Феликс Гольт, радикал.
Глава II.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Феликс Гольт, радикал. Глава II. (старая орфография)

ГЛАВА II.

Гарольд Тренсом не намеревался провести целый вечер с матерью. Он привык сосредоточивать большое количество дельных фактов и сведений в короткое пространство времени: он высыпал все вопросы, на которые ему хотелось получить ответы, и не разводил дела ненужными парафразами или повторениями. Он не вдавался в подробности о себе самом и о своей прошлой жизни в Смирне, но отвечал довольно вежливо, хотя и кратко, на все вопросы матери. Он очевидно был недоволен обедом, всюду подбавлял красного перца, спрашивал, нет ли консервов или соусов, а когда Гайкс принес несколько бутылок домашняго изделия, он перепробовал их, нашел никуда негодными и наконец отодвинул свою тарелку с решимостью отчаяния. Однако он не утратил веселого расположения духа, несколько раз обращался к отцу с ласковыми вопросами и пожимал с сожалением плечами, глядя, как Гайкс нарезывал ему кушанья и кормил его с ложки. М-сс Тренсом подумала не без горечи, что Гарольд выказывал больше чувства к её разслабленному мужу, который никогда ни на волос ничего для него не делал, чем к ней, отдавшей ему больше обычной доли материнской любви. Через час после обеда Гарольд, перелистовав счетные книги матери, сказал:

-- Я пройду к дяде Лингону.

-- Хорошо. Он может сообщить тебе больше сведений.

-- Да, разумеется, сказал Гарольд, совершенно не поняв намека и увидев в словах матери простое подтверждение факта. - Мне хочется узнать подробности насчет дичи и вообще насчет охоты в Ломшайре. Я ужасно люблю охотиться, и в Смирне охотился очень часто: только это и спасало меня от излишней тучности.

Достопочтенный Джон Лингон разговорился за второй бутылкой портера, откупоренной по случаю приезда племянника. Его ни мало не интересовали смирнские обычаи или приключения Гарольда, но он распространился очень подробно обо всем, что ему самому нравится или не нравится; рассказал, которого из фермеров он подозревает в истреблении лисиц, какою именно дичью он набил сегодня утром свой ягташ, какое именно место он находил удобным для облавы, вздохнул о сравнительной безцветности всех существующих спортов перед петушьим боем, которым славилась старая Англия, теперь, как ему кажется, очень мало выигравшая вследствие уничтожения обычая, изощрявшого человеческия способности, удовлетворявшого инстинктам куриного отродья и установленного самим Промыслом Божиим, потому что иначе на что-же петуху шпоры? Высказав об этих главных предметах все, что только можно было высказать, он принялся толковать о всех новостях края, так что Гарольд отправился поздно вечером домой с большим запасом практических и очень интересных сведений, почерпнутых из многословно-торжественных тривиальностей дяди. В числе антипатий ректора был повидимому и Матью Джермин,

-- Жирнорукая, сладкоязычная бестия, с раздушенным батистовым платком, образчик современного ученого выскочки, найденыш, новострившийся в латыни в безплатной школе, проходимец, желающий стать наряду с кровными джентльменами и воображающий, что для этого стоит только разодеться по последней моде и напялить лайковые перчатки.

Но когда Гарольд заявил о своем намерении сделаться представителем графства, Линтон стал настаивать на необходимости не ссориться с Джермином, пока не окончатся выборы. Джермин должен быть его агентом; Гарольд должен потворствовать ему, пока не вытянет из него всего, что нужно для успеха деда; и даже после следует его спустить осторожно, не вызывая скандала. Он сам никогда с ним не ссорился; духовное лицо никогда ни с кем не должно ссориться, и он считает своей непременной обязанностью пить вино со всяким, кого судьба подсадит к нему за стол. Что же касается до именья и до чрезмерного доверия сестры к Джермину, то он в это никогда не вмешивался: это не входило в программу его духовной деятельности. Это, по его мнению, было нечто в роде истории о Мельхиседеке и десятине, - предмет, о котором он распространялся лет тридцать типу назад на одной из великопостных проповедей.

