Феликс Гольт, радикал.
Глава XXVIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Феликс Гольт, радикал. Глава XXVIII. (старая орфография)

ГЛАВА XXVIII.

Распространение неприязненных объявлений, упомянутое Лайоном и Феликсом, было одним из признаков приближения выборов. Прибытие ревизора в Треби дало возможность желавшим заявить о своем усердии очищением выборных списков и примирить личное удовольствие с общественною обязанностью стоянием на улицах и ротозейничанием у дверей.

Нелегко было требианцам составить мнение; одного факта общественного деятеля, чиновника с незнакомым титулом было достаточно, чтобы приудержать их, заставить сильно призадуматься. Для Пинка, седельщика, например личность ревизора представлялась чем-то в роде молодого жирафа, которого недавно показывали где-то в окрестности: - он смотрел на него во все глаза, но разсуждать о нем, критиковать его не осмеливался. Пинк горой стоял за торизм; но он считал всякое суждение радикализмом, дерзостью, способной оскорбить дворянское сословие или кого-либо из его приближенных; во всех житейских столкновениях присутствует Немезида, делающая всякое противоречие или противодействие рискованным, и даже биль о реформе был чем-то в роде электрического угря, которого преуспевающему торговцу лучше не трогать. Одни только паписты живут настолько далеко, что о лих можно говорить не стесняясь.

Но Пинк был охотник до новостей и собирал их с безукоризненным безпристрастием, помечая факты и отбрасывая коментарии. Вследствие этого, лавочка его была таким постоянным прибежищем всех зевак, что для многих требианцев удовольствие поболтать стало нераздельным от запаха кожи. Он имел удовольствие сам кроить, держать подмастерьев целый день неотходно за работой и в то же время выслушивать от своих посетителей, как Джермин через-чур стоял за Лаброна при оценке Тоздова коттеджа, и как, в мнении некоторых горожан, такия придирки в оценке собственности, такое злорадное старание оценить ее ниже настоящей цены, было скверным, инквизиторским делом. Другие толковали (из тех, чьи права на выборы были подвергнуты сильному сомнению перед "его честью"), что придираться из-за нескольких фунтов просто нелепо - что они без того стоят так высоко и почетно, что совершенно равнодушествуют к титулу избирателя. Но, говорит Симс, аукционист, все на свете устроено только на пользу нотариусов и адвокатов. Пинк безпристрастно заметил, что ведь надо же и адвокатам жить; но Симс, со свойственным аукционисту остроумием, не нашел, чтобы следовало быть и жить такому множеству адвокатов, и что ведь дети не родятся же адвокатами. Пинку показалось, что в этом замечании есть нечто в роде намека на заказы дамских седел для дочерей адвокатов и, чтобы возвратиться к прочной, надежной почве факта, заметил, что смеркается.

Сумерки как будто усилились в следующую минуту появлением высокой фигуры в дверях, при виде которой Пинк потер руками, улыбнулся, несколько раз усердно раскланялся, очевидно стараясь оказать должный почет почетному гостю, говоря при этом:

-- М. Христиан, сэр, как ваше здоровье, сэр?

Христиан отвечал со снисходительной фамильярностью:

-- Очень скверно, любезнейший, по милости проклятых подтяжек, которыми вы меня наградили. Полюбуйтесь-ка, они опять лопнули.

-- Очень жаль, сэр. Потрудитесь оставить их у меня?

-- Уж конечно придется оставить. Что новенького - э? прибавил Христиан, садясь на краешек высокого стула и похлопывая хлыстом по сапогу.

-- А мы, сэр, от вас ждем новенького, сказал Цинк, подобострастно улыбаясь. - Вы ведь изволите состоять при главной квартире - э, сэр? Я это сказал намедни м. Скадьзу. Он зашел за ремнями сам и спросил почти то же и почти в таких же выражениях, как вот вы сейчас, а я отвечал ему точно также. Не в обиду вам, сэр, а только так, между прочим разговором.

