В огонь и в воду (Приключения графа де-Монтестрюк).
XIV. Маски и лица.
(Старая орфография)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: В огонь и в воду (Приключения графа де-Монтестрюк). XIV. Маски и лица.

XIV.
Маски и лица.

Трудно было бы отгадать, что заставило герцогиню д'Авраншъ принять решенiе, столь сильно оскорбившее гордаго графа де Шиври. Можетъ быть, она и сама хорошо не знала настоящей причины. Разумеется, тутъ важную роль играла фантазiя, которая всегда была и будетъ свойственна всемъ вообще женщинамъ. Орфизе было всего осьмнадцать летъ, целый дворъ окружалъ ее; но въ этомъ поступке, породившемъ соперничество двухъ пылкихъ молодыхъ людей, проскакивало желанiе показать свою власть. Самолюбiю ея льстило двойное поклоненiе, столь явно высказанное; но, быть можетъ еще, вникнувъ поглубже въ сердце блестящей и гордой герцогини, можно бы было открыть въ немъ волненiе, симпатiю, какое-то неопределенное чувство, въ которомъ играла роль и неожиданность, побуждавшая ее склоняться на сторону графа де Монтестрюка. Онъ съумелъ удивить ее, тогда какъ Цезарь де Шиври имелъ неосторожность показать свою уверенность въ успехе. Она была оскорблена этой уверенностью, сама того не сознавая, и принятое ею решенiе, ободряя одного, служило вместе съ темъ и наказанiемъ другому.

А что можетъ выйти изъ этого - Орфиза и не думала. Ей довольно было и того, что въ последнюю, решительную минуту развязка будетъ все-таки зависеть отъ нея одной.

Пока обстоятельства должны были решить, на которую сторону склонится окончательно предпочтенiе Орфизы, время весело проходило въ замке между играми въ мячъ и въ кольцо, между охотой и прогулками. Коклико говорилъ, что это настоящая обетованная земля; онъ видимо толстелъ и уверялъ, что пиры, празднества и кавалькады - единственныя приключенiя, которыхъ позволительно искать порядочному человеку.

Когда шелъ дождь, общество занималось фехтованьемъ. Была даже особая зала, где собирались и дамы и усердно апплодировали победителямъ.

Графъ де Шиври, следуя советамъ Лудеака, ожидалъ именно случая убедиться самому, насколько Гуго де Монтестрюкъ прiобрелъ искусства и силы у себя въ Арманьяке. Съ того памятнаго вечера, когда Цезарь вынужденъ былъ подчиниться желанiю кузины, онъ постоянно выказывалъ своему ненавистному сопернику вежливость и любезность, даже заискивалъ въ немъ. У Гуго была душа добрая и доверчивая и онъ легко давался въ обманъ, не смотря на прежнiя предостереженiя опытнаго философа Агриппы, подновляемыя и теперь время отъ времени словами Коклико. Почти можно было подумать, что между обоими графами начинается дружба.

Разъ какъ-то въ дождливый день, графъ де Шиври вошелъ въ фехтовальную залу въ ту самую минуту, какъ начинался бой между самыми искусными бойцами. Онъ увиделъ герцогиню д'Авраншъ и, подойдя прямо къ Гуго, спросилъ его:

- А что, васъ это не соблазняетъ? Я, признаться, радъ бы размять немного руки... такая сырость на дворе... при томъ же мне бы хотелось узнать, какъ фехтуютъ въ Лангдоке... И чортъ возьми? мне кажется, что въ васъ я встречу сильнаго противника!

- О! отвечалъ Гуго, я научился только кое-какъ отбиваться...

- Гм! подумалъ Лудеакъ, какая скромность!.. скверный знакъ для Цезаря!

Принцесса Мамiани подошла къ нимъ съ улыбкой и сказала:

- Теперь моя очередь увенчать победителя... Вотъ эта роза, которую я только что сорвала и поднесла къ своимъ губамъ, будетъ ему наградой.

