В тихом омуте - буря (Мидлмарч). Книга III. В ожидании смерти.
Глава XXVII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: В тихом омуте - буря (Мидлмарч). Книга III. В ожидании смерти. Глава XXVII. (старая орфография)

ГЛАВА XXVII.

Один из моих приятелей, знаменитый философ, имеет способность возвышать достоинство каждого мелочного явления, освещая его светом науки. Так, например, он ставит зажженую свечку перед изцарапанным зеркалом или перед обломком истертого стального ножа, и начинает показывать вам, как все эти царапины превращаются в светлые концентрические круги около яркой точки, образующей род маленького солнца. Вы ясно видите, что царапины идут в разные стороны, что только свечка причиной этого красивого оптического соединения лучей.

В жизни человеческой повторяется почти точно такое-же явление, только царапины заменяются там происшествиями, а свеча - эгоизмом какой-нибудь личности, которая делается центром концентрических кругов, образующихся вокруг нея действиями других личностей. Примером тому может служить Розамунда Винци. Она находилась под особенным покровительством судьбы, которая одарила ее замечательно привлекательной наружностью, и как-бы нарочно подготовила болезнь Фреда и промах Вренча для того, чтобы сблизить ее как можно скорее с Лейдгатом. Розамунда могла-бы совершенно изменить это распоряжение благодетельной судьбы, еслибы она, по требованию родителей, удалилась в Стон-Корт или куда-нибудь подальше, когда Лейдгат нашел необходимыми эти меры предосторожности. Но она этого не сделала. Мисс Морган с меньшими детьми, в первое-же утро, как только обнаружилась у Фреда горячка, была отправлена в ближайшую ферму, а Розамунда на отрез отказалась покинуть папа и мама.

Бедная мама, действительно, заслуживала сострадания, и м-р Винци, сильно привязанный в своей жене, гораздо более тревожился за нее, чем за Фреда; если-бы не муж, она не знала бы покоя; прежняя её веселость совершенно исчезла; забывая о своем туалете, которым всегда так тщательно занималась, она напоминала теперь больную наседку с мутными глазами и взъерошенными перьями; ее ничто более не радовало и не утешало. Когда Фред бредил, у нея разрывалось сердце при мысли, что он переходит в другой мир. После сцены с м-ром Вренчем она притихла и только со слезами на глазах умоляла Лейдгата спасти её мальчика. Однажды, выходя из спальни больного, она кротко положила свою руку на плечо доктора и жалобно произнесла.

-- М-р Лейдгат! он был всегда ко мне ласков, грубого слова матери не сказал!

Точно она хотела этими словами убедить, что Фред страдает не в наказание за прежние проступки. Все тончайшия фибры и материнского сердца были затронуты настоящим горем, и молодой доктор, в голосе которого она слышала нежное участие к себе, сделался ей почти так-же дорог, как и её милый первенец, любимый ею горячо еще до рождения его на свет.

-- Я, кажется, смело могу разсчитывать на хороший исход, м-с Винци, обыкновенно говорил Лейдгат, - а теперь пойдемте вниз, - вам надобно что-нибудь скушать.

И он вел ее в гостиную, где уже сидела Розамунда, а на столе стояли чай или бульон, сюрпризом приготовленные ею для матери. Все это устраивалось по предварительному соглашению между Лейдгатом и Розамундой. Перед тем как идти в комнату больного, они виделись, и Розамунда спрашивала, что нужно было сделать; сметливость и ловкость, с которыми она исполняла все наставления медика, были удивительны и потому немудрено, если Лейдгат находил, что его переговоры с прелестной девушкой много содействуют успешному ходу его лечения; особенно интересными для Лейдгата сделались эти переговоры в то время, когда прошел кризис болезни и он стал тверже верить в выздоровление своего пациента.

В минуту опасности Лейдгат посоветовал пригласить доктора Спрэга (который охотнее-бы согласился остаться нейтральным в деле, касавшемся Вренча); но после двух консилиумов лечение было предоставлено одному Лейдгату, который после этого, конечно, удвоил свое усердие. Он приезжал к Винци утром и вечером, и его посещения доставляли все более и более удовольствия обеим женщинам, по мере того, как Фред поправлялся и чувствовал уже только слабость; для м-с же Винци наступил истинный праздник, когда она получила, наконец, возможность любоваться на нежившагося в постели своего милого Фреда и видеть, что он сознательно принимает её попечения о нем.

