В тихом омуте - буря (Мидлмарч). Книга VII. Два искушения.
Глава LXIX.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: В тихом омуте - буря (Мидлмарч). Книга VII. Два искушения. Глава LXIX. (старая орфография)

ГЛАВА LXIX.

М-р Бюльстрод еще занимался в банке, после ухода Лейдгата, когда к нему вошел клерк с докладом, что его лошадь подана и что м-р Гарт пришел и желает с ним повидаться.

-- Просите, просите его сюда, распорядился Бюльстрод.

-- Пожалуйста, садитесь, м-р Гарт, обратился он самым любезным тоном к вошедшему Калэбу. - Как я рад, что вы застали меня здесь. Я знаю, что вам дорога каждая минута.

-- О! воскликнул Калэб, садясь и кладя шляпу на кол. Он наклонил голову несколько на сторону и опустил глаза вниз, барабаня рукою по колену.

М-р Бюльстрод знал, что Калэб всегда очень медленно приступал к разговору, когда дело казалось ему почему нибудь важным. Он ожидал, что Гарт заговорит с ним о необходимости купить на слом несколько домов в Блиндман-Корте, чтобы очистить там воздух и пропустить более света в остальные дома. Калэб часто надоедал своим доверителям предложениями такого рода; но Бюльстрод относился обыкновенно сочувственно к его проектам различных улучшений и они как нельзя лучше ладили между собой.

Но Калэб заговорил несколько глухим голосом:

-- Я прямо из Стон-Корта, м-р Бюльстрод.

-- Надеюсь, что все там обстоит благополучно. Я сам был там вчера. В нынешнем году Абэль содержит скот превосходно.

-- Да... нет, там не все обстоит благополучно. Там какой-то приезжий, и, кажется, он расхворался не на шутку. Ему нужен доктор, я приехал сообщитьтвам об этом, фамилия его Рафль.

Гарт заметил, как вздрогнул банкир при его словах. Бюльстрод думал, что его не могут застать врасплох, потому что он всегда на стороже, но ошибся.

-- Несчастный, произнес он сострадательным тоном, хотя губы его дрожали. - Вы не знаете, каким образом он попал ко мне?

-- Я сам отвез его, отвечал Калэб спокойно. - Я подвез его в своей одноколке. Он приехал в дилижансе и шел пешком, я нагнал его недалеко от поворота к таможне. Он вспомнил, что раз встретил меня с вами в Стон-Корте, и попросил подвезти его. Я видел, что он болен, и счел своею обязанностью свезти его куда-нибудь под кров. Пошлите к нему поскорее доктора.

С этими словами Калеб взял шляпу с пола и медленно поднялся с места.

-- Сейчас-же. Не будете-ли вы так добры, м-р Гарт? что зайдете по пути к м-ру Лейдгату... или нет, он, вероятно, теперь в госпитале. Я пошлю к нему верхового с запиской, а сам проеду в Стон-Корт.

Он поспешно написал несколько слов и вышел распорядиться отправкой своей записки. Вернувшись, он застал Калеба в том-же положении, в каком оставил его, - со шляпою в руке. В уме Бюльстрода промелькнула мысль: "Может быть, Рафль говорил с Гартом только о своей болезни. Гарт, вероятно, удивляется, как удивлялся и прежде, что такая подозрительная личность хвастает близким знакомством со мною; но он ничего не знает. Он хорошо относится во мне, я могу быть ему полезен".

Ему хотелось убедиться в том, что он не обманывается; но разспрашивать Калеба о том, что говорил или делал Рафль, значило выдавать себя.

-- Очень, очень благодарен вам, м-р Гарт, заговорил он своим обыкновенным учтивым тоном. - Мой посланный вернется через несколько минут и тогда я поеду сам посмотреть, что можно сделать для этого несчастного. Может быть, у вас есть еще какое-нибудь дело до меня? В таком случае, прошу вас, садитесь.

-- Благодарю вас, отвечал Калеб, делая отрицательный жест правою рукою. - Я попрошу вас, м-р Бюльстрод, поручить кому-нибудь другому заведывание вашими делами. Я очень вам благодарен за то, что вы были так предупредительны ко мне, так охотно приняли мои предложения относительно сдачи в аренду Стон-Корта и других ваших дел. Но я не могу вести их более.

Бюльстрода, как ножом, резануло по сердцу: он все понял.