Известие о том, что Гарольд намерен примкнуть к либеральной партии - мало того, что он смело объявил себя радикалом, поразило его; но добродушному дяде, ублаженному значительной дозой портвейна, все что не относилось непосредственно к этой операции - казалось отчасти трын-травой. Через полчаса он сам стал признавать, что все, действительно достойное названия британского торизма, совершенно исчезло с тех пор, как герцог Веллингтонгский и Роберт Пиль издали билль об эмансипации католицизма. Что виги, ограничивающие человеческия права десяти-фунтовыми домовладельцами и воображающие усмирять диких зверей куском мяса, - смешная нелепость; что стало-быть, так как честному человеку нельзя назвать себя тори, также как нельзя стоять за старого претендента, и опять-таки нельзя сделаться гнусным вигом, - ему остается только один исход.

-- Что, брат! если свет превратится в болото, ведь придется же нам снять сапоги и носки и пуститься через него журавлями?... Из этого разумеется выведено было, что в эти безнадежные времена людям хорошого рода и со смыслом ничего не остается, как приостановить гибель отечества, объявив себя радикалами, и стараться вырвать кормило правления из рук нищих демагогов и через меру разжившихся купцов. Правда, что ректора наводили на нить этих разсуждений замечания Гарольда; но он скоро увлекся до того, что стал отстаивать его внушения, как свои личные и самые заветные убеждения.

-- Если нельзя повернуть назад толпу, нужно кровным аристократам стать во главе этой толпы, удержать отечество от окончательной погибели, поставить край на ноги, открыть ему глаза и научить смотреть на вещи, как следует. А ведь ты, брат, кровный! Ты Лингон, и я от тебя не отстану. Я что - ничтожеству; бедный пастор, я даже не могу охотиться, как следует, я могу себе позволить только изредка порыскать за дичью с понтером, да выпить стакан хорошого вина; - но у меня все-таки есть кой-какой вес, и я буду стоять за тебя, как за своего племянника. В сущности мне не придется принимать никаких резких мер: я родился торием и никогда не буду епископом.

-- Но если кто скажет, продолжал пастор, что ты неправ, я отвечу, что ты прав, скажу, что ты сделался радикалом только в видах спасения нашего округа. Еслиб Питт был жив, он сделал бы то же самое, потому что, умирая, он не сказал: Боже, спаси мое отечество! а сказал именно: Боже, спаси мой округ! Они же сами кололи нам глаза холодностью к интересам округа, по поводу Пиля и Герцога, а я поверну баттарею задом наперед и подстрелю их - их же зарядом. Да, да, я тебя не оставлю.

Гарольд не был уверен в том, что дядя останется при таких же воззрениях в более хладнокровные часы утра, но важно было и то, что старик смотрел на его дезертирство из лагеря предков довольно снисходительно, и что стало-быть с этой стороны нечего бояться холодности или вражды. Гарольд был этому рад. Он низачто не свернул бы с пути, однажды избранного, но он не любил споров и ссор, как лишней и неприятной затраты энергии, без всякого практического результата. Он был человек энергический, любил властвовать, но был настолько добр, что желал, чтобы его властью не тяготились окружающие. Он не придавал особенного значения общественному мнению и положительно презирал всех не соглашавшихся с его воззрениями, но он старался, чтобы окружающие не имели повода или права относиться к нему презрительно. Все должны его уважать. Предвидя, что равные ему по общественному положению станут негодовать на него за его политическия воззрения, он хотел выставить себя перед ними в самом выгодном свете во всех других отношениях. Он будет примерно-справедливым помещиком, будет платить щедрою рукою за труд, будет обращаться с идиотом-отцом ласково и почтительно, заставит забыть скандалы, запятнавшие его семью. Он знал, что у них в семье не все было ладно, что им угрожало несколько весьма неблаговидных процессов, что его негодный брат Дурфи окончательно разстроил дела родителей. Все это следовало исправить, загладить теперь, когда Гарольд стал главным представителем имени Тренсомов.

Джермин должен поддержать его на выборах, а потом нужно будет сбыть его осторожно с рук: в этом отношении дяди прав. Но намерение Тренсома избавиться от Джермина основывалось на других причинах, а не надушенном платке и дарованой латыни.

