В огонь и в воду (Приключения графа де-Монтестрюк).
XVI. Буря близка.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: В огонь и в воду (Приключения графа де-Монтестрюк). XVI. Буря близка. (старая орфография)

XVI.
Буря близка.

Когда капитан ушел, Лудеак не стал терять времени на жалобы и на сокрушение. Он отыскал Цезаря, который терял уже терпенье, любезничая с Орфизой, чтоб только задержать ее, и, ударив его по плечу, шепнул ему на ухо:

- Дело сорвалось!

И между тем как граф де Шиври подал руку герцогине, чтоб проводить ее в галлерею, где танцовали, Лудеак прибавил тем же шопотом:

- Но, как мне кажется, с этим делом случилось тоже, что бывает с разорванной нечаянно материей... можно зашить.

Этим впрочем не ограничились неудачи Цезаря в ночь после театра. Орфиза казалась разсеянною и поглощенною другими мыслями, пока он с намерением замедлял прогулку по освещенным аллеям. Прийдя на террассу сада, она поспешила оставить его руку и остановилась среди группы гостей, которая окружала принцессу Мамиани, поздравляя ее с успехом на сцене. Лицо Леоноры сияло таким торжеством, что Монтестрюк заметил ей это.

- Мы видели удалявшуюся нимфу, а теперь видим возвращающуюся богиню, сказал он ей цветистым языком только что разъигранной пьесы.

- Это оттого, что я спасла от большой опасности одного героя, который и не подозревает этого, отвечала она с улыбкой.

- Значит, герой вам дорог?

- Я и не скрываю этого.

- А! так это она! подумал Лудеак, не пропустивший ни одного слова из их разговора.

Принцесса сняла у себя с плеча бант из серебристых лент и, подавая его графу Гуго, сказала:

- На моей родине есть обычай оставлять что нибудь из своих вещей на память тому, с кем встречались три раза при различных обстоятельствах. В первый раз я вас видела со шпагой в руке, в одном замке; во второй - на охоте, в густом лесу; сегодня мы разъиграли вместе комедию, в Париже, Хотите взять этот бант на память обо мне?

И пока Монтестрюк прикалывал бант к своему плечу, она тут прибавила:

- Не знаю, чтобы ответила султанша тому рыцарю, который бросился бы к ней на помощь; но удивляюсь, что инфанта может так долго противиться поэзии и пламенным речам, которые вы обращали к ней сегодня вечером.

У герцогини д'Авранш была лихорадочная дрожь, к ней примешивалась и досада. Она была удивлена, что Гуго не пошел вслед за ней в сад, и раздражена, что застала его в любезностях с принцессой. Она подошла поближе и смело произнесла с оттенком неудовольствия и не обращая внимания на окружающих:

- Инфанта может оправдаться тем, что видела в этой поэзии и в этих пламенных речах одну комедию.

Такая же лихорадка волновала и кровь Монтестрюка, но лучше сдерживая себя, он улыбнулся и, гордо взглянув на Орфизу, возразил с той же смелостью, как и прежде, в замке Мельер:

- Нет, герцогиня, нет! вы ошибаетесь: это была не комедия, не вымысел. Видя вас в ярком блеске драгоценных камней, сверкавших при каждом вашем движении, я вспомнил о походе Аргонавтов, искавших за морями обещанное им Золотое Руно... В сердце у меня столько же постоянства, столько же мужества, как было и у них... В глазах моих вы так прекрасны и так же блистательны, и я сказал себе в безмолвном изумлении, упоенный моими чудными мечтаниями: мое Золотое Руно - вот оно!..

- На глазах у всех, как следует честному дворянину, с полной решимостью победить или умереть!

Взглянув на него, она была поражена выражением энтузиазма на его лице, озаренном сиянием молодости и восторга. Поддавшись магнетизму глаз любящого человека, она отвечала тихо и быстро:

- Если так, то идите вперед!

Она повернулась, чтоб вмешаться в толпу, но в эту минуту встретилась глазами с грозным взглядом графа де Шиври. Она остановилась и продолжала громким голосом:

- Я, помнится, говорила вам о своем девизе, граф де Монтестрюк: per fas et nefas. Вы знаете, что это значит?

- Настолько понимаю, чтобы перевести эти четыре латинских слова таким образом: во что бы то ни стало!

- Так берегитесь же бури!

И не опуская глаз, она ушла с террассы.

