Феликс Гольт, радикал.
Глава XX.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Феликс Гольт, радикал. Глава XX. (старая орфография)

ГЛАВА XX.

Обеды в торговые дни у "Маркиза" пользовались громкой славой в Треби и его окрестностях. Участники в этом трех и шести-пенсовом пиршестве любили намекать на него, как намекают люди на что-нибудь, что доказывает, что они вращаются в хорошем обществе и за панибрата с высокопоставленными лицами. Гости были нетолько сельские жители, приезжавшие на рынок, но многие из городских тузов, всегда убеждавших жен своих, что успех дел требует такой еженедельной жертвы домашняго удовольствия. Беднейшие фермеры, обедавшие у "Семи Звезд", где не было рыбы, выносили лишение скромно или с горечью, судя по темпераменту, и хотя Маркиз был заведомо притоном ториев, никак нельзя было бы требовать, чтобы обычные его посетители, привыкшие к хорошему столу и к порядочной компании, отказались от того и от другого только потому, что они внезапно перешли на сторону радикала. Таким образом новое политическое подразделение не сократило почтенной длины стола Маркиза, и многочисленный градации сановитости - от пивовара Веса до богатого мясника из Лик-Маутона, который всегда скромно садился на самый дальний конец, хотя никогда не был вознаграждаем за смирение приглашением сесть повыше, - не были сокращены никакими перерывами. В этот день, кроме обычного длинного стола для постоянных посетителей, был накрыт еще отдельный стол на всякий случай, и за этим-то столом уселся Христиан с несколькими молодыми фермерами.Обед был вкусный и обильный, а присутствие меньшинства, готовившагося подать голос за Тренсома, послужило почвой для шуток, доставлявших не мало удовольствия всей компании. Старого почтенного знакомого, заявившого себя радикалом совершенно против воли, подняли на смех с таким единодушием, как-будто бы жена его два раза к ряду родила двойней, Требианские тории были слишком добродушны, чтобы сериозно возставать против таких добрых старых друзей и не делать различия между ними и радикалами, диссентерами или деистами, с которыми они никогда не сиживали за одним столом и которых они видели только в своем воображении. Но разговор, разумеется, не вязался, пока не покончилось самое сериозное дело обеда: ни вино, ни табак не превратили простого удовольствия в блаженство.

В числе частых, хотя непостоянных гостей, которых все рады были видеть, был Нолан, бывший лондонский чулочник, старик лет семидесяти, квадратный, узкий лоб которого, торчащие седые волосы, густые брови, пронзительные темные глаза и замечательный изгиб носа придавали красивое изящество его лицу посреди сельских простонародных лиц. Он женился на мисс Пендраль очень рано, когда был еще бедным молодым лондонцем, и замужество это привело её семью в совершенное отчаяние; но пятнадцать лет спустя, он имел возможность ввести жену свою в прежний круг её родных и друзей, и был ими признан зятем с удовольствием. Он оставил дела с весьма почтенной цифрой тысяч в кармане и слыл мастером рассказывать анекоты и вообще вести беседу, никто не думал доискиваться происхождения Нолана, на основании его длинного, горбатого носа или имени его - Барух. Еврейския имена были в ходу в лучших саксонских семьях; в городах и по дорогам этого округа подозревали в восточном происхождении только тех людей, которые ходили с разнощичьими кузовами или с ларчиками с драгоценностями. Конечно, что бы ни открыли генеологическия исследования, почтеный Барух Нолан был так чужд всех отличительных примет религиозного убеждения - он ходил в церковь так неправильно и так часто спал за проповедями - что не было никакого основания не причислять его к почтенным членам требианской церкви. Его вообще считали почтенным, благообразным стариком, а его худобу и поджарость приписывали жизни в столице, где недостаток простора имеет такое же влияние на людей, как на часто посаженные деревья. Нолан всегда спрашивали, пинту портеру, который обладал способностью будить в нем воспоминания о королевской семье и о различных министрах, сменявшихся в течение постепенных видоизменений его благосостояния. Его всегда слушали с большим интересом; человек, родившийся в год восшествия на престол доброго, старого короля Джорджа - лично знакомый с босой ногой принца-регента и намекавший на какие-то тайные и весьма важные побуждения думать, что принцессе Шарлотте не следовало умирать, - располагал огромным запасом сведений и данных, точно также подходивших под уровень его аудитории, как рассказы Марко Поло по возвращении из странствований по Азии.