-- Полно, Пинк, все это вздор, сказал Христиан. - Вы все знаете. Вы, если хотите, можете сказать мне, кто приклеивает по углам объявления Тренсома?

-- Что вы скажете, Симс? сказал Пинк, глядя на аукциониста.

-- Да то, что и вы и я, оба хорошо знаем, кто. Томми Траунсем - полуумный старикашка. Кто здесь не знает Томми? Я сам не раз Христа ради употреблял его в дело.

-- Где его можно найдти? спросил Христиан.

-- Вероятнее всего в Кросс-Кее, у Поллардс-Энда, сказал Симс. - А где он обретается в часы досуга, этого я вам сказать не могу.

-- А какой он был здоровый малый лет пятнадцать тому назад, когда он был носильщиком! сказал Цинк.

-- Да, он-таки не мало зайцев половил в течение жизни, сказал Силс. - Но он всегда был нетверд разсудком, Мало ли чего он не городил! Он например уверял, что имеет права на наследство Тренсомов.

-- Как, с чего он это взял? сказал Христиан, узнавший больше, чем ожидал.

-- Да ведь мало ли было тяжб из-за этого наследства? Лет двадцать назад сказал Пинк, - Томми тогда впервые и показался здесь - высокий, чахоточный малый, вечно ругающий всех напропалую.

-- Он это так только, без всякого умысла, примолвил Симс. - Он непрочь выпить, и в верхнем этаже у него несовсем ладно, вот он и перепутал имя Траунсем с Тренсом. Такой уж у него на родине, на севере выговор. Вот вы, если увидите его, заговорите с ним, - сейчас заметите что-то странное в выговоре.

-- Так стало-быть его можно всегда найдти в Кросс-Кее? переспросил Христиан, вставая со стула. - Прощайте, Пинк, до свиданья.

Христиан тотчас же пошел к Кворлену, типографщику, которого он подбил выкинуть коленцо. Кворлен был человек новый в Треби, успевший впрочем окончательно подорвать торговлю Доу, прежнего типографщика. Кворлень привез с собою из ДуфФильда значительную долю остроумия и утверждал, что религия и шутки - подспорья политики; на основании чего он с Христианом взялся шутки шутить, а религию предоставил ректору. Шутка в настоящем случае была чисто практической. Христиан, зайдя в лавку, только сказал: - Отыскал - давайте объявления; и взяв под мышку начну в черной кожаной сумке, опять отправился в потемневшия улицы.

добродетель восторжествовала бы. Но пожалуй, что в старой пьянчуге проку окажется мало. В вине - истина; может быть и в джине и в пиве тоже окажется доля правды; но насколько эта правда может быть мне полезна, это еще вопрос Мало ли доводилось на своем веку выслушивать истин из полу-пьяных людей, но ни одна из них на стоила для меня и шести пенсов.

Кросс-Кей был трактир очень старинного покроя: приемной была огромная кухня с неровным кирпичным полом; узенькия оконца бросали интересный полусвет на буфет, уставленный оловянной и жестяной посудой и большими блюдами, говорившими как будто о лучших днях; две скамьи были пододвинуты к широкому очагу; массивный кран и различные крюки для вешанья котлов говорили об изобилии во всех видах, но только во временах прошедших. Одно из средств составить себе понятие о нуждах и бедствиях ближних состоит в том, чтобы пойдти посмотреть, как они веселятся и в чем ищут развлечений. Хозяин в Кросс-Кее смахивал лицом на кучку сморчков, а хозяйка была желтая, болезненная женщина с полотенцем в роде чалмы на голове; атмосфера слагалась из запаха плохого эля, скверного табаку и очень острого сыра. Астрея, возвратившись назад, низачто не избрала бы местопребыванием Кросс-Кей. Однако у очага было много простора - большое удобство для ломовых и носильщиков - много места протянуть ноги; голова не упиралась в белую стену на разстоянии ярда, и свет не безпощадно падал на плохо-одетое безобразие.

