В тихом омуте - буря (Мидлмарч). Книга III. В ожидании смерти.
Глава XXIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: В тихом омуте - буря (Мидлмарч). Книга III. В ожидании смерти. Глава XXIII. (старая орфография)

КНИГА III.
В ожидании смерти.

ГЛАВА XXIII.

У Фреда Винци, как нам известно из предыдущого, лежал на душе денежный долг и хотя это невещественное бремя не могло тяготить даже несколько часов сряду такого легкомысленного, юного джентльмена как он, тех не менее, были некоторого рода обстоятельства, тесно связанные с этих долгом, которые делали самое воспоминание о нем невыносимым для Фреда. Главным его кредитором считался некто м-р Бэмбридж, торговец лошадьми, живший по соседству от Мидльмарча и хорошо знакомый со всей городской молодежью, преданной удовольствию верховой езды. Явившись во время летней вакации домой, Фред постоянно чувствовал потребность в таком разнообразии наслаждений, что у него для этого никогда не хватало карманных денег, а тут, как нарочно, м-р Бэмбридж очень охотно соглашался не только давать ему верховых лошадей в наем, рискуя, что Фред испортит ему всех кровных скакунов, но даже ссужать его небольшими суммами для того, чтобы дать ему средства расплачиваться в случае проигрыша на биллиарде. Итог всего долга простирался до 160 фунтов. Бэмбридж был совершенно спокоен на счет своих денег, зная наверное, что молодому Винци легко найдти за себя поручителей; но сначала он обезпечил себя векселем за подписью одного Фреда. Три месяца спустя, он возобновил вексель, потребовав, чтобы на нем находилась также и подпись поручителя, Калеба Гарта. Фред был вполне убежден, что он без чужой помощи выплатит свой долг, разсчитывая на какие-то богатства, получение которых основывалось единственно на одной надежде; надежда-же эта истекала просто из благодушного настроения Фреда, столь известного всем нам настроения, под влиянием которого человек ожидает каких-то необыкновенно благоприятных обстоятельств, имеющих совершиться или по мудрости провидения, или по глупости кого-либо из приятелей, или потому, что задалось негаданное счастие, или, наконец, вследствие того таинственного, необычайно-важного значения, которое наша собственная личность имеет в цепи всего мироздания. Точно на таких-же основаниях и Фред ждал этих благоприятных обстоятельств, уверенный, что они придут непременно и дадут ему возможность удовлетворить всем требованиям его изящного вкуса. Так, напр., он мечтал, что дядя, поднесет ему значительный денежный подарок или что ему вдруг повезет счастье в мене лошадей и что сорокафунтовая лошадь постепенно превратится в его руках в сотенную; словом, он утешал себя такими мечтами, которые в банковых счетах равняются невыведенной в итог сумме. Во всяком случае, если-бы даже не сбылись эти мечты, то Фред (в то время) мог еще разсчитывать на кошелек своего отца, как на последний рессурс, и потому надежды на будущее казались ему ослепительно блестящими. Впрочем, следует заметить, чта относительно отцовского кошелька Фред имел весьма неясные понятия, но и в этом случае он принимал в соображение то обстоятельство, что торговля вещь самая эластичная, и что дефицит одного года с избытком может покрыться барышами другого года. Винци жили на большую ногу, без всякого чванства, но согласно с привычками и традициями своей фамилии, так что детям их было незнакомо слово разсчетливость и они были уверены, что их папа в состоянии заплатить все, что захочет. Папа Винци, живя в Мидльмарче, тратил очень иного денег на скачки, обеды и свой погреб, между тем как мама Винци, с своей стороны, никогда не могла выпутаться из долгов по лавкам и магазинам, утешая себя возможностью иметь множество вещей, не платя за них наличными деньгами. Не смотря однакож на это, родители сильно негодовали, когда кто-нибудь из домашних требовал у них денег на расходы, и в семье всегда подымалась буря, когда Фреду приходилось отстаивать сделанный им долг. Фред терпеть не мог таких бурь, но как почтительный сын, с покорностию переносил порывы отцовского гнева, зная, что они не бывают продолжительны; при этом ему было крайне тяжело видеть слезы матери, а главное, было неприятно казаться огорченным, когда ему хотелось смеяться. Он имел такой хороший характер, что если после родительского выговора он и ходил повеся голову, то делал это больше из приличия. Вот почему Фред придумал другой способ для выручки себя из беды; он придумал возобновить свой вексель за поручительством приятеля. Почему-жь и нет! Имея в виду столько блестящих надежд, ему ничто не мешало возложить на плеча ближняго некоторую долю ответственности за себя; дело только в том, что люди, имена которых принимаются в поруки с большой охотой, обыкновенно бывают пессимистами, нерасположенными верить, чтобы в действительности все улыбалось вечно улыбающемуся юному джентльмену.