-- Любезнейший мой, сказал он Весу, скрестив колени и разостлав но ним шелковый носовой платок, - возвратился или не возвратился Тренсом - это дело северного Ломшайра, но королевству от этого ни холодно ни жарко. Я нисколько не хочу сбивать с толку молодеж, - но я только уверен в том, что эта сторонка уже отжила лучшие свои дни - право отжила..

-- Очень жаль слышать такия вещи от такого опытного человека, как вы, м. Нолан, сказал пивовар, толстяк с веселым, сияющим лицом. - Я сам бился, как рыба об лед, чтобы мальчишкам моим было повольготнее жить на свете, чем мне было сначала. По-моему нет лучше удовольстия, как понастроить да понасадить, да превратить денежки в десятины земли, которую вы знали с детства. Скверно право, что радикалы так повернуди дело, что теперь ни на что нельзя расчитывать. И для себя самого скверно, да и для соседства тоже. Но может статься дело еще как-нибудь обойдется: если нельзя теперь положиться на правительство, будем надеяться на Привидение и здравый смысл страны; на земле не без правды - я всегда это говорил - не без правды. И правда всегда всплывет вверх. Над церковью и над королем и над всяким из нас никто как Бог, и Он не попустит.

-- Нет, любезнейший мой, нет - ошибаетесь, сказал Нолан, - ничего путного не дождетесь больше. Когда Пиль и герцог рехнулись на католиках в 29, я тотчас же сказал: кончено! пиши пропало. После этого доверие к министрам пошло прахом. Они правдывались тем, что это было сделано, чтобы предупредить революцию; но я говорю, что они сделали это только для того, чтобы сохранить за собою места. Они оба до-смерти дорожили местами - уж я знаю это. - Тут Нолан переменил положение ног и кашлянул, глубоко убежденный в том, что сделал чрезвычайно меткое замечание. Затем он продолжал: Нам недостает короля с твердой волей. Будь у нас такой пароль, мы бы не слыхали того, что сегодня слышали; реформа никогда не дошла бы до такого положения. Когда при добром, старом короле Джордже Третьем министры заводили речь о католической эмансипации, он их подчивал затрещинами. Ей-Богу, господа! заключил Нолан, покачиваясь от глубокого взрыва смеха.

-- Ну вот это уж, можно сказать, по-королевски! сказал Краудер, внимательно слушавший Нолана.

-- Одно невежество. И как это они сносили? сказал Тимофей Розе, "фермер джентльмен", из Лик-Малтона, одаренный от природы крайней робостью, в ограждение от через-чур независимых стремлений, которые могло бы вселить в него его исключительное положение. Его широкия свиные скулы, кругленькие мигающие глаза и большие пальцы, обыкновенно вращавшиеся один около другого, выражали сосредоточенное усилие не смущаться и говорить со всеми смело.

-- Сносили! Да они были обязаны сносить, сказал запальчиво молодой Джойс, фермер высокой учености. - Разве вы никогда не слыхивали о королевских правах и преимуществах?

-- Я больше ничего не говорю, сказал Розе, ретируясь. Я ничего не имею против этого - решительно ничего.

-- Да вы ничего, а радикалы другое поют, сказал молодой Джойс, тряхнув головой. - Они вот хотят подрезать под самый корень все права и преимущества. Они хотят, чтобы управляли депутаты от торговых союзов, которые будут предписывать всем нам законы и перечить во всем верховной власти.

