Духовное господство (Рим в XIX веке). Часть первая.
XXVII. Пустыня.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Духовное господство (Рим в XIX веке). Часть первая. XXVII. Пустыня. (старая орфография)

XXVII.
Пустыня.

Пора, однакоже, нам вернуться от Клелии-Яхты к Клелии настоящей. Орацио, как это было условлено, ровно в полночь, зажег костер, и довольно долго с безпокойством всматривался в мрак моря, прислушиваясь, не приближается ли шлюпка, долженствовавшая принять наших путниц для доставления их на яхту. Но поднимавшийся ураган и сильное волнение моря убедили его очень скоро, что в такую ночь ожидать возможности попасть на яхту - было бы одним безумием.

Кроме того, не будучи моряком, Орацио еще до наступления теплоты видел по эволюциям яхты, с которой он не спускал, пока было можно, глаз, что она, повидимому, вовсе не разсчитывала идти в прибрежью, и с усилением урагана он стал внутренно опасаться, чтобы судно не погибло.

Поэтому он решился прежде всего сыскать какой-нибудь приют на ночь для порученных его охране женщин, что скоро и отыскал в развалинах старой башни {Почти по всем берегах Средиземного моря находятся развалины сторожевых башен, служивших во времена морских разбоев для наблюдения за появлением пиратов. Прим. авт.}. Потом он стал ходить вдоль прибрежья, с целью подать помощь, если это понадобится, кому либо из подвергнувшихся крушению. С трудом протирая глаза, которые залепляли ему брызги с моря и крупные капли дождя, мочившого его без милосердия, он заметил, что как будто на белом гребне одной из поднявшихся волн лежало что-то черное. Это заставило Орацио подойти поближе к морю, и вскоре он разглядел почти у берега человека, лежавшого почти без движения.

Это был бедный Джон, который боролся со смертью после продолжительной и тяжкой борьбы с волнами. Орацио приблизился к нему, насколько мог, и вынес его на себе на берег, а потом отнес и в башню, где Клелия и Сильвия хлопотали о поддержке огня, который в подобную ночь бывает обыкновенно так дорог людям.

Джону было не более одиннадцати или двенадцати лет, но он был хорошо сложен и силен, как большая часть английских детей-моряков. Наши женщины приняли его с распростертыми объятиями, и ему тотчас же подали всевозможную помощь: раздели, высушили, одели в сухое платье. Не доставало только грогу, но и этой беде помог Орацио: при нем оказалась фляга орвиетского вина, купленного им на дорогу дамам. Джон выпил вина, и часа через два, в сухом платье, перед огнем и в таком приятном обществе, совершенно забыл и яхту, и бурю, и целый свет, и, опершись головой о скалу, захрапел так, как будто покоился где-нибудь у себя дома, на мягком пуховике.

Орацио, несколько передохнув, снова отправился на поиски на прибрежье, со страхом и надеждою встретить какого-нибудь несчастного и еще кому-нибудь принести помощь. Но так-как после продолжительных поисков он ничего не нашел, то вернулся, почувствовав также необходимость обсушиться у огня.

Клелия, утомленная происшествиями дня, спала глубоким сном, положив голову свою на колена матери. Молодость и утомление убаюкали ее сразу.

Но Сильвия не спала, а только дремала. Множество впечатлений, испытанных ею за эти дни, произвели у ней безсонницу. Кроме того, она опасалась заснуть, и даже почти боялась пошевельнуться, чтобы не разбудить своей дорогой Клелии. Вместе с тем, безпокойство о судьбе Манлио в такую непогоду не оставляло ее. "Что-то с ним, бедным, теперь делается?" думала она, и для очищения совести прибавляла: "а также и с Аврелией?"...

Орацио и не думал даже о сне; он знал, что папская стража порта д'Анцо слишком близка, чтобы можно было думать об отдыхе. Он сидел на камне перед огнем, и время от времени подкидывал в пламя сухие сучья.

Он был без плаща, так-как отдал его женщинам вместо покрывала. За поясом его висели патронташ, два револьвера и кинжал с широким лезвием, могший служить в то же время охотничьим ножом.

Садясь к огню, чтобы обсушить свое промокшее платье, он положил осторожно возле себя свой карабин, предварительно тщательно его осмотрев.

Одет он был в черное бархатное платье, с серебряными пуговицами; на ногах его были кожанные штиблеты, застегивавшияся до колен. На шее его был широко повязан красный, шелковый платок, с большим узлом на груди. Черная шляпа, почти калабрийской формы, надвинутая несколько на правую сторону, покрывала его голову, напоминавшую Марса.

Когда время от времени разгоравшееся пламя освещало его мужественное лицо, любой художник мог бы залюбоваться выражением этого лица, на котором можно было прочесть спокойное сознание силы и храбрость, доходящую до героизма.

Сама Сильвия не раз во время своей дремоты невольно любовалась его фигурой, и в эти минуты едва-ли не забывала даже о Манлио.

Пусть современные гермафродиты, преклоняющиеся перед идолом папской власти, или умиляющиеся перед чужеземцем-узурпатором, удивляются, что я с такою любовью останавливаюсь на описании разбойника, голова которого оценена папской полицией. Мне до них нет никакого дела. Если желать искренно единства Италии, быть всегда наготове на борьбу с неправдой и с чужеземцами, значит, быть разбойником, то мне все равно, я и в разбойнике признаю героя и такого человека, какого ищу. Вот итальянец, скажу я: - каким он должен быть, каким представляется мне в мечтах моих, и каким наверно будет, когда Италии удастся вырваться из когтей и влияния последователей Лойоллы!

в лесу можно будет распознавать тропинки, мы должны отсюда удалиться, чтобы не попасть в руки наших врагов.

- Но, ведь таким образом мы разойдемся еще более с Манлио, Аврелией и Джулией, ответила она грустно.

- Что же делать? отвечал Орацио: - об них нам, по крайней мере, нет оснований опасаться; они очевидно в открытом море, и будем надеяться, не пострадали от бури. Во всяком случае, прежде чем удалиться в лес, мы осмотрим на всякий случай все прибрежье, хотя, конечно, дай Бог, чтобы мы там с ними не встретились.

Орацио ничего не отвечал; он знал, что в такую страшную бурю все могло случиться. При первом блеске разсвета, когда он нашел, что было уже настолько светло, что женщины будут в состоянии отличать дорогу, он поднялся, взял карабин и сказал Сильвии: "теперь пора!"

Буря значительно стихла, но не настолько, чтобы не затруднять пути нашим друзьям. Дождь почти перестал, но брызги от разбивавшихся волн летели им прямо в лицо, что причиняло им не мало безпокойства. Прежде поворота в лес надобно было осмотреть прибрежье, и вот Орацио, взявшись собою Джона, вскарабкался на довольно высокий песчаный холм и вперился своим быстрым взором в даль, достаточно уже освещенную восходившим солнцем. К счастию, нигде по всему пустынному и печальному берегу, кроме пенившихся валов, не было заметно никаких следов крушения. Тогда Орацио вернулся к ожидавшим его за холмом женщинам и сказал: "Наши друзья вне опасности, теперь и нам следует озаботиться о своем спасении", и с этими словами повернул направо, по хорошо знакомой ему тропинке, ведшей в лесную чащу, куда все общество и последовало за ним.