В тихом омуте - буря (Мидлмарч). Книга III. В ожидании смерти.
Глава ХХХII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: В тихом омуте - буря (Мидлмарч). Книга III. В ожидании смерти. Глава ХХХII. (старая орфография)

ГЛАВА ХХХиИ.

Торжествующая уверенность мэра, основанная на настоятельном требовании м-ра Фэтерстона, чтобы Фред и его мать неотлучно находились при нем, могла назваться слабым волнением в сравнении с бурными чувствами, бушевавшими в груди кровных родственников старика. Весьма естественно, что эти господа начали громко твердить о семейных узах, связывавших их с больным, и стали являться толпами к нему в дом, с тех пор, как он слег в постель. Иначе и быть не могло, потому что когда "бедный Питер" сидел в своем покойном кресле в гостиной с резными стенами, то, являясь к нему на глаза, эти близкие родственники испытывали участь кухонных тараканов, которых повар обдавал кипятком: несмотря однако-ж на то, они все-таки лезли к очагу Фэтерстона, привлекаемые туда не корыстолюбием, а бедностию. Братец Соломон и сестрица Джэн были между ними самые богатые; они находили, что "бедный Питэр" принимает их совершенно по родственному, без малейших признаков церемонии и они считали это верным признаком того, что милый братец, при написании духовного завещания, обратит внимание на их преимущества перед прочими, как на людей богатых. Их, по крайней мере, он никогда не выгонял из дому, тогда как братца Иону, сестрицу Марту и других голяков он, по своей непостижимой эксцентричности, держал всегда вдали от себя. Соломон и Джэн хорошо знали поговорку братца Питэра, что денежка - дорогое яичко, требующее теплого гнезда.

Но братец Иона и сестрица Марта, равно как и прочие несчастные изгнанники смотрели совсем иначе на этот вопрос. Этим обиженным судьбою людям казалось, что если Питэр ничего для них не сделал при жизни, то, вероятно, он их вспомнит при смерти. Иона уверял, что есть люди, которое любят своими завещаниями делать сюрпризы; Марта-же возражала на это, что ничего не будет удивительного, если братец оставит большую часть своих денег тем, кто их меньше всех добивается. Во всяком случае, кровные родные должны стоять на первом плане и зорко следить за теми, кого строго даже нельзя и назвать родными. Мало-ли бывало темных подделок духовных завещаний, нельзя-же допускать незаконного пользования наследством; наконец, эти дальние родственники могут утащить что-нибудь, а бедный Питэр будет лежать в это время безпомощный! Нет, нужно непременно охранять его! В этом последнем отношении Саломон и Джен были одного мнения с Мартой и Ионой, а толпа племянников, племянниц, братцев и кузенов еще с большей утонченностию придумывали, чего можно было ожидать от человека, способного, по капризу, отказать свое имение на сторону; поэтому все они, чувствуя, что на них лежит в некотором роде великая обязанность сохранить фамильный интерес, считали себя в полном праве посещать как можно чаще Стон-Корт. Сестрица Марта, иначе м-с Кренч, страдавшая одышкой и жившая довольно далеко, не имела сил сакм совершать эти поездки; за то сын её, в качестве родного племянника бедного Питера, мог с пользою служить её представителем и наблюдать, чтобы дедушка Иона не совершил какого-нибудь злоупотребления в свою пользу. Вообще вся порода Фэтерстонов твердо держалась правила, что каждый должен зорко надзирать за другим, помня ежеминутво, что всемогущий Творец надзирает за ним самим.

Вот почему все эти кровные родственники, один вслед за другим, появлялись в Стон-Корте и исчезали оттуда, а на Мэри Гарт лежала неприятная обязанность передавать их поручения м-ру Фэтерстону, который не хотел видеть никого из этих господ и отправлял ее всегда вниз с еще более неприятным поручением - сказать им, чтобы они убирались. Как распорядительница по части хозяйства, Мэри, по старинному провинциальному обычаю, считала необходимым приглашать их отдохнуть и закусить. Она даже заранее посоветовалась с м-с Винци, какой провизией ей запастись для того, чтобы устраивать небольшие угощения внизу, пока м-р Фэтерстон лежит в постели.

-- О, душа моя! восклицала м-с Винци, - не следует скупиться, когда в доме опасно больной, после которого должно остаться богатое наследство. Бог видит, я им не пожалею последняго окорока; сохраните только что по лучше для погребения. Нужно, чтобы у вас постоянно была в запасе фаршированная телятина и хороший початый сыр; вы должны быть готовы принимать всех в последние дни больного, заключила щедрая м-с Винци, попрежнему веселая и попрежнему наряженная в яркие цвета.