-- Да, хороши эти депутаты, нечего сказать, сказал Вес с отвращением. Мне довелось раз слышать, как двое из них разглагольствовали. Уж этаких молодцов я низачто не взял бы к себе в пивоварню, да и вообще они ни к черту не годятся. Я нагляделся-таки на них. Уж как примутся они говорить свое, так вы их ничем не переубедите. "Все скверно", говорят они. И это их конек. Но хотят ли они исправить что-нибудь? Не хотят, и не думают даже. Они, правда, говорят: "мы желаем всем людям добра". Но это вздор: как им желать добра, когда они не знают, что такое добро, когда они добра отродясь и в глаза не видывали?

-- Да, да, сказал молодой Джойс с сочувствием. - Всех бы этих депутатов записать в народное ополчение, да и баста. Вот бы они тогда увидели, в чем заключается сила старой Англии. Скажите на милость, есть ли какая-нибудь возможность доверять торговому сословию, когда оно производит таких ветропрахов?

-- Нет, любезнейший, сказал Нолан, которого очень часто возмущала неудовлетворительность провинциальной культуры. - Торговля в настоящем её значении очень полезна для человеческого организма. Я бы показал вам, как в мое время ткачи за семьдесят лет сохраняли все свои способности острыми, как перочинный ножик, и работали без очков. Осуждать надо только новую систему торговли; а в стране никогда не может быть через-чур много торговли, если ее вести как следует. Многие из самых почтенных ториев составили себе состояние торговлей. Вы слыхали о Калибуте и К^о - все знают Калибутта. Ну-с, сэр, и я знаю старика Калибута также хорошо, как вас. Он был некогда моим товарищем - прикащиком в одном из столичных магазинов; а теперь, ручаюсь вам головой, роспись его доходов несравненно длиннее, чем у лорда Вайверна. Господи помилуй! Да одни его подаяния бедным составили бы очень кругленький доходец любому дворянину. А он такой же тори, как я. А что у него в городе за дом - как бы вы думали, сколько масла потребляется там ежегодно?

Нолан помолчал немного, а потом лицо его торжественно просияло, когда он ответил на собственной свой вопрос.

-- Не менее как две тысячи фунтов масла в течение немногих месяцев пребывания его семейства в городе! Торговля составляет собственность, любезнейший мой, а собственность консервативна, как теперь говорят. Зять Калибута - лорд Фортинбрас. Он заплатил мне большой долг после свадьбы. Все это одна ткань, сэр. Процветание края не одна ткань.

-- Конечно, сказал Христиан, закуривая сигару, отодвигая стул от стола и намереваясь поразить публику своей любезностью. Мы не можем обойдтись без аристократии. Посмотрите на Францию. Когда они отбоярились от старинной аристократии, им пришлось завести новую.

же самое было и в конце прошлого столетия, но Питт выручил. Я знавал Питта. Я имел с ним однажды частное свиданье. Когда я снимал мерку с его ноги, он сказал мне шутя: "М. Нолан, по ту сторону моря есть люди, имя которых тоже начинается с И, и которые были бы очень рады знать то, что вы знаете.Мне советовали послать рассказ этот в газеты, после его смерти! Но я не люблю выставлять себя таким образом на показ.

Тут Нолан покачал той ногой, которая лежала сверху, и выпятил губу большим и указательным пальцами, очень довольный своей сдержанностью.

-- И прекрасно делаете, сказал Вес добродушно. Вы совершенно справедливо заметили насчет собственности. Как только человек приобретет что-нибудь, какую-нибудь оседлость, он немедленно делается консерватором. Где Джеку не хорошо, там и Тому не может быть хорошо. Скверно только то, что такие люди, как Тренсом, якшаются с радикалами. Мне все думается, что он это так, прикидывается, только чтобы попасть в парламент; как попадет, так и на попятный. Послушайте-ка, Диббс, прибавила. Вес, повышая голос и глядя на одного из гостей, сидевшого на нижнем конце стола: - советую вам одной стороной рта кричать за радикала, а другой корчить ему гримасу, потому что он непременно" повернет оглобли. Старый Джек правду сказал: в нем чистая, хорошая кровь.

