В тихом омуте - буря (Мидлмарч). Книга II. Старые и молодые.
Глава XVIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: В тихом омуте - буря (Мидлмарч). Книга II. Старые и молодые. Глава XVIII. (старая орфография)

ГЛАВА XVIII.

Прошло несколько недель после описанного нами разговора, и дело о капелланстве не коснулось еще ни в каком отношении Лейдгэта. Не объясняя себе причины, почему он так поступает, молодой доктор отложил в сторону разрешение вопроса, в пользу которого из двух кандидатов он подаст свой голос. Прежде для него вообще было-бы все равно, кого ни выберут - в случае необходимости, он даже не задумавшись вотировал бы за Тэйка - но теперь его начало смущать личное пристрастие к м-ру Фербротеру.

Симпатия его к викарию ботальфской церкви увеличивалась по мере их сближения. Участие, высказанное м-ром Фэрбротером к Лейдгату, как к пришельцу в их город, желание скорее предостеречь его от неприятностей, чем завербовать в свою партию - все это служило доказательством такого великодушия и деликатности, которых восприимчивая натура молодого доктора не могла не оценить. Поведение м-ра Фэрбротера и вообще свойства его характера имели в себе что-то сердечное, теплое, напоминающее картину южной природы, где величественные виды сменяются цветущими, оживленными долинами. Редко можно было встретить человека с таким рыцарски-нежным чувством к матери, тетке и сестре, не взирая на то, что заботы о материальной поддержке такой семьи тяжело отозвались на лучших годах его жизни; мало найдется людей, которые, будучи угнетены мелкими обыденными нуждами, ставили-бы свои личные интересы ниже интересов семьи. В этом отношении м-р Фэрбротер был безукоризнен. Быть может, это сознание своей непогрешимости сделало его отчасти недоверчивым к тем строгим судьям, благочестие которых не способствовало улучшению жизни их домашних, а возвышенный образ мыслей шел в разлад с их поступками. Проповеди м-ра Фэрбротера отличались остроумием и силой выражения; он напоминал этим проповедников древней англиканской церкви, тем более, что говорил всегда без помощи тетради. Народ стекался его слушать из разных приходов, а так-как привлечение в свою церковь наибольшого числа слушателей составляет одно из главных затруднений для сельских священников, то сказанное обстоятельство еще более способствовало развитию в викарие беззаботности, вместе с чувством сознания своего достоинства. Вообще, он был пресимпатичный человек - кроткий, остроумный, откровенный, неумевший зубоскалить и говорить колкости, словом, не обладавший ни одним из тех свойств, по милости которых мы нередко служим истинным наказанием для наших друзей. Лейдгат искренно его полюбил и очень добивался его дружбы.

Под влиянием этого чувства, молодой доктор старался отстранять от себя вопрос о капелланстве, уверяя себя, что это дело нисколько его не касается и что его никогда не побезпокоят приглашением на выборы. Лейдгат, по поручению м-ра Бюльстрода, занимался теперь черчением плана внутренняго устройства новой больницы, и потому оба джентльмена часто собирались для совещаний. Банкир считал Лейдгата в числе своих сторонников, но никогда не заговаривал с ним о предстоящей баллотировке Тэйка и Фэрбротера. Когда собрался главный больничный комитет и Лейдгат услышал, что вопрос о капелланстве передан на обсуждение директоров и медиков, он ощутил неприятное чувство сознания, что надоже ему, наконец, на что-нибудь решиться в этом тривиальном мидльмарчском деле. Внутренний голос говорил ему, что Бюльстрод - первый министр в городе и что дело Тэйка имеет характер официальный, возбуждавший в нем, вследствие того, особенное отвращение к себе. Сделанные в последнее время наблюдения убедили Лейдгата, что м-р Фэрбротер не ошибался, говоря, что оппозиция не ускользнет от внимания банкира.