Отец и мать душевно радовались и тому, что старик Фэтерстон постоянно справлялся, чрез Лейдгата, о состоянии здоровья Фреда, которому поручил передать от его имени, что он просит Фреда поскорее выздоравливать, так как он, Питер Фэтерстон, не может обойтись без него и очень скучает по нем. Старик в это время слег в постель. М-с Винци передавала сыну все эти подробности, а он, повернув к ней свою красивую голову, на которой уже не вились густые, белокурые волосы, обстриженные теперь под гребенку, пристально всматривался в нее свои большими глазами, и жадно ждал какой-нибудь весточки от Мэри, любопытствуя узнать, как она приняла его болезнь. Он не произносил ни слова; но любовь обладает "редкою способностию слушать глазами", и потому мать угадывала сердцем желание Фреда и готова была на всевозможные жертвы, лишь-бы доставить ему это удовольствие.

-- Только-бы мне довелось увидеть моего милого мальчика опять здоровым, приговаривала она, глядя с нежностию на Фреда. - Кто знает? Может быть, он сделается владетелем Стон-Корта? Тогда пусть женится на той, которую полюбит.

-- А если та не пойдет за меня, матушка, возражал Фред, и слезы навертывались у него на глазах. Болезнь сделала его совершенным ребенком.

-- Скушай ложечку желе, душа моя, прерывала его м-с Винци, в тайне убежденная, что никакая девушка не может отказать её сыну.

В отсутствии мужа, м-с Винци не отходила от постели больного ни на минуту; таким образом, Розамунда, против обыкновения, оставалась большую часть дня одна. Лейдгат, конечно, никогда не старался продлить свидание с нею, тем не менее, отрывочные, но частые разговоры между ними произвели некоторого рода интимность в их взаимных отношениях, а интимность, в свою очередь, породила неловкость. Например, во время разговора их приходилось смотреть в глаза друг другу; но случалось так, что взгляды их делались выразительнее, чем нужно; тогда Лейдгату становилось очень не ловко; он считал необходимых опускать глаза или смотреть в сторону; однако и это плохо помогало; на следующий день Розамунда также опустила глаза, а когда их взгляды нечаянно встретились, они оба сконфузились. Лейдгат чувствовал, что наука не выручит его из беды, а кокетничать ему не хотелось, и потому он очень обрадовался, когда карантин для знакомых в доме Винци кончился и ему уже не так часто представлялись случаи видеться с Розамундой наедине.

Но эта взаимная неловкость отношений, где та и другая сторона сознает, что между ними есть что-то такое, особенное, установившись однажды, не может сразу исчезнуть; говорите о погоде, о чем хотите, - вам все будет казаться, что вы хитрите и ваши отношения до тех пор не сделаются естественными, пока вы откровенно не сознаетесь, что между вами существует симпатия, хотя в ней нет еще ничего серьезного и глубокого. Этим-то путем Розамунда и Лейдгат достигли приятной простоты в обращении и их беседы оживились. Гости приезжали и уезжали как прежде, в гостиной раздавалась музыка и известное всем гостеприимство м-ра Винци пошло своим старым порядком. Лейдгат при всяком удобном случае беседовал с Розамундой, нередко засиживался у них в доме, слушая её игру или пение, и громко называл себя её невольником, думая в то-же время, что взять его в плен ей не удастся. Отсутствие возможности устроиться, как следует женатому человеку, служило Лейдгату достаточной гарантией против опасности, а между тем такая игра в любовь доставляла ему удовольствие и не мешала серьезным занятиям. Розамунде-же никогда в жизни не было так весело, как теперь; она была убеждена, что в нее влюблен один из самых завидных женихов. Она не съумела отличить простого ухаживанья от настоящей любви; ей казалось, что она плывет на всех парусах прямо к цели и воображению её уже представлялся хорошенький домик в Ловик-Гэте, который, как она надеялась, будет вскоре отдаваться в наймы. Она заранее решила, что тотчас после свадьбы ловко выпроводит от себя всех тех посетителей, которые ей надоедали в доме отца. В её мечтах уже рисовалась будущая гостиная в любимом домике, убранная самой разнообразной мебелью.

