В тихом омуте - буря (Мидлмарч). Книга V. Мертвая рука.
Глава L.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: В тихом омуте - буря (Мидлмарч). Книга V. Мертвая рука. Глава L. (старая орфография)

ГЛАВА L.

Доротея пробыла в Фрешит-Голле с неделю, не задавая никаких неудобных вопросов. Она проводила все время с Целией, сидевшей над своим ребенком, каждое движение которого приводило неопытную мать в такое смущение, что ей безпрестанно приходилось прибегать за объяснением к няньке, как к оракулу. Доротея сидела возле нея в своем траурном платье с таким грустным выражением лица, что Целия возмущалась. Она никак не могла понять, из-за-чего грустит её сестра: во первых, ребенок её, Целии, был совершенно здоров; во вторых, муж Доротеи был такой несносный и скучный и к тому же еще перед смертью выкинул такую штуку. Сэр Джемс рассказал Целии обо всем, строго наказав ей не говорить об этом Доротее до поры до времени. Но Доротея не могла долго оставаться пассивной, как совершенно верно заметил м-р Брук, когда знала, что на ней лежат известные обязанности. Содержание завещания мужа, составленного перед их свадьбой, было ей известно и, как только она ясно сознала свое положение, ей тотчас-же пришло на мысль, что, в качестве владелицы Ловика, ей следует распорядиться назначением священника на оставшееся там вакантное место.

Раз утром, когда дядя зашел к ней, Доротея сказала ему:

-- Дядюшка, я думаю, что мне пора позаботиться о том, кого назначить священником в Ловик. После отъезда м-ра Тукера, муж мне ни разу не говорил, кого он имеет в виду вместо себя. Позвольте мне ключи, я съезжу в Ловик и разберу бумаги мужа. Может быть, в них найдется что-нибудь по этому поводу.

-- Что за спех, душа моя, отвечал м-р Брук спокойно. - Успеешь еще устроить все, со временем, по маленьку. Я разбирал ящики в бюро, в них ничего не было, кроме ученых заметок и завещания. Что касается священника, то у меня уже есть один в виду: м-р Тик; мне его рекомендуют, как очень хорошого человека: я раз уже хлопотал ему о месте. Человек он строгой, чисто апостольской, жизни, совершенно в твоем вкусе, душа моя.

-- Мне-бы хотелось познакомиться с ним, дядюшка, чтобы судить самой, могу-ли я предложить ему это место в том случае, если м-р Казобон не оставил никакого посмертного распоряжения. Но, может быть, он сделал какую-нибудь приписку к своему завещанию, может быть, он оставил какие-нибудь инструкции для меня, сказала Доротея, у которой не выходила из ума мысль о работе мужа.

-- Ничего о священнике, душа моя, ничего, сказал м-р Брук, вставая и протягивая на прощанье руку племянницам: - ни слова ни о священнике, ни об исследованиях.

Губы Доротеи задрожали.

-- Тебе не следует еще думать об этих вещах, душа моя. Все придет своим чередом.

-- Я теперь совершенно здорова, дядюшка; мне-бы хотелось заниматься чем-нибудь.

-- Хорошо, хорошо, увидим. Но теперь мне надо бежать, у меня дела по горло, у нас ведь кризис, политический кризис. Оставляю тебя с Целиею и её маленьким человечком... Ты теперь тетка, а я дед, болтал м-р Брук, торопясь уйдти, чтобы предупредить Читама, что не его будет вина, если Доротея захочет непременно все увидеть, все узнать.

Доротея откинулась на спинку кресла, как только дядя вышел из комнаты, и задумчиво устремила глаза на свои сложенные руки.

-- Взгляни, Додо, взгляни на него! Видала-ли ты когда-нибудь такую прелесть? вдруг закричала Целия.

-- Что такое, кисанька? спросила Доротея разсеянно.

-- Что? Да взгляни на его верхнюю губу; посмотри, как он ее оттягивает, как будто хочет состроить гримасу. Удивительно! Он верно о чем-нибудь да думает. Как жалко, что здесь нет няни. Посмотри ты только на него.

Крупная слеза медленно скатилась по щеке Доротеи, когда она взглянула на ребенка, стараясь улибнуться.

-- Не грусти, Доротея; поцелуй маленького. И отчего ты все такая печальная? Ты все делала, что должна была делать, делала даже больше. Ты теперь должна чувствовать себя совершенно счастливой.

-- Не свезет-ли меня сэр Джемс в Довив? Мне-бы хотелось разобрать все оставшияся бумаги; может быть, я найду в них какую-нибудь записку во мне, писанную покойным мужем.