по очереди, стараемся решить вопрос, который из друзей более способен тронуться нашей просьбой и одолжить нас. В таких случаях мы исключаем имена некоторых друзей из списка, находя, что на их горячее сочувствие нельзя слишком разсчитывать. Так было и с Фредом. Он вычеркнул всех друзей, кроме одного, на том основании, что ему было-бы неприятно обращаться к ним (а он, как и все мы, считал себя в праве избегать, по возможности, всего, что могло быть неприятно); довольно с него было тех огорчений, что он, так щедро одаренный природой, рисковал подвергнуться чудовищной необходимости носить съузившиеся от мытья панталоны, есть холодную баранину, ходить пешком, вместо того, чтобы ездить, словом, "прогореть." С этим он никак не мог примириться. Его уже коробило при одной мысли, что на него могут смотреть с высока за то, что он ищет денег для уплаты своих мелких долгов. Таким образом, случилось, что друг, к которому он решился обратиться, был беднее всех прочих, но за то и добрее всех, а именно Калеб Гарт.

Гарты чрезвычайно любили Фреда, который платил им тем-же. Когда Фред и Розамунда были еще детьми, а Гарты находились в более блестящем положении, чем теперь, простое знакомство между двумя семействами превратилось в родственную связь, вследствие двух браков м-ра Фетерстона (его первая жена была сестрой м-ра Гарта, а вторая - сестрой м-с Винци). Связь эта, однако, поддерживалась гораздо более детьми, чем родителями; дети распивали вместе чай из своих игрушечных чашек и вместе играли по целым дням. Мэри в детстве смахивала на мальчишку; но Фред, тогда шестилетний мальчик, считал ее самой хорошенькой девочкой во всем свете и даже обручился с нею медным кольцом, которое он отрезал от дождевого зонтика. Пройдя все степени школьного воспитания, Фред остался верен своей привязанности к Гартам и сохранил привычку ходить в их дом как в свой собственный, не смотря на то, что все сношения между старшими членами их семейств давно уже прекратились. Даже в то время, когда дела Калеба Гарта находились в цветущем положении, семейство Винци относилось к нему и к его жене не иначе, как тоном покровительственной снисходительности, так как в Мидльмарче строго соблюдались различные оттенки общественной иерархии, и фабриканты древних фирм, в подражание герцогам, обязаны были водиться только с с равными себе, внутренно сознавая свое превосходство над прочими в теоретическом и практическом уменьи вести дела. Впоследствии Гарт имел несчастие оборваться на постройках, будучи в то-же время городским надсмотрщиком, оценщиком и агентом. Много времени ему пришлось работать исключительно в пользу своих доверителей, живя очень скромно и отказывая себе во многом, чтобы только иметь возможность выплатить свои обязательства рубль за рубль. Теперь он покончил свои разсчеты с ними, и в глазах тех людей, которые не называли его действий глупостию, он приобрел глубокое уважение за свою честность. Но нет ни одного уголка на земном шаре, где-бы общественные сношения между светскими людьми основывались более на уважении, чем на внешней обстановке. По этой причине м-с Винци всегда чувствовала себя не в своей тарелке, когда виделась с м-с Гарт и, говоря о ней за глаза, выражала постоянно сожаление, что эта женщина доставала прежде хлеб трудами, намекая на то, что она до замужества жила в гувернантках. А с тех пор, как Мэри поступила в дом к м-ру Фетерстону, антипатия м-с Винци к семье Гарт приняла усиленные размеры, вследствие опасения, чтобы Фред не влюбился в эту ничтожную девушку, родители которой жили так нищенски. Фред заметил это и дома никогда не говорил о своих визитах к м-с Гарт, которые в последнее время очень участились, потому-что возрастающая его страсть в Мэри невольно влекла его к её семье.