- Ну! что ты на это скажешь? прошептал Лудеак на ухо Цезарю.

- Скажу, что пора все это кончить! Сегодня же я поговорю с кузиной и, если не получу формального обещания, то приймусь действовать... и эта буря, о которой она говорила, разразится очень скоро.

- Не стану отговаривать тебя на этот раз... Почва горит под нами, но завтра или сегодня же ночью, прежде чем ты на что-нибудь решиться, прийди ко мне поговорить... Упущенный случай можно отъискать снова.

Через час граф де Шиври, бродивший взад и вперед по залам, мучимый гневом, но все еще не желая пока ссориться с Монтестрюком, встретил Орфизу в одной галлерее.

- Я искал вас, сказал он, подходя к ней.

- А я вас ожидала, возразила она, останавливаясь.

- Значит, и вам тоже кажется, что нам нужно переговорить?

- Скажите лучше, мне показалось, что я должна потребовать у вас объяснения.

- Не по поводу-ли тех слов, которые я услышал?

- Нет, отвечала гордо Орфиза, а по поводу тех взглядов, которые их вызвали.

Граф де Шиври давно знал Орфизу де Монлюсон и давно убедился, что ее ничем нельзя заставить уступить. Хоть она была и молода, но из таких, что не изменяются от детства до старости. Он пожалел, что навел разговор на такой опасный путь, но избежать столкновения уже не было возможности. Пока он искал какого-нибудь ловкого средства к отступлению, герцогиня приступила прямо к делу.

- Если мы и несогласны с вами на счет поводов, прекрасный кузен, то согласны по крайней мере на счет необходимости этого разговора. И так, мы поставим, если угодно, вопросы как можно ясней и вы не будете иметь оснований, клянусь вам, пожаловаться на недостаток откровенности с моей стороны. Когда разговор наш кончится, наши отношения друг к другу, надеюсь, будут определены ясно и точно.

- Я желаю этого, кузина, столько же как и вы.

не зависеть.

- Не забывайте о короле.

- Королю, граф, надо управлять королевством и у него нет времени заниматься подобным вздором. Между тем, до меня дошло, что при дворе есть люди, которые ставят рядом наши имена, мое и ваше, но, вы должны сознаться, нас ничто не связывает, ни обещания, ни какие бы то ни было обязательства: следовательно - полнейшая независимость и свобода с обеих сторон.

- Позвольте мне прибавить к этому сухому изложению, что с моей стороны есть чувство, которому вы когда-то отдавали, казалось, справедливость.

- Я так мало сомневалась в искренности этого чувства, что предоставила вам дать мне доказательства его прочности.

- А! да, когда вы отложили ваш выбор на три года!... когда вы представили мне борьбу на одинаковых условиях с человеком незнакомым! с первого же разу - полное равенство!... Странный способ наказывать одного за вспышку и награждать другого за преданность!

- Если это равенство так оскорбительно для вас, то зачем же вы приняли борьбу? Ничто вас не стесняет, вы свободны...

Еще одно слово - и разрыв был бы окончательный, Орфиза, быть может, этого и ожидала. Цезарь все понял и, сдерживая свой гнев, вскричал:

- Свободен, говорите, вы? Я был бы свободен, еслиб не любил вас.

- Тогда почему же вас так возмущает мое решение? Как! вас пугают три года, впродолжении которых вы можете видеться со мной сколько вам угодно! Этим вы доказываете, как мало сами уважаете свои достоинства!

- Нет, но бывают иногда такия слова, которые дают право предположить, что обещанное безпристрастие забыто.

- Вы говорите мне это по поводу сделанного мною намека на мой девиз, не так ли? Я только что хотела сказать об этом. Кончим же этот эпизод с одного разу. Последнее слово мое было обращено к вам, сознаюсь в этом. Но разве я не была права, предостерегая графа де-Монтестрюка от бурь, близость которых мне была ясна из всего вашего поведения, несмотря на ваши уверения в дружбе к нему и в рыцарской покорности мне, и не должна ли я была предупредить его, что заявляя намерение подняться до меня, он должен быть готов на борьбу, во что бы-то ни стало? Признайтесь же в свою очередь, что я не очень ошибалась.

- Разумеется, граф де-Монтестрюк всегда встретит меня между собой и вами!