И, проходя мимо Гуго, она тихо прибавила:

- Вспомните Сен-Сави!

Черезъ минуту Гуго и Цезарь стояли другъ противъ друга съ отточенными шпагами.

Цезарю предстояло отстаивать свою славу, Гуго долженъ былъ еще завоевать свою. Орфиза де Монлюсонъ смотрела на обоихъ. Цезарь началъ съ притворной легкостью, прикрывавшей тонкое искусство, Гуго - прямо и отчетливо. Оба выказали всю свою гибкость и ловкость. Лудеакъ следилъ внимательно, не теряя изъ виду и принцессу Леонору, которая волновалась гораздо больше, чемъ бы следовало при простой невинной забаве. Она продолжала поглаживать розу, Орфиза играла вееромъ. Среди зрителей слышался одобрительный шопотъ.

Ничто еще пока не обнаруживало, кто изъ двухъ бойцовъ сильнее. Точно бился Ожье-датчанинъ противъ Гвидо-Дикаго. Железо встречалось съ железомъ. Однакожь опытный глазъ могъ бы заметить, что у гасконца больше разнообразiя въ ударахъ и твердоcти въ руке; но это были почти неуловимые оттенки.

силою своей защиты и неожиданностью своихъ нападенiй, решилъ, что графъ де Монтестрюкъ стоитъ его и что серьезный бой между ними остался бы нерешительнымъ. Зрители принялись громко апплодировать, когда онъ отступалъ и, склоняя передъ Гуго шпагу, прежде чемъ тотъ попалъ въ него, сказалъ:

- Партiя совершенно ровна и потому продолжать бой безполезно.

Орфиза улыбнулась; ея глаза взглянули еще ласковей на молодого человека, который такъ бойко остановилъ тогда Пенелопу, когда она понесла, а теперь устоялъ съ честью противъ одного изъ лучшихъ бойцовъ при дворе.

Маркиза д'Юрсель принялась тоже апплодировать и сказала:

- Совершенно какъ двое рыцарей Круглаго Стола! и сама прекрасная Изельда не знала бы, кому вручить пальму.

- А я такъ знаю, прошептала принцесса и, подойдя къ Гуго, сказала ему:

- Вы заслужили розу и я сберегу ее для васъ.

Между темъ Лудеакъ, не пропустившiй ни одного движенья Гуго, подошелъ къ нему и сказалъ:

- На вашемъ месте, графъ, я бы просто боялся.

- Боялись бы? чего-же?

- Да того, что столько преимуществъ и успеховъ, при вашей молодости, непременно возстановятъ противъ васъ множество враговъ.

- Милостивый государь, отвечалъ Гуго гордо, одинъ императоръ, знавшiй толкъ въ деле, говорилъ Господу Богу; спаси меня отъ друзей, а отъ враговъ я и самъ сберегу себя... Такъ точно и я скажу и сделаю.

Между темъ графъ де Шиври подалъ руку Орфизе де Монлюсонъ, уходившей изъ залы. Принявъ эту руку, какъ будто бы онъ и въ самомъ деле заслужилъ такую милость победой, она осыпала его комплиментами, не безъ оттенка впрочемъ иронiи.

- Вашъ поступокъ, прибавила она, темъ прекрасней и темъ достойней, что вы имели, кажется, дело съ Рено де Монтобаномъ.

Цезарь почувствовалъ жало, но не моргнувъ отвечалъ:

- А по этому случаю, знаете-ли, прекрасная кузина, я могъ бы напомнить вамъ знаменитое двустишiе, вырезанное за стекле въ Шамборе королевской рукой:

Jouvent femme varie,

Bien fol qui s'у fie...

- Мне-то этотъ поэтическiй упрекъ! Чемъ-же я его заслужила?

- Какъ, чемъ заслужили! Я думалъ, я мечталъ по крайней мере, что вы почтили меня вашей дружбой, и ревность кое-кого изъ нашего общества давала мне право надеяться, что эта дружба истинная...