-- Чорт-бы побрал их мелочную политику, думал доктор, бреясь однажды утром перед зеркалом и чувствуя, что надо-же, наконец, покончить с вопросом о капелланстве. Конечно, было несколько уважительных причин к неизбранию м-ра Фэрбротера: во-первых, он был слишком занят, особенно своими частными делами, а во-вторых, по городу ходил слух, очень влиявший на уважение Лейдгата к викарию, будто этот последний играет в карты с очевидной целью выиграть, и страшно любит нестолько самый процесс игры, сколько цель, для которой он играет. М-р Фербротер составил свою особенную теорию насчет игр и утверждал, будто между англичанами оттого мало остроумных людей, что они мало играют в карты. Но Лейдгат понимал, что викарий гораздо меньше-бы играл, если-бы не имел в виду выигрыша. В гостиннице "Зеленый Дракон" был устроен биллиард, считавшийся некоторыми заботливыми матерями и женами великим соблазном для мидльмарчских мужчин. Викарий был мастер играть на биллиарде и хотя он не посещал трактира по вечерам, но носились слухи, будто он изредка заходит туда днем и выигрывает деньги. О капелланстве собственно он не очень хлопотал; но ему сильно хотелось заполучить 40 фунтов жалованья. Не будучи пуританином Лейдгат не любил карт вообще, а играть из за денег казалось ему даже унизительно. Он составил себе план идеального образа жизни, и ничтожные выигрыши в карты внушали ему положительное отвращение. Так как втечении всей своей жизни он не знал никаких особенных нужд и ему, как истинному джентльмену, было ни почем раздавать на право и на лево полукроны, то нет ничего мудреного если ему никогда не приходилось ломать себе голову над мыслью, - как-бы зашибить лишний пенни. Он знал, что не имеет большого состояния, но все-таки не понимал истинного значения бедности, и ему трудно было представить себе какое влияние могут иметь деньги на действия человека. Деньги никогда не служили для него побуждением. Вот отчего он не мог извинить викария за то, что тот гнался за ничтожными выигрышами; чувствуя антипатию к корыстной игре, доктор не взял труда задать себе вопрос, велики-ли доходы имел викарий и достаточно-ли было этих доходов на покрытие необходимых издержек и некоторых прихотей. Впрочем, очень может быть, что Лейдгат не стал-бы делать таких расчетов даже и в том случае, если-бы дело коснулось его самого.

В настоящее время, когда возник вопрос о баллотировке, негодование против слабости Фэрбротера к карточной игре еще сильнее заговорило в молодом докторе. Нет сомнения, что его руки были-бы совершенно развязаны, если-бы Фэрбротер был человек более обстоятельный и вполне соответствовал новой должности. Лейдгат был убежден, что не представляй Фэрбротер таких поводов к осуждению, он непременно подал-бы голос за него, как-бы там Бюльстрод ни горячился. - Не идти-же мне в вассалы к нему, думал Лейдгат. Но с другой стороны, нельзя было отрицать того факта, что м-р Тэйк был предан душой своим обязанностям, исполняя их добросовестно в качестве священника при часовне, в приходе св. Петра, и что он имел достаточно времени для частных занятий. Никто ничего не мог сказать не в пользу м-ра Тэйка, кроме разве того, что он был невыносим и глядел лицемером. С этой точки зрения, Бюльстрод действительно был прав.

В какую сторону ни обращался Лейдгат, везде он встречал поводы для колебания в своем решении, и, как человек гордый от природы, он возмущался тем, что должен был действовать нерешительно. Ему не хотелось разрушить свои лучшия надежды, вступая в дурные отношения с Бюльстродом; по ему не хотелось также забаллотировать Фэрбротера и лишить его места и жалованья, тем более, что прибавка 40 фун. к содержанию викария могла-бы, пожалуй, способствовать к удержанию его от неблагородной наклонности играть ради денег. Сверх того, Лейдгату было в высшей степени неприятно сознание, что подавая голос за Тэйка, он будет действовать с явной выгодой для себя. Впрочем, как знать, послужит-ли еще такой исход дела к его пользе. В городе непременно скажут, что он подслуживается к Бюльстроду с тем, чтобы дать себе ход в свете. Что-жь за беда? Сам он очень хорошо понимал, что если бы дело касалось его личных интересов, он не дал-бы выеденного яйца за дружбу или вражду банкира; ему нужен был только двигатель для его работ, материал для осуществления его идей. Да наконец, он был даже обязан поддерживать ту сторону, которая давала ему возможность устроить новую больницу, специально назначенную для горячечных больных, где он мог-бы делать свои терапевтические опыты; вопрос-же об этом был поднят прежде вопроса о капелланстве. Первый раз в жизни Лейдгат испытывал на себе гнет мелких общественных условий и неприятное влияние их взаимных столкновений. При конце этой внутренней борьбы, когда он уже окончательно решился стоять за свои планы касательно больницы, у него мелькнула надежда, что прения на выборах могут представить вопрос совсем в другом свете и наклонить весы так сильно на одну какую-либо сторону, что не окажется никакой надобности в баллотировке. Я даже думаю, что он по мало разсчитывал на неизбежные в подобных случаях увлечения и надеялся, что одно горячо сказанное слово ясно определит вопрос, тогда как хладнокровные прения были-бы способны только усложнить его.