У м-ра Гарта была небольшая контора в городе и Фред явился туда с его разрешения, которое было дано без всяких затруднений со стороны Гарта, ненаученного горьким опытом быть осторожнее и не слишком доверяться людям, не успевшим еще его обмануть. О Фреде Калеб имел самое высокое понятие. "Я уверен, говорил он, - что из малого выйдет прок - это открытый, сердечный человек, много хороших оснований в характере - ему нужно вполне довериться". Таков был психологический вывод м-ра Гарта, принадлежавшого к числу тех редких людей, которые строги к себе и снисходительны к других. Он, как будто, стыдился чужих недостатков и всегда неохотно о них говорил. Если ему приходилось осуждать ближняго, он начинал рыться в бумагах на столе, или вертеть трость в руке, или, наконец, пересчитывать мелкия деньги, случившияся у него в кармане, прежде чем решался произнести первое слово; он охотнее стал-бы работать за другого, только-бы избавиться от необходимости найдти недостаток в чужом труде. Я сильно сомневаюсь, чтобы из него мог выйдти хороший начальник.

Когда Фред объяснил ему все обстоятельства, касающияся его долга, свое желание не безпокоить отца и свою уверенность, что ему удастся выплатить долг, не подвергая никого неприятности, - Калеб поднял очки на лоб, внимательно выслушал своего любимца, посмотрел пристально в его ясные глаза - и поверил ему, не дав себе труда убедиться в достоверности прошедшого и в возможности исполнения будущого. Но в эту минуту у него родилась мысль, что теперь очень удобный случай дать дружеское наставление Фреду по поводу образа его жизни, и потому прежде чем подписать вексель, Калеб Гарт решился прочитать ему строгое наставление. Верный себе, он взял вексельную бумагу, опустил очки на нос, отмерил известное место для своей подписи, вооружился пером, посмотрев прежде на его кончик, обмакнул его в чернилы, опять посмотрел на него, отодвинул бумагу несколько в сторону, поднял снова очки на лоб, и сморщив свои густые, пушистые брови, - что придало его физиономии необыкновенно кроткое выражение (да извинят меня читатели за все эти подробности: на них невольно останавливаешься с любовью, когда знаешь лично Калеба Гарта) - и заговорил добродушным тоном:

-- А ведь это дело не шуточное... гм... переломать ноги лошади... И охота вам заниматься самому меной лошадей... Разве нет на это ловких жокеев. Надо быть поумнее на будущее время, милый мой.

несколько на сторону, он с минуту полюбовался на красиво выведенные им заглавные буквы и на изящный свой росчерк, подал вексель Фреду и, сказав ему: прощайте! - погрузился снова в разсматривание плана новых построек для фермы сэра Джемса Чатама.

Потому-ли, что Калеб был слишком заинтересован новой своей работой и среди занятий забил о подписанном им векселе, или по каким-либо известном ему соображениям, только он не сообщил об этом обстоятельстве м-с Гарт.

