В тихом омуте - буря (Мидлмарч). Книга VIII. Солнце закатилось и снова взошло.
Глава LXXVII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: В тихом омуте - буря (Мидлмарч). Книга VIII. Солнце закатилось и снова взошло. Глава LXXVII. (старая орфография)

ГЛАВА LXXVII.

Доротея в тот-же день заехала в несколько мест и возвратилась домой только вечером. Необходимость скрывать свои чувства совершенно обезсилила ее. Возвратясь домой и едва слышным голосом приказав Тантрип уйти, она заперла за нею дверь, остановилась посреди комнаты и, заломив за голову руки, воскликнула с отчаянием:

-- О, как я его любила!

Вслед затем она грянулась на самый пол, и долго сдерживаемые рыдания вырвались, наконец, из её груди с неукротимой силой. Она безсознательно говорила сама с собою вслух, вспоминая все прошлое. Светлые картины её пребывания в Риме и первой встречи с Вилем, их разговоры, мечты - разом воскресли в её воображении; потом следовал целый ряд других воспоминаний о том, как Виль пробудил в её сердце еще незнакомое ей чувство, как она безгранично верила ему и убеждена была, что он любит ее одну. Но вслед затем, как грозный призрак, возникла перед нею утренняя сцена; ей слышался страстный шопот Виля, она видела перед собой заплаканные глаза Розамунды, её взволнованное лицо, - и жестокий прилив досады сдавил её грудь, надрывавшуюся от рыданий.

Но первый кризис отчаяния прошел, Доротея стала тихо плакать и заснула тут-же, на полу.

На заре, еще задолго до восхода солнца, она очнулась с полным сознанием своей скорби. Поднявшись на ноги, она завернулась в теплую шаль и опустилась в то самое кресло, в котором, во время болезни мужа, ей приходилось дежурить при нем по ночам. Эта ночь, проведенная без сна, не оставила на её сильном организме других следов, кроме утомления и небольшой головной боли. Она нетолько перестала плакать, но даже принялась хладнокровно обдумывать все происшедшее с нею накануне. В первом порыве негодования она одинаково обвиняла Виля и Розамунду; выходя из дома Лейдгатов, она была уверена, что с этой минуты прекратит все сношения с Розамундой. Женщины вообще в припадке ревности строже относятся в сопернице, чем к предмету своей любви; но в порывистой, страстной натуре Доротеи было в высшей степени развито чувство гуманности. Забыв на время о себе, она думала только о том, какую нравственную пытку должен был переносить Лейдгат от неравного брака; ей невольно пришла в голову её собственная замужняя жизнь, и горячая симпатия к ближнему внушила ей теперь мысль явиться избавительницей этих трех лиц от грозивших им бедствий. "Теперь у меня есть цель в жизни, разсуждала Доротея, и я начну действовать сегодня-же, лишь-бы только справиться с сердцем и заставить его молчать, не думать ни о чем, кроме счастия их троих."

Ровно в одинадцать часов она отправилась пешком в Миддльмарч, приняв твердое намерение, как можно спокойнее и незаметнее сделать попытку спасти Розамунду от гибели.

В ту минуту, когда Доротея, стоя на крыльце дома Лейдгата, спрашивала Марту, у себя-ли м-с Лейдгат, сам Лейдгат показался на пороге отворенной двери, с шляпой на голове. Увидав Доротею, он быстро подошел к ней.

-- Как вы думаете, может м-с Лейдгат принять меня сегодня? спросила она, не считая нужным упоминать, что уже была у нея накануне.

-- Без всякого сомнения, отвечал Лейдгат.

Его поразила перемена в лице Доротеи, однако, он не сказал ни слова.

-- Будьте так добры, войдите, а я предупрежу жену, что вы здесь. После вчерашняго вашего визита она вдруг занемогла, но теперь ей лучше, и я уверен, что свидание с вами принесет ей пользу.

Доротея тотчас сообразила, что Лейдгат не знает подробностей её вчерашняго посещения. Она приготовила было маленькую записку к Розамунде, с просьбой принять ее, с тем, чтобы переслать эту записку с Мартой, в случае, если-бы Лейдгат не оказался дома; но теперь она сильно смутилась, не зная, какое впечатление произведет на Розамунду известие о её приходе, сообщенное мужем.

Проводив Доротею в гостиную, Лейдгат вынул из кармана письмо и, подавая его ей, сказал:

-- Я написал это сегодня ночью и только что собрался ехать в Ловик, чтобы вручить его вам. Есть такия благодеяния, за которые нельзя благодарить общими словами; в таких случаях лучше писать.

Доротея покраснела и улыбнулась.

-- Не вам меня, а мне вас следует благодарить. Значит, вы принимаете деньги?

-- Да. Ваш чек будет нынче-же отправлен к Бюльстроду.