Однако, Лейдгат все-таки не мог ясно определить, в пользу кого он подаст голос и все время внутренно мучился мыслию, что его волей или неволей поработили обстоятельства. В прежния времена он засмеллся-бы от души, если-бы ему сказали, что он, человек такого независимого характера и твердой воли, попадет когда-нибудь в тиски мелочных забот, внушающих ему отвращение. Во время своего студенчества, он совсем иначе устраивал свои отношения к людям.

Он долго медлил прежде, чем выйдти из дому; за то доктор Спрэг и некоторые из директоров явились на выборы раньше всех. М-р Бюльстрод, председатель и казначей комитета, заставил себя ждать довольно продолжительное время. Разговор между членами совета вертелся на том, что исход выборов еще довольно проблематичен и что число голосов за Тэйка далеко не представляет такого большинства, как предполагали. Оба городские врача, к общему удивлению, заговорили в одном тоне и не смотря на различный взгляд на дело, поддерживали мнения друг друга. Доктор Спрэг, грубый, не имеющий большое значение в обществе человек, был, как мы это выше видели, сторонником м-ра Фэрбротера. Его сильно подозревали в неверии; но обыватели Мидльмарча смотрели снисходительно на этот недостаток его натуры, точно он был лорд-канцлер. Очень вероятно, что его атеизм еще более увеличивал веру в его искуство, как медика, потому-что в то время медицинское знание и неведомые силы злых духов казались тождественными в умах больных, накрахмаленных, сентиментальных леди. Может быть, скептический ум доктора подавал повод знакомым называть его упрямым материалистом; но это название еще более благоприятствовало его репутации в врачебном отношении. Во всяком случае, можно положительно сказать, что если-бы в Мидльмарче явился доктор религиозного направления, человек преданный благочестию и вообще набожный, местные обыватели усомнились-бы в его медицинском искустве.

В этом случае посчастливилось только доктору Минчину; его взгляд на религию подходил под общий уровень, не выдаваясь ничем особенным; он подводил под законы медицины все вопросы о церкви, о диссидентах и т. д. и не вдавался ни в какие прения. Если м-р Бюльстрод, напр., настаивал, что есть некоторые учения лютеранской религии, относительно которых их церковь колеблется, доктор Минчин в свою очередь выражал мнение, что человек не есть простая машина или соединение атомов; если м-с Уимпль утверждала, что боли у нее в желудке посланы ей привидением, доктор Минчин советовал ей постоянно пребывать в духовном настроении и не полагать определенных границ в делах этого рода; если унитар-пивовар позволял себе вольнодумствовать, доктор Минчин немедленно приводил ему отрывки из книги Ilona Essay on Man. Свободные анекдоты, которыми доктор Спрэг любил угощать своих слушателей, не нравились доктору Минчину; он предпочитал им приличные сентенции или вообще изящные изречения. Не даром в городе все знали, что он состоял в каком-то родстве с епископом и проводил иногда праздники в его "дворце".