-- Не повезет он тебя, пока м-р Лейдгат не скажет, что ты можешь ехать. А он этого еще не говорил. - А, вот и вы пришли, няня: возьмите маленького да погуляйте с ним по галлерее. - К тому-же ты, как всегда, забрала себе в голову разные фантазии: я это вижу, Додо, и это меня бесит.

-- Какие-же фантазии, кисанька? спросила Доротея кротко. Она находилась в таком настроении, что готова была считать Целию умнее себя. Целия почувствовала свое преимущество и решилась воспользоваться им. Никто не знал Додо так хорошо, как она, никто не умел так хорошо уговаривать ее. С тех пор, как у Целии родился ребенок, она почувствовала себя необыкновенно солидною и благоразумною.

-- Я очень хорошо знаю, о чем ты думаешь, Додо, продолжала она. - Тебе хочется узнать, не взваливают-ли на тебя какого-нибудь неприятного дела, которое ты непременно выполнишь, потому что таково было желание м-ра Казобона. Как будто тебе было мало неприятностей и при жизни. Да он и не стоит, чтобы ты так много думала о нем. Он очень дурно поступил в отношении тебя; Джемс страшно сердит на него, так что, я думаю, будет лучше, если я тебе все скажу, чтобы ты была подготовлена.

-- Целия, ты пугаешь меня. Разскажи скорее все, решительно все.,

В уме её промелькнула мысль, что м-р Казобон не отказал ей своего состояния, но это не особенно смутило ее"

-- Он сделал приписку к завещанию, что лишает тебя всего состояния, если ты выйдешь замуж... т.е...

-- Ну, это пустяки, прервала Доротея с нетерпением.

-- Именно если ты выйдешь замуж за м-ра Владислава, только за него, докончила Целия спокойно. - Конечно, это пустяки в том отношении, что ты никогда не захочешь выйдти замуж за м-ра Владислава, но тем стыднее было м-ру Казобону писать всякий вздор.

Вся кровь бросилась в лицо Доротеи, но Целия полагала, что, сообщая сестре о посмертном распоряжении Казобона, она принесет ей пользу, выбьет у нея из головы мысли, которые только разстроивали ее, и потому продолжала совершенно безстрастно:

-- Джемс говорит, что это отвратительно, совсем не по джентльменски. А лучшого судью, чем Джемс, ты не найдешь нигде. М-р Казобон хотел как будто показать всем, что ты намерена выйдти замуж за м-ра Владислава, не смешно-ли это в самом деле! Джемс говорит, что он сделал это для того, чтобы помешать м-ру Владиславу жениться на тебе из за денег, как будто он и в самом деле-хотел сделать тебе предложение. Но мне надо идти посмотреть на своего малютку, окончила Целия без малейшого изменения в голосе, накидывая платок и вставая с места.

долга, и, главное, её отношения к Вилю Владиславу. Все перепутывалось в голове её; она сознавала только одно, что ей следует подождать и собраться с мыслями. Но одна перемена, происшедшая в ней, сильно ее испугала; она вдруг почувствовала непреодолимое отвращение к мужу, который был так скрытен с нею и, может быть, перетолковывал в дурную сторону всякое её слово, всякий поступок. В то же время в сердце её заговорила внезапная, странная симпатия к Вилю Владиславу. До сих пор ей никогда не приходило на мысль, чтобы они могли полюбить друг друга, и вдруг эта мысль высказывалась в виде вероятного предположения третьим лицом.

Долго она просидела, не сознавая ничего вокруг себя, пока не услышала голоса Целии:

-- Хорошо, няня; теперь он будет у меня лежать спокойно; идите завтракать, а Гаррэт скажите, чтобы она пришла посидеть здесь.

-- Знаешь, что мне кажется, Додо, продолжала Целия, видя, что Доротея сидит, повидимому, совершенно спокойно: - мне кажется, что м-р Казобон был человек злой. Мне он никогда не нравился, и Джемсу также. У него было ужасно злое выражение губ. И теперь, когда он поступил таким образом с тобой, я в этом окончательно убедилась; ужь конечно, религия не требует, чтобы ты делала себя несчастной из за него. Слава Богу, что он умер; ты должна благодарить за это Господа. Мы-бы не стали о нем жалеть, мой маленький, неправда-ли? заключила Целия, обращаясь к своему ребенку.

В эту минуту доложили о Лейдгате.

-- Вы, кажется, чувствуете себя хуже сегодня, м-с Казобон? были почти первые его слова. - Вас что-нибудь взволновало? Позвольте пощупать ваш пульс.

Доротея протянула ему руку, холодную, как мрамор.