Что-же касается Фреда, то с этой минуты горизонт его будущих надежд омрачился, вследствие чего вопрос о денежном подарке дяди Фетерстона получил в его глазах такое важное значение, что он бледнел и краснел, сначала от нетерпеливого ожидания денег, а потом от разочарования при получении их. Его неудача на экзаменах усилила еще более гнев отца за сделанные им в училище долги, результатом него была безпримерная домашняя буря. М-р Винци поклялся, что если ему придется еще раз платить за сына, то он вытолкает его из дому, предоставя ему жить, как хочет; начиная с этого дня, отец ужь никогда более не обращался ласково с сыном, который его особенно взбесил тем, что объявил о своем нежелании быть священником и продолжать курс в училище. Фред тайно сознавал, что с ним поступили-бы гораздо строже, если-бы вся семья, равно как и он сам, не считали его наследником и-ра Фетерстона. Родители были убеждены, что старик гордится их сыном и нежно любит его, и это в их глазах извиняло дурное поведение Фреда. Та-же самая история повторяется во всем. Так, например, если до нас дойдет слух, что какой-то знатный молодой человек крадет золотые вещи, мы непременно назовем эту привычку клептоманией {Clepto, по гречески - скрываю.} и начнем разсуждать по этому поводу с чувством сострадания; нам и в голову не придет, что он заслуживает помещения в исправительное заведение наравне с оборванным мальчишкой, укравшим репу. Ожидание наследства после дяди Фетерстона определило тот угол зрения, с которого жители Мидльмарча смотрели на Фреда Винци, а он в свою очередь строил разнообразные воздушные замки на предположениях, что дядя действительно даст и что он может дать. Но, получив известное нам количество банковых билетов и сравнив их стоимость с величиной своих долгов, Фред увидел огромный дефицит, который мог быть покрыт только при помощи каких-нибудь непредниденных счастливых случайностей. Маленький эпизод по поводу сплетни, заставивший его просить отца, чтобы он отправился к Бюльстроду ходатайствовать о письме, которое должно было засвидетельствовать невинность его, Фреда, в глазах дяди, - этот эпизод послужил одной из причин, почему он не хотел обратиться к отцу за деньгами. Фред смекал заранее, что если он признается отцу в настоящем долге, то тот, в порыве гнева, перепутает обстоятельства дела и вообразит, что Фред солгал, уверяя, что никогда он не занимал денег в надежде на духовное завещание дяди. Откровенное признание в одном грехе могло навлечь на него подозрение в другом, а Фред вообще терпеть не мог лжи и уверток. Он всегда пожимал плечами и делал гримасу, когда Розамунда прибегала к такого рода маневрам (только братья способны взводить подобные небылицы на хорошеньких девушек). Фред готов был скорее перенести всевозможные неприятности и выговоры, чем быть обвиненным во лжи. Руководствуясь принципом справедливости, он принял было благое намерение вручить матери на сохранение 80 фунт., из числа полученных денег от дяди; нельзя не пожалеть, что он тотчас не внес их м-ру Гарту; но это произошло от того, что он мечтал приложить к ним еще 60 фун., которые разсчитывал приобрести посредством 20 ф., положенных в карман в виде семян для будущей жатвы. Посадив их умненько и полив дождем счастия, он мог приобрести втрое больше, а это еще очень скромная надежда, если принять в соображение, что поле предстоящей жатвы - безграничное воображение юноши, а колосья - безчисленные миллионы цифр.

Фред не был игроком; он не страдал тем недугом, при котором жажда риска делается столь-же необходимой человеку, как рюмка водки пьянице; его тянуло только к такого рода играм, где человек не доходит до крайней степени увлечения; так, например, он любил биллиард, как другие любят охоту или скачку с препятствиями, только несколько в сильнейшей степени, так-как он нуждался в деньгах и играл ради выигрыша. Но, к несчастию, оставленные им в запас семяна в виде 20 фун. Упали на безплодное зеленое поле биллиарда и пропали там безследно, а когда настал срок платежа долга по векселю, то у Фреда оказалось на лицо только 80 фун., отданных на сохранение матери. Заводская лошадь, на которой он ездил верхом, была подарена ему, несколько лет назад, дядей Фетерстоном; отец разрешил держать ее, находя эту прихоть еще довольно благоразумною со стороны такого безпутного сына, как Фред. Таким образом, лошадь была признана собственностию Фреда, и с этой-то отрадой своей жизни он увидел себя в необходимости разстаться, когда настал срок уплаты по векселю. Он решился на этот геройский подвиг под влиянием страха показаться безчестным в глазах м-ра Гарта, равно как под влиянием любви к Мэри и чтобы не повредить себе в её мнении. Он собрался ехать верхом на следующий день утром на лошадиную ярмарку в Гундслэй, продать там свою лошадь и возвратиться с деньгами в экипаже. "Положим, разсуждал Фред, что за лошадь не дадут более 30 фун., - но ведь кто знает, что может случиться? С моей стороны было-бы глупо отворачиваться от счастия, а я готов держать пари сто против одного, что дорогой мне свалится откуда нибудь счастие." Чем более он думал об этом, тем вероятнее казалась ему ожидаемая удача, вследствие чего, он положительно решил, что было-бы не благоразумно беречь порох, когда дичь на носу. "Я поеду в Гундслэй с Бэмбриджем и Гарроком ветеринаром и, не открывая им ничего, выведаю только их мнение". - Перед выездом из дому Фред, конечно, взял у матери свои 80 фун.

