В тихом омуте - буря (Мидлмарч). Книга VI. Вдова и жена.
Глава LIV.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: В тихом омуте - буря (Мидлмарч). Книга VI. Вдова и жена. Глава LIV. (старая орфография)

КНИГА VI.
Вдова и жена.

LIV.

В то самое утро, когда м-р Рафль уехал из Стон-Корта, Доротея вернулась в Ловик. Три месяца прогостила она в Фрешите, но, наконец, ей надоело сидеть по целым часам над ребенком Целии и любоваться им; сидеть-же в одной с ним комнате и не обращать на него внимания - значило серьезно разсердить Целию.

Целия находила превосходным, что у Доротеи нет своих детей и что её вдовство совпало с рождением маленького Артура..

-- Додо такой человек, что не интересуется ничем своим, говорила Целия мужу. - Да, наконец, если-бы у нея и родился ребенок, он не мог-бы быть таким прелестным, как Артур. Не мог-бы, Джемс?

-- Конечно, если-бы он был похож на Казобона, отвечал сэр Джемс уклончиво. У него было свое собственное мнение насчет изумительных качеств его первенца.

-- Да, могло-бы и так случиться! Это истинная милость Божия, что Додо овдовела. Она может любить нашего ребенка, как своего собственного.

Поэтому, когда Целия узнала, что Доротея собирается вернуться в Ловик, она сильно вознегодовала.

-- Ну что ты будешь делать в Ловике, Додо? принялась она убеждать сестру. - Ты сама говорила, что все там так чисто и в таком порядке, что там тебе не о чем заботиться и ты наверное соскучишься, а здесь ты можешь расхаживать с м-ром Гартом в Типтоне по всем задним дворам. Дядюшка уехал, и Гарт все будет делать по-твоему. Джемс также всегда исполняет все твои желания.

-- Я буду часто приезжать к вам и мне легче будет заметить, как ростет твой сынок, отвечала Доротея.

-- Ты никогда не увидишь, как я его купаю, а это самое интересное.

Она надулась; ей казалось, что нужно иметь слишком черствое сердце, чтобы уехать от малютки без крайней необходимости.

-- Милая кисанька, я нарочно для этого приеду как-нибудь на ночь, но теперь мне хочется пожить одной у себя дома. Мне нужно поближе познакомиться с Фэрбротэрами и поговорить с м-ром Фэрбротэром о том, что можно сделать для Мидльмарча.

Доротея не чувствовала более нравственной необходимости переламывать свою волю. Ее тянуло в Ловик и она не считала себя обязанной давать кому-бы то ни было отчет в своих действиях. Но все были недовольны её отъездом. Сэр Джемс до того огорчился, что даже предлагал переехать всем лучше на несколько месяцев в Чельтенгам; отвергнуть такое предложение ему казалось решительно невозможных.

Вдовствующая леди Читам только-что вернулась из Лондона, куда ездила повидаться с дочерью, и настаивала на том, чтобы, по крайней мере, м-с Виго была выписана в компаньонки в Доротее: она находила, что молодой вдове в высшей степени неприлично жить одной в Ловике.

-- Вы сойдете с ума одне в этом доме, моя милая, убеждала Доротею м-с Кадваладер в интимном разговоре. - Вам будут чудиться привидения. Нам и без того трудно содержать свои мозги в порядке и называть всякую вещь так, как все ее называют. Для младших сыновей и женщин, неимеющих состояния, сойти с ума даже разсчетливо: по крайней мере, их пристроят куда-нибудь. Но вам-то не для чего сходить с ума. Вам надоедает наша добрая старушка, но ведь вы станете невыносимы и для себя, и для окружающих, если будете постоянно ровыгрывать роль королевы в трагедии и смотреть на все с возвышенной точки зрения. Запершись в вашей ловикской библиотеке, вы, пожалуй, вообразите, что можете повелевать стихиями; вам непременно нужно искать общества людей, которые-бы не поверили вам, если-ли вы вздумали их в этом убеждать. Это самое отрезвляющее лекарство.

