В тихом омуте - буря (Мидлмарч). Книга VIII. Солнце закатилось и снова взошло.
Глава LXXIV.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: В тихом омуте - буря (Мидлмарч). Книга VIII. Солнце закатилось и снова взошло. Глава LXXIV. (старая орфография)

ГЛАВА LXXIV.

В Миддльмарче не могло ни под каким видом оставаться долго в тайне, для чьей-бы то ни было жены, что в обществе составилось дурное мнение о её муже. Услужливые приятельницы, побуждаемые любовью к истине, чувством милосердия, а главное, чистосердечием, поставляли себе долгом тонким образом намекнуть о таком обстоятельстве, но отнюдь не говоря прямо, в чем дело, а только стороной подпустить шпильку, когда, например, им показывалась новая шляпка, только что купленная мебель и проч. Все это делалось с самой человеколюбивой целью - открыть глаза заблуждавшейся приятельнице и исправить её ошибочный взгляд на достоинства мужа, и говорилось обыкновенно все это в таких выражениях, что слушавшая могла только догадываться о чем-то.

В это время ни чьи семейные дела не возбуждали таких оживленных толков, как дела Розамунды и её тетки Бюльстрод. М-с Бюльстрод пользовалась особым расположением в городе; сознательно она никому не сделала вреда; мужчины считали ее красивой и приятной женщиной, и на брак её с Бюльстродом смотрели, как на новое доказательство фарисейских свойств её мужа, который вечно проповедывал о греховности земных наслаждений, а между тем, вместо того, чтобы жениться на какой-нибудь тощей, меланхолической деве, выбрал себе в жены здоровую, румяную Винци. Как только по городу распространился слух о скандале, происшедшем с Бюльстродом, в обществе тотчас-же начали раздаваться восклицания: "Ах, бедная женщина! она чиста, как день! Поверьте, она и не воображала, чтобы муж её мог быть таким дурным человеком!" - Близкия приятельницы м-с Бюльстрод, собираясь вместе, то и дело толковали о бедной Герриэт и делали разные предположения, что с нею должно случиться, когда она все узнает. Во время этих интимных бесед приятельницы обыкновенно принимались разбирать по ниточке всю жизнь Герриэт Винци от начала до конца. При этом нельзя было не коснуться и Розамунды, которая очутилась в одном положении с теткой; но разница была в том, что в Розамунде общество относилось строже и жалело ее меньше, хотя в то-же время в ней, как в отрасли старинной фамилии Винци, столь известной в Миддльмарче, видели жертву неравного брака с каким-то пришлецом. Положим, что у всех Винци есть свои недостатки, говорили миддльмарчские обыватели, - но действовали они всегда открыто; в их прошлом не скрывалось ничего предосудительного. В этом отношении м-с Бюльстрод нельзя и сравнивать с её мужем.

-- Герриэт любила-таки поважничать, говорила м-с Гакбют, приготовляя чай для небольшого собравшагося у нея общества, - хотя в угоду мужу она вечно выставляла на первый план свои религиозные правила. Она всегда задирала нос перед всеми нами, рассказывая, что к ней ездят вавие-то священники и Бог знает кто из Риверстона и других мест.

-- Едва-ли ее можно осуждать за это, возражала м-с Спрэг; - лучшее городское общество избегало Бюльстрода, - нужно-же было приглашать кого нибудь в обеду?

-- М-р Тезигер постоянно поддерживал Бюльстрода, заметила м-с Гакбют. - Я думаю, он теперь очень жалеет его.

-- Да, но Бюльстрода он никогда не любил искренно! восклицала м-с Том Толлер; - он не охотник до людей с крайними убеждениями; он ценит только направление в евангелическом духе. Только такие священники, как м-р Тэйк, вводящие в употребление молитвенники диссидентов, могут восхищаться м-ром Бюльстродом.

-- Очень понятно, что Тэйк теперь в отчаянии, отвечала м-с Гакбют. - Говорят, будто Бюльстроды содержали на свой счет всю его семью.

-- По моему, это не делает чести религиозным правилам м-ра Тэйка, заметила м-с Спрэг, крепко державшаяся старой веры. - Методистам долго еще не привиться в Миддльмарчу.

-- Мне кажется, что дурные поступки людей не зависят от их религиозных убеждений, вмешалась м-с Плаймдэль, напоминавшая лицом хищную птицу и давно уже прислушивавшаяся к разговору.

-- О моя милая! воскликнула м-с Спрэг, - я и забыла, что нам не следует об этом говорить при вас.

