Феликс Гольт, радикал.
Глава XXXI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Феликс Гольт, радикал. Глава XXXI. (старая орфография)

ГЛАВА XXXI.

Наконец наступила великая эпоха выборов. Но дорогам к Треби засновало множество экипажей, верховых и даже пешеходов, гораздо больше, чем во время годичной ярмарки. Треби был избирательным центром для многих, лица которых были совершенно чужды городу. Многие приехали не для того чтобы подать голос, по по делам, состоявшим в непосредственной связи с избранием. Все знали, что никогда еще выборы в графстве не сопровождались большими интригами и большим напряжением, и все ожидали продолжительной и горячей борьбы между Гарегином и Тренсомом. Главная квартира Джонсона была в Дуфильде; но он повторял, по примеру великого Нутти, что настоящий дельный агент должен быть вездесущ; но совершенно независимо от его уговора с Джермином, присутствие Джон Джонсона имело весьма значительное влияние в Больших Треби в этот декабрекий день.

Мелкий моросивший дождь был замечен некоторыми тори, выглянувшими из окон спален своих, часов около шести утра, и обнадежил их, что в сущности день может пройдти благополучнее, чем ожидали алармисты. В дожде было как будто что-то успокоивающее и консервативное; но скоро тучи разсеялись, и мягкие лучи декабрьского солнца возвратили прежния опасения. Так-как уже были недавно случаи безпорядков при реформистких избраниях и так-как веру требианского округа в естественный ход дела сильно пошатнул землевладелец со старинным именем, предложивший себя в радикальные кандидаты, то многие ожидали предстоящих выборов с смутным опасением, что они послужат поводом к чему-нибудь в роде поля, на котором сойдутся бойцы и сильно потревожат покой почтенных людей, и что потому им не вредит предварительно подкрепить себя водочкой. Фермеры Тренсомов были сравнительно спокойны: Гофф с Рабитс когда находил, что в сущности и то нехорошо и другое скверно, и что выборы нисколько не хуже скотского падежа. Днос, смотря с более веселой точки зрения человека достаточного и благоденствующого, разсуждал, что если радикалы опасны, то лучше стать на их сторону. Только избиратели за Дебарри и Гарстина имели право видеть г.ъ себе мишень для злонамеренных людей; а Краудер, еслиб он только мог высказать свои идеи связно и толково, посоветовал бы собрать работников со всех ферм и вооружить их вилами на оборону церкви и короля. Но самые храбрые люди были очень довольны перспективой поворчать и поспорить вдоволь.

Крау, главный констебль в Треби, мысленно составлял коротенький адресс к мятежной толпе, на случай надобности, так-как ректор внушил ему, что в подобном случае первой его обязанностью будет с уметь удержать толпу от насилия. Ректор с собратом своим судьею нашел нужным привести к присяге нескольких запасных констеблей, боясь впрочем преждевременным появлением этого почтенного люда придать выборам слишком воинственный, вызывающий вид. Клуб Взаимной Выгоды выставил в разных местах оранжевые флаги ториев наряду с синими знаменами вигов. Ни один из клубов не выставил радикальной лазури: члены спрокстонского клуба явились все в темно-синем, а Чеб так облачился в цвет вигов с головы до ног, что издали казался огромной гентианой {Растение горечавка.}. Все были твердо уверены, что "бравые молодцы", представители клуба Взаимной Выгоды, носившого девиз "братской любви", представляли значительную гралуданскую силу, твердо намеревающуюся поощрять и поддерживать здравомыслящих избирателей. Но значительное количество углекопов, рудокопов, матросов, воспользовавшихся свободой британских подданных, чтобы присутствовать в Треби при этом многознаменательном событии, казалось представляли из себя возможность негражданской силы с весьма смутными политическими воззрениями, которые обнаружатся вероятно только на деле, когда они станут кричать и ломить стеною в пользу того или другого начала.

К избирательным палаткам вело несколько дорожек, и все вступавшие в них имели возможность слышать от подходивших с противоположной стороны, какие были самые главные и рельефные недостатки их образа действия и самой их личности, потому что требианцы того времени думали, не подозревая, что в этом отношении они могли бы опереться на авторитет Цицерона, - что физические недостатки противника были законным поводом к осмеянию его; но если избиратель парализовал колкия выходки значительным запасом красоты, - его все-таки клеймили формулой, в которой прилагательным было тори, виг или радикал, судя по обстоятельствам, а существительным - бланк, который предоставлялось говорившему наполнить по своему усмотрению.

