В тихом омуте - буря (Мидлмарч). Книга III. В ожидании смерти.
Глава XXIV.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: В тихом омуте - буря (Мидлмарч). Книга III. В ожидании смерти. Глава XXIV. (старая орфография)

ГЛАВА XXIV.

С прискорбием извещаю читателя, что Фред, на третий день после благоприятных для него гундслэйских событий, упал духом так, как никогда еще не падал. Причиной тому было не разочарование в надежде продать выгодно своего Алмаза лорду Мэдликоту, а то, что прежде, чем эта продажа состоялась, - 80-ти фунтовый Алмаз, совершенно неожиданно, выказал в конюшне прескверную привычку лягаться, чуть было не убил до смерти грума и кончил тел, что опасно повредил себе ногу, попав ею в петлю каната, висевшого в его стойле. Положение Фреда в этом случае походило на неприятное положение мужа, открывшого уже после свадьбы, что у жены его дурной характер. Как-бы то ни было, только Фред, под влиянием этого удара судьбы, потерялся; он помнил одно, что у него в кармане только 50 фунт., что он не имеет надежды добыть себе еще денег, и что ровно через пять дней следует уплатить по векселю 160 фунт. Он болезненно сознавал, что если обратиться в отцу с мольбой спасти Гарта от страшного убытка, то отец с негодованием откажет ему на том основании, что он не намерен поощрять расточительность и обман. Он был до такой степени подавлен горем, что не мог придумать ничего лучшого, как идти прямо к м-ру Гарту, рассказать ему всю печальную истину и, для спасения остальных 50 фунт., передать их с рук на руки ему. Отец, по обыкновению, находился все утро в складе товаров и ничего не знал о происшествии в конюшне, иначе он поднял-бы бурю, зачем к нему в стойло поставили такое зловредное животное. Желая избежать не очень важной домашней сцены, Фред собрался с духом и решился идти на-встречу большей неприятности. Оседлав отцовскую лошадь, он приготовился ехать сначала к м-ру Гарту, а оттуда в Стон-Карт, чтобы покаяться во всем Мэри. Очень может быть, что его нежная привязанность в молодой девушке была одной из главных причин, почему он так мучился своим долгом и почему изменил на этот раз своей привычке избегать неприятных объяснений, а напротив, шел прямо и честно к развязке. Люди, даже более серьезного направления, чем Фред Винци, нередко боятся запятнать свое доброе имя безчестным поступком только ради того, чтобы не уронить себя в глазах дорогих им существ. Впрочем, Фред стал-бы, может быть, действовать иначе, если-бы ему не были известны понятия Мэри о правилах чести.