С этими словами Лейдгат ушел на верх к Розамунде, которая только что кончила свой туалет и, томно раскинувшись в кресле, размышляла, чем-бы ей заняться. Она была чрезвычайно искусна по части мелких женских рукоделий и по целым дням не выпускала из рук какого-нибудь вышиванья. В это утро Розамунда имела очень болезненный вид, и хотя она была спокойнее, чем накануне, однако, Лейдгат боялся взволновать ее какими нибудь вопросами. Когда он сообщил ей о чеке, оставленном Доротеею, она не ответила ему ни слова; когда он сказал затем: "Рози, Владислав приехал; он сидел у меня вчера и обещал быть сегодня. Мне показалось, что он очен грустен и разстроен", - Розамунда и тут промолчала. Но теперь, когда Лейдгат, придя на верх, ласково произнес: "Рози, душа моя, м-с Казобон опять приехала навестить тебя; пожалуйста, прими ее и сойди вниз", - Розамунда покраснела и вздрогнула. Лейдгат приписал это влиянию, произведенному на нее вчерашним свиданием с Доротеей.

Розамунда не посмела отказать мужу и заговорить о вчерашней сцене.

-- Зачем она приехала? мелькнуло у нея в голове.

Но решить этот вопрос она не могла. Одного имени Доротеи было достаточно, чтобы расшевелить рану, нанесенную её самолюбию резкими словами Виля, а между тем, другого исхода не оставалось, как согласиться на просьбу мужа и идти вниз. Она встала молча, и когда Лейдгат, накинув легкую шаль ей на плеча, объявил, что ему нужно непременно немедленно уехать, - то она, под влиянием какой-то задней мысли, поспешно сказала: "Пожалуйста, скажи Марте, чтобы она никого не принимала".

помощи посторонней женщины, для внушения к себе доверия жены.

Розамунда, плотно закутавшись в свою мягкую шаль, шла на свидание с Доротеей, готовясь принять ее как можно холоднее.

"Ужь не о Виле-ли она намерена говорить со мной? думала Розамунда. - Если да, то это такая дерзость, которую трудно простить. Я ей просто отвечать не стану".

Грациозно завернувшись в белую шаль, слегка надув свои детския губки, бледная и интересная, Розамунда остановилась в нескольких шагах от гостьи и поклонилась ей. Доротея, заранее снявшая перчатки, - обыкновенная привычка её, когда она желала быть как можно менее стесненной, - с лукавой улыбкой выступила вперед и протянула руку. Розамунда встретилась с нею глазами и поневоле протянула ей также свою маленькую ручку, которую Доротея пожала с материнскою нежностью. Взглянув на бледное, изменившееся со вчерашняго дня, но вместе с тем приветливое лицо Доротеи, Розамунда устыдилась своих прежних подозрений, Доротея-же, в свою очередь, находясь еще под влиянием нервного возбуждения, едва не расплакалась при виде Розамунды. Но хотя она и сладила с собой, однако, от Розамунды не скрылось это обстоятельство и она подумала, что м-с Казобон совсем не такая, какой она воображала ее себе.

Обе молодые женщины, не проговорив ни слова, сели очень близко одна к другой, несмотря на то, что Розамунда, при входе в комнату, приняла намерение держаться как можно далее от м-с Казобон. Наконец, Доротея заговорила самым естественным тоном:

-- У меня было одно дело до вас, которое вчера мне не удалось кончить; вот почему я и пришла к вам сегодня. Не сочтите это, с моей стороны, за навязчивость... я хотела переговорить с вами о несправедливости общества в м-ру Лейдгату... Я хочу успокоить вас... сказать, чтобы вы не тревожились, если ваш муж не говорил с вами ничего о случившейся с ним неприятности. Так как дело идет о защите его чести, то вам верно приятно будет узнать, что у вашего мужа есть истинные друзья, которые ни на минуту не усумнились в благородстве его характера. Вы мне позволите объясниться с вами откровенно?

Приветливый и задушевный тон, с которым говорила Доротея, разом разсеял чувства зависти и недоброжелательства, гнездившияся в сердце Розамунды. В ней вдруг пробудилась невольная симпатия к своей гостье и она, улыбнувшись очень пило, ответила:

-- Я знаю, что вы очень добры, и с удовольствием выслушаю все, что вы ни скажете о Тертие.