Но хоть что почтенное заведение не преминуло принять участие в политическом увлечении пьянством, - удовольствия, предлагаемые им, не были в эту раннюю пору вечера вкушаемы многочисленной компанией. Перед очагом дымилось только три или четыре трубки, но и этого было довольно для Христиана, потому что он увидел, что одну из них курил прибиватель объявлений, у ног которого была прислонена к скамейке большая плоская корзинка с ручкой, наполненная объявлениями. Такая блестящая личность, как Христиан, была совершенной неожиданностью в Кросс-Дее, и на него посмотрели с нетерпеливым молчанием; но его никто не знал, и потому приняли за какого-нибудь знатного путешественника. Он объявил, что ему ужасно хочется пить, спросил шестипенсовую мерку водки и полную кружку воды и, налив несколько капель джину в свой стакан, пригласил Томми Траунсема, который сидел возле него, помочь ему. Траунсем поспешил воспользоваться приглашением со всем проворством, на которое были способны дрожавшия руки его. Он был высокий, широкоплечий старик, некогда очень красивый по всей вероятности; но теперь щеки и грудь у него страшно впали, а руки и ноги постоянно дрожали.

-- Что это у вас, хозяин, - объявленьица? спросил Христиан, указывая на корзину. - Верно насчет аукциона?

-- Аукциона? - нет, сказал Томми хриплым голосом и с акцентом, резко отличавшимся от говора всех требианцев. - Мне до аукционов дела нет; мое дело политика. Я вот теперь сажаю Траунсема в парламент.

от рабочих, он за них горой и доказывает, это не щадя для них кармана и доставляя им всевозможные удовольствия. Еслиб у меня было двадцать голосов, я непременно отдал бы один Тренсому.

Хозяин выглянул из под-своего сморчковидного лба в полной уверенности, что крупная цифра двадцати подняла отчасти гипотетичную ценность его голоса.

-- Спилькинс, начал Томми, махая хозяину рукой, - полно вам, дайте джентльменам поговорить между собой. Джентльмен хочет пора спросить меня насчет объявлений. Разве вы не слышали?

-- Ну так что же? Я говорил в сообразности, сказал хозяин, присмирев и как будто съежив сморчки на лице.

-- Все это очень может быть, Спилькинс, отвечал Томми, но вы не я. Я знаю, что такое объявление. Это дело общественное, публичное. Я не простой прибиватель объявлений, хозяин; я пренебрег приклейкой десяти-гинейной награды за поимку овечьяго вора и всегда пренебрегал и буду пренебрегать подобной дребеденью. Я берусь только за объявления политическия, главное за Траунсема; и член семьи, и мне нельзя ей не подсобить. Я Траунсем, и похоронят меня за Траунсема; и если старый Ник {Простонародное название черта в Англии.} вздумает забрать меня за охоту на чужих владениях, я скажу ему: Тебя стоит вздернуть на осину, старый Ник; ничего-то ты не смыслишь: всякий заяц и всякая птица на земле Траунсемов принадлежит мне по крови; а что повышает семью, повышает и Томми; и мы наверное попадем в парламент - помяните мое слово, хозяин. А я глава семьи и приклеиваю объявления. Есть Джонсоны и Томсоны и Джексоны и Билльсоны; но я Траунсем. Что вы на это скажете, хозяин?

-- Я скажу только то, что приклеивание объявлений дело весьма почтенное.

-- Нет, нет, сказал Томми, поматывая головой. - Этого вы лучше не говорите. Это вы только так, нарочно. Но я все-таки непрочь пожать нам руку; я вовсе не намерен казнить всякого, кто противоречит. Я добрый человек - я из знатной семьи, только лишенный всех прав состояния. Я зато пойду прямо в рай, на зло старому Нику.

Так как мечта о рае несомненно свидетельствовала о том, что непривычная доза джину начала уже сказываться на продавце объявлений, Христиан не хотел терять времени. Он положил руку на плечо Томми и сказал:

-- Я вот скажу вам кой-что, что вы, прибиватели объявлений, теряете всегда из виду. Вы должны были бы высматривать, где Дебарри вешают свои объявления, пойдти и сейчас же налепить на них объявления Тренсома. Я знаю, где понавешано гибель объявлений Дебарри. Пойдемте со мною, я вам покажу. Мы их заклеим, потом вернемся и угостим компанию.