- И вотъ, съ перваго-же шага, вы ставите на ряду со мной... когоже? незнакомца, занесеннаго галопомъ коня своего въ лесъ, где вы охотились!

- Признайтесь по крайней мере, что этотъ галопъ мне очень. былъ полезенъ!... Не случись того господина, о которомъ вы говорите, очень можетъ быть, что вы не трудились бы теперь обращаться ко мне ни съ упреками, ни съ комплиментами. Ужь не по поводу-ли высказаннаго мною решенiя между вами и графомъ де Монтестрюкъ, вы говорите мне это?

- Разумеется.

- Но вы должны бы обожать этого графа, который далъ вамъ случай высказаться о вашей страсти публично!

- Что это, насмешка, Орфиза?

- Немножко, сознаюсь; но вотъ еще, напримеръ: вы бы, можетъ быть, обязаны были-мне благодарностью за доставленный мною вамъ прекрасный случай выказать ваше превосходство во всемъ. Неужели же вы, считающiйся справедливо однимъ изъ первыхъ придворныхъ, сомневаетесь въ успехе?... Ахъ! кузенъ, такая скромность и въ такомъ человеке, какъ вы, просто удивляетъ меня!

- Какъ! въ самомъ деле одна только мысль дать мне случай одолеть соперника внушила вамъ это прекрасное решенiе?

- Разве это не самая простая и самая натуральная мысль?

- Теперь, когда вы сами это говорите, я ужь не сомневаюсь; но самому мне было бы довольно трудно уверить себя въ этомъ. И такъ, я принужденъ жить съ графомъ де Монтестрюкъ, несмотря на странность его объясненiя въ любви къ вамъ, на сердечно вежливой ноге?

- О! но ведь онъ такъ издалека прiехалъ, какъ вы остроумно заметили!... прервала Орфиза.

- И даже, продолжалъ де Шиври, крутя усы, вы потребуете, быть можетъ, чтобы за этой вежливостью появилось искреннее желанiе оказать ему услугу при случае?

- Такъ и следуетъ порядочному человеку... да впрочемъ, не это-ли самое вы ужь и теперь делаете?

- Не нужно-ли еще, чтобы я, въ благодарность за вашу столъ лестную для меня любезность, дошелъ до прямой и открытой дружбы?

- Я хотела именно просить васъ объ этомъ.

- Разве одно ваше желанье не есть уже законъ для того, кто васъ любитъ? Съ этой минуты, графъ де Шаржпноль не будетъ иметь друга преданнее меня, клянусь вамъ.

Орфиза и Цезарь поговорили еще темъ же шутливымъ тономъ, онъ - стараясь подделаться подъ любимый тонъ кузины, она - радуясь, что можетъ поздравить его съ такимъ веселымъ расположенiемъ духа. Проводивъ ее во внутреннiя комнаты, онъ сошелъ въ садъ, где заметилъ кавалера Лудеака. Никогда еще, быть можетъ, онъ не чувствовалъ такой бешеной злобы. Онъ былъ оскорбленъ въ своемъ честолюбiи столько же, какъ и въ своемъ тщеславiи.

- Ахъ! вскричалъ онъ, герцогиня можетъ похвастать, что подвергла мое терпенье чертовски - тяжелому испытанiю! но я выдержалъ себя, какъ будто желая испытать, насколько послушны у меня нервы. - Ахъ! ты былъ ужасно правъ! Целый часъ она безжалостно насмехалась надо мной со своимъ Монтестрюкомъ! и съ какимъ вкрадчивымъ видомъ, съ какой улыбкой! Она все устроила, только чтобъ угодить мне, и я долженъ бы благодарить ее съ первой же минуты, говорила она... Самъ дьяволъ принесъ сюда этого гасконца и бросилъ его на мою дорогу!... Но онъ еще не такъ далеко ушелъ, какъ думаетъ!... Она хочетъ, чтобъ я сталъ его другомъ... я... его другомъ!

Онъ сильно ударилъ ногой по земле.