Не найдя м-ра Гарта в конторе, Фред поехал к нему в дом, стоявший за чертою города; уединенное, старинной архитектуры, полудеревянное здание это, с палисадником перед окнами, приютилось тут в виде фермы пдежде основания города и теперь оно было окружено со всех сторон садами городских жителей. Нам делаются особенно дороги те дома, которые, как старые друзья, сохраняют свою собственную физиономию. Огромная семья Гартов (Мэри имела четырех братьев и одну сестру) чувствовала страстную привязанность к старому дому, лучшая мебель и убранство которого были давно проданы. Фред также питал нежную привязанность к этому скромному зданию и знал наизусть почти каждый его уголок; особенно мила казалась ему коморка наверху, где всегда так славно пахло яблоками и айвой; в нее он никогда не мог войдти, не ощутив приятного воспоминания о хранившихся там лакомствах. Но в эту минуту сердце его болезненно забилось при мысли, что он должен покаяться м-с Гарт, которой он гораздо больше боялся, чем её мужа, и не потому, чтобы она преследовала его сарказмами и колкостями, как делала иногда Мэри; нет, - м-с Гарт, как истинная матрона, держала себя спокойно и никогда не выходила из границ, привыкнув с молоду носить ярмо чужой власти и контролировать каждый свой шаг. Она обладала большим здравым смыслом и безропотно покорялась тому, что казалось ей непоправимым и неизбежным. Благоговея перед добродетелями своего мужа, она с ранних пор привыкла к его неспособности направлять семейные дела и кротко примирилась с этим обстоятельством. Она великодушно отказалась от роскоши домашней обстановки и детских нарядов и никогда не поверяла патетическим тоном на ухо своим приятельницам различные подробности о промахах в делах м-ра Гарта и о том, как-бы он был богат, если-бы походил на других мужчин. Вот почему её прелестные соседки называли ее гордой, эксцентрической женщиной и, говоря о ней с своими мужьями, прибавляли нередко: ваша хваленая м-с Гарт. Но за то она, в свою очередь, также не щадила своих приятельниц, и будучи образованнее, чем большая часть мидльмарчских матрон, она, - кто-жь из женщин без греха? - выказывала излишнюю строгость в отношении своего пола, говоря, что женщины, по её мнению, созданы для того, чтобы быть в подчинении. С другой стороны, она отличалась необыкновенной снисходительностью к ошибкам мужчин, находя эти ошибки вещью весьма натуральною. Надо, впрочем, сознаться, что м-с Гарт была черезчур строга к тому, что она называла женским легкомыслием: переход из звания гувернантки в звание независимой хозяйки дома резко отразился на её характере и взглядах; она гордилась тем, что, не смотря на превосходство своего образования перед прочими городскими жительницами, одевается очень просто, готовит обед для семьи и штопает чулки. Время от времени она брала к себе учениц и воспитывала их по аристотелевой методе, заставляя их ходить за собой в кухню с книгой или с грифельной доской; она была убеждена, что показывая, как нужно взбивать мыльную пену для мытья белья и поправляя в то-же время ошибки детей (не заглядывая в книгу), она принесет детям двойную пользу, так-как они увидят, во-первых, что женщина, с засученными по локоть рукавами, может отлично спрягать глаголы и указывать на карте, где находятся тропики, а во-вторых, что блестящее образование дается не для того, чтобы сделать из женщины безполезную куклу. Читая своим ученицам наставления в таком роде, она слегка нахмуривала свой лоб, - что нисколько не изменяло добродушного выражения её лица, - и увлекательная речь её произносилась оживленным и приятным контр-альтом. Нет сомнения, что у образцовой м-с Гарт были свои странности; но эти странности так-же шли к её характеру, как идет запах кожи в хорошему вину.

Е Фреду Винци она питала материнския чувства; но еслибы Мэри вздумала дать ему слово, она-бы тоже не дала ей спуску, потому-что и в отношении в дочери она была таким-же строгим судьей, как и к прочик представительницах своего пола. Эта исключительная слабость м-с Гарт к Фреду сделала для него еще более тягостною мысль, что он безвозвратно должен упасть в её мнении. Настоящий визит был еще неприятнее для него тем, что Калеб Гарт вышел рано утром из дому осматривать какие-то постройки и Фреду приходилось объясняться глаз-на-глаз с его женой. В известные часы дня м-с Гарт можно было постоянно найдти в кухне, а в это утро она разом делала несколько дел; катая тесто для пирожков на чисто-выскобленном столе в одном углу прохладной комнаты перед кухней, она в то-же время, через отворенную дверь, наблюдала за действиями Салли у печки и у кадки с квашней, и при этом давала урок двум меньших своим детям - мальчику и девочке, стоявшим у противоположной стороны стола, с книгами и аспидными досками в руках. Корыто и попона на полу, находившиеся в другом углу, служили доказательством, что тут происходила постоянная стирка разных мелких вещей.

М-с Гарт, засучив рукава по-локоть, лихо раскатывала скалкой тесто и выщипывала на нем разные украшения, объясняя в то-же время с большим жаром правила согласований глаголов и местоимений с именами существительными множественного числа. Картина выходила прелестная и вместе с тем оригинальная! Тип матери с вьющимися волосами и несколько широким лицом был тот-же, что и у Мэри, только мать была красивее дочери, имела более тонкия черты, белее кожу, а в глазах выражалась более твердая воля. В белоснежном чепце, с тщательно-сплоенной оборкой вокруг лица, она напоминала тех хорошеньких француженок, которые встречаются на базаре с корзинкой на руке. Смотря на мать, невольно представлялось, что и дочь будет со временем такая-же - перспектива, стоющая приданого. Хорошо сохранившаяся мать иногда с умыслом становится рядом с дочерью, как-бы говоря зрителю: "какою ты меня видишь теперь, такою будет она в свое время".