-- Мне нередко случалось называть некоторые вещи не теми именами, как звали их окружавшие меня люди, отвечала Доротея гордо.

-- Но, вероятно, вы убеждались потом, что были неправы, - это уже доказательство здравого ума.

Доротея заметила шпильку, но она ее нисколько не уколола.

-- Нет, отвечала она, - я и до сих пор убеждена, что люди во многом ошибаются, и что вовсе не нужно быть сумасшедшим, чтобы дойти до такого убеждения; большинству людей обыкновенно приходится отказываться от своего мнения.

М-с Кадваладер не сказала ни слова более, но при первом удобном случае заговорила о Доротее с мужем.

-- Всего-бы лучше, говорила она, - выдать ее поскорее замуж, если-бы только можно было ввести ее в подходящее общество. Читамы ни за что не согласятся на это. Но, по-моему, ей необходим муж. Если-бы мы не были так бедны, я пригласила-бы к нам лорда Тритона. Он современем будет маркизом, а из нея выйдет отличная маркиза: она еще похорошела с тех пор, как ходит в трауре.

-- Как ни к чему не ведут? А позволь узнать, как-же устраиваются браки, как не посредством сближения мужчины с женщиною? Стыдно её дядюшке, что он, как нарочно, теперь уехал и бросил Грэндж. Непременно нухно было-бы приглашать подходящих хенихов в Фрешит и Грэндж. А едва-ли найдется для нея более подходящая партия, как лорд Тритон: он постоянно строит сумасбродные планы о том, как-бы осчастливить все человечество. Он приходится как-раз под-стать м-с Казобон.

-- Предоставь м-с Казобон самой выбрать, кого она пожелает, Элеонора.

-- Ерунда! вы, умники, всегда болтаете чушь! Из кого-же ей выбирать? Женщина обыкновенно выходит замуж за первого, которого ей удастся поймать - вот и весь выбор. Запомни хорошенько мои слова, Гемфри. Если родственники м-с Казобон не позаботятся пристроить ее, дело кончится хуже, чем с Казобоном.

-- Пожалуйста, Элеонора, не затрогивай этого предмета! Это больное место сэра Джемса, Ему будет в высшей степени неприятно, если ты без всякой нужды заговоришь с ним об этом.

-- Я никогда об этом не говорю. Целия сама рассказала мне всю историю с завещанием, от начала до конца; я не просила ее рассказывать.

-- Ну да, я знаю, но они хотят замять эту историю; молодой человек, как я слышал, уезжает отсюда.

М-с Кадваладер промолчала и только три раза многозначительно мотнула головой; в темных глазах её светилась насмешка.

Доротея настояла на своем, несмотря на все просьбы и увещания, и в конце июня ставни Ловик-Майора растворились, и солнце заглянуло в библиотеку, осветив ряды черновых материялов для сочинения покойного Казобона, как освещало какую-нибудь поляну, усеянную камнями, безмолвными памятниками забытой веры. Доротея обошла все комнаты и перебрала в уме все полтора года своей замужней жизни; ей казалось, что мысленно она говорит с мужем и он ее слушает. Придя в библиотеку, она не успокоилась, пока не разложила материялы по порядку, как он сам-бы сделал, еслибы был жив. Она переносила на покойного то сострадание, которое было стимулом всех её поступков при его жизни. Под влиянием какого-то суеверного чувства, она взяла "Синоптическую таблицу в руководство м-с Казобон", положила ее в конверт, запечатала и надписала на внутренней стороне конверта: "Я не могла воспользоваться ею. Неужели вы не видите теперь, что я не могла подчинить свою душу вашей, заставить себя безполезно трудиться над тем, во что я не верю", - и положила конверт в свой письменный стол. Но в этом добровольном затворничестве, среди воспоминаний о прошлом, в душе Доротеи росло все сильнее и сильнее желание, послужившее главным мотивом её приезда в Ловик, - желание повидаться с Вилем Владиславом. Она не предвидела ничего хорошого от этого свидания, сознавая всю свою безпомощность; руки её были связаны, она была лишена возможности улучшить его неблистательную участь, но ее влекло к нему неудержимой силой. Доротея не лгала, когда говорила, что желает ближе познакомиться с Фербротэрами и переговорить с новым ректором, но она, вместе с тем, помнила очень хорошо, что ей говорил Лейдгат о Виле Владиславе и маленькой мисс Нобль, и разсчитывала, что Виль будет продолжать посещать семейство Фэрбротэров в Ловике. В первое-же воскресенье, еще не входя в церковь, она уже представляла его себе на том-же месте, на котором видела в последний раз, одного на священнической скамье; но когда она вошла, скамья оказалась пустою.