У доктора Минчина были мягкия, гладкия руки, бледный цвет лица и скромная наружность, очень напоминавшая фигуру простого священника. Доктор Спрэг, напротив, был чрезвычайно высокого роста; панталоны у него вечно лоснились на коленях и поднимались кверху, обнаруживая голенищи сапог, между тем штрипки в то время считались необходимой принадлежностью всякого приличного туалета. Он безпрестанно входил и выходил из дому, спускался вниз и подымался на верх, точно на него была возложена обязанность осматривать чердаки. Словом, это был человек могучий, на которого можно было смело положиться, что он совладает с любой эпидемией и вытопит ее из человека. Д-р Минчин, напротив, был способнее открыть не обнаружившуюся еще болезнь и предупредить ее. Оба врача пользовались одинаковой репутацией отличных медиков и дипломатически скрывали друг от друга свое презрение к их обоюдному искуству. Считая себя, так сказать, принадлежащими к городским богоугодным заведениям, оба собрата готовы были дружно противодействовать каждому новатору-не специалисту, который-бы вмешался во врачебную часть. Вот почему оба они в душе одинаково ненавидели м-ра Бюльстрода, хотя д-р Минчин никогда не состоял в явной вражде с банкиром и никогда не шел против него, предварительно не объяснившись по этому поводу с м-с Бюльстрод, которая уверяла, что один только д-р Минчин понимает её комплекцию. Но светский человек, вздумавший контролировать поведение докторов, навязывающийся всюду с своими реформами, - хотя по настоящему эти реформы не столько оскорбляли самолюбие обоих врачей, сколько стесняли местных аптекарей, отпускавших бедным лекарства по контракту - такой человек не мог не стать поперег горла доктору медицины Минчину. И доктор Минчин принял чрезвычайно живое участие в общем негодовании против м-ра Бюльстрода, за его явное намерение покровительствовать Лейдгату. Таким образом, местные городские врачи-практики, удалившись в уголок залы выборов дружески разговаривали между собой и порешили, что Лейдгат пустой франт, созданный для того только, чтобы быть орудием Бюльстрода. Пред прочей-же присутствующей публикой они наперерыв друг перед другом разсыпали похвалы другому молодому врачу-практику, поступившему на место Пикока, говоря, что у него нет никаких рекомендаций, кроме его личных достоинств и что его солидное медицинское образование доказывается тем, что он не тратит времени на изучение других отраслей наук. Ясно, что Лейдгат, уменьшая дозы лекаретв, имел в виду набросить тень на своих собратов по профессии и тем поставить резкия границы между собой и обыкновенными врачами-практиками, считающими за нужное, в интересах своего дела, поддерживать всех представителей медицины, на какой-бы степени они ни стояли. В особенности считали они необходимым защитить аптекарей от притеснений человека, не учившагося ни в одном из английских университетов, не слушавшого лекций анатомии, не посещавшого клиник, и явившагося в их среду с претензиями на опытность потому только, что ему удалось побывать в Париже и в Эдинбурге, где он набрался сведений, быть может, разнообразных, но далеко не прочных.

Таким образом, случилось, что Бюльстрод был отождествлен с Лейдгатом, а Лейдгат с Тэйком и благодаря этой путанице имен, избиратели сбились с толку и не знали, на чем остановиться.

Д-р Спрэг, при входе в залу, прямо обратился к собравшимся посреди ее членам комитета и громогласно объявил:

-- Я подаю голос за Фэрбротера. Жалованье ему назначить готов от всего сердца, но отымать его у него - я не намерен. Помилуйте! у викария и без того доходов мало, ему нужно платить ежегодно за страховку своей личности, содержать дом, и, кроме того, еще, по своей должности, расходовать не мало денег на благотворительные дела. Положить ему 40 фун. в карман будет вовсе не лишнее. Фэрбротер отличнейший малый, он настолько хороший священник, насколько этого требует его сан.

о количестве чьих-бы то ни было доходов; у нас тут дело идет о спасении душ больных бедняков - голос и лицо м-ра Паудереля приняли при этом какое-то торжественное выражение. - М-р Тэйк истинный проповедник слова божьяго. Я-бы поступил против своей совести, если-бы подал голос не за м-ра Тайка. Положительно говорю, что так.

-- Противники м-ра Тайка, я полагаю, ни от кого не потребуют подачи голоса против совести, сказал м-р Гакбют, богатый кожевенник, говоривший очень плодовито и повернувший теперь с некоторой строгостью свои блестящие очки и голову, с торчащими врозь волосами, по направлению к невинному м-ру Паудерелю. - Но, по моему мнению, нам, как директорам, подлежит разрешить вопрос, обязаны-ли мы обсуждать предложение, сделанное комитету одним лицом? Кому из присутствующих членов комитета могла-бы придти в голову мысль сместить джентльмена, постоянно исправлявшого должность капеллана при больнице, если-бы их не подвинули к этому люди партии, привыкшие смотреть на каждое учреждение в городе, как на орудие для исполнения своих планов. Я не стану разбирать причины, побуждающия так действовать... Да судит их высший суд. Но скажу одно, здесь видно самоуправство; здесь чувствуется гнусное раболепство пресмыкающихся личностей, раболепство, до которого ни законы нравственности, ни финансовые разсчеты не должны бы были доводить настоящих джентльменов. Я сам мирянин, но от моего внимания не ускользнуло разделение, образовавшееся в вашей церкви, и...

-- Будь они прокляты все эти разделения! воскликнул вдруг Франк Гоулей, законовед и городской клорк, редко являвшийся на подобные комитеты и забежавший в это утро с бичом в руках в залу собрания. - Нам тут нечего об них толковать. Фэрбротер до сих пор исправлял должность капеллана без жалованья; если можно дать жалованье, то пусть его дадут ему. Я нахожу, что будет пребезсовестнейшая штука, если мы отнимем эту должность от Фэрбротера.