Главным-же предметом её мечтаний был все-таки сам Лейдгат; он, в её глазах, казался почти совершенством, и если-бы молодой доктор смыслил в музыке немного более чувствительного слона, да имел способность вникать во все тонкости её изящного туалета, то она едва-ли бы нашла в нем какой нибудь недостаток. Какая разница между ним и юным Плаймдэлем или м-ром Кайюсом Ларчером! Эти люди понятия не имели о французском языке; ни о чем говорить не умели, кроме как об окраске материй и оценке товаров, т. е. о таких предметах, которых они сами стыдились. Они принадлежали к мидльмарчскому джэнтри, важничали своими хлыстиками с серебряными набалдашниками и галстуками, но были очень неразвязны и сильно конфузились, отпустив какую-нибудь остроту. Фред - и тот был гораздо выше их по развитию; он имел, по крайней мере, выговор и манеры человека, воспитанного в университете. Между тем, как Лейдгат, которого можно было заслушаться, так хорошо он говорил, - был необыкновенно вежлив со всеми и держал себя с чувством собственного достоинства; платье сидело на нем всегда чрезвычайно ловко, манеры были свободны. Розамунда с особенной гордостью следила за Лейдгатом, когда тот входил в комнату и приближался в ней с своей изящной улыбкой на губах, и ощущала тогда приятное сознание, что все завидуют ей. Если-бы Лейдгат мог догадаться, какие чувства волнуют, при его появлении, эту прелестную грудь, он был-бы очень польщен этим, также как и всякий-бы другой на его месте. Он считал самым очаровательным свойством в женщине, когда она сознает превосходство над собой мужчины, не умея, впрочем, дать себе ясного отчета, в чем именно заключается это превосходство.

Розамунда не принадлежала к числу тех наивных молодых девушек, которых можно поймать врасплох, которые подчиняются первому впечатлению, забывая о приличии. Пожалуйста не воображайте, чтобы она когда нибудь проговорилась, даже в разговоре с мама, о своих мечтах на счет хорошенького домика с изящной мебелью и нового круга знакомства. Напротив, она премило выразила-бы удивление и даже неодобрение, если-бы в её присутствии другая молодая леди высказала такое преждевременное, нескромное желание; мало того - она даже не верила, чтобы могла существовать такая болтливая девушка. Розамунда занималась только изящными искусствами: - музыкой, танцами, рисованьем; она прекрасно писала ноты, держала альбомы для стихов и вообще представляла тип тех очаровательных блондинок, которые в ту эпоху служили идеалом для каждого мужчины с нежным сердцем. Но прошуу вас не думать о ней ничего дурного; она была далеко не интригантка, скряжничать вовсе не умела и если думала о деньгах, то потому только, что считала их необходимыми для жизни, добыванье-же их предоставляла другим. Лгать она не привыкла и если говорила иногда не то, что думала, то единственно из желания угодить кому нибудь. Словом, природа расточила все свое искуство при создании этой любимой воспитанницы м-с Лэмон, - такой воспитанницы, которая по общему отзыву - исключая Фреда - слыла за соединение красоты, ума и любезности.

Лейдгат находил все более и более удовольствия в свиданиях с Розамундой. Между ними не было уже никакой принужденности; они страстно и выразительно переглядывались и их пустые, повидимому, разговоры, которые могли, пожалуй, показаться даже пошлыми третьему лицу, для них были полны значения. При всем том они никогда не старались устроить для себя такия беседы, где третий человек оказывался-бы лишним. Короче сказать, они оба кокетничали и Лейдгат успокоивал себя тем, что серьезного из этого ничего не выйдет

-- Если я любил и умел оставаться в пределах благоразумия, разсуждал он, то уж, конечно, съумею так волочиться, чтобы не потерять головы. В Мидльмарче мужчины все такие скучные, кроме м-ра Фэрбротера; коммерческие обороты и карты меня не интересуют: к чему-же мне искать развлечений?