-- Ей хочется ехать в Ловик, разбирать бумаги, вмешалась Целия. - Неправда-ли, она не должна еще выезжать?

Лейдгат помолчал несколько минут. Потом, взглянув на Доротею, сказал:

-- Право, не знаю. По моему, для м-с Казобон всего нужнее душевное спокойствие. А оно не всегда приобретается бездействием.

-- Благодарю вас, сказала Доротея, - вы совершенно правы. Мне многое нужно устроить. Чего-же мне сидеть тут сложа руки?

Затем, сделав над собою усилие, чтобы оторваться от волновавших ее мыслей, она продолжала:

-- Вы, кажется, всех знаете в Мидльмарче, м-р Лейдгат. Мне нужно будет обо многом поговорить с вами. На мне лежат серьезные обязанности. Мне нужно выбрать священника в наш приход. Вы знаете м-ра Тика и всех...

Но напряжение оказалось черезчур сильным: с Доротеей сделалась истерика.

Лейдгат дал ей успокоительных капель.

-- Пусть м-с Казобон делает что ей угодно, сказал он сэру Джемсу, зайдя к нему перед отъездом. - Полная свобода ей нужнее всяких лекарств.

Пользуя Доротею во время её последней болезни, Лейдгат составил себе ясное представление о тех испытаниях, которые она выносила в семейной жизни, и убедился, что она страдала от постоянной борьбы с самой собою, от постоянных усилий обуздать себя, подчинить свою волю другой воле.

Сэру Джемсу было тем легче последовать совету Лейдгата, что Целия уже сообщила Доротее о завещании, следовательно, не было никаких оснований откладывать долее устройство её дел. На следующий-же день он повез ее в Ловик.

-- Я не останусь там теперь, говорила Доротея. - Мне гораздо приятнее в Фрешите с Целией, и я думаю, что, не живя в Ловике, я могу лучше обсудить, что именно нужно там устроить. Потом мне-бы хотелось съездить в Греэнж в дядюшке посмотреть на знакомые места, повидаться с тамошними фермерами.

-- Ну, теперь я не советую. Ваш дядюшка занят политической компанией и вам лучше оставить его пока в покое, сказал сэр Джемс, вспомнивший в эту минуту, что Владислав жил почти безвыездно в Грэнже. Но сэр Джемс и не заикнулся Доротее о приписке в завещании; она также чувствовала себя не в состоянии заговорить об этом, хотя ей очень хотелось рассказать сэру Джемсу о том споре, который произошел между нею и мужем по поводу нравственных прав Виля на имение, чтобы показать ему, что странная, неделикатная приписка мужа вызвана его полным отрицанием этих прав, а не личными чувствами.

В Ловике Доротея обшарила все столы и ящики, но не нашла никакой записки на свое имя, за исключением "синоптической таблицы", вероятно, составлявшей начало целого ряда указаний, предназначавшихся ей в руководство. И в этом деле м-р Казобон оказался так-же нерешителен и медлителен, как во всем остальном: недоверие к способности Доротеи выполнить его труд было побеждено исключительно только недоверием ко всякому другому редактору. Ознакомившись вполне с её нравственными свойствами, он решился воспользоваться ими для своих целей и заставить ее работать над сооружением себе могилы, которую он называл "ключом ко всем мифологиям." Но месяцы шли за месяцами, и смерть разрушила все его планы; он не успел связать ее обещанием, которое наложило-бы на нее новое ярмо.

слова нравственным долгом. Но в настоящую минуту сознания такого долга не существовало у нея. Мертвый муж не в состоянии был пробудить в ней сострадание к себе, в душе её осталось только воспоминание о тягостном подчинении человеку, стоявшему в нравственном отношении ниже, чем она думала; - до того ослепленному личным агоизмом, что ради этого эгоизма он не побоялся уронить себя даже во мнении людей весьма обыкновенной честности. Она охотно-бы отказалась от состояния, напоминавшого ей о разорванных узах, если-бы это состояние, не налагало на нее обязанностей, уклониться от которых она не считала себя в праве. Это состояние поднимало в ней ряд мучительных вопросов: не права-ли она была, полагая, что половина этого состояния должна принадлежать Вилю Владиславу. А между тем она лишена возможности исправить несправедливость. Не смотря на все негодование, возбужденное в ней поступком м-ра Казобона, она считала безнравственным идти так прямо на перекор ясно выраженной воле мужа.

Отобрав деловые бумаги, которые хотела прочитать, она снова заперла ящики и столы, в которых не нашла ни одного слова оправдания или объяснения со стороны мужа, и вернулась в Фрешит, не отыскав ключа к разгадке последняго требования его и последняго грубого заявления им своей власти над нею.