Если адвокат расчитывал на незнание м-сс Тренсом, как женщины, и на безсмысленное распутство старшого наследника, - новый наследник докажет ему, что он ошибся в расчете. В детстве и первой молодости он видел Джермина очень часто в Тренсом-Корте, но смотрел на него с полным равнодушием, как вообще смотрят дети на всех, кто не доставляет им лично удовольствия. Джермин улыбался ему, говорил с ним приветливо; но Гарольд из гордости и из застенчивости вышел из-под его покровительства при первой возможности. Он знал Джермина за человека делового; но отец его и дядя и Максим Дебарри не смотрели на него, как на равного и как на джентльмена. Он не знал за ним ничего особенно дурного; но считал его выскочкой, себе на уме, и отчасти подозревал его в безвыходном разстройстве дед Тренсомов.

Когда на следующее утро ДжермИн вошел в столовую, Гарольд нашел его поразительно мало изменившимся. Он был сед, но все еще замечательно хорош собою, толст, но довольно высок, для того чтобы казаться не толстым, а только величественно - видным мужчиной. Туалет его был так изящен и отчетист, как будто бы ему было не шестьдесят, а только двадцать пять лет. Он всегда одевался во все черное и питал особенную склонность к черным атласным жилетам, что придавало еще больше лоску его гладенькой, прилизанной наружности; и это, вместе с белыми, жирными, но изящно-скроенными руками, которыми он обыкновению потирал при входе в комнату, делало его чрезвычайно похожим на дамского доктора. Гарольд вспомнил об отвращении дяди к этим бросающимся в глаза рукам; но так как и у него самого руки были нежные, пухлые и с ямочками, и он тоже был не прочь от невинного удовольствия потереть их одна о другую, - он отнесся к этой мелочной подробности крайне снисходительно.

-- Поздравляю вас, м-сс Тренсом, сказал Джермин с мягкой и почтительной улыбкой, и тем более теперь, прибавил он, обращаясь к Гарольду, теперь, когда я имею удовольствие лично видеть вашего сына. Кажется, что восточный климат не был ему вреден?

-- Нет, сказал Гарольд, небрежно пожав руку Джермина и говоря резче обыкновенного: вопрос в том, будет ли мне полезен английский климат. Здесь черт знает как сыро и скверно; что касается до пищи, нельзя не пожелать, чтобы южные повара сделались ренегатами, подверглись бы преследованию и убежали в Англию.

-- Кажется здесь не мало иностранных поваров для тех, кто довольно богат, чтобы платить им, сказала м-сс Тренсом, по с ними очень неприятно иметь дело.

-- Ну, не думаю, сказал Гарольд.

-- Старые слуги наверное не ужились бы с ним.

-- Ну, до этого мне нет деда. Старые слуги должны будут поладить с моим Домиником, который научит их стряпать и вообще делать все, как следует.

-- Старые люди не легко меняют привычки и обычаи, Гарольд.

-- Так пусть не суются в дело и только смотрят, как делают молодые, сказал Гарольд, думая в эту минуту только о старой м-сс Гайкс и о Доминике. Но мать его думала нетолько о них одних.

-- О! один из тех удивительных южных слуг, которые умеют делать жизнь невыразимо приятной и легкой. Он в сущности не принадлежит ни к какой национальности. Я даже не знаю хорошенько, кто он: жид, грек, итальянец или испанец. Он говорит на четырех или на пяти языках и на всех одинаково хорошо. Оз и повар, и лакей, и дворецкий, и секретарь, и что всего дороже - он предан мне всей душой - я смело могу положиться на его привязанность. У нас в Англии таких людей нет, сколько мне известно. Я право не знаю, что бы со мной было, еслиб Доминик не захотел сюда ехать.

Они завтракали и болтали о пустяках. Обе стороны были недовольны и озабочены; Гарольд думал, на чем бы ему поймать плутоватого Джермина и как вместе с тем сохранить с ним дружеския отношения, пока не минует в нем надобность. Джермин внимательно наблюдал Гарольда и с неудовольствием подмечал в нем что-то особенно отрицательное и резкое, что могло бы сделать из него очень опасного врага. Он в эту минуту искренно желал, чтобы этот второй преемник имени Тренсомов никогда не возвращался с Востока. М-сс Тренсом не наблюдала ни за сыном, ни за адвокатом; руки её были холодны, все её существо потрясено их присутствием; она как будто видела и слышала все, что они говорили и делали с какою-то сверхъестественной чуткостью, и в то же время она видела и слышала все, что было сказано и сделано много лет тому назад, и чувствовала смутный ужас при мысли о будущем. Горькая тоска снедала эту старую женщину, которая тридцать четыре года тому назад, во всем блеске молодости и красоты, обращалась с одним из этих двух людей высокомерно и повелительно, а другого ребенком страстно прижимала к груди, - тоска сознания совершенной своей ничтожности в глазах того и другого в настоящее время.