Бюльстроды нередко приглашали его к себе, но там девушки едва только сошли со школьной скамейки, а наивное соединение благочестия и светскости в м-с Бюльстрод, твердившей о суете мира сего и о пламенном своем желании иметь сервиз из граненого хрусталя, её толки о жалких нищих в лохмотьях и о цене лучшого дама, - все это не могло служить противовесом скучному и вечно серьозному характеру её мужа. То ли дело дом Винци! Он, со всеми своими недостатками, был все-таки приятнейший дом в городе; к тому-же в нем разцветала Розамунда, прелестная, как полураспустившаяся роза, олицетворение тех совершенств, которые составляют наслаждение для мужчин.

Лейдгат своим счастливым ухаживаньем за мисс Винци нажил себе более врагов между её поклонниками, чем своими медицинскими познаниями и счастливой практикой - между местными врачами. Однажды вечером он явился в гостиную Винци очень поздно; там уже находилось иного гостей; лица постарше сидели за карточными столами, а м-р Нэд Плайдель (один из выгоднейших женихов Мидльмарча, но человек далеко не передовой по своему уму) сидел в стороне от других с Розамундой. Он привез с собой один из тех кипсэков в изящнейшем переплете, которые в то время были в большой моде, и не помнил себя от восторга, что вместе с нею может разсматривать гравюры, на которых были изображены вечно улыбающиеся леди и джентльмены. Он указывал Розамунде разные комические стихи, говоря, что они превосходны и советовал ей прочесть какие-то сентиментальные истории, уверяя, что оне чрезвычайно интересны. Розамунда снисходительно его слушала, а он был очень доволен, что такое образцовое издание по части искуств и литературы служит звеном сближения между ним и прекрасной молодой девушкой. Считая себя если не красивым, то вполне приличным мужчиной в таком омуте, как Мидльмарч, м-р Нэд страдал от одного недостатка, который не мог ускользнуть от внимательного наблюдателя, а именно, его подбородок был такого свойства, что он постоянно исчезал в огромном атласном галстуке, какие тогда носили, и это обстоятельство очень его затрудняло.

-- У нея спина слишком широка; кажется, будто эта госпожа сняла с себя портрет только для того, чтобы выставить свою спину, произнесла Розамунда, впрочем, без всякого намерения сказать что-нибудь злое и думая в это время: "ах, какие красные руки у Плаймдэля! Отчего это Лейдгат так долго не едет?" - За тем, как ни в чем не бывало, она продолжала болтать с своим кавалером.

-- Я не говорю, чтобы она была такая-же красавица, как вы, начал снова м-р Нэд, осмелясь поднять глаза от портрета и перенести их на Розамунду.

-- А вы, как видно, ловко умеете льстить, возразила Розамунда, убежденная в эту минуту, что ей придется вторично отказать в своей руке юному джентльмену.

Наконец, Лейдгат приехал. Прежде чем он добрался до уголка, где сидела Розамунда, кипсек был закрыт, а когда он, с короткостию человека близко знакомого, сел рядом с нею, нижняя челюсть м-ра Плаймдэля упала за галстук, как падает ртуть в барометре на точку замерзания. Розамунда радовалась не только присутствию Лейдгата, но и эфекту, который он производил: она любила возбуждать ревность.

-- Какой вы сегодня поздний гость, сказала она, протягивая доктору руку; - мама почти потеряла надежду видеть вас сегодня. Как вы нашли Фреда?

-- Как всегда, поправляется, хотя и медленно. Я ему советую прокатиться - в Стон-Корт, например. Но ваша матушка представляет какие-то затруднения для этой поездки.

ангела-хранителя, во время болезни брата.

М-р Нэд нервически засмеялся, между тем как Лейдгат потянул к себе кипсэк, развернул его и, презрительно вздернув подбородок, тихо, но насмешливо захохотал.

-- Чеху вы смеетесь так неуважительно? спросила Розамунда с видом кроткого равнодушия.