Он был из привычных, ничем не сокрушимых пьяниц и очень нескоро терял голову, способность двигаться или обычную методичность говора. Люди думали часто, что Томми пьян, тогда как он только хватил "лишнюю чарочку", главным образом вследствие довольства собою и судьбой своей, что не всегда характеризует трезвого бритта. Он вытряс золу из трубки, поднял с полу горшок с клейстером и корзинку и приготовился идти.

Хозяин и другие присутствовавшие заключили из этого, что они теперь что называется раскусили Христиана. Он был агент Тренсома и пришел в видах объявлений Тренсома. Хозяин, приказывая своей желтой и вечно недовольной жене открыть дверь джентльмену, выразил надежду скоро опять его увидеть.

-- Это тренсомское заведение, сэр, заметил он в том смысле, что его посещают люди, придерживающиеся этого цвета. Я исполню обязанность свою, как хозяин общественного заведения, по мере сил своих, а обязанность моя состоит в том, чтобы не поворачиваться спиною к джентльменским деньгам. Всякому джентльмену подобает быть в парламенте, и чем больше их там будет, тем лучше. И если кто мне скажет, что довольно посадить туда двух, я скажу, что лучше шестерых и увеличить соответственно число избирателей.

-- Да, да, сказал Христиан; вы человек толковый, хозяин. Вы стало быть не подадите ни одного голоса в пользу Дебарри, э?

Как только за Христианом и его новым знакомым затворилась дверь, Томми сказал:

-- Ну, хозяин, если вы хотите быть моим вожатым, не будьте блуждающим огоньком, а не то я как раз попаду не туда, куда следует. Потому я вот что скажу: если вам посчастливилось столкнуться с Томми Траунсемом, не выпускайте его из рук.

-- Нет, нет, уж этого я конечно не сделаю, сказал Христиан. - Пойдемте вот хоть сюда сперва, к стене пивоварни.

-- Нет; вы меня держите крепко. Давайте мне по шиллингу время от времени, и я вам поразскажу столько в один час, что вы от Спилькинса и в неделю не услышите. Другого такого как я мудрено и найдти. Я лет пятнадцать к ряду таскал горшки, - и как вам это понравится в человеке, который мог бы жить в тренсомовской усадьбе и ставить силки на собственную свою дичь? Я так непременно и делал бы, сказал Томми, подмигивая Христиану в потьмах, не затронутых газом. - Терпеть не могу вашей стрельбы - один из двух непременно мимо. Силки больше похожи на уженье. Забросишь крючок - и только разве и рыбачить захочете идти на червяка, а другого никакого препятствия джентльмену не предвидится. Вот это так забава по-моему, джентльменская, как быть должно.

-- Какое! Все это суды, да адвокаты постарались. Вы вот душа добрая; я вам скажу, как было дело. Одни люди родятся землевладельцами, а другие родятся только на то, чтобы отнимать у землевладельцев их доброе; а суды им помогают. А хитер, я вижу все насквозь, получше Спилькинса. Бывало Нед Патч, разнощик, говаривал мне: Безграмотный ты, Томми. - Нет брат, спасибо, отвечу я ему на это; не стану я ломать себе голову из-за этого. - Любил я этого Неда. Не мало мы с ним попировали вместе.

-- Ли сам вижу, что вы себе науме, Томми. А почем же вы узнали, что вы были рождены землевладельцем?