Многие из наиболее робких предпочли пройдти через это испытание как можно раньше утром. Одним из первых был Тимофей Розе, джентльмен из Лик-Малтона. Он выехал из дома с каким-то предчувствием, обернув свои самые жизненные, чувствительные части тела фланелевыми бинтами и надев два пальто, взамен лаг, но подумав, с сердечным трепетом, что нет никакой возможности предохранить голову, он еще больше поколебался в своем намерении подавать голос и еще раз заметил м-сс Розе, что тяжелы времена, когда независимому земледельцу приходится подавать голос волей-неволей; но наконец, подзадориваемый мыслию, что позорно, и главное неблаговидно, не поддержать в таком трудном деле своих собратьев, он уселся в гиг, взяв с собой здоровенного конюха, которому приказал не терять господина из виду, когда тот пойдет в избирательную палатку. Никак не позже девяти часов, м. Розе, подкрепив себя рюмочкой пополам с водой в Варкизе, уехал в гораздо более мужественном настроении и завернул к м. Нолану перед выездом из города. Он считал бывшого лондонца человеком опытным, который съумеет оценить по достоинству предпринятый им шаг и не замедлит сообщить о его умном и великодушном образе действия всем остальным. Нолан наблюдал за пересадкой нескольких кустов в своем саду.

-- Ну-с, любезный мой Нолан, сказал Розе, самодовольно улыбаясь во все свое широкое красное лицо, - вы уже подали голос?

-- Нет еще. Я только собираюсь идти.

-- Напрасно, не следует терять времени, отнюдь не следует. Я сказал себе, что если я хочу оказать джентльмену одолжение, то не следует мешкать. Ведь вы знаете, что я не обязан никому голосом, - я, благодаря Бога, в таком положении, что могу быть совершенно независимым.

-- Нет, нет, благодарю. Меня дома ждет жена. Но, как я вам сказывал, я человек независимый и нахожу, что не мое дело высказывать расположение одному больше, чем другому, но что следует обделывать дела как можно глаже. Еслиб я был фермером, я, разумеется, подал бы голос в пользу моего помещика. Это само собой разумеется, но я всем желаю добра, и если у кого окажется больше голосов, то это отнюдь не по моей вине; потому что если можно подавать голос за двух, то и следует, чтобы все вышло гладко и ровно. Таким образом я дал один голос Дебарри, а другой Тренсому; а что касается до Гарстина, то он, говорят, тоже держит сторону Дебарри.

-- Да помилуйте, сэр, сказал Нолан, разсмеявшись и закашлявшись, - разве вы не понимаете, что вы могли бы остаться дома и вовсе не подавать голоса, потому что вам все равно, кто будет ходатайствовать за нас в парламенте: радикал или виг?

-- Мне очень жаль, что вы находите возможным осуждать то, что я сделал, Нолан, сказал Розе, сильно приуныв. Я думал, что вы согласитесь со мной, так-как вы человек умный. Но независимому человеку не остается ничего больше, как примирять и угождать всем, прибавил Розе, протянув руку на прощанье, и снова уселся в гиг.

Когда Тимофей Розе выехал из города, толпа на королевской улице и на площади, где стояли палатки для собирания голосов, стала прибавляться. Избирателей впрочем было немного и добрые люди, пришедшие в это утро с разных концов и просидевшие накануне до поздней ночи за бутылками, нуждались в некотором подкреплении сил и бодрости. Рее трактиры в Треби, не исключая почтенного Кросс-Кея, были наполнены многочисленным и разнообразным обществом. Разумеется об угощении не было и помину, разумеется из нравственной щекотливости, так-как уж раз дело пошло в ход; но попойка все-таки продолжалась, хотя под другим названием.

У него на шляпе была громадная голубая кокарда и горсть серебра в грязной мошне, чему он сам искренно удивлялся. По каким-то причинам, совершенно для него непонятным, ему щедро заплатили за наклеивание объявлений в конторе Джермина, несмотря на то, что он был жертвой проделки, по милости которой он раз нечаянно потерял свои собственные объявления и понаклеил везде объявления Дебарри; но он скоро убедил себя, что это было только простым признанием его заслуг, как члена старинного рода, лишенного прав, и его личного участия в возведении одного из членов семьи в парламент. При таких обстоятельствах дела, ему необходимо самому быть там, где того потребуют интересы семьи, и придать своим присутствием больше значения каждому сбору голосов в пользу Тренсома. В этих видах он приобрел полу-пинтовую бутылку настойки и поспешил обратно на площадь, чувствуя себя в отличном расположении духа и готовым покровительствовать всем политическим партиям, разумеется насколько это не будет вредно его фамильным интересам.