-- Я не могу разрешить, что здесь глупее - гравюры или текст, отвечал Лейдгат, быстро перелистывая книгу и сразу поняв её содержание. (Розамунда нашла, что он имеет полное право щеголять своими белыми, большими руками). Посмотрите хоть на этого жениха, выходящого из церкви, продолжал Лейдгат, - ну, где можно встретить такую сахарную куклу? Я полагаю, что даже тупейший из лавочников так глупо не улыбается, а между тем я готов поручиться, что в этой истории он описан, как первый джентльмен своего края.

-- Ах, какие вы строгие, я вас боюсь! воскликнула Розамунда, очень прилично сдерживая свой смех. Несчастный Плаймдэль, за несколько минут перед тем восхищавшийся именно этой гравюрой, возмутился теперь до глубины души.

-- Кончится тем, что я с вами поссорюсь и прозову вас вандалом, сказала Розамунда, смотря с улыбкой на Лейдгата. - Я подозреваю, что вы понятия не имеете о леди Блессингтон и леди Е. Л.

Хотя Розамунда сама имела склонность к такого рода авторам, однако она никогда не компрометировала себя выражением своего восторга к ним. У ней было какое-то чутье, при помощи которого она, по легкому намеку Лейдгата, угадывала, что изящно и что нет.

-- Но сэр Вальтер-Скотт, например, я надеюсь, что м-р Лейдгэт знает его, проговорил юный Плаймдэль, ободренный тем, что нашел точку опоры.

-- О, и не занимаюсь больше литературой, сказал Лейдгат, закрывши книгу и отталкивая ее от себя. - Я столько перевидал в мои юные лета, что мне хватит этого на всю мою жизнь. Я бывало заучивал целые поэмы Скота наизусть.

-- М-р Лейдгат может сказать, что этого и не стоило знать, заметил м-р Нэд, с намерением кольнуть доктора.

-- Напротив, возразил Лейдгат, не выказывая никакого неудовольствия и многозначительно улыбаясь Розайунде; - потому только, что об этом я услышал-бы от мисс Винци, я сказал-бы, что это не мешает знать.

Плаймдэль вслед за тем отошел к столу, где играли в вист и мысленно решил, что он в первый раз еще имеет несчастие встретить такого самоуверенного и неприятного господина, как Лейдгат.

-- Как вы мало сдержанны! заметила Розамунда, внутренно очень довольная исходом разговора. - Разве вы не видите, что он обиделся?

-- Правда. Перед мной теперь прекрасная птичка; пусть она меня учит, чему хочет. Кажется, я ее очень охотно слушаю.

Розамунде показалось, что она и Лейдгат, с этой минуты, как-будто помолвлены. Что им следовало-бы давно быть женихом и невестой - эта идея крепко засела у нея в голове, а человек, как мы знаем, постоянно стремится в осуществлению своей идеи, особенно, когда все нужные материалы к тому находятся под рукой. Правда, Лейдгат твердо держался идей вынужденного для него при настоящих обстоятельствах безбрачия; но в сущности это была не идея, а отрицательное свойство характера, которое могло измениться вследствие обстоятельств; обстоятельства-же были во власти Розамунды, которая зорко и неутомимо следило своими голубыми глазами за всем, что происходило вокруг нея, между-тем, как Лейдгат блуждал во мраке и таял безсознательно, как леденцовая рыбка.

Вернувшись в этот вечер домой, он осмотрел свои стклянки, чтобы видеть, как происходит там осадка разных химических составов и затем, с обычной точностию, занес в книгу свои дневные медицинския заметки. Его мечты, в настоящую минуту, вовсе не касались Розамунды, а относились к его любимому предмету - отысканию первичной ткани; кроме того его сильно начинала интересовать глухая, но быстро разгарающаяся неприязнь к нему местных врачей, которая должна была вспыхнуть при открытии Бюльстродом больницы на совершенно новых началах.

были пациентами доктора Пикова. Его предположения оправдались несколько дней спустя. Ему посчастливилось встретиться с Розамундой на дороге в Ловик и сойдти с лошади, чтобы оберечь её от стада, которое гнали мимо их. В эту минуту к нему подскакал верховой лакей с приглашением пожаловать в довольно значительный дом, где Пиков никогда не лечил. Лакей был послан сэром Джемсом Читамом, а дом, куда его приглашали, назывался Ловик-Манор.