В тихом омуте - буря (Мидлмарч). Книга II. Старые и молодые.
Глава XIII.

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Элиот Д., год: 1872
Категория:Роман

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: В тихом омуте - буря (Мидлмарч). Книга II. Старые и молодые. Глава XIII. (старая орфография)



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница

КНИГА ВТОРАЯ.
Старые и молодые.

XIII.

После сообщения, сделанного Фредом, м-р Винци решился переговорить с м-ром Бюльстродом в его кабинете, в банке, в половине второго - в то время, когда обыкновенно кончался прием просителей. Но ровно в час явился посетитель, с которым м-ру Бюльстроду нужно было переговорить о таком множестве предметов, что не предвиделось возможности, чтобы их свидание ограничилось получасом. Банкир говорил чрезвычайно пространно и цветисто и терял при этом много времени на небольшие паузы между каждой фразой. Не надо себе представлять болезненного м-ра Бюльстрода человеком с желтым цветом лица и черными волосами; напротив, это был блондин, с тонкой, белой кожей, с жидкими темнорусыми волосами, в которых пробивалась седина, с светло-серыми глазами и с большим лбом. Люди, обладавшие громким голосом, называли сдержанный тон м-ра Бюльстрода шепотом и говорили, будто в его голосе нет искренности, хотя, повидимому, нет основания предполагать, чтобы и люди голосистые не умели подчас скрыть кое-что, исключая свой собственный голос, если только Святой Промысл не сделал человеческия легкия средоточием чистосердечия.

Слушая своего собеседника, м-р Бюльстрод принимал всегда наклоненную, почтительную позу, при чем глаза его выражали напряженное внимание, вследствие чего люди, считавшие, что их стоит послушать, выводили заключение, что он поучается из их речей. Напротив, людям скромного характера не нравился этот, так сказать, нравственный фонарь, наведенный на них. Вообразите себе, например, что вы не имеете причины гордиться своим погребом, - вам не доставит особенного удовольствия, если какой-нибудь гость поднимет рюмку с вашим вином к свету и начнет разсматривать ее с видом знатока. Такого рода услаждения достаются только на долю людей, сознающих свое достоинство. Вот почему пристальный, внимательный взгляд м-ра Бюльстрода был так неприятен публицистам и грешникам Мидльмарча; некоторые называли его за это фарисеем, другие - последователем евангелического исповедания. Менее поверхностные умствователи между ними допытывались даже, кто были его отец и дед, делая при этом замечание, что 25 лет тому назад никто и не слыхивал о Бюльстродах в Мидльмарче. Для теперешняго посетителя банкира, для Лейдгата, пронизывающий насквозь взгляд быль ни по чем; доктор просто составил себе невыгодное понятие о комплекции Бюльстрода и, вывел такого рода заключение, что у его собеседника очень много внутренняго огня и мало сочувствия в окружающему его миру.

-- Вы меня чрезвычайно обяжете, м-р Лейдгат, если будете по временам заходить ко мне сюда, заметил банкир, после небольшой паузы. - Если, как я смею надеяться, я буду иметь удовольствие найти в вас достойного помощника в интересующем меня деле управления больницей, то у нас найдется множество вопросов, о которых нам нужно будет потолковать наедине. Что-же касается новой больницы, почти уже оконченной, я непременно прошу принять во внимание все то, что вы сообщили мне о выгодах особого отделения для горячечных больных. Решение этого вопроса будет зависеть от меня одного, потому-что хотя лорд Мидлькот и отдал под больницу свою землю и дал лесу на постройку, но он не расположен лично заниматься этим делом.

-- В таком несчастном провинциальном городке, как наш, заметил Лейдгат, - ваша больница будет истинным благодеянием. Хорошо устроенное горячечное отделение, вместе с старой больницей, могут сделаться ядром местной медицинской школы, как только у нас будут введены медицинския реформы. А что может двинуть сильнее образование хороших медиков, как не повсеместное распространение подобных школ? Коренной провинциал, имеющий в голове хоть одно зерно политического смысла и несколько свежих идей, должен употребить всевозможные усилия для того, чтобы удержать мало-мальски порядочных людей от стремления к Лондону. Для каждой более или менее значительной профессии найдется в провинции если не столь богатое, за то обширное поле для практики.