Многие из жителей Мидльмарча, видя, как Фред едет верхом с Бэмбриджем и Гарроком по направлению в гундслэйской ярмарке, подумали, что молодой Винци по обыкновению отправляется веселиться; он и сам, по свойственному ему легкомыслию, не прочь был-бы поразвлечься на этой ярмарке, если-бы не сознавал важности предстоящого ему дела. Фред был так изящен в своих манерах, он так свысока смотрел на людей, неполучивших университетского образования, писал такие нежные стансы и с такою страстию предавался игре на флейте, что его влечение к обществу Бэмбриджа и Гаррока могли доставить в недоумение каждого, кто не знал, что кроме любви к лошадям их связывали и другие таинственные интересы. Во всех других отношениях общество этих господ должно было казаться Фреду чрезвычайно скучным; приехать-же вместе с ними в пасмурный день в Гундслэй, остановиться в трактире "Красного Льва," в улице, покрытой угольной пылью, обедать в комнате, на стенах которой красовались грязно-намалеванная карта той местности, дурное изображение безъимянной лошади в конюшне и портрет его величества Георга IV, у которого ноги, галстук и все аксессуары были стального цвета - все это могло привлечь к себе только по самой тяжелой необходимости и ужь никак не для удовольствия.

лягнуть ногой; природа одарила его физиономией, монгольские глаза которой, нос, рот и подбородок, вздернутые по направлению полей шляпы кверху, представляли нечто похожее на постоянную скептическую улыбку, столь ненавистную щекотливым людям; если-же такая улыбка сопровождается насмешливым молчанием, то личность, обладающая ею, приобретает репутацию необыкновенного ума, удивительного остроумия - правда, скрытого, но тем не менее, едкого - и такой способности критически относиться ко всему, что если вам посчастливится понять ее, то вы убедитесь, что ей известна вся суть дела. Такого рода физиономии встречаются во всех званиях, но, повидимому, в Англии, оне ни у кого так резко не выдаются как у лошадиных барышников.

и продолжал невозмутимо молчать, между-тем как его насмешливый профиль не изменился ни на иоту.

Эта немая сцена, разыгранная Гарроком, произвела страшный эфект, вся кровь бросилась в голову Фреда и им овладело бешеное желание отколотить его до полу-смерти, чтобы вырвать из него ответ. Но он удержался, опасаясь испортить своя отношения к нему и имея в виду, что рано или поздно неоцененное мнение Гаррока может очень пригодиться ему.

М-р Бэмбридж был человек более откритого характера и очень щедрый на советы. Он обладал сильным телосложением, громких голосом и, по словам многих, был мастер ругаться, пить и бить свою жену. Люди, которых он надул лошадьми, называли его мошенником; но он смотрел на барышничество, как на высшее искуство, и доказывал, что в этом деле нравственность не при чем. Он несомненно преуспевал во всем; невоздержность в питье шла ему более в прок, чем иным воздержание и вообще он процветал, как крепкое, здоровое дерево. Предметы его разговоров были очень ограничены; слушая его часто, казалось, что вам поют все одну и ту-же старую песню о "капле водки", от одних звуков которой уже пьянели слабые головы. Не смотря на то, присутствие м-ра Бэмбриджа давало особый тон и характер некоторым кружкам мидльмарчского общества; он был известен в судейском мире и за биллиардом в трактире "Зеленый Дракон". У него вечно были в запасе анекдоты о героях скачек и о различных проделках маркизов и виконтов, как доказательство, что превосходство крови нисколько не мешает быть ловким плутом. Способность его памяти удерживать самые мелкия подробности особенно поразительно выказывалась в тех случаях, когда дело касалось купленных или проданных им когда-либо лошадей; по истечении нескольких лет он мог передать, и притом непременно с страстным увлечением, - сколько миль какая лошадь пробежала в баснословно короткое время, и подкреплял свой рассказ торжественной клятвой, что ни один из его слушателей не видал ничего подобного этим лошадям. Короче сказать, м-р Бембридж любил удовольствия и был веселый товарищ.

Фред схитрил и не признался своим приятелям, что он едет в Гундслэй для того, чтобы продать лошадь, а хотел окольными путями выведать их настоящее мнение о цене её; но ему было не вдомек, что именно настоящого-то мнения ему и неудастся вырвать от этих знаменитых знатоков; к тому-же м-р Бэмбридж не был одержим слабостию польстить кому-бы то ни было, без явной выгоды для себя, а в этот день, как нарочно, его поразило то обстоятельство, что несчастная гнедая лошадь, на которой ехал Фред, хрипит немилосердно.

Я во всю мою жизнь видел только одну хрипунью, которая была еще хуже вашей, это рыже-чалую лошадь, принадлежавшую Пэгуэлю, торговцу зерновым хлебом; она таскала его одноколку лет семь тому назад. Пэгуэлю хотелось спустить ее мне, но я ему однажды сказал: спасибо, Пэг, я не нуждаюсь в духовых инструментах. Что-жь вы думаете? моя шутка облетела весь околодок. А все-таки, чорт возьми, та чалая была не более, как дешевая дудка в сравнении с вашей трубой.