-- Я полагаю, что джентльменам следовало бы в своих замечаниях повоздержаться от личностей, произнес м-р Плейлдаль. - Повторяю снова, я подам голос за м-ра Тэйка, но вместе с тем, я желал бы знать, не на меня-ли намекнул м-р Гакбют, упомянув о раболепстве^?

-- Я не имел в виду говорить личностей, возразил Гакбют. - Я именно сказал, да будет мне позволено повторить или пояснить то, что я сказал...

-- Доктор! идите сюда, кричал Гоулей, - вы должны непременно стать к нам, на правую сторону. Не так-ли?

-- Если тут нужно кому сочувствие, то, конечно, оно нужно человеку, которого сталкивают с места, произнес Франк Гоулей.

-- Признаюсь, я сочувствую точно также и противной стороне; мое уважение делится поровну, отвечал д-р Минчин, потирая руки. - Я смотрю на м-ра Тэйка, как на человека образцового - таких людей мало, как он, - затем, я полагаю, что его избрание было предложено без всяких дурных побуждений. Я, с своей стороны, охотно подал-бы за него голос. Но м-р Фэрбротер, повидимому, имеет более преимущества, чем он. Это человек приятный, прекрасный проповедник и гораздо короче нам известен, чем м-р Тэйк.

-- Надеюсь, что вы не намерены ставить нам Фэрбротера за образец священника, заговорил вдруг м-р Ларчер, известный в городе извозчик, только что появившийся в зале. - Я не желаю ему зла, но мне кажется, что общество требует от духовных лиц соблюдения известных правил, я ужь не говорю о высшем назначении священников, а м-р Фэрбротер, по моему мнению, слишком распущенно себя держит. Я не желаю злословить его, но уверен, что он редко будет ходить в больницу.

-- И отличное дело, чорт возьми! вскричал м-р Гоулей, известный в городе своей резкой речью. - Чем реже он будет туда ходить, тем лучше. Больные утомляются продолжительными беседами духовных лиц. Притом методическое направление религии вредно для физики человека. Не правда-ли? заключил он, быстро поворачиваясь к группе четырех медиков, стоявших недалеко от него.

Вопрос этот остался без ответа, вследствие того, что в залу вошли три джентльмена, с которыми все присутствующие поздоровались более или менее приветливо. Эти господа были: достопочтенный Эдуард Тезигер, ректор церкви св. Петра, м-р Бюльстрод и наш друг м-р Брук из Типтона, который незадолго перед тем допустил себя избрать в директора комитета вместо Бюльстрода, но собраний никогда не посещал. Теперь он явился по настоянию м-ра Бюльстрода. Недоставало одного Лейдгата.

Все присутствующие сели по местам, м-р Бюльстрод опустился на председательское кресло, бледный от волнения, но сдержанный, как всегда. М-р Тезигер, умеренный последователь евангелической церкви, желал пристроить на место капеллана своего друга м-ра Тэйка, усердного и способного человека, который имел очень маленький приход, и потому мог располагать достаточным количеством свободного времени для того, чтобы заняться как следует своей новой должностью. Было бы желательно, говорил ректор, - чтобы такого рода обязанности возлагались на людей благочестивых, которые могли-бы иметь большое духовное влияние на больных. Это очень хорошо, что будущему капеллану назначается жалованье, но необходимо обратит внимание при этом на то, чтобы такого рода места не раздавались ради одной денежной выгоды. М-р Тезигер был так приличен в своих манерах и выражениях, что противникам его оставалось только кипятиться втихомолку.

-- Я никогда лично не вмешивался в дела больницы, начал он, обращаясь к публике, - хотя принимал постоянно живейший интерес во всем, что касалось Мидльмарча; очень буду счастлив встречаться с присутствующими джентльменами для обсуждения каких-бы то ни было общественных вопросов, "понимаете? каких-бы-то ни было", повторил он, кивая, по обыкновению, головой. - Я чрезвычайно занят по своей должности судьи и завален следственными делами, и несмотря на то, отдаю все свое свободное время в распоряжение общества. Короче сказать, друзья моя убедили меня, что капеллан с жалованьем - с жалованьем, понимаете? - будет дело очень хорошее. Я очень род, что мог явиться сюда и подать свой голос за назначение м-ра Тэйка, этого, как я слышал, примерного человека, отличающагося и благочестием и красноречием, словом, всеми хорошими качествами; я не такой человек, чтобы отказаться от подачи своего голоса, судя по обстоятельствам, понимаете?