У Лейдгата, между прочими достоинствами, был также глубокий, звучный голос, способный - именно тогда, когда следует, - делаться тихим и ласковым. В его тоне, в его манерах проглядывало что-то насмешливое; каждое его слово дышало уверенностью в успехе; он крепко разсчитывал на свои собственные силы и нравственную чистоту, выказывая явное презрение к мелким препятствиям и к соблазнам, которых он даже еще и не испытал; но эта гордо выказываемая откровенность имела много прелести, вследствие какого-то естественного добродушия. М-р Бюльстрод полюбил, быть может, доктора именно за то, что между ними существовал такой сильный контраст по наружности; но, как и Розамунда, он полюбил Лейдгата еще более за то, что тоть был пришлец в Мидльмарче. С новым человеком можно предпринять так много хорошого! Можно даже самому сделаться лучше.

-- Я буду чрезвычайно рад удовлетворить ваше рвение большой деятельностью, отвечал м-р Бюльетродь. - Я разсчитываю даже поручить вам главный надзор над моей новой больницей, в случае, если-бы, после зрелых размышлений, мне пришлось прибегнуть к этой мере, потому-что я решился не заключать это великое предприятие в узкия рамки и не стесняться распоряжениями двух наших городских врачей. Увераю вас, что я гляжу на ваше появление в этом городе, как на счастливое указание, что мои труды, до сих пор встречавшие большой отпор в обществе, наконец увенчаются успехом. В отношении старой больницы мы одержали главную победу - добились вашего избрания. Надеюсь, что вы не отступите от мысли произвести здесь реформу из страха возбудит против себя зависть и неудовольствие ваших собратов по профессий

-- Не хочу хвастать своей храбростью, сказал, улыбаясь, Лейдгат, - но, признаюсь, я очень люблю борьбу. Я был-бы невысокого мнения о призвании медика, если-бы не был убежден в возможности открытия лучших способов лечения и в возможности введения их здесь также, как и в других местах.

-- Знамя докторской профессии стоит весьма низко в Мидльмарче, дорогой мой сэр, произнес банкир. - Я разумею тут знание и искуство врачей; в общественном же отношении ваши собраты съумели хорошо себя поставить: почти все они приняты в лучших городских домах. Мое собственное неудовлетворительное здоровье вынудило меня прибегать нередко к пальятивным средствам, находящимся, по милости Божией, у нас под руками. Я советовался с лучшими врачами столицы и с грустью пришел к тому убеждению, что у нас в провинции медицина очень отстала.

-- Да, при настоящем состоянии медицинских обычаев и медицинского образования можно считать себя очень счастливым, если время от времени натолкнешься на хорошого практика-врача. Что-же касается высших вопросов, решающих, например, исходный пункт диагноза, или распознавание настоящих причин болезней, понимание которых, даже неглубокое, доступно только человеку, получившему истинно научное образование - то об этих предметах сельские практики-врачи имеют столько-же понятия, сколько мы все о луне.

М-р Бюльстрод, все время стоявший в наклонном положении и пристально смотревший на Лейдгата, нашел, что форма, в которую доктор облек свой ответ, не совсем доступна его пониманию. В подобных случаях здравомыслящие люди обыкновенно тотчас-же переменяют предмет разговора и вступают на такую почву, на которой им удобнее приложить к делу свои умственные способности.

-- Я заметил, сказал он, - что главное искуство врачей обращено более всего на изыскание материальных средств помощи для больного. Не смотря на то, м-р Лейдгат, я надеюсь, что мы с вами не разойдемся в мнениях относительно другого способа лечения, который в действительности до вас не совсем касается, однако в котором ваше сочувствие может мне очень помочь. Надеюсь, что вы признаете существование духовных потребностей у ваших больных?

-- Конечно, признаю. Но ваши слова каждый может растолковать по своему, заметил доктор.

-- Именно так. Ошибочное толкование подобного рода предметов опаснее невежества. Вопрос, который лежит у меня на сердце: это утверждение нового устава для духовных лиц, служащих при старой больнице. Здание находится в приходе м-ра Фэрбротера. Вы знакомы с ним?

-- Да, мы с ним виделись. Он подал голос за меня. Мне нужно еще съездить поблагодарить его. Повидимому, это превеселый и премилый человек. Я слышал, что он натуралист.

-- М-р Фэрбротер, дорогой сэр, человек достойный глубокого сожаления. По моему мнению, у нас во всем городе нет священника, который обладал-бы такими талантами, как он.

М-р Бюльстрод умолк и задумался.

-- До сих пор, я, к несчастью, во всем Мидльмарче не нашел ни одного такого достойного сожаления талантливого человека, брякнул Лейдгат.

-- Мое желание состоит в том, продолжал м-р Бюльстрод, сделавшись вдруг еще серьезнее: - чтобы место м-ра Фэрбротера при больнице было заменено назначением капелана, - м-ра Тэйка, например, - и чтобы никакое другое духовное лицо не имело туда доступа.