-- Какое мне дело, за кого я стою, сказал Диббс грубо. А фальшивить я не стану. Само собой разумеется, что всякий подает голос за своего хозяина. Ферма у меня хорошая, а паства такая, что мудрено и придумать лучше.

-- Неужели Джермин посадит его на место? сказал Сирком, главный мельник. Он вот и мне недавно настрочил прошенье и обделал одно дельце на славу; правда, содрал с меня за это чертову пропасть денег, но зато выручил.

-- Я знаю только то, что ему крепко не но сердцу корчить радикала, сказал Вес. - Говорили, что он расчитывал на возвращение этого молодца, чтобы сдружиться с сэром Максимом и присоединиться к я. Филиппу.

-- Но я об заклад бьюсь, что он посадит Тренсома, сказал Сирком. - Говорят, что у него понабрано много голосов и здесь, а уж там, в ДуфФильде, где все радикалы, - все за него горой. Да вот кстати я.. Христиан. Послушайте-ка - вы ведь у самого родника стоите - что говорят об этом в усадьбе?

Когда всеобщее внимание обратилось на Христиана, молодой Джойс посмотрел себе на ноги и прикоснулся до своей курчавой головы, как бы соображая, нисколько он подходит к этому безукоризненному образцу джентльмена. Вес повернул голову, чтобы выслушать ответ Хрисстиана с той снисходительностью к низшим, которая сплошь и рядом выпадает на долю высокопоставленных людей в публичных местах.

-- Говорят, что Тренсому придется порядком потягаться с Гарегином, сказал Христиан. - Все зависит от того, как себя Тренсон обставит.

-- Ну, уж за Гарстина-то я бы гроша не дал, сказал Вес. - Что за охота голосам Дебарри двоедушничать в пользу вига. Это просто нелепо. Человек должен быть или торием или не торием - одно из двух.

-- Вот я вам что на это скажу, Вес, начал Сирком. - Л, говоря откровенно, несовсем против вигов. Они не забираются так далеко, как радикалы, а, раз шагнув. стоят на своем крепко. Да наконец и то надо сказать, что виги теперь взяли верх, а против рожна трудно прать. Я всегда плыву по....

Тут он взглянул украдкой на Христиана и, подметив на лице его усмешку, закончил: - Что вы на это скажете, м. Нолан?

-- У нас, сэр, было много весьма замечательных вигов. Фокс был внг, сказал Нолан. А Фокс был великий оратор. Он был большой охотник до карт. И с принцем Уэльским за панибрата. Я его видел и Иоркского тоже: идут-бывало домой с помятыми шляпами. Фокс стоял во главе оппозиции: а правительству нельзя быть без оппозиции. Виги должны быть всегда на стороне оппозиции, а тории на стороне министерства. Банкир Готлиб говаривал мне бывало: виги за соль и горчицу, тории за мясо. А Готлиб был человек почтенный. Когда в 16 году Готлибову банку угрожало банкротство, вследствие чрезвычайного требования вкладов, на моих глазах в контору к нему ввалился господин с огромными мешками золота и сказал: скажите г. Готлибу, что я дам ему вдвое больше того, что у него взяли. И это остановило требование и спасло банк - право.

Анекдот очень понравился: но Сирком опять возвратился к прежнему вопросу.

-- Вот из этого ясно, Вес, что виги также необходимы, как тории - Питт и Фокс - один без другого нейдет как-то.

-- Ну, как бы то ни было, только я терпеть не могу Гарегина, сказал пивовар. Скверно он поступил с компанией Канала. Из них двух, по-моему, лучше Тренсом. Уж если нужно валиться с лошади - лучше с чистокровной, чем с клячи.

-- Что касается до крови, Вес, сказал Сельт, торговец шерстью, человек желчный и вступавший в беседу только тогда, когда представлялся удобный случай уколоть кого-нибудь, - пораспросите насчет этого зятя моего Лоброна. Эти Тренсомы вовсе не чистой, старинной крови.