- А странней всего то, продолжалъ онъ, бросая мрачный взглядъ на Лудеака, что я

- И отлично сделалъ!... Вспомни знаменитый стихъ на этотъ случай:

j'embrasje mon rival, mais c' ot pons l'étvuffer!

Это Расинъ написалъ, кажется, и въ твоемъ случае поэтъ оказался еще и глубокимъ политикомъ. Стань неразлучнымъ другомъ его и, право, будетъ очень удивительно, если тебе не удастся, подъ видомъ услуги ему, затянуть его въ какое-нибудь скверное дело, изъ котораго онъ ужь никакъ не выпутается.... Его смерть будетъ тогда просто случаемъ, который все должны будутъ приписать или его собственной неловкости, или роковой судьбе... Но чтобъ добиться такого славнаго результата, не надо скупиться на ласковую внимательность, на милую предупредительность, на прекрасныя фразы. Если бы тебе удалось привязать его къ себе узами живейшей благодарности, ты сталъ бы его господиномъ.... А насколько я изучилъ графа де Монтестрюка, онъ именно способенъ быть благодарнымъ.

Решившись такъ именно действовать, Цезарь приступилъ къ делу тотчась же. Въ несколько часовъ его обращенiе совершенно изменилось и отъ непрiязненноcти перешло къ симпатiи. Онъ сталъ ловко-предупредителенъ, постояно стремясь овладеть доверiемъ соперника, вложилъ весь свой умъ и всю свою игривость въ ежедневныя сношенiя, обусловливаемыя житьемъ въ одномъ доме и общими удовольствiями. Гуго, незнавшiй вовсе игры въ мячъ, встретилъ въ немъ опытнаго и снисходительнаго учителя, который радовался его успехамъ.

- Еще два урока, сказалъ Цезарь какъ то разъ Орфизе, и ученикъ одолеетъ учителя.

Если Гуго забывалъ взять свой кошелекъ, Цезарь открывалъ ему свой и не допускалъ его обращаться къ кому-нибудь другому. Разъ какъ то вечеромъ былъ назначенъ маскарадъ и портной не прислалъ графу Гуго чего то изъ платья, а безъ этого ему нельзя было появиться рядомъ съ герцогиней; Гуго нашелъ что было нужно въ своей комнате при записке отъ графа де Шиври съ извиненiями, что не можетъ предложить ему чего-нибудь получше. И когда Гуго сталъ-было благодарить его, Цезарь остановилъ его и сказалъ:

- Вы обидели бъ меня, еслибъ удивились моему поступку. Разве потому, что мы съ вами соперники, мы должны быть непременно и врагами? И что же доказываетъ это само соперничество, делающее насъ обоихъ рабами однихъ и техъ же прекрасныхъ глазъ, какъ не то, что у насъ обоихъ хорошiй вкусъ? Что касается до меня, то, уверяю васъ честью, что съ техъ поръ какъ я васъ узналъ, я отъ души готовъ стать вашимъ Пиладомъ, если только вы захотите быть моимъ Орестомъ. Чортъ съ ними, съ этой смешной ненавистью и дикой ревностью! Это такъ и пахнетъ мещанствомъ и только могло бы придать намъ еще видъ варваровъ, что и вамъ, вероятно, такъ-же противно, какъ и мне. Станемъ же лучше подражать рыцарямъ, которые делились оружiемъ и конями, когда надо было скакать вместе на битву. Дайте руку и обращайтесь ко мне во всемъ. Все что есть у меня, принадлежитъ вамъ и вы огорчили бы меня, если-бъ забыли это.

За этими словами пошли объятiя, и Гуго былъ тронутъ: онъ еще не привыкъ къ языку придворныхъ и счелъ себя обязаннымъ честью отвечать ему отъ всего сердца на эти притворныя уверенiя въ дружбе.

Коклико высказалъ ему по этому поводу свое удивленье.

