Феликс Гольт, радикал.
Глава XXII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Феликс Гольт, радикал. Глава XXII. (старая орфография)

ГЛАВА XXII.

Вечер торгового дня прошел, а Феликс не показывался на Мальтусовом подворье, чтобы переговорить с Лайоном об общественных делах. Одеваясь на следующее утро, Эсфирь дошла до такой степени нетерпеливого желания увидеть Феликса, что начала уже надумывать, как бы добиться дели так тонко и хитро, чтобы это показалось совершенно естественным. Часы её уже давно начали отставать и иногда даже совсем останавливались; может быть их нужно почистить; Феликс скажет ей, что может быть их надо только проверить. А Проуд только напрасно задержал бы их у себя, что ей было бы крайне неудобно и неприятно. Иди не лучше ли спросить у м-сс Гольт, как надобно печь домашний хлеб, потому что у Лидди он всегда выходил такой кислый, как она сама. Или может быть, когда она будет возвращаться домой в двенадцать часов, Феликс встретится ей на улице, так что ненадо будет и заходить. Или но она низачто на это не решится. Часы её отстают уже два месяца, - отчего бы им не отставать еще подольше? Все предлоги, приходившие ей на ум, были прозрачны до неприличия. Тем более, что Феликс несомненно человек "высоко образованный и развитой"^, сказала в душе Эсфирь краснея, как будто в ответ на какой-нибудь противоположный довод, "иначе я не стала бы придавать никакого значения его мнению". Но она пришла окончательно к заключению, что ей нельзя идти к м-сс Гольт.

И потому, несколько минут спустя после двенадцати, когда она дошла до поворота к м-сс Гольт, она подумала, что ей следовало бы пойдти домой другой дорогой; но в последнюю минуту является всегда довод, не существовавший раньше - а именно невозможность колебаться дольше. Эсфирь повернула за угол без остановки в двери к м-сс Гольт, не без внутренней тревоги, которую она старалась подавлять всеми силами.

-- Неужели это вы, мисс Лайон! Вот уже никак не ожидала увидеть вас в такую пору? Не захворал ли батюшка? Он вчера показался мне несовсем здоровым. Если вам нужна помощь, я сию минуту надену шляпу.

-- Не держите же мисс Лайон за дверью, попросите ее войдти, сказал звучный голос Феликса, покрывая несколько тоненьких, смешанных голосенков.

-- Да я конечно попросила бы ее войдти, сказала м-сс Гольт, пропуская Эсфирь, но разве можно ей сюда войдти? Пол хуже чем в трактире. Но войдите пожалуйста, если вам не противно. Уж коли я должна была прибрать ковер и наставить в чистую комнату скамеек, я право не вижу, к чему мне после этого соваться смотреть за порядком.

-- Я только зашла попросить м. Гольта взглянуть на мои часы, сказала Эсфирь, входя и вся вспыхивая розовым колоритом.

-- Это он вам сейчас обделает, сказала м-сс Гольт: это одно из дел, которые он всегда готов делать.

-- Извините, что я не встаю, мисс Лайон, сказал Феликс: я перевязываю палец Джобу.

Джоб был мальчуган лет пяти, с крошечным носиком, большими, круглыми, голубыми глазами я рыжими волосами, лежавшими волнистыми завитками плотно по всей голове, как шерсть на спинках молоденьких овечек. Он очевидно только-что плакал, и углы рта его все еще печально висели вниз. Феликс держал его на одном колене, очень осторожно и деликатно перевязывая его тоненький пальчик. Прямо против Феликса и против окна стоял стол, заваленный мелкими инструментами и книгами. На песчаном полу стояли две скамейки под прямыми, углом, и шесть или семь мальчиков различного возраста надевали шапки и собирались идти домой. Они скучились все вместе и присмирели, когда вошла Эсфирь: Феликс ₍не подымал глаз, пока не кончил операции, но продолжал говорить:

-- Это герой, мисс Лайон. Это Джоб Тудж, храбрый бритт, у которого болит палец, а он и не думает плакать. Прощайте, ребятишки. Не теряйте времени. Ступайте на. воздух.

Эсфирь присела на край скамьи возле Феликса, очень довольная, что Джоб был непосредственным предметом внимания; а остальные мальчики бросились роем за дверь, прокричав на распев: Прощайте!

-- Наметили, сказала м-сс Гольт, подошед поближе, - как удивительно хорошо справляет Феликс мелочи своими большими пальцами? Это оттого, что он учился докторским наукам. Он не от недостатка ума такой бедняк, мисс Лайон. Я уж дала слово не говорить больше ничего, а не то я сказала бы, что это и грешно и стыдно.