-- А книги-то на что - приходския книги? сказал Томми, опять подмигнув и кивнув головой по старой привычке, - там-то и можно увидеть, кто кем родился. А всегда чувствовал в себе, что я должен быть кто-нибудь особенный, да наконец и другим тоже казалось; и вот раз, в Литтльшау, где я держал хорьков и маленькую харчевню, подходит ко мне какой-то разодетый господин и принимается меня шпиговать вопросами. Потом я узнал от дьячка нашего, что он^гь заходил и в приход; я дьячку поднес; он мне выведал от пастора, что дескать имя Траунсем очень знатное и старинное имя. Я давай опять поджидать незнакомого господина. И думаю себе: если дело идет о том, чтобы найдти владетеля для какого-нибудь старинного поместья, и если этот владетель я, меня призовут. А тогда не знал еще, что такое суды и адвокаты. Вот я ждал, ждал, наконец потерял терпение. Я бросил все - жена моя тогда уж отдала Богу душу - и меня ничто не удерживало. Вот так-то я добрел помаленьку сюда, в эти края --

Томми повиновался автоматически, увлекаясь редкой случайностью отвести душу с новым слушателем и жаждя поскорее продолжать историю. Как только он отвернулся и нагнулся над горшком с клейстером, Христиан проворно подменил объявления в корзинке Томми другими, бывшими у него в мешке. Объявления Христиана были напечатаны не в Треби: их доставили из ДуфФильда целым тюком, "славно приправленным пряными кореньями", как заметил Кворлен, - "прямо из-под пера человека-доки в подобных делах". Христиан прочел первый лист и думал, что они все одинаковы. Он передал один из них Томми говоря:

-- Ну, дружище, наклеивайте это сверху, и продолжайте свою историю. Что же было потом, когда вы перебрались в эти края?

-- Что? А вот что: я поселился в самой лучшей гостиннице, заказал себе отличный обед, потому что у меня было немножко денег в кармане; принялся распрашивать, и мне сказали: если вы Траунсем, то ступайте прямо к адвокату Джермину; он заведует всеми тренсомскими делами. Я и пошел, и говорю себе но дороге: может быть он и есть тот самый разодетый господин, который меня шпиговал. Но оказалось - не тот. Я вам сейчас объясню, что за человек адвокат Джермин. Он будет стоять возле вас и держать вас от себя на разстоянии трех ярдов. Он будет смотреть на вас и ничего не говорить, пока у вас со страха душа не уйдет в пятки; потом примется грозить вам судом; потом начнет сожалеть о вас, давать вам денег, читать вам мораль, говорить, что вы, человек бедный, и что он хочет дать вам добрый совет - что уж лучше вам не связываться с законами и судами, а не то вас втянет в большое колесо и разорвет в клочки. Меня прошиб холодный пот, и я от души пожелал никогда больше не сталкиваться с адвокатом Джермином. Но он прибавил еще, что если я поселюсь в этих краях и буду вести себя хорошо, - он будет моим защитником и покровителем. Уж я ли не был догадлив и хитер, но тут не поможет никакая хитрость, если вы не знаете законов. И этим-то самым законом можно застращать самого что ни-на-есть умнейшого человека.

-- Да, да, это правда. Бот еще объявление. И тем все и кончилось?

похарчевням, видеть людей, знакомиться, порой перехвачу пенни-другой барыша. Но как только я завернул в Красного Льва и согрелся немножко капелькой джина, ко мне в голову точно вспрыгнуло что. Ах, Томми, Томми, подумалч. я, что же это ты наделал: ты точно крыса, попавшаяся хорьку на глаза. И тут мне вспомнилось, как у меня было два хорька, и один из них, большой, убил того, который был поменьше. Я и говорю хозяйке: Не знаете ли вы здесь адвоката, говорю я, который был бы не слишком важен, а так-себе, средняго сорта. Она говорит: как же, знаю: вот он сидит теперь внизу, в чистой комнате. - Будьте так добры, сказал я, сведите нас как-нибудь вместе. Она сейчас и крикни: м. Джонсон! И как бы вы думали?...

Тут серые облака, постепенно утончавшияся и разсеивавшияся, пропустили неожиданно луч лунного света и показали тощую фигуру старика и худое лицо его в позе и с выражением повествователя, уверенного в желаемом Эфекте на слушателя: он весь нагнулся немножко на сторону и протянул кисть с клейстером с тревожным намерением ударить Христиана по рукаву в данный момент. Христиан отодвинулся на безопасное разстояние и сказал:

-- Это удивительно! Я право не знаю, что и думать.

