Феликс Гольт, радикал.
Глава XII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Феликс Гольт, радикал. Глава XII. (старая орфография)

ГЛАВА XII.

Вечер, составивший эпоху в умственной жизни Спрокстонских углекопов, разыгрался драмой и для Дебарри, ненавистников велеречивого Джонсона. Несколько обстоятельств, случившихся в Треби Минор, возбудили волнение, распространившееся от столовой до конюшен; но никто не испытал такого душевного смятения, как м. Скальз. Мы видели, как в шесть часов почтенный буфетчик восторжествовал тонкой и оригинальной выходкой над противником своим Христианом. Часа через два после этого он был перепуган, огорчен и окончательно упал духом; он был на чеку унизительного признания; щеки его посинели; волосы торчали в разные стороны вследствие недостаточной остороншости пальцев; а изящные бакенбарды, слишком крепко примазанные, для того чтобы растрепаться, казались только печальным воспоминанием минувшого счастья и блеска. Горе постигло его следующим образом. После обедни в это самое воскресенье, Филипп Дебарри предоставил остальному семейству в заключение ушел домой, оставив пачку деловых бумаг и банковых билетов на письменном столе дяди. Возвратясь домой, он тотчас же заметил свою оплошность и отправил Христиана с запиской, прося дядю запечатать бумаги и вручить их посланному. Это поручение весьма не понравилось посланцу. Дело в том, что м. Христиан, отличавшийся способностью падать на все четыре лапы в самых критических падениях, не был изъят от физических страданий, - обстоятельство, с которым, как известно, нет способа справиться иначе, как совершенно покориться ему или взвалить его на плечи другим. Он делал все, что мог: он принимал дозы опиума, когда у него были припадки нервной боли, и утешался мыслью, что если страдания сделаются невыносимы, то значительное увеличение дозы может положить им конец разом. Он не был ни Катоном, ни Гамлетом, хотя и заучивал их монологи в школе, но вероятно увеличил бы дозу в случае надобности, не припомнив этих художественных произведений. Почти равномерно с болью он не терпел, чтобы кто-нибудь знал о его страданиях: слабое здоровье уменьшает личное достоинство человека, и он ни в каком случае не желал быть предметом того сострадания, которым он сам казнил несчастных, постоянно строивших кислые рожи или "изнемогавших".

в заднем кармане сюртука, он почувствовал себя значительно хуже, и принял еще дозу. Зная, что наружность его не должна быть особенно привлекательна, ему не хотелось идти домой по большой дороге. Люди ходили часто гулять к парк по воскресеньям, и он желал избегнуть всяких встреч. Он хотел сделать крюк, войдти в дом потихоньку и, передав пакет м. Дебарри, запереться в своей комнате. Но когда он добрался до скамейки под тенистыми смоковницами, он почувствовал себя так дурно, чти не мог удержаться от искушения прилечь и отдохнуть немножко. Он посмотрел на часы: было только пять; он исполнил поручение довольно быстро, а м. Дебарри не было надобности особенно торопиться. Но меньше чем в десять минут он крепко заснул. Некоторые условия его организма были причиной того, что опиум на этот раз подействовал на него сильнее.

нимфы. И случилось, что эта парочка набрела на спящого Христиана - зрелище, с первой минуты доставившее Свальзу смутное удовольствие, как случай выкинуть какую-нибудь тонкую штуку. Сыграть шутку, выставить кого-нибудь в дураках - считалось наиболее утонченной формой остроумия в низших сферах Майора, и заменяло для них театральное представление: то, чего фарсу недоставало по части костюмов и декораций, восполнялось в действительности за тронутым за живое негодованием жертвы, возбуждавшим всегда дружный хохот. А вот ненавистная выскочка Христиан попадается как нарочно; голова скатилась на плечо, и одна из фалд сюртука тяжело повисла за спинкой деревянной скамейки. На эту-то фалду и обратилось гениальное остроумие Скальза. Приподняв палец, чтобы предупредить мисс Черри, и шепнув ей: тише - посмотрите - я сейчас выкину штуку, - он вынул из кармана нож, подкрался к Христиану и отрезала, отвисшую фалду. Скальз ничего не знал о поручении в ректорство и, заметив что-то в кармане, почел это нечто за большой портсигар. Тем лучше - раздумывать было некогда. Он отбросил фалду как можно дальше и заметил, что она упала между вязами, тянувшимися вдоль аллеи, по которой они шли. Потом, подмигнув мисс Черри, он убежал с нею в более людную часть парка, не позволяя себе расхохотаться, пока не миновала опасность разбудить спящого. А тут мысль о грациозном, сановитом м. Христиане, вечно подтрунивавшем над чопорностью Скальза, о Христиане, идущем домой с одною только фалдой, доставила такое удовольствие буфетчику, что прекрасная Черри даже возревновала его к предмету шутки. Однако она нашла необходимым признать, что шутка была весьма удачной, хихикнула в знак сочувствия и стала просить ввести ее в секреть. Скальз объяснил ей, что Христиану захочется пробраться незалеченным, но что следует помешать ему в этом; и просил ее вообразить фигуру, какую он будет строить, когда его станут спрашивать: эй, Христиан! где же у вас фалда? Этот вопрос войдет в пословицу в Маноре, где шутки обходятся без всякой соли; и петуший гребешок Христиана будет срезан так ловко, что ему долго не придется вырости. Тут выйдет на сцену Скальз и со смехом разскажет свое драматично-остроумное участие в этой проделке.