-- Как-же это так внезапно, м-р Гарт? но нашелся он сказать ничего другого.

-- Действительно, внезапно. Но я не могу поступить иначе. Решение мое неизменно.

Он говорил очень мягко, но Бюльстрод сильно побледнел от этого мягкого тона и старался не глядеть в лицо своего собеседника. Калебу стало жаль Бюльстрода, но он ни за что не решился-бы прибегнуть к вымышленным предлогам для объяснения своего решения.

-- Вы угадали. Я не отрицаю, что принял это решение тотчас-же после разговора с ним.

-- Вы человек добросовестный, м-р Гарт; вы, конечно, считаете себя ответственным за свои поступки перед Богом. Вы не захотите оскорбить меня, поверив клевете, заговорил Бюльстрод, придумывая, чем-бы посильнее пронять своего собеседника. - Неужели из-за такого ничтожного предлога вы откажетесь от дела, столько-же выгодного для вас, как и для меня.

-- Я никого не желаю оскорблять умышленно. Я слишком люблю своих ближних. Но, сэр, я вынужден поверить тому, что слышал от этого Рафля. После того, что он мне сказал, мне было бы слишком тяжело заведывать вашими делами, хотя это доставляло-бы мне большие выгоды. Прошу вас приискать себе другого поверенного.

-- Очень хорошо, м-р Гарт, но я вправе, по крайней мере, настаивать, чтобы вы мне сообщили, что вы слышали от него. Я должен-же знать, какую гнусную клевету распространяют обо мне.

-- Это совершенно лишнее, отвечал Калеб так-же мягко, как прежде. - То, что я слышал от него, умрет вместе со мною, если какие-нибудь чрезвычайные обстоятельства не заставят меня говорить. Если вы ни перед чем не останавливались ради своих личных выгод и обманом лишили других того, что им следовало по праву, то теперь вы, конечно, в этом раскаяваетесь... вам хотелось-бы переделать то, что сделано, но вы не можете, и это должно быть слишком тяжело для вас.

Калеб приостановился на минуту и покачал головой.

-- Я не хочу увеличивать ваших страданий, закончил он.

-- Но вы их увеличиваете, сорвалось невольно с языка Бюльстрода. - Вы увеличиваете их, отворачиваясь от меня.

-- Я не могу поступить иначе, отвечал Калеб еще мягче прежнего. - Мне это очень прискорбно. Я не сужу вас, я не говорю: он грешник, а я праведник. Боже меня избави от этого! Я не знаю всего. Человек может впасть в грех и очистить себя искренним раскаянием; но он не может смыть пятна на своем прошлом. И это ему служит наказанием. Если вы находитесь в таком положении, то я скорблю о вас. Но я не в состоянии более работать с вами. Вот и все, м-р Бюльстрод. Все остальное умрет со мною. Прощайте.

-- Одну минуту, м-р Гарт! Значит, я могу положиться на ваше торжественное обещание, что вы не передадите никому, ни мужчине, ни женщине той гнусной клеветы, которую вы слышали обо мне.

Калеба взорвало.

-- С какой-же стати я говорил-бы, что стану молчать, если-бы не хотел молчать! вскричал он с негодованием. - Вы знаете, что мне нет причины вас бояться, но, повторяю вам, язык мой никогда не поворотится рассказывать о подобных вещах.

-- Извините, я взволнован. Я жертва этого негодяя.

-- Не сами-ли вы, извлекая выгоду из его пороков, способствовали тому, что он сделался негодяем.

-- Веря ему на слово, вы поступаете несправедливо относительно меня.

-- Нет, я готов поверить самому благоприятному для вас толкованию, если справедливость его будет доказана. Я предоставляю вам все шансы к оправданию. Говорить о том, что и слышал, я не стану, потому что считаю преступлением разглашать чьи-бы то ни было проступки, если это разглашение делается не с целью спасения невинного. Вот как я смотрю на эти вещи, м-р Бюльстрод; подтверждать-же свои слова клятвой я считаю совершенно лишним. Прощайте.

Вернувшись домой, Калеб сказал жене между прочим, что у него вышла размолвка с Бюльстродом, почему он заявил ему, что не намерен снимать в аренду Стон-Корт, и вообще отказался от ведения дел банкира.

-- Вероятно, он сам слишком во все вмешивался? полюбопытствовала м-с Гарт, вообразив себе, что муж задет в самой чувствительной струне, т. е. что ему мешали распоряжаться так, как, по его мнению, следовало.