- Какъ странно идетъ все на свете! сказалъ онъ. Я бы готовъ головой поручиться, что вы терпеть не можете одинъ другаго, а вотъ вы напротивъ обожаете другъ друга,

- Какъ же я могу не любить графа де Шиври, который такъ любезенъ со мной?

- А отчего же онъ сначала внушалъ вамъ совсемъ другое чувство?

- Да, признаюсь, во мне было что-то похожее на ненависть къ нему; потомъ я долженъ былъ сдаться на доказательства дружбы, которыя онъ безпрерывно давалъ мне. Знаешь ли ты, что онъ отдалъ въ мое распоряженiе свой кошелекъ, свой гардеробъ, кредитъ, все, даже свои связи и свое влiянiе въ обществе, почти еще не зная меня, черезъ какихъ-нибудь две недели после нашей первой встречи?

- Вотъ оттого-то именно, графъ, я и сомневаюсь! Слишкомъ много меду, слишкомъ много! Я ужь такой болванъ, что никакъ не могу не вспомнить о силкахъ, что разставляютъ на птичекъ... Оне, бедныя, ищутъ зерна; а находятъ смерть!

Дня два спустя, Цезарь отвелъ въ сторону Лудеака.

- Место мне не нравится, сказалъ онъ: я всегда думалъ, что Парижъ именно такой уголъ мiра, где всего верней можно встретить средство отделаться отъ лишняго человека, вотъ по этому-то мы скоро и уедемъ отсюда.

- Одни?

- Э, нетъ! герцогиня д'Авраншъ намъ первая подаетъ сигналъ къ отъезду. У меня есть друзья при дворе и одинъ изъ нихъ - верней, впрочемъ, одна - говорила королю, по моей просьбе, что крестница его величества ужь слишкомъ зажилась у себя въ замке; она-то и подсказала ему мысль вызвать ее отсюда.

- Графъ де Монтестрюкъ, разумеется, захочетъ тоже за ней ехать.

- Тутъ-то именно я его и караулю. Во первыхъ, я выиграю ужь то, что разстрою эту общую жизнь, въ которой онъ пользуется теми же преимуществами, какъ и я.

- Не говоря уже о томъ, что Парижъ - классическое место для всякихъ случаевъ. Вотъ еще недавно вытащили изъ Сены тело дворянина, брошенное туда грабителями... а у Трагуарскаго Креста подняли другаго, убитаго при выходе изъ игорнаго дома.

- Какъ это однако странно! сказалъ Цезарь, обмахиваясь перьями шляпы.

- И письмо, которое должно разрушить очарованiе нашего острова Калипсо?...

- Прiйдетъ на дняхъ, какъ мне пишутъ, и притомъ написано въ такихъ выраженiяхъ, что нечего будетъ долго раздумывать.

- Бедный Монтестрюкъ!... Провинцiалъ въ Париже будетъ точно волченокъ въ долине... Я буду непременно, Цезарь, при конце охоты!

Вскоре въ самомъ деле пришло письмо, извещавшее герцогиню д'Авраншъ, что ее требуютъ ко двору.

- Желанiе его величества васъ видеть близъ себя такъ лестно, сказала маркиза д'Юрсель, что вамъ необходимо поспешить отъездозмъ.

- Я такъ и намерена сделать, отвечала Орфиза; но вы согласитесь, тетушка, что не могу же я не пожалеть о нашей прекрасной стороне, где намъ было такъ хорошо, где у насъ было столько друзей, где насъ окружало столько удовольствiй. Я знаю, что покидаю здесь, но еще не знаю, что меня тамъ ожидаетъ...

- Но разве вы не надеятесь встретиться при дворе съ теми самыми лицами, которыя составляли ваше общество здесь? - Графъ де Монтестрюкъ, правда, тамъ еще не былъ, но онъ изъ такого рода, что ему не трудно будетъ найдти случай представиться.

- Да разве меня тамъ не будетъ? воскликнулъ графъ де Шиври; я требую себе во всякомъ случае чести представлять повсюду графа де Шаржполя.