- На это вы имеете полное право, также точно как я имею право не отступать от своего решения. Я хотела убедиться, может ли мужчина любить прочно, постоянно? Еще с детства я решила, что отдам сердце и руку тому, кто съумеет их заслужить... Попробуйте. Если вы мне понравитесь, я скажу: да; если нет. скажу: нет.

- И этот самый ответ вы дадите и ему, точно также как мне?

- Я дам его всякому.

- Всякому! вскричал граф де-Шиври, совершенно уже овладев собой. Могу ли я понять это таким образом, что вы предоставляете нам двум, графу де-Шаржполю и мне, только право считаться солдатами в малолюдной фаланге, нумерами в лоттерее?

- Зачем же я стану стеснять свою свободу, когда я не стесняю вашего выбора?

Цезарь вышел из затруднения, разразившись смехом.

- Значит, сегодня - совершенно то же, что и прежде! Только одним гасконцем больше! Но если так, прекрасная кузина, то к чему же это решенье, объявленное вами в один осенний день, за игрой в кольцо?

- Может быть - шутка, а может быть - и дело серьезное. Я ведь женщина. Отгадайте сами!

Орфиза прекратила разговор, исходом которого Цезарь был мало доволен. Он пошел ворча отъискивать Лудеака, который еще не уходил из отеля Монлюсон и играл в карты.

- Если тебе везет в картах сегодня так же, как мне у кузины, то нам обоим нечем будет похвалиться! Прекрасная Орфиза разбранила меня и доказала, как дважды два - четыре, что во всем виноват я один... Я не много понял из её слов, составленных из-сарказмов и недомолвок... Но я чертовски боюсь, не дала ли она слово этому проклятому Монтестрюку!

- Что его надо устранить.

- Когда так, пойдем ужинать. Я ужь говорил тебе, что мне попался под руку такой молодец, что лучшого желать нельзя...

- Не тот ли это самый, что должен был, сегодня ночью, дать мне случай разъиграть перед Орфизой роль Юпитера перед Европой?

- Тот самый.

- Гм! твой молодец что-то слишком скоро ушел для такого решительного человека!

- Я хорошо его знаю. Он и ушел-то только для того, чтобы после лучше броситься на добычу.

- А как его зовут?

- Капитан д'ДАрпальер... Балдуин д'Арпальер... Ты об нем что нибудь слышал?

- Кажется, слышал смутно, да еще по таким местам, куда можно ходить только в сумерки и в темном плаще под цвет стены... когда приходит в голову фантазия пошуметь.

- Именно... Не спрашивай, как я с ним познакомился... Это было однажды вечером, когда винные пары представляли мне все в розовом цвете... Он воспользовался случаем, чтоб занять у меня денег, которых после и не отдал, да я и требовать назад не стану по той простой причине, что всегда не мешает иметь другом человека, способного на все!

- И ты говоришь, что он - капитан?

- Это он клялся мне, что так; но мне сдается, что его рота гребет веслами на галерах его величества короля... Он уверяет, что требует от министра возвращения денег, издержанных им на службе его величества. А пока в ожидании, он шлифует мостовую, таскается по разным притонам и живет всякими проделками. Я уверен, что его можно всегда купить за пятьдесят пистолей.

- Ну! значит, молодец!

- Надо однакожь поспешить, если хотим застать его в одном заведении, где ему отпускают в долг, а он осушает бутылки, без счета, платя за них рассказами о сражениях.

- Так у тебя есть уже план?

- Еще бы! разве я потащил бы тебя, чорт знает куда, по такому туману, еслиб у меня в голове не было готового великолепного плана кампании?...

Они прибавили шагу и пришли в улицу Сент-Оноре, к знаменитому трактирщику, у которого вертела вертелись не переставая перед адским огнем. Когда они подходили к полуотворенной двери, изнутри слышался страшный шум от бросаемых в стену кружек, глухого топота дерущихся и резкого визга руготни.

- Свалка! сказал глубокомысленно Лудеак; в таких местах это не редкость!

кулака и стонали по углам. Он только что отвел от груди своей конец вертела и хватил эфесом шпаги самого трактирщика по голове так ловко, что тот покатился кубарем шагов на десять; остальным также досталось. В эту самую минуту Цезарь и Лудеак вошли в залу, давя каблуками осколки тарелок и бутылок.

- Эй! что это такое? крикнул Лудеак, разве так встречают честных дворян, которые, веря славе заведения, приходят поужинать у хозяина Поросенка?