-- Что выше заберется, тот и старше, сказал Вес смеясь. Послушали бы вы, что рассказывает старый Томми Траунеем. Куда он теперь запропастился? Что-то его давно не видно.

-- Я видел его вчера полу-пьяным, сказал молодой Джойс. - За спиной корзина с объявлениями.

-- Я думал, что он умер, сказал Вес.

-- Э! Кого я вижу! Джермин! продолжал он весело, увидев в дверях адвоката; - радикал! Да как вы осмелились показаться в торийский трактир? Уж вы, батенька, далеконько заехали! За нос водить нашу братию вам позволяется - уж таково ваше ремесло - но...

Джермин не боялся показываться везде в Треби. Он знал, что многие его не долюбливали, но при деньгах можно прожить и без любви и дружбы. Провинциальный нотариус в те блаженные, старые времена также пренебрегал общественным мнением, как лорд канцлер в наше время.

Джермин уселся посередине стола в равном разстоянии от Веса и от Христиана.

-- Мы вот сейчас говорили о старом Томми Траунсеме; вы его помните? Говорят, что он опять показался, сказал Вес.

-- А! сказал Джермин, равнодушно. - Но - э - Вес - у меня сегодня пропасть дела - но я хотел повидаться с вами и потолковать насчет вашей земли, что на углу Подвида. У меня есть для вас отличное предложение - я не имею права объявлять от кого именно - но такое предложение, которое не может не прельстить вас.

-- Не прельстит, не безпокойтесь, сказал Вес решительно. - Я своей землей торговать не намерен. Она мне не дешево досталась.

-- Из этого следует, что вы наперед отказываетесь от всяких переговоров? сказал Джермин, спросив себе стакан хереса, и, прихлебывая из него медленно, осмотрел всю комнату, пока глаза его не остановились на Христиане, как будто только-что заметив его между сидевшими за столом, хотя он сразу увидел его при входе в комнату.

-- Если только не вздумают прокладывать проклятые рельсы. Но тогда я за себя постою и заставлю их дорого поплатиться.

Послышался ободрительный ропот: железные дороги были тогда в Треби на счету самых крупных общественных ошибок.

-- Э - м. Филипп Дебарри теперь в усадьбе? сказал Джермин, вдруг обращаясь к Христиану надменным тоном, от которого он был непрочь при случае.

-- Нет, сказал Христиан, - его ждут завтра утром.

-- А! - Джермин помолчал с минуту и потом сказал: - Вы, кажется, пользуетесь его доверием настолько, что вам можно передать поручение к нему, и с маленьким документом?

-- М. Дебарри доверяет мне все свои дела, сказал Христиан спокойно и холодно; но если это дело лично ваше, вы вероятно можете найдти кого-нибудь, кого вы знаете лучше.

-- Э - конечно, - э - сказал Джермин, нисколько не обидясь, - если вы не возьметесь. Но я думаю, если вы сделаете мне удовольствие, завернете ко мне на возвратном пути отсюда, и узнаете, в чем дело, - вы предпочтете сами передать. Только ко мне в дом, пожалуйста, а не в контору.

-- Очень хорошо, сказал Христиан. Я буду очень рад. Христиан никому, кроме своего господина, не позволял обращаться с собой, как с слугой. А господин его обращался с слугами гораздо вежливее, чем с равными себе.

-- Нельзя ли в пять часов? Или когда вам удобнее? сказал Джермин.

Христиан посмотрел на часы и сказал: - В пять часов я могу придти.

-- Не хочу.

-- А ведь клочек-то в носовой платок, не больше... тут лицо Джермина просияло улыбкой.

-- Плохая афера, любезнейший мой, сказал Нолан, который однако не мог не усмехнуться находчивому ответу.

приходит немножко поздно.

Джермин к конце фразы подошел к дверям, но Вес крикнул ему вслед: - Мы совсем не так чураемся выборов, как вы, - только разумеется дельных, настоящих выборов. И уж конечно во главе списка у нас будут стоять Дебарри!

Адвокат был уже за дверью.