-- Видите-ли, начала Доротея, - третьяго дня, когда я пригласила в себе вашего мужа для переговоров о больнице, он передал мне подробно все обстоятельства, навлекшия на него подозрение общества. Я сама вызвала его на эту отировенность; будучи убеждена в его благородстве, я попросила его рассказать мне, как было дело. Он сознался, что причина, удерживавшая его от объяснений с вами и с другими, заключалась в его отвращении от фразы: я невинен, - обыкновенно употребляемой всеми преступнивами. Вы должны знать, что ваш муж не имел понятия о Рафле, а тем более об его таинственных отношениях в Бюльстроду; деньги от Бюльстрода он принял без всякой задней мысли. Больного Рафля ваш муж лечил очень правильно; ему было неприятно, что он так неожиданно умер, однако, м-р Лейдгат не винит никого в его смерти. Все это я передала м-ру Фэрбротеру, м-ру Бруку и сэру Джемсу Читаму; они единодушно высказали свое доверие к вашему мужу. Вы теперь будете спокойнее, неправда-ли? Перестанете тревожиться?

Глядя на одушевленное, разрумянившееся лицо Доротеи и слушая её убедительную речь, Розамунда почувствовала себя, как школьница перед учительницей. Она вся вспыхнула и робко ответила:

-- Благодарю вас, вы очень добры!

-- Вашему мужу очень тяжело, что он не был с вами вполне откровенен; но вы должны его простить. Вы для него дороже всего на свете; он слил свою жизнь с вашей и страдал от мысли, что его неприятности отражаются на вас. От меня он ничего не скрыл потому, что я для него человек совершенно посторонний. Я глубоко сочувствую вашему горю и выпросила у него позволение навестить вас. Вот почему я приходила к вам вчера и пришла сегодня. Нравственные страдания трудно переносить, - не так-ли? Я не могу себе представить, чтобы можно было равнодушно относиться в горю ближняго и не стараться помочь ему.

Доротея, в порыве увлечения, говорила с таким жаром, точно дело казалось лично её; она невольно схватила опять руку Розамунды и ласково пожала ее.

Розамунда не выдержала и истерически зарыдала, как накануне. Доротее стало так жаль ее, что она с трудом удержалась от слез, хотя в ней и родилось подозрение, что одной из главных причин нервного состояния молодой женщины был Виль. Это была самая удобная минута, чтобы спасти от падения слабое, безпомощное существо, рыдавшее на её плече, и Доротея дала себе слово воспользоваться этой минутой, не догадываясь, что Розамунде известно, насколько она сама заинтересована Вилем.

Этому утру суждено было произвести кризис в душе и сердце Розамунды; свидание с Доротеей совершенно разрушило фантастический мир, в котором она жила до сих пор, считая себя совершенством и находя одни недостатки в других. Женщина, которая внушала ей боязнь и антипатию и которая, по её мнению, не могла не ревновать ее к Вилю и не питать к ней ненависти, - эта женщина первая пробудила к ней сознание в ошибочности её взгляда на многое.

Когда утихли рыдания и Розамунда отняла от лица платок, её голубые, как незабудки, глаза с детски-умоляющим видом обратились в Доротее, по лицу которой еще катилась забытая слеза. Последняя ледяная преграда рушилась между ними.

-- Кстати о вашем муже, заговорила робко Доротея, - мне показалось, что он сильно переменился в это время от перенесенных им неприятностей. Я не видала его несколько недель; он мне признался, что чувствовал себя совершенно одиноким во время этой истории; но я уверена, что ему было-бы легче, если-бы он был откровеннее с вами.

-- Тертий делается так сердит и раздражителен, когда я заговорю с ним, отвечала Розамунда, воображая, что её муж уже успел пожаловаться на нее Доротее, - что он не должен удивляться, если я избегаю говорить с ним о неприятных вещах.

-- Он осуждает не вас, он винит себя за скрытность. Он очень хорошо понимает, что женатый человек несколько связан в своих действиях, и потому м-р Лейдгат, зная, что вы не желаете оставаться в Миддльмарче, отказался заведывать моей больницей. Повторяю, единственная цель его жизни - ваше счастие и спокойствие. Ваш муж имел полное право быть со мной откровенных; ему одному известно, сколько я перенесла неприятностей во время моего замужества от болезненного состояния м-ра Казобона; это состояние постоянно служило ему помехой в задуманных им планах и раздражало его характер. Ваш муж знает, как мне было тяжело жить под вечным страхом не угодить человеку, так тесно связанному со мной.

Доротея замолчала на минуту и, видя, что лицо Розамунды начинает понемногу проясняться, продолжала:

-- Брачные отношения не похожи ни на какие другия. Есть что-то страшное в тесной связи мужа с женой. Если-бы женщине пришлось, по несчастию, полюбить кого-нибудь более, чем мужа, - это не привело-бы ни к чему хорошему; брак лишает нас права дарить другого любовию и пользоваться взаимно ею. Нет сомнения, что любовь отрадное чувство; но, полюбив не мужа, мы наносим удар супружеству и обращаем нашего мужа в жертву, а сами становимся убийцами. Возможно-ли счастие при таких условиях? А если еще муж любит нас, доверяет нам, и мы, вместо того, чтоб быть его помощницей и другом, отравим его жизнь...