-- Ну-с, что слышно о выборах? сказал Гарольд, когда завтрак приближался к концу. Кандидатами, говорят, явились два вига и один консерватор, - кто-по вашему возьмет верх?

Джермин располагал обильным запасом слов, сплошь и рядом вводившим его в перифразы, но любил тянуть и даже немножко заикаться, находя это полезным во многих отношениях, особенно же в деловом. Заиканье как нельзя больше шло к невозмутимо-безстрастному выражению его красивого лица, оживлявшагося только тогда, когда он улыбался женщине или когда, затрогивали затаенную свирепость его натуры. Слушая его неторопливую, спокойную речь, никому и в голову не приходило, чтобы ему было не по себе.

-- Мое мнение, отвечал он, еще колеблется, еще не установилось в настоящем случае. Округ наш, как вам известно, делится на мануфактурный город первой величины и на несколько городов меньших размеров. Мануфактурный элемент у нас широко разбросан. В настоящее время - а - кажется - а - он склоняется на сторону двух либеральных кандидатов. Но ему можно было бы противопоставить влияние земледельческих общин, хотя бы например Треби-Магна. В таком случае - а - перевес - а - остался бы на стороне консервативной. Четвертый кандидат хорошей фамилии, наряду с Дебарри - а...

Тут Джермин опять запнулся и Гарольд прервал его.

-- Этого никогда не будет. Стало-быть и толковать нечего. Если я стану баллотироваться, то неиначе, как радикалом, а едва ли в графстве, тянущем на сторону вигов, найдется много голосов в пользу радикала.

Лицо у Джермина чуть-чуть дрогнуло. Впрочем -ом не двинулся с места, попрежнему уставив глаза в баранью котлету, лежавшую перед ним на тарелке, и разсеянно поигрывая вилкой. Он не скоро собрался ответить и, прежде чем начать говорить, пристально посмотрел на Гарольда.

-- Как вы хорошо знакомы с английской политикой!

-- Еще бы, сказал нетерпеливо Гарольд. Еще бы не знать, что делается в Англии. Я всегда имел в виду современем возвратиться сюда. Я знаю положение дед в Европе также хорошо, как еслиб я прожил в Малых-Треби последние пятнадцать лет. Когда человек едет на Восток, все воображают, что он вернется чем-нибудь в роде одноглазого календера "Арабских ночей".

-- Однако есть вещи, которым тебя могли бы поучить люди, живущие безвыездно в Малых-Треби, заметила м-сс Тренсом. В Смирне твой радикализм не имел никакого значения; но ты, кажется, не подозреваешь, как здесь он может повредить и тебе самому и всей твоей семье. К тебе никто не поедет. И что за люд станет поддерживать тебя! Все равные нам по общественному положению найдут, что ты себя унизил, обезчестил.

-- Пфф! сказал Гарольд, вставая и расхаживая по комнате.

М-сс Тренсом продолжала с возрастающим негодованием в голосе:

-- Мне кажется, что всякий из нас обязан чем-нибудь своему роду и положению и не имеет права переходить от одного убеждения к другому, как ему вздумается, если только он не задумал совершенной погибели своего сословия. Это говорили все, в один голос, по поводу лорда Грея, а наша семья не хуже, если не лучше Греевской. Ты богат теперь, а еслиб остался верен знамени предков, мог бы первенствовать в графстве, мог бы отличиться и приобрести известность, особенно теперь, когда наступили такия трудные времена. Дебарри и лорд Вайверн не были бы в силах тягаться с тобою. Я право не понимаю, что ты имеешь в виду, что у тебя за. цель? Я могу только умолять тебя подумать, прежде чем решишься на какой бы ни было окончательный шаг.

меняют убеждения. Оне по большей части остаются на всю жизнь при понятиях, в которых родились и выросли. Но зато ведь и не их дело разсуждать и действовать. Оне могут думать решительно все, что хотят. Я вас покорнейше прошу предоставить мне действовать по своему усмотрению в делах чисто мужских. Во всем же остальном я буду исполнять и даже предупреждать все ваши желания. У вас будет карета и пара рысаков; у вас будет дом, отделанный на славу, и я никогда не женюсь. Нельзя ли только устроить, чтобы между нами не было вперед столкновений но вопросам, в которых я должен быть полным хозяином своих действий.