На неделе она несколько раз бывала в гостях у семейства ректора, но ни разу ей не удавалось услышать ни слова о Виле, а между тем м-с Фэрбротер говорила, казалось, обо всех и обо всем.

-- Вероятно, некоторые из мидльмарчских слушателей проповедей м-ра Фербротера станут приходить слушать его и в Ловик, как вы думаете? спросила ее Доротея, презирая самую себя за такие подходы.

-- Конечно, станут, если они умны, м-с Казобон, отвечала старушка. - Я вижу, что вы умеете ценить проповеди моего сына. Дед его с моей стороны был великолепный священник, а отец служил по адвокатуре, но это ему не мешало быть человеком примерной честности; оттого-то мы и остались бедняками. Говорят, что фортуна женщина и потому калризна; но если она женщина, то, во всяком случае, добрая женщина, и часто отпускает свои блага по заслугам, как, например, вам, м-с Казобон.

И м-с Фэрбротер снова углубилась в свое вязанье, вполне довольная своим красноречием. Но, к сожалению, оно не удовлетворило Доротею, ей не того было нужно. Бедняжка, она даже незнала, в Мидльмарче-ли еще Виль, а спросить было не у кого, кроме Лейдгата. Но для того, чтобы повидаться с Лейдгатом, нужно было или послать за ним, или съездить к нему. Ей приходило на мысль, что, может быть, Владислав, узнав о странной приписке к завещанию м-ра Казобона, решил, что лучше им не видаться. Но "я хочу его видеть" побеждало всякия соображения. И свидание, действительно, состоялось, но свидание чисто официальное, совсем не такое, какого ждала Доротея.

Раз утром, часов в 11, Доротея сидела у себя в будуаре, перед нею лежал план её владений и другия бумаги, по которым она хотела сообразить в точности цифру своих доходов и выяснить себе положение своих дел. Она еще не принималась за работу, а сидела сложа руки на коленях и задумчиво смотрела в окно. Вдовий чепец, обрамлявший её лицо, и платье сильно молодили ее, тем более, что румянец снова вернулся на её щеки, а глаза светились какою-то детскою искренностью.

Появлении Тантрип с докладом, что пришел м-р Владислав и просит позволения войти, вывело ее из её мечтательного полузабытья.

-- Я сейчас выйду, сказала она, быстро вставая, - проводите его в гостиную.

Гостиная была самая нейтральная комната в её доме, с ней связывалось менее всего супружеских воспоминаний.

Вилю не долго пришлось ждать свидания с Доротеей. Но встреча их далеко не походила на ту первую встречу в Риме, когда Виль был так смущен, а Доротея совершенно спокойна. На этот раз Виль чувствовал себя бесконечно несчастным, но совершенно владел собою; Доротея-же, напротив, была в таком волнении, что даже не могла его скрыть. Уже подходя в двери, она почувствовала, как тяжела будет эта встреча, которой она так страстно желала; когда-же Виль подошел в ней, лицо её покрылось густою краской. Оба долго молчали. Она протянула ему руку, и затем они сели у окна друг против друга. Вилю сделалось крайне неловко; перемену в обращении Доротеи с ним он не мог объяснить себе одним её вдовством; других-же поводов в этой перемене он не знал и остановился на мысли, что её родственники возстановили ее против него, заронив в ней подозрение на счет чистоты его намерений.