Доротея остановилась, испугавшись мысли, что она зашла слишком далеко и что говорит как будто с целью выставить себя образцом совершенства. Не замечая, что Розамунда вся дрожит от волнения, она схватила ее за руку и торопливо заключила:

-- Я понимаю, понимаю очень хорошо, как сладко любить... Это чувство незаметно закрадывается в сердце... отказаться от такой любви бывает иногда так-же тяжело, как разстаться с жизнию... Мы все слабы... я знаю это по опыту...

ни слова от волнения и, подчиняясь невольному чувству, поцеловала Доротею в лоб.

Минуту спустя, обе молодые женщины крепко обнялись.

-- А вы все-таки ошиблись, проговорила вполголоса Розамунда, освобождаясь от руки Доротеи, обхватившей её талию.

Доротея взглянула на нее с удивлением.

вы застали нас вдвоем... Он и вчера упрекал меня, что по моей милости вы будете иметь дурное мнение о нем, будете считать его двуличным... Но я не хочу этого... я вам все разскажу... Он никогда не любил меня, - я в этом убеждена, он слишком легко относился ко мне... Не далее как вчера он мне признался, что кроме вас для него не существует на свете другой женщины... объясняться с вами он не хотел, боясь скомпрометировать меня... я одна виновата во всем... теперь вы все знаете и он не имеет уже права упрекать меня...

Эти слова вырвались у Розамунды с неудержимостью потока. Она с каких-то наслаждением бередила рану, нанесенную её сердцу вчерашней сценой с Вилем.

За то Доротеей овладела непомерная радость; она в одно мгновение забыла все перенесенные ею страдания.

-- Нет, упрекнуть вас теперь он не имеет никакого права, сказала она.

Привыкнув преувеличивать все добрые качества в других, Доротея находила, что порыв Розамунды есть ничто иное, как геройское самоотвержение.

-- Напротив, я очень рада вам, отвечала Розамунда. - Я никак не думала, что вы будете ко мне так добры. Я была такая несчастная!.. Мне и теперь очень тяжело... со всех сторон неприятности...

-- Погодите, и для вас настанут ясные дни; вашего мужа оценят по достоинству. Не забывайте, что все его счастье зависит от вас. Никто на свете вас так не любит, как он. Высшей потерей для вас было-бы - лишиться его любви, а вы ее не лишились, говорила Доротея, видимо стараясь разбудить в сердце Розамунды начинавшую засыпать привязанность к мужу.

-- Значит, Тертий не осуждал меня? спросила Розамунда, смекнув, что муж говорил о ней с м-с Казобон.

В голосе её звучал легкий оттенок ревности. Доротея улыбнулась.

В эту минуту дверь отворилась и вошел Лейдгат.

-- Я явился в качестве врача, объявил он. - Когда я уходил отсюда, то меня преследовали ваши два бледные образа. Вы, м-с Казобон, кажется, нуждались в моей помощи не менее Рози, вот почему я прямо от Кольмана вернулся домой. Меня очень тревожило, что я вас оставил вдвоем. Я заметил, что вы пришли пешком, м-с Казобон, а погода изменилась. Не прикажете-ли послать за вашей каретой?

-- О, нет, благодарствуйте; я крепкого здоровья и мне полезно ходить, сказала Доротея, быстро вставая с места. - Мы с м-с Лейдгат наговорились до-сыта и мне пора домой. Не даром меня всегда осуждают, что я увлекаюсь и говорю более, чем нужно.

Она протянула руку Розамунде. Оне простились дружески, но без особенных нежностей; их взаимные отношения приняли такой серьезный характер, что не нуждались в излишних знаках внешняго выражения.

Вернувшись к жене, Лейдгат нашел ее лежащею на диване с видом утомления.

-- Ну, Рози, сказал он, остановись перед ней и поглаживая её волосы; - ты долго беседовала с м-с Казобон, - скажи, что ты о ней думаешь?

-- Мае кажется, что трудно найти женщину лучше её, отвечала Розамунда; - притом она такая красавица... Если ты будешь ходить к ней так часто, как теперь, то ты все более и более будешь недоволен мной.

-- Да, кажется, удалось, отвечала Розамунда, смотря прямо в глаза мужу. - Как распухли у тебя веки, Тертий... да откинь, пожалуйста, волосы назад...

Лейдгат послушно поправил своей широкой белой рукой спустившиеся на лоб волосы и улыбкой поблагодарил жену за этот небольшой знак внимания к себе. В это утро все фантастические, воздушные замки Розамунды потерпели сильное крушение и она рада была приютиться в пренебреженной ею супружеской пристани. Лейдгат, с своей стороны, всегда готов был принять ее в свои объятия. Выбрав себе в жены это хрупкое создание, он покорился необходимости нести свое бремя до конца жизни.