- Я знаю, сказала Орфиза, что вы не уступите никому въ вежливости, и въ любезности.

- Вы меня просто околдовали, прекрасная кузина: великодушiе - теперь моя слабость... Я хочу доказать вамъ, что бы ни случилось, что во мне течетъ кровь, которая всегда будетъ достойна васъ.

Близкiй отъездъ привелъ Гуго въ отчаянiе: ему предстояло разстаться съ этими местами, где онъ каждый день виделъ Орфизу, где ихъ соединяли одни и те же удовольствiя, где онъ дышалъ однимъ съ нею воздухомъ, где онъ могъ отгадывать всегда ея мысли. Сколько условiй будетъ разлучать ихъ въ Париже и какъ редко будетъ онъ съ ней видеться!...

Накануне отъезда Орфизы въ Блуа и оттуда въ Парижъ, Гуго, проведя съ ней последнiй вечеръ, грустно бродилъ подъ ея окнами, надеясь увидеть еще хоть тень ея на стекле. Его била лихорадка. Безумная мысль пришла ему въ голову и овладела имъ съ такой силой, что черезъ минуту онъ ужь мерялъ разстоянiе до балкона, на которымъ показывался изредка легкiй силуэтъ Орфизы: онъ желалъ чего-нибудь отъ нея, какой-нибудь вещи, которой касалась рука ея и которая могла бы напоминать ее повсюду.

Перенесенный на другое место огонь показывалъ, что герцогиня перешла во внутреннiя комнаты. Не прошло и пяти минутъ, какъ онъ уже былъ на балконе, не зная самъ, какимъ путемъ онъ туда взобрался, но съ твердой решимостью не сходить внизъ, пока не найдетъ свое сокровище. Окно было полуотворено, онъ толкнулъ его рукой и вошелъ въ маленькую комнату, которая отделялась одной только полуприподнятой портьерой отъ той, куда ушла Орфиза. Его мгновенно охватилъ тотъ самый запахъ, очарованiе котораго онъ ужь не разъ испытывалъ: то было какъ бы ея собственное дыханiе.

Повсюду были разбросаны ея вещи: бывшее на ней въ этотъ день платье изъ блестящей матерiи, облекавшее ея легкiй станъ; тонкое кружево, покрывавшее ея плечи отъ вечерней сырости; венгерскiя перчатки, еще сохранявшiя форму ея милыхъ ручекъ; маленькiе атласные башмачки, обтягивавшiе ея детскiя ножки; вееръ, которымъ она играла такъ грацiозно, какъ истинная кастильянка; все говорило ему объ ней. Гуго стоялъ въ восхищенiи, упиваясь ароматомъ всехъ этихъ вещей, но среди этого восторга начинало закрадываться въ него безпокойство: что, если вдругъ Орфиза выйдетъ въ эту комнату, что подумаетъ она, увидевъ его здесь, какъ и чемъ онъ объяснитъ ей свое присутствiе? Можно-ли надеяться, что ему удастся уйдти такъ же неслышно, какъ онъ вошелъ? Онъ и не подозревалъ, что Орфиза уже следила за всеми его движеньями.

рукой; легкiй трескъ паркета предупредилъ ее, что кто-то ходитъ до соседней комнате. Она была слишкокъ храбра, чтобъ звать кого-нибудь на помощь: дочь одной изъ героинь Фронды, она, какъ и мать, не знала вовсе страха. Она подумала, не Шиври-ли это, известный своей наглой смелостью, и ужь схватила кинжалъ, готовая твердой рукой поразить его за такую дерзость; молча, приподнявъ портьеру, она посмотрела.

Она задрожала, узнавъ Гуго де-Монтестрюка. Какъ! онъ, въ ея комнатахъ, въ такой часъ! что ему нужно? Удерживая дыханье и спрятавшись за толстую портьеру, изъ-за которой могла все видеть, тогда какъ ея самой было невидно, она следила за каждымъ его шагомъ. Первое чувство ея было - гневъ и огорченiе: Гуго падалъ въ ея мненiй и сердце ея сжимаюсь отъ сожаленья; второе чувство было - удивленiе и нежное умиленiе.