-- Мне кажется, что вас начинили только одной половиной вопроса, м-р Брук, громко произнес Фрэнк Гаулей, не боявшийся никого и, как настоящий тори, сильно подозревавший избирателей в подкупе. - Вы, повидимому, и не знаете, что один из достойнейших людей из нашей среды исполнял должность капеллана при больнице несколько лет сряду, безплатно, и что м-ра Тэйка предлагают вам посадить на его место.

-- Извините, м-р Гоулей, прервал его Бюльстрод. - М-ру Бруку вполне известна репутация и положение м-ра Фэрбротера.

-- От врагов Фэрбротера? грянул Франк Гоулей.

-- А я клянусь, что враждебные столкновения есть, возразил Гоулей.

-- Джентльмены! произнес м-р Бюльетрод сдержанным голосом. - Содержание вопроса, предложенного ныне для баллотировки, может быть высказано в нескольких словах, в случае, если-бы кто-нибудь из присутствующих сомневался, все-ли джентльмены-избиратели получили необходимые сведения по этому предмету. Я могу сделать перечень всех соображений за и против обеих сторон.

-- Я никакой пользы в этом не вижу, прервал его м-р Гоулей. - Полагаю, что каждый из нас знает, за кого он хочет подать свой голос. Для того, чтобы поступить справедливо, нам нет нужды выслушивать широковещательные объяснения обеих сторон вопроса. Мне времени терять некогда и я предлагаю немедленно приступить к подаче голосов.

Краткое, но горячее прение возникло между членами, прежде чем они написали на клочках бумаги имя "Тайка" или "Фербротера" и опустили свои билетики в стеклянный кубок. В это время м-р Бюльстрод заметил Лейдгата, входившого в залу.

на билете имя того, кого вы избираете.

-- Ну, теперь дело порешено, объявил м-р Уэренч, вставая с места. - Мы знаем, за кого м-р Лейдгат подаст свой голос.

-- Сэр, в ваших словах слышится какой-то намек, прервал его Лейдгат вызывающим тоном, и карандаш его замер на бумаге.

-- Я хотел только сказать, что мы все уверены, что вы подадите голос за того, кого желает м-р Бюльстрод. Разве вы считаете эти слова обидными? спросил Уэренч.

"Тэйк".

должность, а, между тем, совесть тайно твердила ему, что если-бы он был совершенно свободен от посторонняго влияния, то подал-бы голос за м-ра Фэрбротера. Дело о капелланстве оставило горькое воспоминание в его душе, как доказательство того, что он подчинился мидльмарчским дрязгам. Впрочем, трудно было сохранить свою самостоятельность среди стечения разносторонних мнений и обстоятельств.

М-р Фэрбротер встретил его точно также приветливо, как и прежде. В характере современных фарисеев редко можно встретить соединение свойств мытаря и грешника. Большинство их считает себя непогрешимыми в действиях, словах и даже в глупых шутках. Но викарий церкви С.-Ботольфа избегнул малейшого сходства с фарисеями; сознавая вполне все свои человеческия слабости, он искренно извинял других за то, что они дурно думали о нем и судил всегда безпристрастно их поведение даже тогда, когда они действовали против него.

-- Свет был очень жесток относительно меня, сказал он однажды Лейдгату. - Впрочем, сознаюсь, я человек с слабой волей и никогда себе имени не составлю. Подвиги Геркулеса, по-моему, просто сказка. Но Продикус {Продикус, софист и ритор на острове Хеосе, ученик Пифагора. Казнен в Афинах за 396 лет до P. X. за то, что он, будто-бы, развращал колодежь.} говорит, что всякому герою легко совершить их, потому-что для этого достаточно только иметь решительный характер. А отчего тот-же самый Геркулес впоследствии сидел за прялкой и умер в рубашке Несуса? По моему мнению, добрые намерения человека тогда только могут быть приведены в исполнение, когда он найдет поддержку в людях.

Из этих слов видно, что викарий не всегда был бодр духом. Если он не был фарисеем, то все-таки имел слабость сваливать на обстоятельства свои собственные ошибки. Лейдгат, уходя домой, вынес то внечатление, что м-р Фэрбротер страдал болезненным недостатком воли.