-- Ну, повторим еще раз то-же самое, говорит м-с Гарт, защипывая слоеный пирожок с яблоками, сильно развлекавший, повидимому, Вэна, здорового мальчугана, который нахмурил брови в знак того, что он усердно занят уроком. - Но если оно относится к слову, выражающему единство или множество предметов, - объясни мне, Вэн, что это значит?

(М-с Гарт, как многие знаменитые педагоги, не могла разстаться с любимыми старинными руководствами и никакие общественные перевороты не заставили-бы ее отречься от грамматики Bindley Murrey).

-- Это значит... вы сами знаете, что это значит, отвечал капризным голосом Вэн. - Я ненавижу грамматику. Ну, на что она нужна?

-- Она нужна на то, чтобы выучить тебя говорить и писать правильно, чтобы другие тебя понимали, отвечала строго и выразительно м-с Гарт. - Неужели ты желал-бы говорить так, как говорит старый Джоб?

-- Конечно, проворчал Бен, надув губы. - Это гораздо смешнее. Он говорит "You go", а выходит "You goo".

-- Он еще говорит "А ship's in the garden", вместо "а sheep", вмешалась Лэтти, с желанием поумничать над братом; - можно подумать, что он видел в саду корабль {А ship - корабль; а sheep - овца.}.

-- Никто этого не подумает, кроме тебя, потому-что ты глупая, возразил Бэн. - Как может попасть в сад корабль?

-- Джоб не так произносит слова, но это не составляет еще главной цели грамматики, заметила м-с Гарт. - Бэн! яблочные очистки назначены для свиней; если ты их съешь; я принуждена буду отдать им твою долю пирога... Джобу, продолжала она, - приходится говорить только о самых обыкновенных предметах. А если вам придется разговаривать о вещах серьезных, как вы станете выражаться, не зная грамматики? Вы будете ошибаться в словах, будете ставить слова не на тех местах, где нужно, и люди, не понимая, что вы хотите сказать, отвернулся от вас, как от скучных собеседников. Ну, что вы будете тогда делать?

-- Да ничего, - уйду, вот и все! отвечал Бэн, очень довольный тем, что он нашел возможность обойтись без грамматики.

-- Ну, Бэн, я вижу, что ты устал и начал говорить глупости, прервала его мать, привыкшая к упрямым выходкам своего мальчугана. Затем, покончив с пирожками, она перешла в корыту и подозвала к себе детей. - Идите сюда, сказала она и повторите мне историю о Цинцинате, которую я вам рассказывала в середу.

-- Я знаю, он был фермер, поспешно прогорил Бэн.

-- Постой, Бэн... он был римлянин... пусти меня отвечать, прервала брата Лэтти, задорно толкая его локтем.

-- Ах, ты глупая девочка! конечно, он был римский фермер и сам пахал землю...

-- Да, но прежде этого... то, что ты говоришь, было после... А прежде, его народ звал к себе...

-- Но ведь ты прежде должна сказать, какой он был человек, настаивал Вэн. - А он был умный, преумный... точно папа... и вот отчего народ просил у него совета. Он был очень храбрый, умел сражаться... и папа умеет... правда, мама?

-- Ах, какой ты, Вэн! Дай ты мне хорошенько рассказать историю, как мама велит! воскликнула Лэтти, сердито нахмурив брови. - Мама, прикажите Вэну замолчать!

-- Лэтти, мне стыдно за тебя! произнесла мать, усердно выжимая чепчики в корыте. - Тебе-бы следовало подождать, когда брат начал рассказывать и тогда-бы ты увидела, может или не может он досказать историю. Посмотри, как ты себя ведешь - толкаешься, брови хмуришь... точно сражаешься локтями. Я уверена, что Цинцинат был-бы очень недоволен, если-бы его дочь так вела себя, как ты (м-с Гарт произнесла это грозное наставление таким внушительным тоном, что Лэтти готова была расплакаться). Ну, Вэн, продолжай сказала мать.

-- Ну... ну... у них началось большое сражение... и все они были такие болваны... Я, право, не умею рассказывать, как вы, мама... Только им понадобилось выбрать себе капитана... или короля... или... как там его?...

-- Диктатора! прервала брата Лэтти оскорбленным тоном, кидая на мать взгляд, полный укоризны.

-- Ну, пожалуй, хоть диктатора, подхватил Вэн презрительно. - Но это не настоящее слово... Они никогда не писали под его диктовку на аспидных досках...