-- Я не имею никакой причины быть пристрастной в Бюльстродам, отвечала, вся вспыхнув, м-с Плаймдэль. - Правда, мой муж находился всегда в хороших отношениях с м-ром Бюльстродом, а с Герриэт Винци я была приятельницей еще задолго до её замужества, но я всегда крепко держалась своих собственных убеждений и постоянно указывала ей её ошибки. Чтоже касается религиозных воззрений, то м-р Бюльстрод, по моему мнению, вдавался в крайности. В этом отношении я не одобряю увлечений. Истина все таки остается истиной. Человек действительно религиозный не может попасться, я полагаю, под уголовный суд.

-- По моему мнению, прервала ее м-с Гакбют, ловко переменяя разговор, - жена Бюльстрода должна оставить его.

-- Как это можно! воскликнула м-с Спрэг.

-- Однакож, посудите, каково вдруг узнать, что муж осужден на заключение в Ньюгэтскую тюрьму, возразила м-с Гакбют. - Жить с таким человеком! Да я бы скорее отравилась.

-- Вы правы, сказала м-с Том-Толлер, - по моему, жены, которые заботятся о таких мужьях и ухаживают за ними, сами потворствуют преступлению.

-- Бедная Герриэт была всегда доброй женой, заметила м-с Плаймдэль. - Она считала своего мужа совершенством. Правда, он ей никогда ни в чем не отказывал.

-- Посмотрим, что-то она теперь сделает, сказала м-с Гакбют. - Я полагаю, что она, бедняжка, еще ничего не знает. С ней я ни за что не поеду, потому что до смерти боюсь проговориться. Вы знаете, до нея не дошло никаких слухов?

-- Кажется, что нет, отвечала м-с Том-Толлер; - о нем мы слышали, что он болен и что после митинга он шагу из дому не делал; но ее, вместе с дочерьми, я видела вчера в церкви. На них были новые шляпки, а на ней - даже с пером. Впрочем, её религия не имела никогда влияния на её туалет.

-- Да, её платья всегда отличались прекрасным фасоном, заметила м-с Плаймдэль, несколько задетая за живое. - Я даже слышала, что она велела окрасить это перо на шляпке в бледно-зеленый цвет, чтобы оно не так бросалось в глаза. Герриэт во всем и всегда умеет соблюдать приличия.

-- Я думаю, что от нея нельзя будет долго скрывать случившуюся историю, продолжала м-с Гакбют; - в семье Винци давно все известно, потому что отец был на митинге. Воображаю, какой это был для него удар! В это скандальное дело одинаково замешаны имена его сестры и дочери.

-- Еще бы! воскликнула м-с Спрэг; - теперь ужь м-ру Лейдгату нельзя будет задирать нос в Миддльмарче. Тысяча фунтов, полученные им перед смертию того человека, очень темное обстоятельство. Меня пронимает дрожь при одной мысли об этом.

-- Достойное наказание за гордость, заметила м-с Гакбют.

-- Мне не столько жаль Розамунду, сколько её тетку, сказала м-с Плаймдэль; - той не мешало дать урок.

-- Я полагаю, что Бюльстроды уедут отсюда и поселятся где нибудь за-границей, продолжала м-с Спрэг; - этим обыкновенно кончаются всякие семейные скандалы.

-- Какой страшный удар для Герриэт! воскликнула м-с Плаймдэль. - Мне жаль ее, бедную; не смотря на все её недостатки, она редкая женщина. Она с детства всегда была мила, добра, откровенна и постоянно ровна в обращении. В тех же правилах она воспитала и дочерей своих, Кэт и Эллен. Вы можете себе представить, как им будет трудно жить за-границей.

-- Мой муж говорит, что он посоветует и Лейдгатам уехать отсюда, заметила м-с Спрэг; - он находит, что Лейдгату лучше всего поселиться во Франции.

и, сколько мне известно, очень не желала, чтобы она вышла за Лейдгата.

Случившийся в городе скандал поставил м-с Плаймдэль в весьма затруднительное положение. Кроме дружбы её с м-с Бюльстрод, их семейства были связаны между собой денежными интересами по делам красильного заведения, принадлежащого Плаймдэлю; и потому, с одной стороны, ей очень-бы хотелось поснисходительнее отнестись к Бюльстроду, а с другой, она боялась, чтобы ее не заподозрили в соучастии с ним. Притом, вступив в родство с Толлерами, она попала в высший круг Миддльмарча, где все вообще смотрели очень строго на Бюльстрода, так что маленькая м-с Плаймдэль очутилась между двух огней.

