| Автор: | Элиот Д., год: 1866 |
| Категория: | Роман |
Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Феликс Гольт, радикал. Глава III. (старая орфография)
ГЛАВА III.
Треби Магна, возведенная биллем о реформе в почетное звание избирательного пункта, в начале этого столетия была типичным, старинным ярмарочным городом, лежавшим в блаженной дремоте посреди зеленых пастбищ, на берегу извилистой речки, поросшей тростником. На главной улице её стояло много красивых каменных домов с высокими окнами и с садами, обнесенными стеною; конец улицы раскидывался площадью, на которой виднелся приветливый не оштукатуренный фасад достославной гостинницы "Маркиз Гренби", где фермеры останавливались нетолько по праздничным и ярмарочным дням, но и в те исключительные воскресенья, когда они езжали в церковь. И церковь - одно из тих прекрасных стариных английских зданий, на которые стоит хоть нарочно заехать и поглядеть, - стояла посреди большого кладбища, обнесенного строем величественных тисов, и поднималась изящной колокольней высоко над красными и пурпуровыми крышами города. Она не была велика настолько, чтобы вмещать всех прихожан прихода, разбросанного по отдаленным деревням; но прихожане были так благоразумны, что и не претендовали входить в нее все разом и никогда не жаловались на то, что большая боковая капелла была отведена под могилы семейства Дебарри и заперта красивой чугунной решеткой. Когда черные бенедиктинцы перестали молиться и петь в этой церкви, когда в ней не было ни Пресвятой Богородицы ни св. Георгия, Дебарри, как самые крупные землевладельцы, заняли места святых. Задолго перед этим временем был действительно некто сэр Максим Дебарри, построивший старинный укрепленный замок, теперь стоявший в развалинах посреди зеленых пастбищ. Полуразрушенные стены его составляли теперь отличный загон для свиней Веса и Коо были не единственными представителями богатого купечества в городе, не говоря уже о тузах, удалившихся от дел; ни в каком другом провинциальном городе размеров Треби не было такой значительной пропорции семей, владеющих прекрасными фарфорами без ручек, наследственными бокалами и большими серебряными ложками с гинеей королевы Анны посредине. Все они, разумеется, часто пили чай и ужинали вместе, так как в Треби богатые купцы и ремесленники были в связи по делам, если не по крови, с окрестными фермерами, с которыми вследствие этого они часто обменивались приглашениями. Они играли в вист, ели и пили всласть, восхваляли Питта и войну, поддерживающую цену и религиозное рвение, и очень остроумно подтрунивали друг над другом, с таким же тайным удовольствием намекая на свои коммерческия способности, как иногда краснеющия девушки намекают на свои тайные страстишки. Ректор был всегда из семейства Дебарри и пользовался большим уважением в провинциальной среде, хотя держал себя с некоторым достоинством: чаепитие духовного лица с горожанами подействовало бы чрезвычайно опасно наприхожан.
Так жили в старину в Треби-Магна, разводя стада, варя пиво, набивая тюки шерстью и навьючивая возы сырами, пока не стряслись над нею события, усложнившия её отношения с остальным миром и постепенно пробудившия в ней высшее сознание, нераздельное с высшими страданиями. Сперва канал, потом разработка каменного угля в Спрокстоне, в двух милях от города, и наконец открытие соленого ключа, возбудившого в предприимчивых умах мысль о возможности превратить Треби-Магна в модные воды. Такая смелая мысль была изобретена не природным требианцем, но молодым адвокатом, приехавшим издалека и по всей вероятности чьим-нибудь незаконнорожденным сыном. Идея хотя и обещала увеличить богатства города, но не встретила сочувствия; дам испугала перспектива калек в ручных колясочках, доктор предвидел наплыв шарлатанов, а мелочные торговцы сошлись с ним в предположении, что новые затеи послужат на выгоду новых людей. Даже самые безответные высказывали, что Треби процветала без вод, и что Бог весть, будет ли она процветать с водами. Слух же о том, что источник предполагается назвать Вифездой-Спа, угрожал придать всему делу богохульный оттенок. Даже сэр Максим Дебарри, которому предстояли неслыханные барыши с тысячей, необходимых для постройки курзала, смотрел на это предприятие, как на нечто через-чур новое, и долго не решался. Но увлекательное красноречие молодого адвоката, Матью Джермина, вместе с открытием каменоломни, восторжествовало наконец; построили красивое здание, напечатали отличный путеводитель и описательные карты с виньетками, и Треби-Магна ознакомилась с некоторыми фактами собственной своей истории, пребывавшими до тех пор во мраке неизвестности.