Но некоторые посетители появились и не исчезли, даже после угощения их телятиной и ветчиной. Братец Иона, например (такие неприятные люди бывают во всех семействах, даже в самых аристократических; они по-горло в долгах, а между тем надуты до невозможности), - братец Иона, говорю я, раззорившись, начал поддерживать себя ремеслом; он из скромности умалчивал об этом, хотя добывать деньги таким способом было гораздо лучше, чем тратить их на бирже или на скачках; а так-как ремесло его позволяло ему отлучаться из дому, когда угодно, то он был очень доволен, когда находил теплой угол и мог наедаться вдоволь. В Стон-Корте он выбрал себе угол в кухне, частию потому, что он нашел его удобным, а частию потому, что ему не хотелось быть вместе с Соломоном, к которому он питал братския, неприязненные чувства. Сидя в отличном, мягком кресле, разодевшис в свое лучшее платье и чувствуя самое приятное настроение духа, Иона расположился, очень комфортабельно. в своем углу, сознавая, что он играет здесь первую роль и представляя себе, что теперь воскресенье и что он находится в трактире "Зеленый человек". Под влиянием всех этих ощущений он объявил Мэри Гарт, что он. не вяйдегь за порог дома братца Питэра, пока бедняжка еще дышет. Самыми несносными членами семейств бывают обыкновенно или остряки, или идиоты. Иона считался остряком в породе Фэтерстонов; он подшучивал над женской прислугой, забегавшей в кухню, но в то-же время зорко следил своими, холодными глазами за Мэри, находившейся у него к сильном подозрении.

Мэри, пожалуй, примирилась-бы с одной парой глаз, за ней следившей, еслиби по несчастию тут не было другой пары глаз молодого Бранча, явившагося в качеств представителя своей матери, и вместе с тем в качестве шпиона за дядюшкой Ионой; этот юноша считал также своей обязанностию стоят или сидеть преимущественно в кухне, под предлогом служить собеседником дяде. Молодой Брэнч был ни умен, ни глуп, но за то косил так немилосердно глазами, что по ним никак нельзя было догадаться, что он чувствует. При входе Мери Гарт в кухню, м-р Иона Фэтерстон начинал преследовать ее своими подозрительными взглядами, а Брэнч тотчас-же поворачивал в её сторону голову, как-бы приглашая ее полюбоваться на свои косые глаза. Этого положения бедная Мэри не могла равнодушно переносить; иногда, она злилась, а иногда готова была расхохотаться. Раз как-то ей пришло в. голову представить перед Фредом происходящия в кухне сцены; тому очень захотелось немедленно взглянуть на действующих лиц, и он, под каким-то предлогом, зашел в кухню. Но, увидав физиономии родственников, он опрометью кинулся в ближайшую дверь, которая вела в молочную и там, в пустой, высокой комнате, среди крынок с молоком, разразился таким припадком смеха, который ясно был услышан в кухне. Затем он выбежал в боковую дверь. М-р Иона, до этих пор еще ни разу невстречавший Фреда, не пропустил удобного случая, чтобы по своему не потешиться над тщедушной его фигурой, длинными ногами и худеньким лицом с тонкими, деликатными чертами.

-- А что, Том, ведь ты не носишь таких франтовских панталон, да у тебя и ноги-то далеко не такия тонкия и длинные, как у него, заметил Иона племяннику, подмигивая в сторону Фреда и явно давая заметить, что он подразумевает многое в этих двух фразах. Том посмотрел себе на ноги и оставил неразрешенным вопрос - что он предпочитает: нормальные-ли свои преимущества, или длинные ноги Фреда, облеченные в изящные панталоны.

В гостиной с резными стенами постоянно присутствовали другие соглядатаи из кровных родственников, жаждавшие приглашения наверх. Многие из них приходили, завтракали и уходили; но братец Соломон и леди, называвшая себя втечении 25 лет Джэн Фэтерстон, а в настоящее время м-с Уоль, считали за лучшее сидеть тут ежедневно по-нескольку часов сряду, ничем другим не занимаясь, кроме наблюдения за лукавой Мэри Гарт (которая до того была хитра, что не было возможности уловить ее ни в чем), и кроме выделыванья, время от времени, гримас, с явным желанием показать, что оне готовы расплакаться в три ручья от невозможности пробраться в комнату м-ра Фэтерстона. Антипатия больного старика к членам своей семьи возрастала по мере того, как он слабел, следовательно, не мог уже потешаться над ними, говоря им колкости. Не имея сил ужалить ближняго, он, казалось, сосредоточил весь яд на дне свой души. Не доверяя ответу братца, переданному им устами Мэри Гарт, оба милые родственника появились на пороге спальни "бедного Питэра", одетые с ног до головы в черное. М-с Уоль держала в руке полусложенный носовой платок; лица у обоих были самые погребальные. В эту минуту румяная м-с Винци в чепце с розовыми, развевающимися лентами, подавала лекарство больному, а белокурый Фрэд, короткие волоса которого вились, - самый верный признав игрока и кутилы, - сидел тут-же, спокойно раскачиваясь в большом кресле.

Не успел старик Фэтерстон увидать перед собой эти две погребальные фигуры, появившияся в его комнате, несмотря на его запрещение, как бешенство придало ему такия силы, которых до сих пор не могли возбудить никакия лекарства. Он сидел на постели, обложенный со всех сторон подушками, а его палка с золотым набалдашником неизменно лежала подле него. Больной схватил палку в руки и стал размахивать ею во все стороны, как-бы отгоняя от себя страшные призракки, при чем орал во все горло, каким-то хриплым, не-человеческим голосом:

-- Вон, вон, м-с Уоль! вон отсюда, Соломон!

-- О, братец Питэр! начала-было м-с Уоль, но Соломон зажал ей рот рукою. Это был широкоскулый старик, лет под 70, с маленькими, бегающими глазками; он не только был кротче характером братца Питэра, но даже считал себя гораздо умнее его; действительно, его трудно было обмануть, потому-что он глубоко презирал все человечество и считал людей всех без изъятия - плутами и обманщиками.

-- Братец Питэр, заговорил он вкрадчивым, хотя отчасти и официальным тоном, - я должен непременно переговорить с вами об одной пустоши и о копи с марганцем. Всемогущий Творец знает мои мысли...

-- Он знает то, чего я не желаю знать, перебил его Питэр, опуская палку, как-бы от утомления, но при этом он взял ее за другой конец с таким угрожающим жестом, точно готовился вступить в рукопашный бой и ударить набалдашником палки по плешивой голове Соломона, на которую он устремил пристальный взгляд.

-- Есть вещи, братец, о которых вам необходимо переговорить со мной, иначе вы сами-же станете жалеть впоследствии, продолжал Соломон, не делая однако ни одного шага вперед. - Я мог-бы сидеть подле вас по ночам, вместе с Джон, которая с радостью на это готова, тогда вы выбрали-бы любое время и потолковали-бы со мной...

-- Да, я сам съумею выбрать себе время, - а вас не прошу хлопотать обо мне, снова перебил его Питер.

-- Но вы ведь не можете определить времени, когда вы скончаетесь, братец, затянула своим гнусливым голосом м-с Уоль, - быть может, вы лишитесь употребления языка, вам будет неприятно, что вокруг вас все посторонния лица, вы пожелаете видеть меня и моих детей...

Тут она всхлипнула, как-бы растроганная мыслию о том, как тяжело будет братцу кончаться в отсутствии её и её детей. Мы обыкновенно умиляемся, заговорив о себе.

-- Никогда я не пожелаю вас видеть, отвечал упрямый старик, - я ни об одном из вас не вспомню. Мое духовное завещание давно уже сделано, - слышите? - сделано.

С этими словами он повернул голову к м-с Винци и проглотил ложку ленарства.

-- О, сестра, возразил Соломон с насмешливым смирением, - мы для этого недостаточно нарядны, красивы и умны; мы, люди маленькие, где нам тянуться за людьми светскими.

Вспыльчивый Фред не мог более выдержать. Он вскочил с места и, взглянув на м-ра Фтерстона, спросил:

-- Прикажете матушке и мне выйдти из комнаты, сэр, и оставить вас одних с вашими друзьями?

-- Садись на место, крикнул Фэтерстон, - сиди там, где сидел. Прощайте, Соломон, продолжал он, силясь приподнять палку, которая при этом выпала у него из рук от тяжести набалдашника. - Прощайте и вы, м-с Уоль, прошу вас больше ко мне не приходить.

-- Как вам угодно, братец, а я все-таки останусь внизу, возразил Соломон. - Я исполню, а затем посмотрим, что пошлет Всемогущий Творец.

-- Да, посмотрим, как родовые имения пойдут на сторону, подхватила м-с Уоль, - и где найдутся такие обстоятельные молодые люди, которые будут ими владеть. От души жалею людей необстоятельных, а еще более их матерей. Прощайте, братец Питэр!

-- Братец, вспомните, что я после вас старший в роде; что я составил себе состояние точно также, как и вы; я приобрел уже землю на имя Фэтерстона, заговорил опять Соломон, сильно разсчитывая на действие своих последних слов. - А теперь - прощайте!

Брат и сестра поспешно удалились, когда увидели, что старик Фэтерстон начал дергать во все стороны свой парик и, закрыв глаза, скорчил ртом свою обычную гримасу. По всему было заметно, что он готовится играть роль глухо-немого. Не смотря на неудачу этой попытки, Соломон с сестрицей продолжали ежедневно являться в Стон-Корт и садились внизу, на известном сторожевом пункте. Тут они вели между собой разговор вполголоса, причем так незаметно шевелили губами, что посторонний зритель мог-бы принять их за автоматов. Соломон и Джэн остерегались говорить громко, из боязни, как-бы братец Иона не подслушал их через стену.

Но дни их дежурства в гостиной с резными стенами разнообразились иногда присутствием других гостей, приезжавших или из далека, или из ближайших деревень. Так-как Питэр Фэтерстон не сходил уже теперь сверху, то было очень удобно разсуждать на свободе об его имении и делах. Некоторые сельские и мидльмарчские обыватели вполне соглашались с взглядами ближайших родственников больного и сочувствовали их интересам, негодуя на семью Винци; дамы даже проливали слезы, разговаривая с м-с Уоль, причем вспоминали, что и оне бывали обмануты в своих разсчетах на состояние какого-нибудь неблагодарного старика джентльмена, которому, по их убеждению, следовало-бы совсем иначе распорядиться своим имуществом. Подобного рода разговоры быстро умолкали, как умолкает орган, когда мехи перестают действовать, при входе Мэри Гарт в гостиную; глаза всех присутствующих внезапно обращались тогда на эту несомненную наследницу заветных железных сундуков.

Молодые-же неженатые мужчины, состоявшие в родстве с Фэтерстонами или только близко знакомые с ними, смотрели с некоторого рода восторгом на молодую девушку, которая умела держать себя с таким тактом и могла, не смотря на окружавшия ее препятствия, сделаться завидной невестой. Вот почему от этих посетителей Мэри слышала постоянные любезности и пользовалась с их стороны необыкновенной предупредительностию.

Особенное внимание ей оказывал м-р Бортрон Тренбель, видный собою холостяк, богатый капиталист, занимавшийся покупкой и продажей земель и телят, - личность, пользовавшаяся большой популярностию, так-как имя м-ра Тренбеля безпрестанно встречалось на объявлениях, разсылаемых по всему околодку. Словом, это был человек, который имел право сожалеть тех, кто не знал его лично. Он приходился троюродным братом Питэру Фэтерстону; старик обращался с ним гораздо благосклоннее, чем с прочими родными, потому-что он был нужен ему по делам; даже в программе церемоньяла погребения он назначил м-ра Тренбеля одним из носильщиков своего гроба. М-ра Тренбеля нельзя было назвать человеком корыстолюбивым; но, обладая чувством глубокого сознания собственного достоинства, он не любил, чтобы ему, в каком-бы-то ни было деле становились поперег дороги; и если-бы Питэру Фэтерстону пришла счастливая мысль наградить его, Тренбеля, порядочным наследством, то он ничуть не удивился-бы, а только сказал-бы, что он, Тренбель, ничего не искал и не добивался у старика; напротив, сам, втечении 20 лет, давал ему полезные советы, приобретенные долгой опытностию. Восхищаясь собой, м-р Тренбель умел в то-же время ценить вообще все замечательное. Выражался он всегда необыкновенно изысканно, и если нечаянно употреблял простонародное слово, то немедленно поправлялся, что было вовсе не лишнее, так-как он говорил необычайно громко. Во всей его фигуре проявлялась величавость; говорил он, большею частью стоя или расхаживая по комнате, причем обдергивал свой жилет с видом человека, уверенного в себе и в своих мнениях, или отряхивал оборки своего жабо указательным пальцем, а при заключении речи принимался усердно играть печатями, висевшими на его часовой цепочке. Подчас в голосе его слышались ноты раздражения; но это случалось только тогда, когда предстояла необходимость опровергнуть чье-нибудь неточное или несправедливое мнение. Ничего нет мудреного, если человек начитанный и опытный выйдет иногда из себя при спорах с людьми, стоящими ниже его по развитию. Он знал, что вся семья Фэтерстонов состоит из людей недальних по уму; но, как человек светский и общественный деятель, он находил это вещью очень обыкновенной и благоволил даже заходить иногда в кухню, чтобы побеседовать с м-ром Ионой и с юным Брэнчем, на которого он производил сильное впечатление (так, покрайней мере, воображал м-р Тренбель), возбуждая различные передовые вопросы на счет местечка Чальки-Флит, где жили Брэнчи. Если-бы кому-нибудь случилось заметить м-ру Бортрону Тренбелю, что он, в качестве капиталиста, обязан знать суть каждой вещи, то он-бы самодовольно улыбнулся и молча отряхнул-бы свое жабо, давая уразуметь тем, что он почти достиг этой премудрости. Одним словом, это был человек почтенный, нестыдившийся своего промысла и чувствовавший, что если-бы даже, "знаменитый Пиль, ныне сэр Роберт", был ему представлен, то и тот признал-бы его значение.

-- Если-бы вы соблаговолили предложить мне ломтик ветчины и стакан элю, мисс Гарт, я не отказался-бы, произнес он, входя в гостиную в половине двенадцатого, после свидания со стариком Фэтерстоном, в спальню которого он имел исключительный доступ, и становясь спиной к огню, между м-с Уоль и Соломоном. - Не безпокойтесь, пожалуйста, сами, продолжал он, - позвольте я позвоню.

-- Благодарю вас, не надо, отвечала Мэри, - я сама пойду, у меня есть так дело.

-- А вы, м-р Тренбель, пользуетесь, как видно, особенными милостями, заметила и-с Уоль, когда Мэри вышла.

-- Вы хотите сказать, что меня принимает старик? возразил капиталист, равнодушно играя своими печатями. - А-а! видите-ли, он всегда оказывал мне большое доверие.

При этом Тренбель сжал губы и особенно выразительно нахмурил брови.

-- О, конечно! каждый может меня спрашивать, воскликнул м-р Тренбель, громким, веселым, но вместе с тем едко-насмешливым голосом. - Я позволяю каждому предлагать мне вопросы. Каждый имеет право делать свои замечания в форме вопроса, продолжал он, все более и более возвышая тон. - Это постоянное правило хороших ораторов, даже в тех случаях, когда они не предвидят возможности отвечать. Мы называем это - образностию речи, или, точнее сказать, речью высшей формы.

Красноречивый капиталист улыбнулся сам своему остроумию.

-- Меня не огорчит известие, что братец вас не забыл, м-р Тренбель, сказал Соломон. - Я никогда не был против людей не достойные.

-- А-а, вот видите-ли что, отвечал м-р Тренбель с особенным ударением в голосе, - нельзя опровергнуть того, что и недостойных людей нередко назначают наследниками и даже полными наследниками всего состояния. Такого рода распоряжения часто встречаются в духовных завещаниях.

При этом м-р Тренбель оттопырил губы и слегка нахмурил брови.

длинную фразу.

-- Каждый человек имеет право отдать свою землю на богоугодные заведения, равно как завещать ее кому-бы то ни было, заметил Соломон сестре в виде ответа, так-как Тренбель молчал.

-- Как? Всю землю Блу-Кот? воскликнула м-с Уоль. - О! м-р Тренбель, неужели это правда? Ведь это будет оскорблением Всемогущого Творца, наделившого братца богатством!..

Пока м-с Уоль разглагольствовала, м-р Бортрон Тренбель ходил по комнате между камином и окном, барабаня пальцем по своей палке и разглаживая бакенбарды и височки на голове. Вдруг он повернул к рабочему столику Мэри Гарт, раскрыл книгу, лежавшую на нем, и прочитал вслух заглавие таким громогласным голосом, точно продавал книгу с аукциона присутствующей публике.

-- "Anne of Geirstein (он произнес Джейрстейн) или Дева Тумана, читал он, - сочинение автора "Уаверлей". Затем, повернув страницу, он звучно продолжал: - "Прошло уже почти четыре столетия с тех пор, как происшествия, описанные в нижеследующих главах, случились на континенте".

и, по привычке всех людей вульгарного происхождения, и в то-же время воображая, что его чтение должно было сильно подействовать на слушателей.

В эту минуту в комнату вошел лакей с подносом, на котором стояла закуска, по милости чего м-р Тренбель имел возможность увернуться от ответа на вопрос м-с Уоль, между-тем, как сама м-с Уоль и брат её, пристально следя за каждым его движением, вероятно, думали в это время, что люди начитанные, к сожалению, не умеют вести серьезного разговора. А дело-то в том, что м-р Тренбель не имел ни малейшого понятия о содержании духовного завещания старика Фэтерстона; признаться-же публично в этом ему казалось так-же позорно, как быть уличенным в государственной измене.

-- Я съем только ломтик ветчины и выпью стакан элю, произнес он успокоительным тоном, подходя к подносу. - Как человек деловой, я нигде не отказываюсь от закуски. Отличная ветчина! разсуждал он, проглотив два, три куска с ужасающей быстротой. - Пари держу, что подобной ветчины не отыщешь во всех трех королевствах. Этот окорок лучше всех окороков Фрешит-Гола, а я могу похвастать, что я знаток по этой части.

-- Некоторым не нравится, если в ветчину кладут много сахара, заметила м-с Уоль. - Но мой бедный братец всегда требует, чтобы сахару клали побольше.

- тут голос м-ра Тренбеля принял особенно выразительный тон, - не последнее удовольствие иметь у себя на столе подобную ветчину.

С этими словами он докончил свою порцию, отставил от себя тарелку, осушил стакан элю и, пододвинув немного вперед свой стул, любовно поглядел на свои ноги и одобрительно погладил их. Манеры, тон и все движения м-ра Тренбеля явно обличали в нем коренного северного жителя.

-- А у вас тут преинтересная книга лежит, мисс Гарт, сказал он, когда Мэри вернулась в гостиную. - Это сочинение автора "Уаверлей", т. е. Вальтер-Скотта. Я сам приобрел себе один из его романов - очень хорошенькую вещь, замечательное произведение, под заглавием: "Айвенго". Говорят, что ни один писатель не в состоянии перегнать его в быстроте, с которой он пишет свои романы. Право так. Я только-что прочел теперь начало "Анны Джерстейн". Очень хорошо начинается. А вы, как я вижу, охотница до чтения, продолжал он. - Подписались, вероятно, в нашей мидлтмарчской библиотеке?

-- Я сам большой библиоман, провозгласил, м-р Тренбель. - У меня не менее 200 волюмов в телячьем переплете и льщу себя надеждой, что выбор книг отличный. У меня есть и картины Мурильо, Рубенса, Теньера, Тициана, Вандика и других. Очень буду счастлив служить вам теми авторами, которых вы пожелаете прочесть, мисс Гарт, заключил он, расшаркиваясь.

-- Очень благодарна, возразила Мэри, спеша внйдти из комнаты, - но у меня очень мало времени для чтения.

-- Я уверен, что братец не забыл ее в своем завещании, сказал вполголоса Соломон, кивая головой по направлению к Мэри, когда та ушла и затворила за собой дверь.

в рюмку. Она все делает с толком, сэр. А это важная вещь в женщине, и еще более важная для нашего друга, лежащого там, на верху, для нашего бедного больного. Человек, жизнь которого небезполезна, должен всегда выбирать себе в жены женщину, которая-бы умела ходить за больными; так, по крайней мере, поступлю я, когда женюсь; моя долголетняя опытность служит хорошим ручательством, что я не ошибусь в своем выборе. Есть, конечно, мужчины, которым необходимо жениться для того, чтобы поправить свое положение; но я в этом покамест не нуждаюсь и надеюсь, что никто не опровергнет истины такого факта. А затем, м-с Уоль, позвольте пожелать вам доброго утра. Соломон, прощайте. Искренно желаю, чтобы мы встретились снова, при менее печальной обстановке.

Когда м-р Тренбель удалился, сделав очень изящный поклон, Соломон нагнулся немного вперед и шепотом заметил сестре:

-- Джэн, будьте уверены, что братец оставил этой девчонке порядочный куш.

-- Судя по некоторым словам м-ра Тренбеля - в этом и сомневаться нельзя, ответила Джэн, и потом, помолчав, прибавила: - Он так выражался об ней, как будто мои дочери не съумели-бы точно также дать больному капли.

-- Все эти капиталисты часто вздор городят, сказал Соломон. - Тем не менее Тренбель успел таки набить хорошо свой карман.