Стукнул Фред; Лэтти объявила ему, что папа еще не вернулся, а мама в кухне. Отступление было невозможно; Фред постоянно заходил в кухню к м-с Гарт, когда она там находилась, поэтому он обнял девочку за шею, но не поцеловал ее, и против обыкновения, молча вошел с ною в кухню.

Появление Фреда в такой ранний час чрезвычайно удивило м-с Гарт; но сделав привычку не обнаруживать своих впечатлений, она спокойно продолжала стирку и сказала только Фреду:

-- Как, это вы? Отчего так рано? Вы бледны, не случилось-ли чего?

-- Мне нужно переговорить с м-ром Гартом, отвечал Фред, с трудом преодолевая свое волнение, - и с вами также, прибавил он, помолчав немного.

Он был убежден, что м-с Гарт известна история его векселя и что, рано или поздно, ему придется говорить об этом при ней, если не с ней одной.

-- Калэб будет здесь через несколько минут, сказала м-с Гарт, вообразив, что у Фреда вышло какое-нибудь столкновение с отцом. - Он должен скоро вернуться, потому-что у него есть какие-то бумаги, которые ему нужно кончить сегодня утром. Потрудитесь посидеть ее мной, пока я справлюсь с стиркой.

-- А нам ужь больше не надо о Цинцинате расказывать? спросил Вэн, успевший, между тем, овладеть хлыстом Фреда и испробовать его гибкость на спине кота.

-- Нет, не надо; ступай теперь гулять, отвечала мать. - А хлыст положи на место. Как тебе не стыдно бить ни за что бедного кота! Фред, отнимите у него хлыст, пожалуйста.

-- Ну, мальчуган, подай мне его, сказал Фред, протягивая руку.

-- А вы мне позволите покататься сегодня на вашей лошади, спросил Вэн, очень недовольный тем, что у него отнимали хлыст.

-- Сегодня нельзя, в другое время когда-нибудь. Я приехал не на своей лошади.

-- А Мэри вы сегодня увидите?

Фреда слегка покоробило от этих слов.

-- Да, я думаю, отвечал он.

-- Скажите ей, чтобы она шла скорее домой, играть с нами в фанты и бегать.

-- Вэн, довольно, довольно, пошел вон! закричала м-с Гарт, видя, что мальчик начинает надоедать Фреду.

-- Разве кроме Лэтти и Вэна у вас теперь нет других учеников, м-с Гарт? спросил Фред, когда дети убежали и он увидел необходимость что-нибудь сказать из приличия. Его мучила мысль - дожидаться-ли м-ра Гарта, или, выбрав удобную минуту, покаяться во всем его жене, вручить ей деньги и уехать.

-- Чужих у меня одна - Фанни Гакбут. Она приходит в половине двенадцатого. Плохи мои доходы в нынешнем году, сказала м-с Гарт, улыбаясь. - Совсем почти нет учеников. Хорошо, что я успела скопить немного денег для премии Альфреда: у меня лежат в запасе 92 фунта. Теперь он может ходить в школу к м-ру Ганмеру; лета его подошли как-раз.

Бедная м-с Гарт и не думала, что её мужу грозит опасность лишиться не только этих 92 фунтов, но и прибавить к ним еще что-нибудь. Фред слушал ее молча.

-- Молодые джентльмены, которые воспитываются в первоклассных училищах, обходятся родителям еще дороже, продолжала, ничего неподозревавшая, м-с Гарт, обдергивая пальцами оборку мокрого чепчика. - Но Калэб надеется, что из Альфреда выйдет замечательный инженер; вот почему ему и хочется поставить мальчика на хорошую дорогу. А вот и муж! я слышу его шаги. Пойдемте к нему в приемную.

Когда жена и гость вошли в комнату, Калэб сидел уже за своей конторкой.

-- А, Фред! это вы, мрй милый! произнес он ласковым голосом, не успев еще обмакнуть пера в чернильницу. - Что так спозаранку? - Но заметив взволнованное лицо Фреда, он быстро прибавил: - все-ли дома благополучно? Не случилось-ли чего?

-- Случилось то, м-р Гарт, отвечал Фред, - что мне приходится каяться вам в одном деле, по милости которого я низко упаду в ваших глазах. Я пришел сказать вам и м-с Гарт, что я не могу сдержать своего слова. У меня нет денег для уплаты по векселю. Со мной случилось несчастие, и вместо 160 фун. я приношу вам только 50.