Все мысли её сосредоточились на выполнении её непосредственных обязанностей; об одной из этих обязанностей ей скоро напомнили посторонние люди. Лейдгат с жадностью ухватился за сказанные ею мельком слова о ваканции на место священника в Ловике и при первом удобном случае возобновил с нею разговор об этом, решившись воспользоваться возможностью вознаградить таких образом м-ра Фэрбротера за голос, который он подал когда-то против него.

-- Вы меня спрашивали как-то о м-ре Тике, заговорил он раз, оставшись наедине с Доротеей, - но мне хотелось-бы порекомендовать вам другого человека, викария С-Ботольфа, м-ра Фэрбротера. У него очень бедный приход, так что он с трудом может существовать на получаемый доход, и ему приходится содержать целую семью, - мать, сестру, тетку. Ради них он кажется и не женился. Проповеди говорит он необыкновенно красноречиво и просто. Обо всем, о чем угодно, он говорит оригинально, ясно, толково. По моему, это замечательный человек и мог-бы сделать гораздо более, чем делал до сих пор.

-- Почему-же он не сделал более? спросила Доротея, чувствовавшая необыкновенное участие ко всем, кому не удалось выполнить целей, к которым они стремились.

Он любит естественную историю и вообще научные занятия и мучается старанияии примирить свои вкусы с своим положением. Лишних денег для удовлетворения этим вкусам у него нет; чтобы приобрести их, он стал играть в карты, играет исключительно ради денег и выигрывает довольно значительные суммы. Конечно, это вовлекает его в компанию лиц, стоящих ниже его, и заставляет иногда неглижировать своими обязанностями; но, несмотря на все это, он один из самых безупречных в нравственном отношении людей. В нем нет ни ядовитости, ни двуличности.

-- Хотелось-бы мне знать, мучает-ли его совесть за эту привычку, может-ли он от нея отказаться.

-- Без сомнения, откажется, как только будет обезпечен; он рад будет иметь лишнее время для своих занятий.

м-ра Фэрбротера от необходимости добывать себе деньги карточною игрою.

-- Я, конечно, не скажу, чтобы Фэрбротер вел строгую, апостольскую жизнь, отвечал Лейдгат. - Он простой приходский священник и должен заботиться о том, чтобы улучшать нравы своих прихожан. На практике так называемые люди апостольской жизни отличаются обыкновенно нетерпимостью ко всему, в чем священник не играет главной роли. Я иногда встречаюсь с м-ром Тиком в госпитале; он приводит всех в страх и смущение своими проповедями.

христианства, и стою за тот, который представляет христианство, как учение любви и милосердия. Лучше быть черезчур снисходительным, чем черезчур строгим. Но мне хотелось-бы повидаться с м-ром Фэрбротером и послушать его проповедь.

-- Пожалуйста, послушайте; я вполне разсчитываю на то впечатление, которое он на вас произведет. Его очень любят, но у него есть и враги. Его карточная игра единственное пятно на нем. Вы почти не видитесь ни с кем из мидльмарчцев: но вот, напр., м-р Владислав, который почти постоянно бывает у м-ра Брука, он большой приятель дам Фэрбротера и превозносит викария до небес. Одна из этих старушек, мисс Нобль - тетка - воплощение самоотверженной доброты, и Владислав сильно ухаживает за нею. Я их встретил как-то на днях в одном закоулке, они шли под ручку, точно парочка из какой-нибудь романтической комедии. Но лучшим свидетелем в пользу Фэрбротера он сам: стоит только повидаться с ним и послушать его.

К счастью для Доротеи, разговор их происходил с глазу на глаз, так что она была одна, когда Лейдгат упомянул о Владиславе. Лейдгат давно уже забыл слова Розамунды о том, что Виль без ума от м-с Казобон, как обыкновенно забывал всякую сплетню. Он думал только о том, как-бы возбудить в Доротее участие в семейству Фэрбротеров, и нарочно распространился о слабостях викария, чтобы дурные слухи о нем не дошли до нея откуда-нибудь со стороны. После смерти Казобона он еще не виделся с Владиславом, и никакая молва не предостерегла его о том, что о секретаре м-ра Брука неудобно говорить при м-с Казобон. Когда он ушел, образ Владислава, как он его нарисовал, долго носился перед глазами Доротеи, отвлекая её мысли от вопроса о назначении священника в Ловик. Что-то думал о ней Виль? Слышал-ли он о распоряжении, покрывавшем жгучею краскою её щеки. И если слышал, то как он отнесся к нему?