-- Вот достойный венец жизни, полной унижений и оскорблений! Не знаю, согласился ли бы кто быть матерью, еслиб можно было предвидеть, каким ничтожеством в глазах детей становится мать под старость!

Тут м-сс Тренсом вышла из комнаты самым кратким путем - через стеклянную дверь на террасу. Джермин тоже встал и положил руки на спинку стула. Он казался совершенно спокойным: ему не впервые доводилось видеть м-сс Тренсом сердитою; но теперь впервые он подумал, что взрыв её негодования может быть ему полезен. Она, бедняжка, очень хорошо понимала, что поступила неразумно, что сделала Гарольду неприятность без всякой пользы для себя. Но половина женских огорчений происходит оттого, что женщины не умеют сдержать речи, которую часто сами сознают безполезною, лишнею. Гарольд продолжал ходить по комнате. Потом сказал Джермину:

-- Вы курите?

-- Нет, собственно из угождения дамам. М-сс Джермин не любит табаку.

он громко, и потому пойдемте в библиотеку. Отец не выходит раньше полудня, кажется.

-- Садитесь, садитесь! сказал Гарольд, когда они вошли в красивую, просторную библиотеку. Но сам он остановился над картой графства, которую вытащил из груды свертков, занимавших целое отделение в книжных шкафах. - Во-первых, любезный мой Джермин, так как вам теперь известны мои намерения, - скажите откровенно, согласны ли вы быть моим агентом на выборах? Времени тратить нечего, и я не желаю упускать случая, которого потом пришлось бы ждать семь лет. Разумеется, продолжал он, глядя прямо в лицо Джермину, если вы не против моих политических возрений? Леброн взялся быть агентом Дебарри.

-- О... э... у всякого конечно есть свои политическия воззрения, но к чему человеку известной профессии - э - человеку образованному высказывать их в маленьком провинциальном городке? У нас вовсе не способны понимать вопросов общественных. Дух партий здесь совсем спал до волнений по-поводу билля о правах католиков. Я, правда, поддерживал наших землевладельцев в протесте против билля о реформе, но причин своих не выставлял. Слабые стороны этого билля так - э - очевидны, что едва ли мы с вами разойдемся в главных основаниях. Дело в том, что когда я узнал о вашем возвращении, я остался в резерве, хотя друзья сэра Джемса Клемента, министерского кандидата, очень просили меня...

-- Стало-быть вы будете за меня, - решено и покончено? сказал Гарольд.

-- Конечно, сказал Джермин, в душе недовольный поспешным перерывом Гарольда.

-- Я только-что хотел заметить, что у сэра Джемса Клемента шансы не так хороши, как у м-ра Гарстина. Ведь либерал либералу рознь - тут Джермин улыбнулся: - сэр Джемс Клемент, бедный баронет, расчитывает на жалованье и не может быть либералом в широком смысле - двигающим массы.

Жаль, что он такой болтун, думал Гарольд; он надоел мне. - Надо нам потолковать о том, как повести дело. Я зайду к вам в контору после часа, если так для вас удобно?

-- Я к вашим услугам.

-- Приготовьте все бумаги и необходимые справки. Надобно устроить обед для фермеров. Я сейчас иду на одну из ферм. Кстати, скверно, что у нас три фермы пустые - отчего бы это могло быть?

через множество тяжких испытаний. Болезненность м-ра Тренсома, привычки м-ра Дурфи - э...

-- Ну-да, да.

-- Это женщина, которую я глубоко уважаю; она давно уже не знала никакого утешения в жизни, кроме сознания своего деятельного и необходимого участия в делах. Она была всегда против перемен; она слышать не хочет о новых фермерах; она любит старинных фермеров, которые сами доят коров и отдают дочерей в услужение: все это лишает возможности вводить какие бы то ни было улучшения или нововведения. Я вполне сознаю, что деда идут далеко не так, как бы им следовало идти. Я вполне сочувствую рациональному хозяйству, и собственная моя ферма доведена до высокой степени совершенства, как вы увидите. Но м-сс Тренсом особа крайне настойчивая, и я прошу вас сделать перемены, на которых вы имеете полное право настаивать, - как можно менее тягостными для её самолюбия.

-- Не безпокойтесь. Уж я съумею устроить все, как следует, сказал Гарольд, сильно обидясь.