После минутной нерешимости, Гуго подошелъ осторожно къ креслу, на которомъ виселъ венокъ изъ розъ, бывшiй сегодня на корсаже у Орфизы. Оглянувшись на все стороны, онъ оторвалъ въ волненьи одинъ цветокъ, страстно поцеловалъ его и спряталъ у себя на груди. Онъ ужь хотелъ уходить и повесилъ осторожно венокъ на спинку кресла, когда вниманiе его обратилось на что то, чего Орфиза не могла разсмотреть изъ-за своей портьеры. Гуго нагнулся и нежно снялъ съ белаго атласнаго корсажа какую-то ниточку золотого цвета: то былъ длинный волосъ Орфизы. Она улыбнулась, увидевши, съ какимъ восхищеньемъ онъ разсматриваетъ свою находку, какъ будто она дороже для него всякаго жемчужнаго ожерелья, и тихонько выпустила кинжалъ изъ рукъ. Къ чему ей нужно было оружiе противъ такого почтительнаго обожанiя?

Долго Гуго разсматривалъ при огне стоявшей на столике свечи тонкiе изгибы этого белокураго волоса, онъ то вытягивалъ его, то обвивалъ золотымъ кольцомъ на пальце. Вдругъ онъ досталъ спрятанную на груди розу и, обмотавъ вокругъ стебелька найденный волосъ, завязалъ оба конца и спряталъ опять на груди, какъ воръ, схватившiй какую-нибудь драгоценность.

Окутанная белымъ кисейнымъ пеньуаромъ, съ распущенными волосами, съ обнаженными по-локоть руками въ длинныхъ широкихъ рукавахъ, въ полусвете, оставлявшемъ въ тени ея неясную фигуру, - она казалась призракомъ. Она сама не понимала, отчего вдругъ решилась показаться, и какое-то новое, неиспытанное еще ощущенiе удивляло ее; но, притворяясь раздраженною, она спросила Гуго:

- По какому это случаю, графъ, вы вошли сюда въ такой часъ?... Неужели вы обыкновенно такъ поступаете и неужели вы думаете, что такой поступокъ - честный способъ отблагодарить за мое гостепрiимство и за мою прямую, открытую признательность вамъ?...

Гуго хотелъ отвечать; она его прервала:

- Какимъ путемъ вы попали въ мои комнаты? какъ? зачемъ?

я прыгнулъ съ дерева на балконъ...

- Но вы могли упасть въ такой темноте!... убиться насмерть!...

- Вы вотъ объ этомъ думаете, герцогиня, а я не подумалъ!...

- Но, еще разъ, зачемъ? съ какой целью?

- Самъ не знаю... Не сердитесь, ради Бога! я вамъ все, все скажу - я искалъ чего-нибудь изъ вашихъ вещей, что вы носили. Я хотелъ сделать изъ этого талисманъ себе. Мне попалась подъ руку роза - она была тутъ вотъ, въ этомъ венке... я взялъ ее.

- Какъ, попросить у васъ! А какое имелъ я право на такую огромную милость? Нетъ, нетъ, я бы ни за что не посмелъ! но вы уезжаете и я не знаю, когда опять васъ увижу! моя голова помутилась. Я не хотелъ всего лишиться отъ васъ.... Ахъ! герцогиня, я такъ люблю васъ!

Этотъ крикъ, вырвавшiйся изъ глубины души его, заставилъ ее вздрогнуть.

- Такъ вы въ самомъ деле меня любите? спросила она глухимъ голосомъ, и вы не въ шутку сказали мне тогда, что хотите посвятить мне свою жизнь?

