете моего мнения, что ректор мог-бы помочь делу своим вмешательством.

-- О! хотите я вам заранее скажу, что он сделает, отвечала м-с Кадваладер выразительно приподняв брови. - Я сделал все, что мог, скажет он, и теперь я умываю руки в этом браке.

-- Во первых, заговорил ректор серьезным тоном, - было-бы крайне безразсудно с нашей стороны ожидать, что я могу убедить Брука и могу заставить его действовать по моему. Брук отличный малый, но совершенно без характера; посадите его в какую угодно форму, из него никогда модели по выйдет.

-- Хоть-бы он окаменел там на несколько времени, чтобы заставить отложить сватьбу, заметил сэр Джемс.

-- Любезный Читам, возразил снова ректор, - зачем мне употреблять свое влияние во зло для того, чтобы вредить Казобону, когда я еще не убежден, будет-ли это приятно мисс Брук? Я в Казобоне положительно ничего дурного не вижу. Мне до его Кзизуфрусов и Фи-фо-фумов дела нет, точно так, как ему нет дела до моих удочек. Что-ж касается до интереса, возбужденного в нем "вопросом о католиках", этого, по правде сказать, я никак не ожидал. Казобон был всегда ко мне очень вежлив и внимателен, - зачем я стану ему поперег дороги? Притом, признаюсь вам, мне кажется, что мисс Брук будет с ним счастливее, чем со всяким другим мужем.

-- Гумфри! Ты меня из терпения выводишь, закричала леди Кадваладер. - Я убеждена, что ты скорее согласишься обедать один под забором, чем сидеть вдвоем с Казобоном. Между вами обоими ровно нет ничего общого.

-- Разве мои отношения к нему касаются его брака с мисс Брук? возразил муж. - Надеюсь, что она выходит за него замуж не ради меня.

-- У него и кровь-то не породистая, сказал сэр Джемс.

-- Правда, правда, подхватила м-с Кадваладер. - Кто-то разсматривал одну каплю его крови сквозь микроскоп и оказалось, что она вся состоит из точек с занятыми и из скобок.

-- Ужь не говорите! прервала его м-с Кадваладер. - Он, я думаю, во сне бредит шестистопными стихами и от того на яву дурит. Говорят, что, будучи ребенком, он написал извлечение из песни: "Гоп! гоп! на пальчике едет!" и с тех пор он все делает извлечения. Противный! И с этаким-то человеком, по мнению Гумфри, женщина может быть счастлива!

-- Но, вероятно, он нравится мисс Брук, сказал ректор. - Я не берусь разбирать вкусы каждой молодой леди.

вполне. Какой-то радикал, говоря речь в Мидльмарче, выразился следующим образом: Казобон - это архивный мешок, наполненный никому ненужною ученостью, Фрик - больше ни на что не способен, как на делание кирпичей, а ректор - силен только в уженьи рыбы. Честное слово, я не вижу разницы в этом определении, все трое, значит, мы равны.

И ректор втихомолку засмеялся. Ему всегда было весело насмехаться над самим собою. Душа у него была чистая и нараспашку, как он сам; он делал только то, что никому не вредило.

И так, нечего было разсчитывать на вмешательство м-ра Кадваладера в дело о замужестве мисс Брук. Сэру Джемсу невольно взгрустнулось при мысли, что Доротее дают полную волю действовать ошибочно. Хорошо, что у него было настолько доброе сердце, что неудача в сватовстве нисколько не охладила его намерения осуществить на деле план Доротеи о перестройке котеджей. Впрочем, изменить данному слову в этом случае, нельзя было-бы без ущерба чувству собственного достоинства. Гордость помогает нам быть великодушными, но не внушает нам этого свойства, точно так, как тщеславие, разжигая природное остроумие, не может сделать человека тупого - остроумным.

Доротея ясно поняла отношения сэра Джемса к себе и вполне оценила настойчивость, с которой он продолжал преследовать их общий план, хотя теперь он исполнял только долг землевладельца, тогда-как прежде это дело было начато им под влиянием совсем другого чувства, именно: желания угодить любимой женщине; молодая девушка приходила в восторг от такого поступка сэра Джемса и эта радость еще более усилила настоящее её счастие. Она нередко уделяла свои свободные минуты сэру Джемсу и толковала с ним о котеджах, забывая на время духовную симфонию - надежды, веры и любви, которую ученый джентльмен разыгрывал на струнах её души. Следствием этого было то, что сэр Джемс, учащая свои визиты в Грэнж с намерением начать серьезно ухаживать за Целией, все более и более увлекался беседами с Доротеей. Молодая девушка разговаривала с ним теперь без всякого принуждения, прежнее раздражение её исчезло и перед баронетом мало по малу раскрывался новый мир откровенной, товарищеской дружбы, - дружбы, которая может существовать между мужчиной и женщиной только тогда, когда им не приходится скрывать свою любовь или признаваться в ней.