-- Как представитель медицины, я не могу подать своего мнения в этом деле, пока не узнаю, что за человек м-р Тэйк; но я желал-бы, сверх того, чтобы мне указали случаи, когда его содействие могло-бы оказаться полезным, заключил Лейдгат и улыбнулся, стараясь однако сделать это как можно осторожнее.

-- Я понимаю, что вы в настоящую минуту не можете вполне вникнуть в важность этой меры; но - тут м-р Бюльстрод заговорил с особенным ударением, отчеканивая каждое слово - этот вопрос должен быть внесен в больничный совет. В настоящую-же минуту я позволю себе разсчитывать на то, что в виду общности наших будущих целей вы не подчинитесь в тех случаях, когда дело коснется вас, влиянию моих опонентов.

-- Надеюсь, что мне не придется вступать в духовные прения, возразил Лейдгат. - Путь, избранный мною, требует только строгого исполнения докторских обязанностей.

-- М-р Лейдгат, на мне собственно лежит более обширная ответственность, сказал м-р Бюльстрод. - Этот вопрос в моих глазах имеет священное значение, тогда как в глазах моих опонентов он есть ничто иное, как средство в соглашению. Но я не уступлю им ни одной иоты моих убеждений, иначе я должен совсем отказаться от истины, которая так ненавистна людям подозрительных убеждений. Я посвятил себя всецело улучшению больницы; но я открыто говорю вам, м-р Лейдгат, что все эти больницы потеряли-бы для меня интерес, если-бы я убедился, что в них хлопочут только о материальном исцелении онасных недугов. Я имею другую цель и не отрекусь от нея даже под пыткой...

в глазах доктора с тех пор, как он увидел Розамунду. Он не мечтал, конечно, подобно ей, о возможности соединить с нею свою судьбу; но кто-же из мужчин не вспоминает с удовольствием об очаровательной девушке и не поедет охотно обедать в тот дом, где ему предстоят случай встретиться с нею? Прежде чем доктор удалился из кабинета, м-р Винци (хотя дома он и говорил, что с этим нечего спешить) успел-таки пригласить Лейдгата к себе на обед, а вышло это вследствие того, что Розамунда за завтраком упомянула, что новый доктор, повидимому, в большой милости у дяди Фетерстона.

М-р Бюльстрод, оставшись глаз на глаз с своим зятем, налил себе стакан воды и открыл ящик с сандничами.

-- А тебя, Винци, мне, видно, никак нельзя будет завербовать в свой полк, произнес он.

-- Нет, нет, и не хлопочи, я в этом деле ничего не смыслю. Я не люблю никаких треволнений в жизни, сказал м-р Винци, неимевший сил отрешиться от своей теории безмятежности. - Впрочем, прибавил он, ударяя на этом слове, так как чувствовал, что оно совсем тут не кстати, - я пришел потолковать с тобой об одном деле, которое касается моего негодяя - мальчишки Фреда.

-- Надеюсь, только не на этот раз, возразил м-р Винци, принявший твердое решение не изменять своему приятному расположению духа. - Тут дело идет о новой причуде старика Фетерстона. Кто-то такой из злости выдумал сплетню и передал ее старику, с целью возстановить его против Фреда. Старик очень любит Фреда и вероятно готовит для него что-нибудь в будущем; как-то раз, кажется, даже сам сказал Фреду, будто он намерен завещать ему свое имение, а это-то именно и возбуждает зависть в некоторых людях против моего сына.

-- Винци, я уж не раз говорил тебе, что от меня нечего ждать содействия в тех случаях, где дело касается карьеры твоего старшого сына. Я был всегда против чувства суетного тщеславия, побудившого тебя избрать для него духовную карьеру; имея на плечах трех сыновей и четырех дочерей, ты не имел никакого права бросать деньги на воспитание, которое стоило очень дорого и не привело твоего сына ни к чему другому, как к лени и роскоши. Ты жнешь то, что сам посеял.

М-р Бюльстрод редко отказывал себе в удовольствия указывать ближним на их ошибки; но м-р Винци, в свою очередь, редко переносил хладнокровно подобного рода наставления. Когда человек стоит накануне своего избрания в городские мэры, когда он, имея в виду комерческие интересы, твердо держится известных политических убеждений, то естественным образом ему нельзя не сознавать важности своего значения в общей связи общественного здания, с высоты которого все мелкие вопросы частной жизни кажутся едва заметными точками. Неожиданный упрек зятя возмутил его теперь более, чем когда-нибудь. М-р Винци нашел совершенно лишним замечание: ты жнешь то, что сам посеял. Но чувствуя на своей шее тяжесть ярма, наложенного на него Бюльстродом, он остерегся на этот раз от любимой своей привычки ловко отгрызаться в случае нападения.