-- Гм! отвечал Калеб, наклонив голову на сторону и махнув рукой.

М-с Гарт поняла, что муж не желает распространяться об этом предмете и замолчала.

Тотчас после ухода Гарта, Бюльстрод поскакал в Стон-Корт, чтобы поспеть туда ранее Лейдгата.

Его попеременно волновали страх и надежда. Несмотря на чувство глубокого унижения, которое Калеб заставил его испытать, он радовался, что Рафль разболтал Гарту, а не кому другому: он мог смело разсчитывать, что если Калеб дал слово молчать, он непременно его сдержит. В этом факте он видел даже перст Провидения, желающого спасти его от позорного разоблачения его прошлого. Болезнь Рафля и приезд его в таком положении именно в Стон-Корт наводили Бюльстрода на ряд мыслей о возможных случайностях. Он давал обеты Богу, что если будет спасен от обезчещения, то еще полнее посвятит свою жизнь на служение ему, чем посвящал до сих пор."Да будет, Господи, твоя воля", заключил он свою молитву, желая вместе с тем только одного, чтобы эта воля решила смерть ненавистного ему человека.

Однако, когда он приехал в Стон-Корт и увидел Рафля, он сильно смутился. Рафль был страшно бледен и еле держался на ногах. Прежнее нахальство сменилось униженною трусостою. Он, казалось, страшно боялся гнева Бюльстрода за то, что у него не было уже ни пенни из полученных их денег; но его обокрали, у него утащили половину полученных денег. Он приехал только потому, что заболел и кто-то его преследовал, кто-то гнался за них, он никому ничего не говорил, он рта не раскрывал. Не понимая значения этих симптомов, Бнньстрод напустился на него, что он лжет, что он все рассказал человеку, который подвез его в своей одноколке в Стой-Корт. Рафль клялся и божился, что он ничего не говорил. Дело в том, что минутами он совершенно терял сознание и рассказал обо всем Калебу Гарту в состоянии горячечного бреда, о чем у него не осталось ни малейшого воспоминания.

Ключница рассказала ему, что, по отъезде м-ра Гарта, Рафль попросил у нея пива и после того не говорил ни слова, и что ему, повидимому, очень плохо. В тоне её не было ничего натянутого: очевидно, Рафль ей ничего не говорил. М-с Абэль, точно также, как и вся прислуга, считала Рафля одним из тех бедных родственников, которые составляют обыкновенную обузу людей богатых.

Чрез какой-нибудь час приехал и Лейдгат. Бюльстрод вышел к нему на встречу.

-- Я пригласил вас, м-р Лейдгат, обратился он к доктору, - к одному несчастному, который несколько лет тому назад состоял у меня на службе. Потом он отправился в Америку и стал вести разгульную жизнь. Так как он не имеет никаких средств к существованию, то я считаю своим долгом позаботиться о нем. Бывший владелец этого поместья, Ригг, приходился ему как-то сродни, потому он и приехал сюда. Кажется, что он серьезно болен, мозг у него не в порядке. Я считаю своим долгом сделать для него все, что от меня зависит.

Лейдгат находился еще под живым впечатлением своего недавняго свидания с Бюльстродом и потому, не чувствуя ни малейшого желания входить с ним в разговор, молча кивнул головой в ответ на его слова и пошел в комнату, где находился больной. В дверях он повернулся и машинально спросил: как-же его фамилия?

-- Рафль, Джон Рафль.

Осмотрев больного, Лейдгат велел уложить его в постель, причем заметил, что больному нужнее всего спокойствие.

-- Болезнь-то, кажется, серьезная, сказал банкир, когда они вышли в другую комнату.

-- Как вам сказать? И да, и нет, отвечал Лейдгат. - Трудно решить, какие могут быть осложнения. Но комплекция у него крепкая. Не думаю, чтобы он не в состояния был перенести болезни, хотя организм его совершенно потрясен. за ним нужен тщательный уход.

-- Я сам останусь при нем. М-с Абэль и её муж никогда не ходили за больными. Я ночую здесь, будьте только так обязательны, свезите от меня записку м-с Бюльстрод.

-- Мне кажется, вам нет необходимости оставаться самому. Он теперь смирен и пуглив. Правда, он может сделаться безпокоен. Но ведь у вас здесь есть человек.