не долюбливавшие Джермина, - несостоятельностью самого плана. К последней партии примкнул и сэр Максим, который никак не мог простить сладкоречие атторнея. Джермин был виноват нетолько в постройке безполезного отеля, но и в том, что он, сэр Максим, очень скупой на деньги, отдал здание с окрестной землей по берегу в продолжительную аренду, думая, что его превратят в какое-нибудь благотворительное заведение, и вместо того с глубоким душевным прискорбием увидел, как его превратили в тесемочную мануфактуру - горькое испытание для всякого джентльмена и особенно для представителя одной из древнейших английских фамилий.
жизнь, вызванную разработкой копей и мануфактурной деятельностью, жизнь, стоявшую в более непосредственной связи с интересами всей нации, чем с местными интересами и местным строем жизни; таким образом и требиянское диссентеретво постепенно изменяло характер. Первоначально оно было очень мирных, добродушных свойств, и проявлялось в архитектурном отношении в маленькой почтенной капелле с темными лавками, построенной первоначально пресвитерианами. В этой капелле сходилась маленькая община индепендентов, также не отличавшихся религиозным усердием, как и соседи их, также без всякого зазрения совести дремавших на церковных лавках и весьма неакуратно посещавших еженедельные религиозные митинги. Но когда каменоломни и угольные копи составили новое селение, грозившее раскинуться до самого города, когда нахлынули тесемочники с своими надзирателями, читающими газеты, и индепендентская церковь стала наполняться мужчинами и женщинами, для которых религиозные истины были единственным условием примирения с трудной, бедной жизнью, которых в тяжелой доле их поддерживало только сознание связи между незримым верховным законом мира и собственной их ничтожной участью в нем. В Треби завелись диссентеры, на которых обычные прихожане не могли смотреть, как на старых соседей, видевших в посещении церкви неизбежное и незавидное наследие купно с собственным домом и садом, с кожевенным заводом или бакалейной лавочкой. Диссентеры с своей стороны без всякого злого умысла говорили о высокородном ректоре, как вожатый слепого говорит о слепце. И диссентерство было не единственной переменой, внесенной временем; цены упали, такса бедных повысилась, рента оказалась но довольно эластичной, и жирные фермеры повесили носы; они начали разсуждать о причинах, наследывать таинственное, необъяснимое исчезновение однофунтовых билетов. Таким образом, когда политическая агитация ринулась широким потоком через весь край, Треби-Магна была готова отозваться на нее. Билль об эмансипации католиков открыл всем глаза и дал почувствовать, как они были несправедливы в отношении друг друга и всего человечества вообще. Виноторговец Тильо узнал, что бакалейщик Нутвуд был одним из диссентеров, деистов, социниан, папистов и радикалов, затевавших лигу против конституции. Старый лондонский негоциант в отставке, слывший за весьма сведущого политика, говорил, что мыслящим людям нельзя не пожелать, чтобы Георг III ожил в первоначальной своей энергии, и даже фермеры сделались менее материалистами в своих воззрениях и стали многое объяснять влиянием дьявола и ирландских католиков. Ректор, достопочтенный Август Дебарри, к самом деле изящный образец старомодного аристократического духовенства, отличался коротенькими проповедями, отлично знал дела и избегал всяких столкновений с диссентерами; но тут он начал чувствовать, что этот люд - язва прихода, что его брат сэр Максим должен смотреть в оба, чтобы не дать им понастроить много церквей, и что недурно было бы, еслибы закон дал ему власть пресечь политическия проповеди индепендентов, которые на свой лад такие же зловредные источники опьянения, как и портерные. Диссентеры, с своей стороны, не хотели жертвовать делом правды и свободы податливой мягкости языка, но вместе с тем защищались от обвинения в религиозном индифферентизме и торжественно отрицали возможность спасения католиков, хотя в то же время не отчаявались насчет протестантов, состоявших в ведении пухлого и светского прелата. Таким образом Треби-Магна, пережившая спокойно великия потрясения французской революции и Наполеоновых войн, не затронутая нравами человека и не видевшая в Коббетовом "Weekly Register" {Коббет, известный английский публицист 1766--1835, основатель еженедельной газеты Weekly Register принадлежал к крайним радикалам.} ничего кроме странных воззрений на картофель, - начала познавать высшия томления и страдания пробуждающагося политического сознания; окончательному её пробуждению много способствовала недавняя агитация по поводу билля о реформе. Тори, виги и радикалы быть может не стали яснее в взаимных определениях друг друга; но имена их приобрели такую рельефную печать чести или безчестия, что определения только пожалуй ослабили бы впечатление. Треби вовсе не признавала легкого и удобного способа судить об убеждениях человека на основании личных его свойств, так что сплошь и рядом реформисты в этом благословенном граде не были ни пламенными патриотами, ни страстными поклонниками правды; один из них, в самом разгаре агитации, был изобличен в употреблении неверных весов - факт, на который многие тори указывали с отвращением, как на очевидное доказательство того, что требования изменений представительной системы суть не что иное, как недобросовестная стачка. С другой стороны, тори далеко не были все тиранами, готовыми подавить рабочие классы рабством; надзиратель на тесемочной фабрике, красноречиво отстаивавший необходимость распространения подачи голосов, был несравненно деспотичнее добродушного Веса, политическия убеждения которого сводились к тому, что не след давать голоса людям без кола и двора. Были там и такие тори, которые полагали большую часть досугов на изобличение лицемеров, радикалов, диссентеров и вообще атеизма, но их пылающия лица, страшные проклятия и откровенные заявления желания занять у вас хоть малую-толику - уж конечно не рекомендовали их столпами, способными поддержать и спасти отечество.