-- Надеюсь, что вы не сочтете мой приход дерзостью, начал он, наконец, - я не мог уехать отсюда, не простившись с вами.

-- Дерзостью? Полноте. Мне было-бы очень больно, если-бы вы не захотели повидаться со мной. - (в тоне Доротеи зазвучала её привычная искренность). - Вы скоро уезжаете?

-- Да, скоро. Думаю ехать в Лондон и заняться адвокатурой, говорят, она подготовляет во всякой общественной деятельности. Скоро откроется широкое поле для этой деятельности, и я намерен посвятить себя ей. Бывали примеры, что люди без связей и денег приобретали себе почетное положение.

-- И это делало им тем более чести, подхватила Доротея с жаром. - У вас такия блестящия способности. Дядюшка говорил мне, как хорошо вы говорите речи, как ясно излагаете свои мысли. Вы возстаете против всякой несправедливости. Я этому так рада. Когда мы познакомились в Риме, я думала, что вас интересует только поэзия и искуство, только то, что украшает жизнь людей обезпеченных. Теперь я вижу, что вы сочувствуете всему человечеству.

Смущение Доротеи пропало, она снова была прежней Доротеей и глядела Вилю прямо в глаза с выражением самого задумчивого доверия.

выражения теплого чувства.

Доротея не сразу ответила; она отвернулась от него и глядела в окно, на кусты ров, которые столько раз зацветут и отцветут без него. Это было, может быть, несколько безтактно, но Доротея забыла в эту минуту о приличии, она думала только о печальной необходимости разстаться, с Вилем. С первых-же слов его, ей показалось, что она все поняла; ему известны последния распоряжения м-ра Казобона, и они были для него таким-же ударом, как для нея. Он никогда не питал к ней ничего кроме дружбы, никогда не имел в мыслях ничего, что-бы оправдывало оскорбление, нанесенное её мужем их взаимным чувствам; эту дружбу он сохранил и до сих пор. Подавив тяжелый вздох, Доротея ответила, наконец, спокойным голосом, слегка дрогнувшим на последних словах:

-- Да, вы хорошо сделаете. Мне будет очень приятно услышать, что ваши достоинства признаны, наконец. Но будьте терпеливы. Может быть, вам придется долго ждать.

Виль решительно не понимал после, как он не упал в её ногам, когда она произнесла это "долго" с легким дрожанием в голосе. Его удержал, по всей вероятности, её глубокий траур.

-- Нет. Я вас никогда не забуду. Я никогда не забываю своих знакомых. У меня их никогда не было много, да вероятно, и не будет. А в Ловике у меня довольно места для воспоминаний, не правда-ли?

Она улыбнулась.

-- Боже мой! вскричал Виль страстно и, вскочив со стула, отошел к мраморному столу и прислонился к нему. Кровь бросилась ему в лицо; глядя на него, можно было подумать, что он сердится. Ему казалось, что он и Доротея превращаются, мало по малу, в мраморные статуи, тогда как сердца их бьются горячим чувством. Но положение было безвыходное. Он считал унизительным для себя окончить это свидание признанием в любви, которое могло быть перетолковано в желание получить её состояние. К тому-же он боялся и впечатления, которое произведет такое признание на Доротею.

Она глядела на него в смущении, думая, что он обиделся чем нибудь в её словах. И тут-же ей пришло в голову, что он, вероятно, нуждается в деньгах, и что она не в состоянии помочь ему. Если-бы дядя был здесь, можно было-бы устроить это как-нибудь через него. И под влиянием мысли, что Виль нуждается в деньгах, тогда как она несправедливо пользуется его частью, она сказала:

-- Вы слишком добры, отвечал Виль раздраженным тоном. - Нет, он мне не нужен. Таскать с собою свой собственный портрет ни мало не утешительно. Утешительно было-бы, если-бы другие пожелали его иметь.