-- Матушка, сказал Феликс, любивший иногда шутки ради давать матери ответы, непонятные для нея, - вы удивительно находчивы на цицероновские антифразисы, особенно если принять в расчет то, что вы никогда не изучали ораторское искуство. Послушай, Джоб, - ты человек терпеливый - сиди пожалуйста смирно; теперь мы можем посмотреть на мисс Лайон.

Эсфирь сняла с шеи часы и держала их в руке. Но он смотрел ей в лицо, или, правильнее, в глаза, когда сказал:

-- Вы хотите, чтобы я вылечил вам часы?

Выражение у Эсфири было умоляющее и застенчивое, такое, какого Феликс никогда еще не замечал у нея; но когда она увидела полное спокойствие, показавшееся ей холодностью, в его ясных серых глазах, как будто им не видел никакого резона придавать особенное значение этому первому свиданию; она почувствовала внезапную боль, как от электрического удара. Как глупо, что она так много об этом думала. Ей вдруг показалось, что между ними огромная бездна, потому что Феликс считает ее неизмеримо ниже себя. Она не могла сразу собраться с духом, опустила глаза на часы и сказала, немножко дрожа; - Они отстают. Это ужасно скучно. И уж давно все отстают.

-- Вы кажетесь разстроенной, мисс Лайон. Надеюсь, что дома все благополучно (Феликс думал о волнении священника в прошлое воскресенье). - Но мне может быть не следовало говорить так много? Простите в таком случае.

Бедная Эсфирь совсем растерялась. Унижение, прибавившееся последним ударом ко всем ключом бившим в ней ощущениям, оказалось не по силам. Глаза её мгновенно наполнились, и крупные слезы покатились по щекам, когда она проговорила вполголоса и также независимо от воли, как были и её слезы:

-- Я хотела сказать вам, что я не обиделась - что я все простила - я думала, что вы сами подумаете, - но вы и не вспомнили.

Что могло быть неуклюжее, неуместнее этой фразы? - Что могло быть менее похоже на обычный образ действия мисс Лайон, всегда такой скорой на возражения, и всегда возражавшей такими изящными фразами?

На минуту водворилось молчание. Маленькия изящно-гантированные руки Эсфири были скрещены на столе. В следующую минуту она почувствовала, что одна рука Феликса покрыла их обе и крепко сжала; но он ничего не сказал. Слезы тогда уже катились по щекам, и она могла поглядеть на него. В его глазах было выражение грусти, совершенно новое для нея. Вдруг маленький Джоб вставил громко:

-- Она обрезала палец!

Феликс и Эсфирь засмеялись и розняли руки; Эсфирь вынула платок, чтобы стереть с лица слезы, и сказала:

-- Вот видишь, Джоб, какой я гадкий трусишка. Я не могу не плакать, когда мне больно.

-- Не надо плакать, сказал Джоб, глубоко проникнутый нравственной доктриной, выработанной собственным опытом

-- Джоб точно я, сказал Феликс, любит лучше учить других, чем делать самому. Но посмотрим теперь на часы, продолжал он, открывая и разсматривая их. - Эти маленькия женевския игрушки так остроумно делаются, что всегда немного завираются. Если даже вы станете заводить их правильно, вы можете быть уверены, что стрелка будет показывать вовсе, не то, что следует..

Феликс шутил, чтобы дать Эсфири поуспокоиться, но тут возвратилась м-сс Гольт и принялась извиняться.

-- Я уверена, мисс Лайон, что вы меня извините. Но надо было взглянуть на пирог, а я люблю делать хорошо и то малое, что у меня теперь осталось. Не то чтобы у меня было меньше чистки, чем прежде бывало в жизни, и как вы может быть найдете сами, если взглянете на этот пол. Но если вы привыкли делать дело и это дело возьмут от вас, это решительно все равно, еслиб вам отрезали руки, и вы бы чувствовали, что пальцы вам больше ни на что не годны.

-- Очень картинное выражение, матушка, сказал Феликс, закрывая часы и подавая их Эсфири: я никогда не слыхал, чтобы вы употребляли такие образы прежде.

-- Да, я знаю, что вы всегда найдете к чему придраться г.ъ том, что говорит каша мать. Но если была когда-нибудь на свете женщина, которая могла говорить безбоязненно перед открытой Библией, то эта женщина я. Я никогда не говорила неправды и никогда не скажу - хотя я знаю, что это делается, мисс Лайон, и даже членами церкви, и я могу представить нам доказательства. Но я никогда не произносила ни одного слова лжи, что бы там Феликс ни говорил насчет печатания ярлыков. Отец его верил в это, как в непреложную истину, и по-моему непристойно даже говорить такия вещи. А

М-сс Гольт сердите глянула в окошко и испустила легкое восклицание досады.