-- Я не раз проводил здесь ночи, когда мне нужно было полное уединение. Мне ничего не значит остаться и на сегодня. М-с Абэль и её муж сменят меня или помогут мне, когда будет нужно.

-- Очень хорошо. В таком случае потрудитесь выслушать мои предписания, заметил Лейдгат, привыкший к странностям Бюдьстрода.

-- Да, если не явятся какие-нибудь осложнения, которых я в настоящую минуту не предвижу. Может быть, ему сделается хуже; но, следуя той системе лечения, которую я вам изложил, мы, по всей вероятности, поднимем его на ноги в какие-нибудь пять, шесть дней. Но, главное, не давайте ему никаких спиртных напитков. По моему мнению, в болезнях такого рода люди умирают чаще от лечения, чем от самой болезни. Но, конечно, могут появиться новые осложнения. Во всяком случае я приеду завтра утром.

Взяв от банкира записку к его жене, Лейдгат уехал. По дороге домой он ни разу не задумался о том, какие отношения могли существовать между Рафлем и Бюльстродом. Лейдгат старался припомнить многочисленные опыты, произведенные американским доктором Уэром над новым способом лечения такой формы отравления алькоголем. Живя за границей, Лейдгат сильно интересовался этим вопросом. Он был против дозволения больному употреблять спиртные напитки и против лечения опиумом; ему не раз уже удавалось вылечивать по своей системе больных подобного рода.

"Организм этого человека сильно разстроен, думал он, но он крепок. Бюдьстрод заботится о нем из сострадания. Странно, как в одном и том-же человеке жестокость может уживаться рядом с гуманностью. Бюдьстрод, повидимому, человек очень черствый, а сколько он тратит и времени и денег на благотворительные дела. У него, вероятно, есть какая-нибудь мера, по которой он узнает, кто угоден Богу; - по этой мерке я, значит, оказался не угоден".

Лейдгат не был дома с самого утра; в первый раз он возвращался в себе без всякой надежды достать откуда-нибудь денег, чтобы предохранить себя от потери всего, что делало сносной его семейную жизнь. Ему невыносима была мысль, что его любовь не в состоянии будет вознаградить Розамунду за то, чего она лишится. Тяжелые испытания, которым подвергалась его гордость, были ничто в сравнении с страшною уверенностью, что Розамунда будет видеть в нем виновника своего несчастия. Бедность никогда не представлялась ему в привлекательном свете, но он сознавал в настоящую минуту, что при искренней любви, при общности интересов люди могут быть счастливы даже и в бедности. Но с Розамундой, конечно, подобное счастие было немыслимо.

приготовить ее к худшему.

Но не скоро пришлось ему сесть за обед. В доме уже началась опись. На вопрос, где м-с Лейдгат, ему отвечали, что она у себя в спальне. Войдя туда, он нашел жену в постели; она лежала бледная и даже не пошевелилась при входе его, он сел возле её кровати и, наклонившись к ней, произнес умоляющим тоном:

-- Прости меня за это испытание, моя бедная Розамунда. Будем только любить друг друга.

Она молча поглядела на него, с выражением глубокого отчаяния, и слезы выступили на её глазах. Это было уже слишком для разстроенного Лейдгата. Он опустил голову к ней на плечо и зарыдал.

Рано утром на другой день она отправилась к отцу; он не препятствовал ей, считая себя не вправе противоречить ей теперь в чем-бы то ни было. Через полчаса она вернулась и объявила, что папа и мама желают, чтобы она жила у них, пока идут эти передряги. Папа не может помочь Лейдгату в настоящем случае, так как если он уплатит этот долг, то ему придется уплатить еще с полдюжины других долгов. Она будет жить с родителями, пока Лейдгат не устроит ей сколько нибудь приличного помещения.

-- Поступай, как знаешь. Но дела мои не дошли еще до окончательного кризиса. Торопиться нечего.

-- Можно-бы не уезжать и завтра. Мало-ли, что может случиться, вскричал Лейдгат с горькой иронией. - Я могу свернуть себе шею, и тогда вам гораздо удобнее будет устроиться.

На беду Лейдгата, он, не смотря на всю свою любовь к Розамунде, не мог удержаться иногда от подобных вспышек. Она-же считала их непростительными и после каждой такой вспышки все более и более охладевала к мужу.

Лейдгат не сказал ни слова и ушел из дому. Он чувствовал себя совершенно разбитым.