-- Тут, Бюльстрод, нечего старое поминать, возразил он. - Я не принадлежу в числу твоих образцовых людей, да и не претендую на это звание. Нельзя-же мне было заранее предвидеть конерческий переворот; наша торговая фирма была в Мидльмарче первая, а малый-то был с головой. Притом, покойный брат мой тоже избрал духовную карьеру и шел отлично, он имел уже назначение и пошел-бы далеко, если-бы по несчастью гастрическая лихорадка не унесла его в могилу. Я уверен, что теперь он был-бы уже декан. Мне кажется, что все эти причины достаточно оправдывают мое старание повести Фреда по той-же дороге. Если у человека есть религия, он, я думаю, всегда может возлагать немного надежды на помощь Провидения и не должен скряжничать, трястись над каждым кусочком мяса, вместо того, чтобы быть щедрым для своих детей. Добрый честный британец постоянно хлопочет о том, как-бы возвысить положение своей семьи; по моему мнению, обязанность каждого отца семейства состоит в том, чтобы открыть своим сыновьям хорошую дорогу.

-- Отлично! воскликнул м-р Винци, чувствуя уже прилив желания показать зубы противнику. - Я не говорю, чтоб я не был тщеславен; мало того, я даже не знаю человека, который не был-бы тщеславен. Ты сам, я полагаю, ведешь свое дело, руководствуясь, более или менее, этим чувством. Разница состоит тут только в том, что одно тщеславие крошечку честнее другого. Вот и все!

-- Наше настоящее прение совершенно безплодно, Винци, возразил м-р Бюльстрод, оканчивая свой сандвич. Откинувшись на спинку кресла, банкир прикрыл глаза рукою с видом явного утомления. - У тебя; кажется, было до меня какое-то особенное дело?

-- Да, да, торопливо заговорил м-р Винци. - Все дело в том, что старику Фетерстону передали, опираясь на тебя, как на свидетеля, будто Фред занимал деньги или искал их занять, под залог дядиной земли. Я уверен, что ты подобной глупости никогда не говорил. Но старик настаивает на том, чтобы Фред принес от тебя собственноручное письменное опровержение слуха, т.-е. род записки, в которой-бы ты сказал, что не веришь ни одному слову сплетни, пущенной в ход на счет того, что Фред занял или искал занять денег под такой странный залог. Надеюсь, что у тебя нет препятствий исполнить требование старика.

-- Извини меня! возразил Бюльстрод. - Препятствие у меня есть. Я никак не могу поручиться, чтобы твой сын, по беззаботности или невежеству - я не употреблю более резких выражений - не старался-бы достать себе денег под залог будущих своих надежд, или чтобы не нашелся такой дурак, который не решился-бы снабдить его деньгами, опираясь на эту неясную теорию вероятностей; у нас в свете столько-же дураков кредиторов, сколько вообще глупых людей.

его проступки. Но я знаю, что он не лжет. А мне кажется, может быть, я не ошибаюсь, что каждый истинный христианин обязан верить в лучшую сторону человека, когда он об нем ничего особенно дурного не знает. По моему, это грех подставлять ногу юноше, отказываясь от свидетельства в его невинности, потому только, что не усматриваешь достаточно причин, чтобы верить ему на слово.

-- Бог знает, удружу-ли и еще твоему сыну, разсчистив ему дорогу к будущему наследству фетерстоновским имением, заметил Бюльстрод. - Я не считаю богатство благом для тех людей, которые смотрят на него, как на земную жатву. Тебе не нравится это, Винци, но я чувствую в настоящую минуту, что я, так-сказать, призван для того, чтобы предупредить тебя, что я не имею охоты помогать передаче имения старика Фетерстона твоему сыну. Я смело говорю тебе, что эта наследство не послужит в вечному блаженству твоего сына и к славе божией. Зачем-же ты хочешь заставить меня написать клятвенное показание, которое послужит только в поддержанию в дяде неразумного пристрастия и к утверждению безсмысленного завещания?

-- Если ты находишь, что никто, кроме членов церкви, не должен иметь капиталы, что-ж ты не откажешься в их пользу от участия в известном выгодном предприятии? А! резнул м-р Винци. - Не для прославления-ли имени божия - только конечно, не для славы мидльмарчской торговли - плаймдальский магазин продает голубые и зеленые линючия материи, полученные им с фабрики Брассинга? Там, как слышно, гноят шолк. Быть может, если-бы всем было известно, что барыши, получаемые от такой продажи, идут во славу божию, то товары охотнее-бы разбирались. Я-то, конечно, гляжу на эта дело иначе, и если-бы мне только вздумалось, то я поднял-бы гвалт за подобный обман.