-- Я думала, что вам дорога память о ней... я думала... Доротея приостановилась на минуту, она вспомнила, что не кстати затрогивать историю теиушки Джулии, и затем докончила: - я думала, что вам приятно будет иметь этот портрет, как семейное воспоминание.

-- А на что оно мне, когда у меня нет ничего другого? Человек, у которого за плечами одна котомка, носит свои воспоминания в голове.

Виль говорил раздраженных тоном: его вывело из терпения, что в такую минуту ему предлагают портрет бабушки. Но Доротея увидела в его словах оскорбительный для себя намек. Она встала и сказала гордо, с легким оттенком негодования:

Тон, которым она произнесла эти слова, показывавший, что она считает свидание конченным, изумил Виля. Он подошел к ней; глаза их встретились; оба глядели друг на друга с серьезным недоумением. Вилю никогда и в ум не приходило, что он имеет какие-либо права на наследство, доставшееся Доротее, и потому он решительно не мог понять, что происходило в её душе в эту минуту.

-- До сих пор я не чувствовал себя несчастным от того, что ничего не имел, сказал он, наконец, - но бедность хуже чумы, когда она разлучает нас с тем, что нам всего дороже.

Эти слова затронули чувствительную струну в сердце Доротеи; гнев её простыл, и она отвечала грустным, сочувственным тоном:

-- У всякого свое горе. Два года тому назад я этого не понимала, - не понимала, что горе может явиться так неожиданно, связать нас по рукам и по ногам и заставить молчать, когда мы хотели-бы говорить. Я относилась несколько презрительно к женщинам за то, что оне не умеют сами создать себе подходящую обстановку и приносить какую-нибудь пользу. Я очень любила поступать так, как я хочу, но теперь почти отказалась от этого, докончила она улыбаясь.

Он стоял в двух шагах от нея, борясь с самыми противуположними чувствами: ему хотелось добиться несомненного доказательства её любви и в то-же время он боялся положения, в которое поставит его такое доказательство.

В эту минуту вошел слуга и доложил: "Сэр Джемс Читам в библиотеке, сударыня. "

-- Попросите сэра Джемса сюда, сказала Доротея.

друга. Пожав Доротее руку, сэр Джемс слегка кивнул головою Владиславу, который ответил таким-же кивком, потом подошел в Доротее и сказал:

Доротея протянула ему руку и дружески попрощалась с ним. Сознание, что сэр Джемс не ценит Виля и грубо обошелся с ним, пробудило в ней решимость и чувство собственного достоинства: смущение её совершенно исчезло, и когда Виль вышел, она так спокойно обратилась в сэру Джемсу с вопросом: "Ну, что Целия?", что он принужден был подавить свою досаду и держать себя так, как будто ничего неприятного для него не произошло. Впрочем, иначе он и не мог поступить. Ему было так неприятно даже мысленно сопоставить рядом Доротею и Владислава, как людей, любящих друг друга, что он не хотел выдавать своею досадою, что возможность такой комбинации приходила ему в голову. Если-бы его спросили, почему это было-бы ему так неприятно, он, вероятно, в первую минуту не нашелся-бы ничего сказать, кроме: "помилуйте, такой человек, как этот Владислав..." Подумав, он, конечно, сказал-бы, что приписка м-ра Казобона к завещанию, налагающая на Доротею как-бы наказание в том случае, если-б она решилась на брак с Вилем, делает всякия сношения между ними неприличными. Негодование его было тем сильнее, что он чувствовал, что не имеет права вмешиваться.

Но, сам того не подозревая, он был силою в эту минуту. Войдя в комнату, он явился воплощением тех мотивов, которые заставляли Виля держаться в стороне от Доротеи.