В ответ раздался только стон и хозяин, завязывая салфеткой разбитый лоб, притащился к вошедшим друзьям и сказал им:

- Ах, господа! что за история! еще две-три таких же - и навсегда пропадет репутация этого честного заведения!

- Молчи, сволочь! крикнул великан, махая шпагой и удерживая на почтительном разстоянии избитую прислугу... Я вот сейчас объясню господам, в чем дело, и они поймут. А если кто-нибудь из вас тронется с места, разрублю на четверо!

Шпага блеснула и все, кто вздумал было подвинуться вперед, разом отскочили на другой конец комнаты. Тогда он положил шпагу на стол и, осушив стакан, оставшийся по какому-то чуду целым, благородно сделал знак обоим вошедшим дворянам присееть на скамье против него.

Капитан Балдуин д'Арпальер, тот самый, кого принцесса Мамиаки называла Орфано де Монте-Россо, был еще в том самом костюме, в котором его видели у герцогини д'Авранш. На омраченном лице его еще виднелись остатки гнева, который он усердно заливал вином.

докончить здесь ночь смирненько между окороком ветчины и несколькими кружками вина.

Он повернулся к хозяину, у которого ноги все еще дрожали от страху, и грозя ему пальцем, продолжал:

- Надо вам сказать, что я делал честь этому каналье - ел у него - столько же по доброте душевной, сколько и потому, что он кормит недурно, как вдруг, сейчас перед вашим приходом, под смешным предлогом, что я ему немного должен, он имел дерзость объявить, что неиначе подаст мне вина, как за наличные деньги! не иметь доверия к офицеру Его Величества короля! Я хотел наказать этого негодяя, как он того заслуживал; вся эта сволочь, служащая у него, кинулась на меня... вы видели сами, что было дальше. Но, Боже правый! еслиб только ваш приход, господа, не возбудил во мне врожденной кротости и не склонил меня к снисходительности, я бы нанизал на шпагу с полдюжины этих бездельников и изрубил бы в котлеты всех остальных!

Огромная нога капитана в толстом сапоге со шпорой: топнула по полу; все задрожало.

- Хозяин - просто бездельник, сказал Лудеак; он привык говорить, чорт знает с кем. А сколько он с вас требовал, этот скотина?

- Двести пятьдесят ливров, круглым счетом, прошептал трактирщик, державшийся почтительно вдали; двести пятьдесят ливров за разную птицу, за колбасу и откормленных каплунов, да за лучшее бургонское вино.

- И за такую безделицу вы безпокоите этого господина? вскричал Цезарь; да вы, право, стоите, чтоб он вам за это обрубил уши! Вот мой кошелек, возьмите себе десять золотых и марш к вашим кострюлькам!

В одну минуту вертела с поросятами и с аппетитными пулярками завертелись перед огнем, в который бросили еще пук прутьев, между тем как слуги и поваренки приводили все в порядок, накрывали на стол и бегали в погреб за вином.

Поступок графа де Шиври тронул великана. Он

- Любезный граф, сказал он, взяв Цезаря под руку, позволь представить тебе капитана Балдуина д'Арпальера, одного из самых храбрейших дворян во Франции. Я бы сказал - самого храбрейшого, еслиб не было моего друга, графа Цезаря де Шиври.

- Не для вашей ли милости я должен был сегодня ночью победить нерешительность одной молодой дамы, которая медлит отдать справедливость вашим достоинствам?

- Как точно, капитан, и признаюсь, ваш неожиданный уход очень меня опечалил.

- Дьявол замешался в наши дела в виде маленькой белой ручки, и вот почему я изменил вам; но есть такия вещи, о которых я поклялся себе никогда не забывать, и не забуду. Вы же, граф, прибавил он, взяв руку Цезаря в свою огромную ручищу, приобрели сейчас право на мою вечную благодарность. Шпага и рука капитана д'Арпальера - в вашем полном распоряжении.

- Значит, сказал Цезарь, пожимая тоже руку капитану, вы не сердитесь на меня, что я позволил себе бросит в лицо этому грубияну несколько мелочи, которую он имел дерзость требовать с вас?

- Я-то? между военными такия вольности позволительны! Сколько дворян я выводил из затруднения такими же точно поступками!

- Без сомнения! это видно впрочем по вашему лицу! И вы согласитесь, неправда-ли, сделать мне честь разделить мой ужин с моим другом Лудеаком?

- Тем охотней, что работа, за которой вы меня застали, порядочно-таки возбудила во мне аппетит!