Но стремление сосредоточиться на оконечности Королевской улицы, выходившей на площадь, не было всеобщим в увеличивавшейся толпе. Многих из них привлекал другой центр на другом конце Королевской улицы, около, Семи Звезд. То был привиллегированный трактир Гарстина, где заседал его комитет, и многие из избирателей, приезжавших в город с восточной стороны, никак не могли его миновать. Разумеется, что здесь преобладал темно-синий цвет и что Пак, вожатый спрокстонцев, расхаживал взад и вперед, подбивая избирателей подавать голоса за джентльмена с наибольшим количеством паев в спрокстонских рудниках. Но в Королевской улице было столько боковых улиц и переулков, что толпа, несмотря на постоянный наплыв новых лиц, не могла дойдти до давки. Переулки, примыкавшие к Королевской улице, пользовались весьма почетной репутацией. Два из них разили пивом и вином; один вел к винному и пивному складу Тильо, а в другом часто выгружались сыры Муската. И даже некоторые из входных дверей подвалов украшались грудами товара, составлявшими одну из приятных характеристик Треби.

Между десятью и одинадцатью часами наплыв избирателей усилился, и вся сцена сделалась оживленней. Шутки, сарказмы, смех и брань, для многих слушателей заменявшие остроты, начали сопровождаться более деятельными демонстрациями, сомнительного добродушия. Толпа начала волноваться, образовывать кружки, которые безпрестанно сходились и расходились, отводя немножко душу в более или менее крупных выражениях. Трудно было бы решить, кто первый подал пример переходу от слов к действию. Многие думали, что Яков Кофф, пансионер торийской богадельни и постоянное, всем известное украшение трактиров; но вопрос об инициативе к деле безпорядков - дело весьма темное, как известно. В сущности, в подобных случаях даже не требуется одного зачинщика. Положительно только то, что Чеб, желавший непременно заявить, что он подавал голос в пользу одного Гарстина, был один из первых, ощутивших на себе начало волнения, потому что ему сломали шляпу и сильно помяли бока торийцы в интересах Дебарри. С другой стороны говорили, что в то же время Пинк, седельщик, был остановлен шайкой бунтовщиков; выведав от него, что он намерен подать голос за Дебарри, выпачкали ему сюртук мелом и втолкнули его в подвал, где он остался пленником и лишился возможности подать в этот день голос.

числе последних, и его меланхолический вид и болезненно согнутая вперед спина подали повод краснобаю Коффу заметить, что почтенный фермер очевидно не в своей тарелке. Гофф был отрезан толпою от своих товарищей; голоса, горячее дыхание которых жгло ему уши, спрашивали, сколько у него лошадей, сколько коров, сколько жирных свиней; потом принялись толкать и перебрасывать его от одного к другому, делать из рук трубы и кричать ему оглушительно, чтоб он подавал голос в пользу Дебарри. Таким образом меланхолического Гоффа проводили толчками до палатки, где собирали голоса и откуда раздавался страшный гвалт и шум; тут его, совершенно оглушенного и сбитого с толку, заставили подписаться под списком Дебарри и немедленно вслед за этим чуть не вытолкали в спину. Возвратясь наконец к группе остальных фермеров он удивил всех объявив, что фермер Тренсомов подал голос за Дебарри, и оттуда опять его вытолкали, спровадив взрывами смеха.

Ступеньками такого рода и свойства прибаутки и шутки шли развиваясь и разростаясь и начали наконец принимать угрожающий вид. Тори начали чувствовать, что их шутливые выходки встречали реакцию более тяжелого калибра, и что сила и численность была не на стороне здравого суждения, но скорей на стороне здоровых кулаков и дубин. Матросы и рудокопы в дезабилье как будто умножались с каждой минутой и очевидно никак не принадлежали к партии порядка. Лавки безпрерывно посещались для закупки различных форм орудий и метательных снарядов, и магистрату, наблюдавшему из широкого окна Маркиза, было дано знать, что господин, приехавший верхом с другого конца улицы, был повернут назад и с лошадью, которая с перепугу умчалась отчаянным галопом.

и выехать в толпу вместе с констэблями; он отправил гонца к Лингону, предлагая ему с своей стороны сделать то же. "Спортмен Джек" был вполне убежден, что добрые малые не имеют в сущности никакого злого умысла, но он был довольно храбр, чтобы встретить лицом к лицу всякую опасность и, разъезжая по улицам в кожаных наколенниках и плисовой куртке, убеждал народ с большим одушевлением.

Эта остроумная выходка совершилась около двенадцати часов: констэбли и магистрат приняли более мирные меры, и это как будто удалось. Толпа быстро редела, самые отчаянные забияки исчезли или угомонились; метательные снаряды перестали летать, и вдоль королевской улицы очистился довольно значительный проезд для избирателей. Магистрат возвратился но домам, а констэбли заняли удобные наблюдательные пункты. Вес посоветовал ректору послать в Дуфильд за военным отрядом и приказать ему остановиться в милях трех в Газеркоте: в городе было так много разной собственности, что не вредило обезпечить ее от всякого риска. Но ректор чувствовал, что не следовало умеренному и благоразумному магистрату пускаться на такия меры без крайней надобности. Он думал, что личного его авторитета достаточно, чтобы обезпечить спокойствие и благосостояние Треби.