Феликс кротко улыбался и щипал Джоба за ухо.

Эсфирь сказала: Я думаю, что мне следует теперь уйдти, не зная, что еще сказать, и вместе с тем не желая уйдти немедленно, потому что это имело бы вид бегства от м-сс Гольт. Она живо чувствовала, каково все это было переносить Феликсу. А она еще часто была недовольна своим отцом и называла его скучным!

-- Где живет Джоб? сказала она, все еще сидя и глядя на смешную фигурку мальчика.

постельку в шкалу и дает ему сладкого супу.

Чрезвычайная доброта, сказавшаяся в этих словах Феликса, тем более поразила Эсфирь, что обыкновенно речь его была резка и задорна. Взглянув на м-сс Гольт, она увидела, что глаза её утратили холодное северо восточное выражение и засветились как будто кротостью, глядя на маленького Джоба, который повернулся к ней, оперевшись головой о Феликса.

-- Так отчего же мне не быть доброй к ребенку, мисс Лайон? сказала м-сс Гольт, в которой был такой громадный запас аргументаций, что ей необходима была нить воображаемого противоречия, если не было действительного под рукою. - Я никогда не была жестокосердой, и никогда не буду. Феликс отыскал где-то этого мальчишку и взял к себе, уж это конечно потому, что он в доме один хозяин и кроме него никто не смеет ничем распорядиться; но не стану же я из-за этого бить сиротку, тем более что я до страсти люблю детей, и что у меня остался только один ребенок в живых. У меня всех их было трое, мисс Лайон, но Господь Бог сохранил мне только одного Феликса. Он был самый крепкий и самый темноволосый изо всех. Я исполнила свой долг к отношении его, и я всегда говорила: пускай он будет ученее отца, и сделается доктором, и женится на девушке с деньгами, на все первое обзаведение - как у меня было, ложки и все что следует, и у меня будут внуки, я буду за ними присматривать и катать иногда в кабриолете, как старуха Лукина. И вот вы сами видите, что из всего этого вышло, мисс Лайон: Феликс корчит из себя простолюдина и говорит, что он никогда не женится, что уж вовсе неблагоразумно и особенно для него, потому что где бы он ни увидел ребенка....

-- Позвольте, позвольте, матушка, прервал ее Феликс; пожалуйста не повторяйте этого ни с чем не сообразного довода - что человек должен жениться, потому что он любит детей. Напротив, это только лишний повод не жениться. Дети холостяка вечно юны; это безсмертные дети - вечно лепечущия, чуть-чуть перебирающия ноженками, безпомощные и с шансами сделаться современем отличными людьми.

-- Одному Богу известно, что ты городишь! Да разве у других людей дети не могут современем сделаться хорошими людьми?

на дождевик и неспособный затаить в себе ничего кроме ягоды крыжовника, сделается большим и костистым и, может быть, захочет захватывать больше чем следовало бы, чем он в силах сдержать; большие голубые глаза, говорящие мне больше правды, чем сам Джоб знает, сделаются узенькими и научатся скрывать истину; маленький отрицательный носишка сделается длинным и самоуверенным; а язычишко - покажи язык, Джоб... Джоб, слушавший Феликса внимательно и благоговейно, очень робко высунул маленький красный язык. - Язык, теперь не больше розового листка, сделается широким и толстым, научится болтать без пути, наносить вред, хвастать и лгать из-за выгоды или тщеславия, и при всей своей неуклюжести, резать повременам, как будто бы он был острым лезвеем. Большой Джоб, может быть, сделается дрянным, негодным... Как только Феликс, говоривший как всегда громко, явственно и торжественно, произнес эти ужасные, знакомые слова, сердце Джоба переполнилось скорбью: он надул губы и заревел.

-- Посмотрите Бога ради, сказала м-сс Гольт: вы перепугали невинного ребенка - да и есть чего испугаться.

-- Послушай, Джоб, сказал Феликс, спуская мальчика с колен и поворачивая его к Эсфири, ступай к мисс Лайон, попроси ее улыбнуться тебе, и это высушит твои слезы, как солнышком.