Когда Христиан проснулся, он с недоумением увидел, что уже наступили сумерки. Он вскочил на ноги, заметил, что ему чего-то недоставало, осмотрелся и скоро убедился, чего именно недоставало. Он не сомневался в том, что его обокрали, и тотчас же сообразил, какие из этого могут выйдти неприятные последствия. Что бы он ни придумал, для того чтобы объяснить это несчастное приключение м. Филиппу Дебарри, - тот все-таки не преминет заподозрить своего до сих пор безупречного комиссионера в чем-нибудь весьма непохвальном. И хотя Христиану настоящее положение не казалось особенно блестящим, он не видел пока впереди ничего лучшого. Человек под пятьдесят лет, не устроивший себе прочного положения, почти наверное не устроит его никогда. Люди к этой норе почти всегда приходят к убеждению в том, что на этом свете истинное достоинство сплошь и рядом остается непризнанным. Он был так твердо уверен в том, что его ограбили, что не нашел нужным искать пропажи в потьмах. Он знал, что вероятно в бумажнике м. Дебарри были очень важные и ценные бумаги, и что вина его усилится, если он будет откладывать сообщение несчастного факта. Он поспешил домой, благодаря наступившей темноте, избегнув унижения, на которое расчитывал буфетчик. Да и самому Скальзу шутка стала казаться менее забавной, чем он предполагал. Особенно когда он заметил, что непоявление Христиана к обеду встревожило Дебарри, и услышал, что в ректорство был отправлен курьер с каким-то очень важным поручением. - Вероятно его задержал дядя, сказал м. Филипп; но все-таки это странно. Еслиб он прежде не был так исправен, и еслиб я не был уверен в том, что он не пьет, я подумал бы Бог знает что... Дело приняло не такой оборот, какого ожидал Скальз. Когда со стола было убрано, и главные обязанности буфетчика окончились, - все узнали, что Христиан возвратился без фалды, страшно перетревоженный, что он немедленно пожелал переговорить наедине с м. Дебарри и что его уже ввели в столовую, где еще сидели мужчины. Скальз пришел в смятение; в отвислом кармане была стало-быть какая-нибудь собственность м. Дебарри. Он взял фонарь, приказал груму проводить его с другим фонарем, и с величайшей поспешностью добрался до рокового места в парке. Поискав под вязами - он был уверен в том, что фалда полетела именно туда, - он нашел карман, но уже пустым, и несмотря на дальнейшие поиски, не нашел содержания его, хотя сперва утешил-было себя тем, что оно выпало во время полета и лежит где-нибудь неподалеку. Он возвратился домой с самым неприятным ощущением в желудке - главном центре ощущений буфетчика. На пороге ему попалась мисс Черри, бледная и встревоженная, и шепнула, что если он не скажет всей правды, то она скажет; что послали за полицией, что в бумажнике г. Дебарри была бездна банковых билетов и писем и разных дедовых бумаг; что послали и за ректором, и сейчас полиция придет и их повесят. Мыслительные способности Скальза не могли придумать никакого благовидного исхода. Он поддался внушениям дамы сердца и преклонил колена, с фалдой в руках, в удостоверение того, что он хотел только подшутить, - и сознался во всем. Разсказ его немножко успокоил Христиана, но не успокоил м. Дебарри, которого больше тревожила потеря писем, чем банковых билетов. Он не мог без ужаса представить себе эти письма в чужих руках. Оставалось только поставить на ноги полицию и снова тщательно обыскать место, на которое указал Скальз. Вторичный обыск был также неудачен, как и первый, и немногим в Маноре довелось спокойно поспать в эту ночь.