Говоря это, Фред вынул банковые билеты и выложил их на конторку перед м-ром Гартом. Он, как провинившийся школьник, поспешил сознаться в своем преступлении и не смел оправдываться. М-с Гарт, онемев от изумления, вопросительно смотрела на пуха. Калэб покраснел до ушей и запинаясь проговорил:

-- Сусанна, друг мой... я, кажется, тебе не передавал, что я поручился на одном векселе за Фреда в сумме 160 фун.... Он был убежден, что сам внесет эти деньги.

-- Вы верно обращались к отцу за этими деньгами и он вам отказал? спросила она холодно.

-- Нет, отвечал Фред, кусая губы и с трудом выговаривая слова. - Просить отца не повело-бы ни к чему, да притом, мне очень не хотелось впутывать, понапрасну, имя м-ра Гарта в такую историю.

-- Не ко времени подошел этот платеж, сказал Калэб, глядя на банковые билеты и нервически перебирая свои бумаги. - Рождественские праздники на носу, а у меня в кармане очень тонко. Поневоле будешь похож на разсчетливого портного, который при кройке урезывает, где может сукно. Что нам теперь делать, Сусанна? Придется вынуть из банка все наше достояние до последняго фарсинга. Ведь нужно уплатить по векселю 110 фун., чорт возьми!

-- Я должна отдать тебе те 92 фун., которые назначены для премии Альфреда, сказала строгим и решительным тоном м-с Гарт. (Опытное ухо не могло-бы не заметить легкого дрожания в её голосе). - Затем, я убеждена, что у Мэри в последнее время накопилось фунтов 20 экономии от её жалованья. Она наверное отдаст их тебе.

М-с Гарт проговорила все это, не глядя уже на Фреда и при этом вовсе не старалась подбирать такия выражения, которые могли бы сильнее кольнуть его. Оригинальная, как всегда, она в эту минуту была до того поглощена мыслию, какой сделать оборот, чтобы выручить мужа, что ей и в голову не приходило осыпать виновника их горя упреками или разражаться жалобами. Но Фред, с первого-же слова, почувствовал страшное угрызение совести. Любопытно было то, что в начале этой истории с векселем он страдал только от сознания, что поступил безчестно и что репутация его сильно упадет в глазах Гартов; его вовсе не заботила тогда мысль, каково будет им перенести такой денежный убыток, потому-что чужия беды и нужды как будто не существуют для юных джентльменов с блестящими надеждами впереди. Но в эту минуту ему внезапно представилась страшная картина: он оказался безсовестным негодяем, отнимавшим трудовые деньги у двух женщин!

-- М-с Гарт, я выплачу этот долг, окончательно выплачу, пробормотал он несвязно.

-- Да, окончательно, повторила насмешливо м-с Гарт, ненавидевшая фразы в подобных обстоятельствах. - Но ведь для того, чтобы поместить мальчика в высшее училище, есть также свой окончательный срок: их обыкновенно отдают туда пятнадцати лет.

Она никогда в жизни не была так зла на Фреда, как теперь.

-- Сусанна, главный виновник во всем - я, прервал жену Калэб. - Фред разсчитывал наверное иметь деньги к сроку. Не следовало мне только подписываться поручителем. Надеюсь, что вы прибегали ко всем честным средствам для того, чтобы выгородить меня из беды? спросил он, устремив свои кроткие серые глаза на Фреда. Деликатность не позволяла Калэбу упомянуть о м-ре Фэтерстоне.

-- О, конечно! я сделал все, что мог, уверяю вас, отвечал Фред. - У меня было-бы на лицо 130 фун., если-бы я не потерпел неудачи при продаже лошади. Дядя подарил мне 80 ф.; я придал 30 ф. к моей старой лошади, чтобы выменять ее на другую, которую я разсчитывал продать за 80 ф. слишком - я совсем не хотел держать люшадей - и вдруг купленная мною лошадь оказалась с пороком, да еще ногу себе сломала! Лучше-бы я и все лошади провалились сквозь землю, чем заставлять вас страдать, воскликнул он. - Вы ведь дороже мне всех людей на свете! Вы и м-с Гарт были всегда так добры, так ласковы во мне!... Да что ужь об этом толковать? Я теперь останусь навсегда негодяем в ваших глазах!...