-- Вы извините, надеюсь, может быть излишнюю свободу мыслей и выражений в человеке моих лет, так долго и так тесно связанном с интересами вашего семейства - э - я никогда не ограничивал своих отношений только одной деловой сферой - и - э....

я не намерен выходить с тобой из сўеры деловой ни на шаг, подумал Гарольд. Но по мере того как Джермин начинал ему надоедать все больше и больше, - он всесильнее и сильнее чувствовал необходимость сдерживаться. Он глубоко презирал людей, разстроивающих минутными увлечениями собственные свои виды.

-- Понимаю, понимаю, сказал он вслух. Вам на долю выпало больше неприятностей, чем обыкновенно выпадает на долю домашним адвокатам. Но все придет в надлежащий порядок постепенно. Теперь мы займемся исключительно собиранием голосов. Я заключил условие с одним человечком в Лондоне, знающим дело как свои пять пальцев, - он ходатай по разным делам, он посадил в парламент несчетное множество людей. Я хочу назначить ему свидание в Дуффильде, - когда, вы думаете?

Разговор обошелся без всяких зацепок и кончился крайне миролюбиво. Часа через два Гарольд выехал из дому верхом и встретил дядю с ружьем на плече, с двумя понтерами, черным и пестрым, в бархатной куртке и в охотничьих сапогах. Первым вопросом Лингона было:

-- Ну, как ты устроился с Джермином?

дальше будет.

-- Советую перестрелять дичь его ружьем, а потом отдуть вора прикладом. Таким образом ты соединишь мудрость со справедливостью и удовольствием. Только знаешь, Гарольд, я вот что хотел сказать тебе: напрасно ты называешь себя радикалом. Я-было согласился с тобою вчера вечером, но это совсем не подходящее дело, - много надо латыни, чтобы проглотить его и не подавиться. Я знаю, что мне проходу не дадут на сессиях, и право не могу придумать, что я им буду отвечать.

-- Пустяки, дядя; я помню, как вы отлично разглагольствовали: вы ведь за словом в карман не станете лазить. Надо только подумать об этом побольше по вечерам.

-- Но послушай, брат, ведь ты не станешь же нападать на церковь и на учреждения края - не станешь забираться в самую суть? - ты так только с краешка, а?

-- Нет, на церковь нападать не буду, но затрону слегка доходные статьи епископа, чтобы увеличить доходы бедного духовенства.

конституцию - будешь твердым оплотом престолу и королю, да благословит его Господь! и будешь пить обычные тосты, а?

-- Разумеется, разумеется. Я радикал только для искоренения злоупотреблений.

-- Вот все, что мне было нужно, брат! крикнул викарий, хлопнув Гарольда но плечу. - Злоупотребление - самое настоящее слово; и если кто вздумает обижаться, тот докажет только, что на воре шапка горит.

-- Я только выброшу сгнившия сваи, сказал Гарольд, внутренно потешаясь над стариком, и заменю их новыми дубами, вот и все.

-- Славно сказано! Ей, ей, быть тебе оратором. Но послушай, Гарольд, надеюсь, что ты несовсем перезабыл латынь. Молодой Дебарри собаку съел на латыни. Какие угодно подставь ему ходули - не споткнется. Он из новых консерваторов. Старый сэр Максим его вовсе не понимает.

-- Господи! Как ты славно знаешь дело, братец! Все-таки не вредит задолбить несколько сентенций - Quod turpe bonis decebafc Crispinnm - и еще что-нибудь в этом роде, только для того, чтобы доказать Дебарри, что знаешь, да пренебрегаешь. Ты куда-нибудь едешь?

-- Да; у меня есть свидание в Треби. Прощайте.

Умная голова, подумал викарий, когда Гарольд уехал. Свыкнется с нашими обычаями, подастся крошечку и будет Лшигон хоть куда. Однако надобно сходить проведать Арабеллу. Как-то она приняла его радикализм. Нельзя сказать, чтобы это было особенно приятно, но духовному лицу надлежит блюсти мир в семье. Ах, да черт побери! - ведь не обязан же я любить торизм больше собственной своей плоти и крови, больше земли, которую я исходил вдоль и поперег с ружьем. Ведь не язычник же я, не Брут какой-нибудь! Как будто отечество не может быть спасено без того, чтобы мне ссориться с сыном родной сестры!...