проведенный у васъ на глазахъ, делалъ эту любовь сильнее и глубже... Я живу только вами и хотелъ бы жить только для васъ... Неужели вы не поняли, не догадались, не почувствовали, что меня одушевляетъ не мимолетное безумiе, не капризъ молодаго сердца, но чувство неизменное, необъятное, неведомое? Но ведь самая смелость моего поступка служитъ вамъ доказательствомъ моей искренности. Моя надежда, моя мечта - это вы. Мечта такая высокая, что даже теперь, когда вы мне позволили стремиться къ этому блаженству, я не знаю, какимъ чудомъ могу его достигнуть? Я вижу васъ между звездами... Но мысль, что самъ Богъ привелъ меня на вашъ путь, укрепляетъ меня и поддерживаетъ... Ахъ! если-бъ довольно было храбрости, преданности, всевозможныхъ жертвъ, безпредельной любви, безграничнаго уваженiя, ежеминутнаго обожанiя, - я, можетъ быть, заслужилъ бы васъ и вся жизнь моя ушла бы на любовь къ вамъ!... Взгляните на меня, герцогиня, и скажите сами, разве я говорю неправду?

Эта пламенная речь, столь непохожая на придворные мадригалы будуарныхъ поэтовъ, какiе привыкла слышать до сихъ поръ герцогиня де Авраншъ, увлекла ее, какъ порывъ бури.

- Я верю вамъ, графъ, отвечала она съ живостью; я ужь и тогда верила вашей искренности, когда сказала вамъ, что буду ждать три года. Но у меня сердце гордое и однихъ словъ мне мало! И между темъ, мне кажется, что еслибъ я любила, какъ вы любите, ни передъ чемъ бы я не оставалась, ничего бы не пожалела, чтобы добиться успеха, - ни усилiй, ни терпенiя, ни самыхъ тяжелыхъ испытанiй. Какiя бы ни стояли передо мной преграды, ничто бы меня не удержало. Я пошла бы къ своей цели, какъ идутъ на приступъ крепости, сквозь дымъ и пламя, презирая смерть. Я где-то читала девизъ человека, питавшаго честолюбiе и готоваго пожертвовать ему последней каплею своей крови: Per fas et nefas! Я переведу этотъ крикъ гордости и Во что бы то ни стало! Если вашу душу, какъ вы говорите, наполняетъ любовь, заставившая васъ преклонить передо мной колена, то вы будете помнить эти слова, не будете оглядываться назадъ, а будете смотреть впередъ!

Онъ готовъ былъ кинуться къ ея ногамъ, но она его удержала и продолжала:

- Вы у меня взяли, кажется, розу? отдайте мне ее назадъ.

- Я не хочу, чтобы отсюда уносили что-нибудь безъ моего согласiя, сказала она; но я не хочу также дать поводъ думать, что я придаю слишкомъ большую важность простому цвету.... Каковъ онъ есть, я вамъ отдаю его.

Гуго бросился целовать ея руку, но она высвободила ее и, подойдя къ столу, взяла съ него книгу, поискала въ ней и, проведя ногтемъ черту на поляхъ раскрытой страницы, сказала:

- Можете прочесть, графъ, и да сохранитъ васъ Богъ!

Орфиза вышла изъ комнаты бледная, со сверкающимъ взоромъ, между темъ какъ Гуго схватилъ книгу и раскрылъ на замеченномъ месте. Съ первыхъ же строкъ онъ узналъ Сида, а на поляхъ отмеченной ногтемъ страницы глаза его встретили знаменитый стихъ:

éne est lepria.

- Орфиза! вскричалъ онъ.

Но его руки встретили колебавшiяся еще складки портьеры за вышедшею герцогиней. Гуго не осмелился переступить за легкую преграду, отделявшую его отъ его идола. Но не нашелъ ли онъ въ этой комнате больше, нежели смелъ надеяться, больше чемъ цветокъ, больше чемъ даже ея волосъ? Опьяненный любовью, обезумевшiй отъ счастья, съ целымъ небомъ въ сердце, Гуго бросился къ балкону и въ одинъ мигъ спустился внизъ, готовый вскрикнуть, какъ некогда Родригъ:

Paraisfez, Novarrois, Maures et Castillans.