Джоб положил два смуглых кулаченка к Эсфири на колени, и она нагнулась поцеловать его. Потом, держа лицо его обеими руками, она сказала: скажи м-ру Гольту, что мы не намерены больше капризничать, Джоб. Ему следовало бы верить в нас больше. Но теперь мне действительно пора домой.

Эсфирь встала и протянула руку м-сс Гольт, которая, держа ее в своей руке, сказала, отчасти к смущению Эсфири:

прибрала хорошую посуду - потому что я должна теперь заботиться только о комфорте Там, - из всего этого еще вовсе не следует, чтобы ко мне не стоило заходить.

Феликс встал и подошел к двери, чтобы отворить ее и избавить Эсфирь от продолжения болтовни.

-- Прощайте, м. Гольт.

-- Как вы думаете, не помешаю ли я м. Гольту, если приду посидеть с ним часок сегодня вечером?

-- Он всегда рад вас видеть.

-- Точно стрелка! заметила м-сс Гольт. - Как она себя держит! Но едва ли правда то, что люди толкуют. Если она в самом деле не хочет глядеть на молодого Муската, тем лучше для него. На ней надобно жениться только очень богатому.

-- Это правда, матушка, сказал Феликс, снова усаживаясь и принимаясь тормошить Джоба, находя в этом исход какому-то невыразимому чувству.

Эсфири было невесело, когда она возвращалась домой, однако все-таки легче на сердце, чем было в последние дни. Она думала: - Не следовало мне выказывать такой тревоги о его мнении. Он слитком умен, чтобы не понимать нашего взаимного положения; он вовсе неспособен придать ложное толкование тому, что я сделала. Да кроме того, он вовсе и не думал обо мне - это довольно очевидно. А однако, как он добр. В нем есть что-то хорошее, чего я и не подозревала. Он вел себя сегодня в отношении меня и матери своей в высшей степени благородно и деликатно. Только в нем деликатность не условная, не джентльменская; в нем она как будто кроется гораздо глубже. Но он избрал невыносимую жизнь; хотя я думаю, что еслиб я была также умна, как он, и еслиб он любил меня, я выбрала бы тоже такую жизнь.

"если". Но с тех пор как она узнала Феликса, её понятие о счастливой любви сделалось похожим на туманные картины, в которых образы постепенно возникают, разсеиваются и переходят в новые формы и новые цвета. Любимые байроновские герои начали казаться чем-то в роде вчерашних декораций при свете отрезвляющагося дня. Над всеми мыслями Эсфири парило непризнанное, но неугомонное предчувствие того, что если Феликс Гольт полюбит ее, жизнь её сложится в нечто совершенно новое - нечто в роде того, что должно быть в душах, подвизающихся тяжелой стезей к приобретению высокого совершенства.

Феликс действительно не думал об Эсфири так, как она думала об нем после многознаменательного воскресного свидания, пошатнувшого её душу до самых оснований. Он не заходил к Лайону потому, что предполагал его занятым личными интересами и заботами. Об Эсфири он думал с каким-то смешанным чувством сериозной досады и глубокой симпатии, что в общей сложности составляло нечто совершенно противоположное равнодушию; но он не располагал давать ей какое бы ни было влияние на свою жизнь. Еслиб даже у него не было твердо установившагося решения насчет этого, ему думалось, что она не могла бы ни в каком случае видеть в нем что-либо больше простого знакомого, и волнение, обнаруженное ею сегодня, нисколько не изменило этого убеждения. Но он был глубоко тронут этим проявлением лучших свойств в ней и чувствовал, что между ними установилась новая связь дружбы. Таков был коротенький отчет, который Феликс дал бы о своих отношениях к Эсфири. Он привык наблюдать за собою. Но и самое близкое и внимательное всматривание в живые существа, даже сквозь лучший микроскоп, все-таки оставляет место для новых и -противоречивых открытий.

Лайон был очень доволен приходом Феликса. Священник еще не успел переговорить с ним насчет письма к Филиппу Дебарри по поводу публичной конференции; и так-как все нити диспута были уже у него в голове, ему было приятно перечислить их и вместе с тем выразить сожаление о потере времени, вследствие отсутствия Дебарри, препятствовавшого непосредственному исполнению его желания.

-- Не знаю, как он его исполнит, если ректор откажется, сказал Феликс, считая не вредным умерить восторги маленького человека.

-- Ректор человек такого ума, что земные помехи для него не существуют, а он низачто не откажет племяннику в честном исполнении обязательства, сказал Лайон. - Молодой друг мой, в этом деле все так несомненно клонится к желаемому исходу, что я почел бы себя навсегда изменником своему призванию, еслиб пренебрег указанием свыше.