-- Я совсем разочаровалась во Фреде Винци, сказала м-с Гарт, смотря в окно вслед за уезжавшим гостем. - Мне никогда не приходило в голову, чтобы он мог вовлечь тебя в долг. Я знала, что он мотоват, но могла-ли я подумать, чтобы он был так низок, решился-бы подвергнуть риску своего старинного знакомого, человека без всяких средств!..

-- Сусанна, я был сам дурак...

-- Правда, отвечала жена, кивая ему с улыбкой головой. - Но зачем ты это скрыл от меня? Разве ты боялся, что я проболтаюсь на базаре? Вот так-то ты делаешь и с пуговицами на своих рубашках, не скажешь никогда, если оне оторвутся, и уйдешь из дому с растегнутыми рукавами. Знай я все дело заранее, я могла-бы придумать другой план.

-- Подрезал я тебя, Сусанна! сказал Балэб, нежно смотря на жену. - Я не могу себе представить, что ты лишишься денег, скопленных тобою для Альфреда.

не балуй себя более, измени систему. А теперь поезжай в Мери и спроси у девочки, сколько у нея денег на лицо.

Калэб отодвинул от себя стул, встал, облокотился на конторку и, покачивая тихо головой, начал прикладывать кончики пальцев одной руки к пальцам другой.

-- Бедная Мэри! задумчиво проговорил он. - Я боюсь одного, Сусанна (он понизил вдруг голос), не любит-ли она Фреда?

-- О, нет! воскликнула жена. - Она всегда над ним смеется, а он не способен чувствовать в ней другой любви, кроме братской.

Калэб не противоречил, но, опустив очки на нос, снова сел на стул и, приднинувшись к конторке, сказал:

Начало своей речи он произнес брюзгливым голосом, но трудно передать тот тон глубокого благоговения, почти религиозного обожания, с которым он постоянно произносил слово дело, служившее ему символом высшого призвания человека.

он останавливался нередко на этом вопросе. Лучшим концертом для его уха были: стук громадного кузнечного молота, сигнальные крики рабочих, рев кипящого горна, гром и пыхтенье локомобиля; рубка и кладка бревен, подъемные машины на пристани, гигантские склады товаров в кладовых, разнообразие труда и громадная трата физических сил - все это, в молодости, действовало на него, как поэзия без стихотворства, как философия без философских трактатов и как религия без богословия. Его мучило с ранних лет честолюбивое желание играть деятельную роль в этом великом труде, или, как он называл, "дело делам". того края.

Его классификация людских занятий была самого первобытного свойства и ее, подобно системам многих знаменитых ученых, нельзя было-бы принять к руководству в настоящее время. Вот его деление занятий: делом, политикой, проповедничеством, учением и развлечением. Признавая в принципе последния четыре, он смотрел ни них, как язычник смотрит на чужие пенаты. Уважая каждое звание, он ни за что не согласился-бы принадлежать к такому классу людей, которые не состоят в тесном соприкосновении с "делом" и не носят на себе честных следов пыли из-под молотка каменьщика, дыма какой-нибудь машины и душистого запаха лесов и полей. Он уважал выше всего в человеке практический смысл и уменье взяться за дело; - при этом он был религиозен по-своему, не отрицал ничего и мог примириться со всеми возможными религиозными учениями, лишь-бы они не мешали осушению болот посредством дренажей, возведению прочных построек, правильному межеванию земли и толковой разработке каменного угля. Словом, Калэб был набожен в душе и отличался строгим, практическим интеллектуальном развитием. Одно, с чем он не мог сладить - это с финансовым вопросом. Зная хорошо ценность денег и бумаг, он был лишен всякой способности к оборотам и, поплатившись порядком во многих случаях, решился, навсегда отказаться от попыток на этом поприще, требовавшем особых талантов. Он всей душой отдался такого рода работам, на ведение которых ему не нужно было иметь в своих руках оборотных капиталов. Он принадлежал к числу тех немногих неоцененных людей, которым каждый с радостию поручит свое дело, зная, что они исполнят его хорошо, денег возьмут за это не много, а иногда и совсем откажутся от вознаграждения. После этого можно-ли удивляться, что Гарты были бедны и жили в такой незатейливой обстановке. Сами-же они, впрочем, не обращали на это никакого внимания.