-- Как! да ведь вы вами-же сейчас сказали, что эта лошадь была хуже моей, возразил Фред раздраженным тоном.

-- Если я сказал это, то значит солгал, отвечал Кембридж выразительно. - Между ними не было разницы ни на один пенни.

Фред пришпорил лошадь и они проехали рысью несколько времени. Сдержав свою лошадь, м-р Бамбридж заметил:

М-р Гаррок смотрел вперед так безучастно, как смотрят портреты великих живописцев; поэтому Фреду поневоле пришлось отказаться от надежды добиться настоящого мнения от своих приятелей и, поразмыслив хорошенько, он утешился мыслию, что легкия насмешки Бэмбриджа и молчание Гаррока служат добрым знаком и что лошадь его не дурна, только они не хотят этого прямо высказать.

В этот самый вечер, пред началом ярмарки, Фреду представился очень удобный случай для выгодного промена своей лошади; и он поблагодарил судьбу, что он захватил с собой запасные 80 фунт. Молодой фермер, знакомой м-ра Бэмбриджа, явился в трактир "Красного Льва" и объявил, что он продает охотничью лошадь по имени Алмаз, намекая, что эта лошадь уже приобрела известность. Собственно для себя он желал-бы достать неважную лошадку, которая была-бы в состоянии только возить его иногда, так-как он намерен жениться и охотиться больше не будет. Лошадь стоит в конюшне у приятеля, неподалеку, и джентльмены успеют еще, если угодно, посмотреть ее сегодня за-светло. Конюшня приятеля находилась в одной из задних улиц, где царствовало такое зловоние, что свежий человек мог отравиться; в ту эпоху, впрочем, этим недостатком страдали все вообще отдаленные улицы местечек и городов. Фред, в противуположность своим приятелям, чувствовал сильное отвращение в запаху водки; но в надежде сделать выгодную покупку, он преодолел свое отвращение и вторично отправился в указанное место, на следующее утро. Он боялся, что если не кончит теперь этого дела, то Бэмбридж перекупит у него лошадь. Настоящия условия, в которых он находился, сделали его подозрительным; притом Бэмбридж не стал-бы так гонять Алмаза (тем более, что лошадь принадлежала человеку знакомому), если-бы не имел намерения купить его. Все присутствующие, не исключая и Гаррока, видимо залюбовались достоинствами лошади; масть её была серая в яблоках, а Фред, как нарочно, слышал перед этим, что конюх Лорда Медликота ищет именно такую лошадь. Когда приятели вернулись вечером, после испытания Алмаза, в трактир, Бэмбридж, в отсутствие фермера, проговорился, что он видал лошадей и похуже этой, которые шли за 80 фунт. Правда, втечении вечера он раз двадцать противоречил себе; но когда проникнешь в сокровенную мысль человека, то ужь не обращаешь внимания на противоречия его, а Фред ясно понял из слов Бэмбриджа, что лошадь стоит своей цены. Фермер, в свою очередь, долго стоял перед доброй, хотя запаленной лошадью Фреда, как-бы желая показать, что она заслуживает внимания, и заметил мельком, что он охотно взял-бы ее за промен Алмаза, с придачею 25 фунт. "В таком случае, разсуждал Фред, если я продам свою новую лошадь, по крайней мере, за 80 фунт., то с присоединением к ним 55 ф., которые останутся у меня от промена, составится сумма в 135 фунт., на уплату в счет векселя, так что м-ру Гарту придется доплатить только 25 фунт. " Наскоро одеваясь на следующий день утром, он все более и более убеждался в необходимости не выпускать из рук такого выгодного случая. Если-бы Бэмбриджу и Гарроку вздумалось отговаривать его от этой покупки, он и им-бы не поверил и заподозрил-бы их в своих личных интересах, а не в желании услужить ему. При покупке лошадей нужно руководиться недоверием к советчикам; притом Фред так твердо был убежден, что он делает выгодную аферу, что рано утром, еще до открытия ярмарки, он вступил во владение серой в яблоках лошадью, отдав за него своего старого коня с 80-го фунтами придачи; таким образом, он придал только 5 фунт. более, чем ожидал.

не спеша проехать 14 миль, чтобы не утомить своей новоприобретенной лошади.