Что касается бедной м-с Бюльстрод, то она и не подозревала, какая грозная туча висит над её головой. Она чувствовала только безотчетную тоску с той минуты, как Рафль явился к ним в последний раз. Узнав, что этот противный человек слег в постель в Стон-Корте и что её муж перебрался туда, с целию за ним ухаживать, она приписала это сострадательности мужа, который и прежде всегда помогал Рафлю. На счет здоровья м-ра Бюльстрода она также не безпокоилась, так-как он постоянно уверял ее, что чувствует себя хорошо и намерен попрежнему усердно заниматься делами. Тревожное состояние её началось с той минуты, когда Лейдгат привез м-ра Бюльстрода больного с митинга; несмотря на то, что доктор старался всячески ее успокоить, бедная женщина проплакала несколько дней втайне, будучи убеждена, что муж её страдает не столько физически, как морально. Он не хотел, чтобы она читала ему вслух, не хотел даже, чтобы она сидела при нем, говоря, что всякий звук и всякое движение раздражают его нервы, а между тем запирается в кабинете для того, чтобы разбирать какие-то бумаги. Она предчувствовала, что случилось что-то недоброе. Может быть, банк потерпел большой убыток и муж скрывал это от нея. Не смея обратиться прямо к нему с разспросами, бедная женщина решилась, наконец, заговорить об этом с Лейдгатом, на пятый день после митинга.

-- М-р Лейдгат, сказала она, - прошу вас, будьте со мной откровенны, - мне так хочется знать всю правду, - что такое случилось с м-ром Бюльстродом?

-- С ним был легкий нервный удар, отвечал уклончиво Лейдгат, чувствуя, что у него не хватает духу раскрыть перед нею печальную истину.

-- Что ж было причиной удара? продолжала спрашивать м-с Бюльстрод, не спуская с доктора своих больших темных глаз.

-- Спертый, удушливый воздух общественных собраний действует убийственно, сказал Лейдгат; - люди сильного сложения выносят его, но на людей слабых он производит самое вредное влияние. Предотвратить подобный удар невозможно; нельзя даже объяснить, почему в известные минуты человек лишается чувств.

Ответ Лейдгата не удовлетворил м-с Бюльстрод; в ней осталось твердое убеждение, что мужа постигло какое-то страшное бедствие, которое он скрывает от нея, и она решилась, во что-бы-то ни стало, узнать, в чем дело. Выпросив позволение дочерям сидеть с отцом, она отправилась в город с визитами, разсчитывая на то, что если в делах её мужа произошел какой нибудь неблагоприятный переворот, то знакомые непременно ей скажут или хоть намекнут.

Прежде всего она поехала к м-с Тезигер, но, не застав ее дома, повернула в м-с Гакбют, жившей по другую сторону кладбища. М-с Гакбют увидала её экипаж из своих окон и, вспомнив свои опасения на случай встречи с м-с Бюльстрод, она сочла было долгом сдержать слово и не сказаться дома; но в эту минуту в ней родилось неодолимое желание испытать сильное ощущение, т. е. принять приятельницу и не показать виду, что у нея на уме.

По этим соображениям м-с Бюльстрод была принята в гостиной; м-с Гакбют спустилась туда, крепко сжав губы и потирая руки, как-бы из предосторожности против своего языка. Она приняла даже твердое намерение не справляться о здоровье м-ра Бюльстрода.

-- Всю эту неделю я не была нигде кроме церкви, заговорила м-с Бюльстрод после первых приветствий; - мой муж сделался так болен на митинге, в четверг, что мне не хотелось выезжать из дому. Был м-р Гакбют на митинге?

-- Да, был. Говорят, что земля будет куплена по подписке.

-- Надобно надеяться, что в той местности уже не будет более холеры, заметила м-с Бюльстрод. - Эта эпидемия - страшное бедствие! По моему, в Миддльмарче самый здоровый климат, - может быть, оттого, что я к нему привыкла с детства, но я нигде не желала-бы жить, как здесь, особенно в том конце, где стоит наш дом.

-- Уверяю вас, что я была-бы очень рада, если-бы вы, м-с Бюльстрод, остались навсегда в Миддльмарче, произнесла м-с Гакбют с легким вздохом. - Но... человек должен покоряться своей участи... Мало-ли что может случиться?.. Как-бы то ни было, а я уверена, что многие у нас в городе желают вам добра.

У м-с Гакбют так и чесался язык, чтобы сказать: примите мой совет, разъезжайтесь с мужем, - но, ясно видя, что бедная женщина и не догадывается о беде, готовой разразиться над её головой, она удовольствовалась тем, что приготовила ее к этому слегка. У м-с Бюльстрод вдруг замерло сердце; ее стала бить лихорадка. Она тотчас смекнула, что в словах её приятельницы скрывается какой-то намек; однако, не смотря на желание узнать все до конца, у нея недостало храбрости сделать вопрос, и она дала другой оборот разговору, - справилась о здоровье молодых Гакбютов и стала прощаться, говоря, что ей нужно заехать к м-с Плаймдэль. По дороге туда она стала мысленно разсуждать, что, вероятно, м-р Бюльстрод на митинге горячо поспорил с своими опонентами, в числе которых был, может быть, и Гакбют. Это предположение ее значительно успокоило.