-- Как бы вы думали, кто был Джонсон? повторил торжественно Томми. - Джонсон был тот самый щеголеватый господин, который шпиговал меня распросами. И уж я же его прижал, просто засыпал вопросами. Он на все отвечал мне как нельзя вежливее, и рассказал мне, что такое закон. Он сказал: Томми Траунсем вы, или нет, от этого для вас самых проку мало, потому что закон против вас. Вы можете волком выть, а закон и усом не поведет из-за вас. И, говорит Джонсон, какой я вам благодетель, что говорю такия вещи. Потому что таков закон. А если хотите знать закон, обратитесь к Джонсону. Я после слышал, что он только помощник Джермина. Но я никогда не забуду того, что он мне сказал. Я понял ясно, что еслибы закон не был против меня, траунсемское поместье было бы моим. Но народ здесь глуп и необразован, и я перестал вовсе говорить о своем деле. Чем больше правды вы им скажете, тем меньше они вам поверят. Я пошел, купил лоток, и --

-- Ну, теперь вот еще объявление, сказал Христиан.

-- Кончайте скорее и получите на выпивку поскорее.

Томми принялся за дело, а Христиан, продолжая ему помогать, сказал:

-- А долго ли у вас продолжались сношения с Джермином?

-- О, нет. Мы иногда встречаемся и до сих пор. Вот например, недели две тому назад, он встретил меня на дороге и заговорил со мною необыкновенно вежливо, приглашал меня к себе в контору; говорит, что даст мне замятие. А я был непрочь наклеивать объявления, чтобы ввести семью свою в Парламент. Только с законом-то мудрено совладать. А своя семья все семья, кто бы вы сами ни были. Хозяин, до страсти пить хочу; голова идет кругом; уж заболтался через меру.

-- Ладно, Томми, сказал Христиан, только-что заметивший между объявлениями нечто, что совершенно изменило ход его мыслей, - можете возвратиться в Кросс-Кей, если желаете; вот вам пол-кроны за труды. Я сам не могу теперь пойдти с вами; но вы потрудитесь передать мое почтение Спилькинсу и не забудьте наклеить остальные объявления завтра утром пораньше.

-- Да, да. Но вы не полагайтесь много на Спилькинса, сказал Томми, кладя деньги в карман и выражая признательность этим советом, - он хотя человек не злой, но слабый. Он воображает, что знает все до тонкости, но в сущности он умеет только обсчитывать, да приписывать на вас. Томми Траунсем добрая душа; и всегда когда вам вздумается дать мне пол-кроны, я разскажу вам опять ту же историю. Но только не теперь: горло пересохло. Ну, помогите мне собрать весь мой приклад; вы помоложе меня. Так я скажу Спилькинсу, что вы зайдете в другой раз.

Лунный свет помог Христиану разглядеть объявления. Он знал, что они должны быть все разные, и перелистывал их с пол-дюжины в разных местах всей груды, прежде чем отдать Томми. Вдруг более яркий луч света указал ему на одном из листков имя, особенно для него интересное, тем более что оно встретилось на объявлении, предназначенном для противодействия выбору наследника Тренсомов. Он поспешно заглянул в листки, предшествовавшие и следовавшие за этим, поразившим его листком, чтобы выбрать из кипы, предназначенной для распространения в публике, всего, что могло повредить лично ему, как эти листки, например, в которых оказались намеки на Байклифа Тренсом. Их было с пол-дюжины; он скомкал их и сунул к себе в карман, опустив все остальное в корзину Томми.

Усердие Христиана к этой практической проделке остыло и исчезло внезапно, как утренний луч солнца. Кроме этого открытия в объявлениях, в рассказе старого Томми были кое-какие сведения, над которыми стоило призадуматься. Где теперь этот всеведущий Джонсон? Он может быть до сих пор все помогает Джермину?

Христиан завернул к Клюрлену, отдал ему черный мешок с перехваченными объявлениями радикалов, сказал, что дело сделано, и поспешил домой обдумать новую задачу.