М-р Бюльстрод не вдруг собрался с духом, чтобы ответить.

-- Ты меня чрезвычайно огорчаешь, выражаясь таким образом, Винци, заговорил он наконец. - Конечно, тебе никогда не понять побудительной причины, заставляющей меня так действовать. Пробивать себе дорогу в запутанном лабиринте мира сего чрезвычайно трудно для человека с твердыми правилами - но оно еще труднее для человека безпечного и насмешливого. Прошу тебя не забывать, что если я оказываю тебе снисхождение, то только потому, что ты брат моей жены; тебе неприлично жаловаться, что я скуп на подание материальной помощи, когда она необходима для поддержки твоего положения в свете. Я должен тебе напомнить, что если ты и удержал свое место в комерции, то ты обязан этим вовсе не себе самому и не предусмотрительности или верному взгляду на вещи...

-- Без сомнения, нет, но ведь и ты ничего через это не проиграл, перебил м-р Винци, давший волю своему раздражению (обыкновенный результат мирных его намерений). - Ты не мог не предвидеть, женившись на Гариет, что судьбы обоих наших семейств будут тесно связаны между собой. Если ты вдруг изменил свой взгляд и намерен унизить мою семью в общественном положении - скажи откровенно. Я остался тем-же, чем был и прежде, то-есть, приверженцем старой церкви, до введения в нее новых правил. Я гляжу на жизнь, как она есть - в торговле и всюду. Мое единственное желание - быть не хуже моих ближних. Повторяю, если ты намерен унизить нас в общественном положении, то так и скажи. Тогда я приму свои меры.

-- Ты все пустяки говоришь, прервал его зять. - Неужели ваше общественное положение пострадает, если я не дам письма твоему сыну!

-- Пострадает оно или нет, но, во всяком случае, я нахожу, что с твоей стороны очень дурно отказывать мне в моей просьбе. Очень может быть, что тебя побуждает к этому какое-нибудь религиозное чувство; однако со стороны, такого рода поступок имеет весьма неблаговидный характер. Ты можешь теперь клеветать на Фреда сколько душе угодно: не все-ли это равно, если ты отказываешься опровергнуть распущенную на его счет клевету? Вот вы все такие деспоты по натуре, разыгрывающие везде и всегда роль святош. Противнее для меня нет вашей породы!

-- Я вовсе не хочу с тобой ссориться, возразил м-р Винци. - Мои личные интересы - да может быть, и твои также, - требуют, чтобы мы оставались друзьями. Я не имею причины тебя ненавидеть; ты в моих глазах не хуже других людей. Человек, который морит себя голодом, и простаивает целые часы на молитве, как ты это делаешь, считает себя конечно, религиозным; но по моему, если-бы даже ты только клялся и божился, как многие другие это делают, то и тогда твой капитал точно также быстро-бы обращался в твоих руках. Ты любишь власть - об этом нечего и спорить; вообще ты, кажется, метишь попасть в образцовые люди. Но ты муж моей сестры и мы должны крепко держаться друг за друга. На сколько я знаю Гариет, она тебя обвинит в нашей ссоре, потому-что ты, как говорится, отцеживаешь комара, отказываяс выручить Фреда из беды. Я не могу хладнокровно переносит подобного лицемерия. Я откровенно называю это гадостью с твоей стороны.

М-ру Бюльстроду не в первый раз приходилось усовещивать м-ра Винци, и не в первый раз такого рода сцены кончались тем, что банкиру приходилось видеть весьма нелестное изображение своей личности в том грубом простом зеркале, которое фабрикант имел обыкновение подносить в глазам своих фарисействующих ближних. Опыт должен-бы был научить м-ра Бюльстрода, чем обыкновенно кончаются подобные сцены. Но ведь переполненный фонтан, даже в дождливое время, обильно изливает из себя воду, хотя она ровно ни на что не годна: как-же после этого удержаться проповеднику, у которого в голове накопился целый запас увещаний и советов?

Не в характере м-ра Бюльстрода было тотчас-же подчиниться другому лицу, вследствие неприятных для него внушений. Прежде чем изменить образ своих действий, он находил нужным выяснить себе все поводы к тому и подвести их потом под обычную свою формулу. Помолчав немного, он сказал:

-- И прекрасно, отвечал фабрикант. - Только прошу тебя поскорее. Надеюсь, что все дело кончится прежде, чем мы с тобой завтра увидимся.



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница