В тихом омуте - буря (Мидлмарч). Книга IV. Три проблеммы любви.
Глава XXXIV.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: В тихом омуте - буря (Мидлмарч). Книга IV. Три проблеммы любви. Глава XXXIV. (старая орфография)

КНИГА IV.
Три проблеммы любви.

ГЛАВА XXXIV.

Питера Фэтерстона хоронили в одно майское утро. В прозаической местности Мидльмарча май месяц вообще не отличался теплыми солнечными днями, а в день погребения какой-то особенно резкий, холодный ветер сдувал лепестки цветов из соседпих с ловикским кладбищем садов и осыпал ими зеленую ограду кладбища. Сквозь тихо движущияся облака прорывался порою яркий солнечный луч, обдавая золотистым светом все попадавшиеся ему на пути предметы. Кладбище представляло в это утро весьма разнообразную картину, потому что толпа местных сельских обитателей собралась туда поглазеть на погребение. Носился слух, что церемония будет большая, так-как старый джентльмен желал, чтобы его похоронили пышно и даже оставил письменное распоряжение, как и что устроить. Этот слух оказался справедливым. Старик Фэтерстон не был из тех Гарпагонов, которые трясутся за каждую копейку и даже в своих духовных завещаниях требуют, чтобы на погребение их было истрачено как можно менее денег. Правда, м-р Фэтерстон любил деньги, но охотно тратил их на удовлетворение своих личных прихотей, особенно если при этом мог досадит кому-нибудь из своих близких. Если читатель спросит: неужели в характере Фэтерстона не существовало ни одной хорошей черты! - то мы ответим, что сердце у него, может быть, было и доброе, но от ранняго столкновения с человеческими пороками эта доброта скрылась так глубоко внутрь, что даже люди, близко знавшие эгоиста Фэтерстона, не могли сказать ничего определенного относительно нравственных качеств этого джентльмена. Но был-ли добр покойный или нет, а только он настоятельно потребовал, чтобы его похоронили с пышностию и чтобы к погребению пригласили даже и тех, за которых можно было смело поручиться, что они охотно остались-бы дома. Фэтерстон выразил, между прочим, желание, чтобы вся его родня женского пола сопровождала его гроб до могилы; по этому случаю несчастная сестрица Марта, страдавшая одышкой, принуждена была предпринять тягостное для нея путешествие из Чалки-Флэтса. Она и Джэн были сильно тронуты (даже пролили слезы умиления) таким знаком внимания братца и заключили из этого, что если он гонял их от себя при жизни, то находил их присутствие необходимым при похоронах, конечно, в качестве будущих своих наследниц. Но, к сожалению, было одно обстоятельство, делавшее несколько двусмысленным внимание братца, а именно то, что оно распространялось и на м-с Винци, явившуюся с таким изобилием крепа на своем траурном платье, что нельзя было не заподозрить ее в самых высокомерных притязаниях, между тем как блестящий цвет её лица явно свидетельствовал, что она не кровная родственница покойного, а принадлежит к той ненавистной породе, которая называется жениной родней.

Все это, надо полагать, имел в виду и старик Фэтерстон, когда составлял программу похорон и, конечно, мысленно смеялся, рисуя в своем воображении картины тех мелких драм, которые должны разыграться после его смерти. Мало заботясь о том, что его ожидает в будущей жизни, он на хотел отказать себе, по крайней мере, в невинном удовольствии, пока не перешел из этой жизни.

Итак три траурные кареты вмещали в себе, согласно росписанию, сделанному покойным, всех его родственниц; за гробом ехали верховые с погребальными значками в руках, с креповыми шарфами чрез плечо и с креном на шляпах, носильщики гроба были одеты в траур из самого дорогого сукна. Эта печальная процессия наполнила всю церковную ограду; серьезные лица и черные мантии, развевавшияся от ветра, представляли грустный контраст с носящимися в воздухе лепестками цветов и с игрою солнечных лучей на маргритках, окружавших могилу. Встретить процессию был приглашен м-р Кадваладер, согласно с волею покойного, который в настоящем случае, как и всегда, руководствовался своими особенными соображениями. Питая некоторого рода презрение к викарным священникам, которых он называл людьми подневольными, он настоятельно требовал, чтобы его хоронило духовное лицо, пользующееся известным авторитетом. О м-ре Казобоне не могло быт и речи, не только потому, что он сам отказался-бы взять на себя эту обязанность, но и потому еще, что ему выплачивался подесятинный налог с земель, да вдобавок он говорил по воскресеньям проповеди, которые старик Фэтерстон, сидя в церковной ложе, должен был выслушивать до конца, не имея возможности даже вздремнуть при этом. Ничто его так не бесило, как вид священника, стоящого над ним и читающого ему наставления. К м-ру Кадваладеру, напротив, он относился совсем иначе. Ручей, где водились форели, протекал чрез владения м-ра Казобона, но начало свое он брал на земле м-ра Фэтерстона, так что м-р Кадваладер должен был испрашивать у него разрешение ловить рыбу, следовательно это был священник, обязанный ему, а непоучающий его свысока. Притом м-р Кадваладер принадлежал к высшему обществу на разстоянии четырех миль вокруг Ловика; он, по своему положению, равнялся с местным шерифом и с другими сановниками, знакомство с которыми было не безполезно. Сверх того Фэтерстон отдавал предпочтение м-ру Кадваладеру еще и потому, что его имя могло быть очень забавно перековеркано.

Отличие, оказанное ректору Типтона и Фрешита - Кадваладеру, было причиной, почему м-с Кадваладер находилась в группе, стоявшей у окна в верхнем этаже дома Казобона. Вообще, она неохотно ездила туда, по на этот раз поехала, чтобы взглянуть на любопытную коллекцию редких животных, как она выразилась, собравшихся на похоронную церемонию. Чтобы сделать свою поездку как можно приятнее, она уговорила сэра Джемса и его молодую жену довезти ее с мужем, в их экипаже, до Ловика.

-- Я готова ехать с вами куда угодно, м-с Кадваладер, отвечала на это Целия, - но до похорон я не охотница.

-- Душа моя, если в вашем семействе завелся священник, то вы должны изменить ваши вкусы. Я, например, ужь давно этого достигла. Выходя замуж за Гумфри, я старалась убедить себя, что обязана полюбить проповеди и дошла до того, что оне стали нравиться мне, сперва их окончание, потом средина и, наконец, даже начало, так-как без начала и середины я не могла понимать конца.

-- О, без сомнения! выразительно заметила вдовствующая леди Читам.

Высокое окно, откуда можно было видеть погребальную процессию, находилось в комнате, которую занимал м-р Казобон после того, как ему запрещены были ученые занятия; но в настоящее время он, несмотря на строгия предписания доктора, начал вести прежний образ жизни, и потому, вежливо поздоровавшись с гостами, он ускользнул в библиотеку, чтобы на досуге пережевать какое-то ошибочное сказание о Гузе и Мизраиме.

Если-бы не гости, Доротея, вероятно, также заперлась-бы в библиотеке, чтобы не видеть сцену похорон старика Фэтерстона, которая впоследствии постоянно представлялась её воображению и наводила на нее такое-же уныние, как воспоминание о церкви Петра и Павла в Риме. Образ жизни, который вела Доротея замужем, способствовал развитию в ней впечатлительности, и без того присущей её страстной натуре. Английское джэнтри того времени жило очень замкнуто и с высоты своего величия, совершенно безучастно, смотрело на все, что происходило в более низших общественнылх слоях. Но Доротея не могла помириться с такой жизнию; ей было и холодно, и неловко стоять одиноко на этой высоте.

-- Не хочу больше смотреть, сказала Целия, когда процессия вошла в церковь. С этим словом она спряталась за спину своего мужа и нежно припала головой к его плечу. - Пусть Додо любуется, она любит меланхолическия сцены и простонародные физиономии.

-- Да, я люблю знать все, что касается тех людей, среди которых я живу, отвечала Доротея, следившая за процессией с любопытством затворницы. - Мы знаем об наших соседях только то, что они живут в коттэджах - и больше ничего; а по моему мнению, чрезвычайно-бы интересно было изучить их образ жизни и их взгляды на вещи. Я очень обязана м-с Кадваладер, что она приехала и вытащила меня из библиотеки.

-- Нисколько не отрицаю, что я сделала вам большое одолжение, заметила м-с Кадваладер. - На ваших богатых ловикских фермеров также интересно посмотреть, как на каких-нибудь буйволов или бизонов. Я убеждена, что вы и половины их не видите в вашей церкви. Это совершенно другая порода, чем фермеры вашего дяди или сэра Джемса; это какие-то чудовища... фермеры-собственники без лордов- землевладельцев! Не знаешь, право, к какому общественному слою их причислить.

-- Многие из участвующих в церемонии не жители Ловика, возразил сэр Джэмс, - и мне кажется, что это наследники, приехавшие из Мидльмарча и из далека. Лов Гуд говорил мне, что покойный старик оставил после себя много денег и земель.

-- Каково, подумайте! воскликнула м-с Кадваладер, - эти люди наживаются, а в нашем кругу есть много младших сыновей, которым не на что пообедать! А-а! прибавила она, быстро повернувшись при звуке отворившейся двери: - вот, наконец, и м-р Брук. Я чувствовала, что нам чего-то недостает, теперь загадка объяснилась - вот кто был нам нужен. М-р Брук, вы, вероятно, явились посмотреть на странные похороны?

-- О, нет! я приехал проведать Казобона, узнать, как его здоровье, понимаете? Кстати, я и весточку привез, хорошую весточку, душа моя, сказал м-р Брук, подмигнув Доротее в то время, когда она подходила к нему. - Я заглянул сейчас в библиотеку, смотрю - Казобон сидит уже над книгами. Это негодится, говорю я ему, это вам вредно, понимаете? Подумайте о вашей жене, Казобон. Он обещал придти сюда и потому я не передал ему новости. Приходите, говорю, на верх, я вам там скажу.

-- А-а! вот они выходят, наконец, из церкви, провозгласила м-с Кадваладер. - Боже мой! что за необычайное смешение физиономий! М-р Лейдгат присутствует тут, надо полагать, в качестве доктора. А это что за женщина с таким добродушным лицом? Белокурый молодой человек, что подле нея, вероятно, её сын. Сэр Джэмс, не знаете-ли кто они?

-- Я вижу Винци, мидльмарчского мэра; вероятно, это его жена и сын, отвечал сэр Джэмс, вопросительно взглянув на м-ра Брука, который кивнул ему головой и сказал:

-- А-а! помню! на одном из ваших тайных комитетов, колко подхватила м-с Кадваладер.

-- Он, говорят, охотник до скачек, заметил сэр Джэмс, с легким оттенком пренебрежения в голосе.

-- Это один из тех господ, которые, как вампиры, сосут кровь у бедных ручных ткачей в Тимптоне и Фрэшите. Вот почему вся семья такая белая, да, гладкая, сказала м-р Кадваладер. - Надо сознаться, что эти красные рожи в черных одеждах очень эфектны, - точно ряд черных кувшинов. Взгляните на Гумфри - его можно принять за каррикатуру ангела, шествующого в белом хитоне среди толпы.

-- Что ни толкуйте, а похороны вещь торжественная, заметил м-р Брук, - и к этому предмету следует относиться посерьезнее.

-- В том-то и дело, что я не в состоянии относиться серьезно к этим похоронам, возразила м-с Кадваладер. - Впрочем, я вообще не умею говорить в торжественном тоне, сейчас собьюсь на другой лад; притом-же старику давно пора было умереть и вся эта публика нисколько об нем не горюет.

-- Ах, как досадно! сказала Доротея: - эти похороны разстроили меня. Они точно пятно на сегодняшнем утре. Грустно представить себе, что человек умрет и не оставит после себя никого, кто-бы пожалел об нем...

Она хотела еще что-то прибавить, но замолчала, увидав мужа, который входил в эту минуту в комнату и сел несколько в стороне. М-р Казобон своим присутствием производил иногда на жену неприятное впечатление; она чувствовала, что он внутренно часто расходится с нею в мнениях.

-- Посмотрите, воскликнула м-с Кадваладер, - еще новая личность! вон тот чудак, что идет сзади толстяка. Что за странная фигура! маленькая, круглая голова с выпученными глазами, точно лягушка. Посмотрите! пари держу, что он из другой породы.

это значит? Ты мне не сказала, что м-р Владислав опять здесь.

Доротея вздрогнула. Все присутствующие заметили, что она мгновенно побледнела и взглянула на дядю в то время, как м-р Казобон посмотрел на нее.

-- Он приехал со мной, понимаешь? Он мой гость, живет у меня в Грэнже, сказал самым спокойным голосом м-р Брук, кивая головой Доротее, точно эта новость была вещью самой обыкновенной. - Мы и картину с собой привезли; она уложена на верху кареты. Казобон, я знал, что доставлю вам удовольствие этим сюрпризом. Вы нарисованы, как живой, как настоящий Фома Аквитанский, понимаете? Лучше изобразить вас было невозможно; нужно послушать, как Владислав разсуждает о картине - он, вообще, отлично говорит - объясняет это, то, другое... знает толк в искустве и, вообще во всем... человек общественный, понимаете? с ним можно разговаривать о чем угодно. Я насилу дождался такого собеседника.

М-р Казобон холодно поклонился, с трудом сдерживая свое негодование, и не произнес ни слова. Он помнил содержание письма Виля так-же хорошо, как и Доротея; заметив, что это письмо не находится в числе тех бумаг, которые жена передала ему после выздоровления, он мысленно решил, что Доротея тайно сообщила Вилю, чтобы тот не ездил в Ловик, однако ни разу не упомянул ей о письме. Теперь, из слов м-ра Брука м-р Казобон, вероятно, заключил, что Доротея просила дядю пригласить Виля к себе в Грэнж. Доротея сообразила все это в одно мгновение, но объясниться с мужем теперь, конечно, не могла.

Проницательные глаза м-с Кадваладер следили за происходившей в комнате сценой; она догадалась, что тут скрывается какая-то тайна и не могла удержаться, чтобы не спросить, кто такой этот Владислав.

что она чего-то испугалась.

-- Это прекраснейший молодой человек; Казобон сделал для него все, что мог, пояснил м-р Брук. - Он с лихвой вознаградит вас за все издержки на него, Казобон, продолжал м-р Брук, одобрительно кивая головой. - Надеюсь, он поживет у меня несколько времени и мы вместе разберем мои бумаги. У меня набросано пропасть идей, фактов, понимаете! - а он, повидимому, именно такой человек, который может привести их в порядок. Помните выражение - omne tulit punctum, или что-то там такое... словом, облекает предметы в известную форму. Я пригласил его несколько времени тому назад, когда вы были больны, Казобон; Доротея сказала тогда, что вы не можете принимать гостей у себя и просила меня написать к нему.

Бедная Доротея чувствовала, что каждое слово дяди режет, как ножем, м-ра Казобона, но она находила неуместным объяснить мужу при гостях, что она вовсе не просила дядю приглашать Виля к себе. Не отдавая себе ясного отчета, почему её мужу так неприятно присутствие Виля, она считала, однако, неприличным обратить на это обстоятельство внимание посторонних людей. М-р Казобон, по правде сказать, и сам не уяснил еще себе настоящей причины своего неудовольствия против Виля; под влиянием раздражения, он старался только уверить себя, что он прав. Вместе с тем он так боялся выдать свои чувства, что только опытный глаз Доротеи мог подметить легкое изменение в его лице, когда он поклонился с достоинством её дяде я произнес несколько на распев:

-- Вы необыкновенно радушны, дорогой сэр; я чувствую себя глубоко обязанным вам за гостеприимство, оказанное моему родственнику.

Погребение кончилось и кладбище опустело.

-- Да, красивый отпрыск, насмешливо произнесла м-с Кадваладер. - Куда готовится ваш племянник, м-р Казобон?

-- Он еще пробует свои крылья, понимаете? вмешался м-р Брук. - Молодые люди такого закала могут далеко шагнуть. Я-бы от души желал содействовать ему в этом. Из него может выйдти отдичный секретарь... знаете... как, например, был Гоббс, Мильтон, Свифт... ну, там что-нибудь в этом роде...

-- Понимаю! прорвала его м-с Кадваладер. - Это один из тех господ, которые умеют сочинять речи.

настоящим мыслителем, и указательный палец положили на страницу развернутой книги, а Бонавентура или кто-то другой - такой жирный, румяный - поднял глаза кверху и смотрит на изображение Св. Троицы. Все в этой картине имеет символическое значение, понимаете? это высший стиль искуства. Я до некоторой степени люблю его, однако не очень; нужно усиленное напряжение мысли, чтобы справиться с таким сюжетом. Вы по этой части сильны, Казобон. Артист, рисовавший ваш портрет, мастерски изобразил тело. Какая твердость кисти, прозрачность теней и все такое!... Я сам, в былые времена, очень предавался этому занятию... Однако пора идти и привести Владислава.