Но из разговора с м-с Плаймдэль она убедилась, что такое объяснение не годится. Селина приняла ее с какими-то патетическими порывами нежности и отвечала самыми цветистыми фразами за совершенно обыкновенные вопросы гостьи, не сделав ни малейшого намека на предполагаемую ссору во время митинга, так сильно потрясшого здоровье м-ра Бюльстрода. Несколько загадочных слов, брошенных м-с Плаймдэль как-бы мимоходом насчет того, что она никогда не отвернется от друзей, в каком-бы они положении ни находились, убедили м-с Бюльстрод, что с ними непременно случилось какое-нибудь несчастие; но вместо того, чтобы с обычной своей откровенностью прямо спросить, что подразумевает её приятельница под произнесенными ею словами, м-с Бюльстрод пришла в сильное волнение и решилась уехать без дальнейших объяснений.

Она нервно простилась с приятельницей и приказала кучеру ехать в склад м-ра Винци. Во время этого короткого переезда нервы бедной женщины до того розыгрались, что когда она вошла в контору брата, где тот сидел за бумагами, колени её дрожали, а всегда румяное лицо было покрыто мертвенной бледностью. Брат не мог скрыть своего испуга, увидя сестру в таком виде; он вскочил с места, схватил ее за руку и быстро произнес:

Этого было достаточно, чтобы открыть глаза м-с Бюльстрод: она в одно мгновение поняла, что с мужем случилось что-то страшное. Мысль о позоре, об унижении пред всем городом охватила ее и она упала на стул и, подняв глаза на брата, произнесла едва слышно:

-- Вальтер, я ничего не знаю... что такое случилось¹?

Брат рассказал ей все, - очень нескладно и отрывисто, - и объяснил, что скандал не подлежит сомнению, а главное, подозрительна смерть Рафля.

-- Теперь идут страшные толки, говорил он; - если-бы даже виновный и оправдался перед судом, то люди все-таки будут продолжать толковать, кивать головами и перешептываться. Таков ужь порядок на белом свете. А удар жестокий: он разбил репутацию Лейдгата, равно как и Бюльстрода. Добираться до правды я не намерен; скажу одно: лучше-бы мы никогда не слыхали имени Лейдгата и Бюльстрода; лучше-бы ты и Розамунда на всю жизнь остались Винци!..

-- Но ты не должна падать духом, Герриэт: свет тебя не осуждает, а я поддержу тебя во всяком случае, что-бы ты ни предприняла, заключил брат с своей обычной грубой, но добродушной нежностью.

-- Вальтер, дай мне руку и проводи меня до кареты, проговорила, наконец, м-с Бюльстрод. - Мне очень дурно.

Приехав домой, она принуждена была сказать дочери:

-- Душа моя, я чувствую себя нехорошо, мне нужно прилечь... Не оставляй отца, а меня не безпокойте... Я обедать не буду.

состоянии была заставить себя отнестись к нему снисходительно. Мысль, что втечении двадцати лет она безусловно верила ему и уважала его, благодаря его скрытности, еще более усиливала её отвращение к такому обману. Выходя за него замуж, она ничего не знала об его прошлом; поэтому теперь она не считала себя в праве отстаивать его против обвинения в тех позорных поступках, которые ему приписывали. Вместе с тем её чистая, благородная натура горько возмущалась от того, что на ней отражается безчестие мужа.

к своему мужу и скажет, что готова делить с ним его несчастие и что он не услышит от нея ни одного слова упрека; но прежде чем решиться на это, ей нужно было собраться с духом, выплакаться хорошенько и сказать "прости" невозвратному прошлому. Собравшись идти вниз, м-с Бюльстрод сделала некоторые изменения в своем туалете, как-бы в доказательство того, что она покорилась своей участи и намерена вступить в новую жизнь. Она сняла с себя все свои украшения, начиная с нарядного чепца и больших волосяных бантов, облеклась в простое черное платье, зачесала волосы гладко назад, прикрыла их каким-то чепчиком в виде шляпки и сразу преобразилась в методистку.

Бюльстрод, услышав, что жена уехала из дому и что потом, вернувшись домой, сказалась нездоровой, провел это время в сильном волнении. Он был уверен, что знакомые разскажут ей все и избавят его от тяжкой необходимости объясняться самому; но он не мог себе представить без ужаса первую минуту их свидания.

Ровно в восемь часов вечера дверь кабинета отворилась и вошла жена. Бюльстрод не осмелился взглянуть на нее; он сидел с опущенными в землю глазами и жене его показалось, что он сделался даже меньше ростом: так его перевернуло в несколько часов. Под влиянием прилива прежней нежности и сострадания м-с Бюльстрод подошла тихо к мужу, положила ему руку на плечо и ласково произнесла:

-- Никлас, посмотри на меня.

насколько были преувеличены взведенные на него обвинения, а он не считал себя в праве сказать: я невинен.