тяжестью собственного своего тела. В Треби, как и везде, много толковали о необходимости сомкнуться теснее пред предстоящими выборами; но было там множество людей колебавшихся, людей практических и податливых, которые находили нелепым продолжать стоять за какое-нибудь убеждение, когда им представят уважительную причину против него; были там еще и такие люди, которые находили более удобным придерживаться обеих сторон и не были даже уверены в том, хватит ли у них духа в случае надобности решительно подать голос в чью-нибудь пользу. Им казалось даже гнусным стоять именно за одного джентльмена, а не за другого.
Эти социальные перемены в приходе Треби - одна из капель в море общественной деятельности. Частная жизнь небольших кружков неизбежно обусловливается широкой общественной жизнью, с тех пор как первобытной коровнице нужно было присоединиться к странствованиям клана, потому что её корова паслась на общем поле. Даже в теплице, где прелестная камелия томится по душистому ананасу, где никому из них нет дела до того, идет ли за стенами оранжереи дождь, или дует холодный ветер, - есть подземный аппарат из трубок с горячей водой, остывающей от небрежности садовника или от недостатка угли. А жизни, о которых мы теперь толкуем, не тепличной породы; оне выросли на простой сырой земле, выносили все случайности погоды. Что же касается до погоды 1835 года, то какой-то пророк того времени предсказал, что электрическое состояние облаков политической атмосферы произведет необычайные безпорядки в органической жизни, и он нашел бы подтверждение своему замечательному предсказанию во взаимном влиянии различных участей, которым предстоит слиться в течении нашего рассказа. Еслибы разнородные политическия условия Треби-Мата не были приведены в брожение биллем о реформе, Гарольд Тренсом не явился бы кандидатом от Ломшайра, Треби не была бы избирательным пунктом, Матью Джермин не стал бы искать дружбы диссентерского проповедника и его паствы, и почтенный город не наводнили бы прокламации более или менее льстивые и с оглядкой, - условия, в подобных случаях совершенно необходимые, чтобы не попасть в просак и сделать дело.
поставить участь этих двух людей как можно дальше одну от другой. Феликс был наследником ни более ни менее как площадного лекаря; мать его жила в одном из закоулков Треби-Магна, и чистая комната её украшалась несколькими рамками, в которых под стеклами виднелись свидетельства о высоких достоинствах слабительных лепешек Гольта. Трудно было бы придумать что-нибудь менее сходное с долей Гарольда Тренсома - доли этого сына площадного лекаря, за исключением чисто внешних фактов; например того, что он тоже называл себя радикалом, что он был единственным сыном матери, и что он недавно возвратился домой с идеями и намерениями весьма не по сердцу матери.
Но м-сс Гольт не любила скрывать своих тревог и забот, как м-сс Тренсом, и не была лишена отрады изливать свою душу перед снисходительным другом. 2-го сентября, когда Гарольд Тренсом в первой раз беседовал с Джермином, и когда адвокат возвратился домой с новыми планами насчет собирания голосов, м-сс Гольт надела чепец в девять часов утра и отправилась к достопочтенному Руфусу Лайону, священнику индепендентской капеллы, называемой в просторечии "Мальтусовым Подворьем".