В огонь и в воду (Приключения графа де-Монтестрюк).
XVII. Подготовленная дуэль.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: В огонь и в воду (Приключения графа де-Монтестрюк). XVII. Подготовленная дуэль. (старая орфография)

XVII.
Подготовленная дуэль.

Человек, стоявший перед Цезарем, был большого росту, сухой как тростник, мускулистый, с широкими плечами, жилистыми руками, небольшой круглой головой, покрытой густыми курчавыми волосами, как у Геркулеса, с плотной шеей, широкой грудью и с рубцом на щеке, который терялся в густых усах; кожа у него была кирпичного цвета. Все в нем обличало сангвинический темперамент, животные страсти и богатырскую силу.

Иногда впрочем, на мгновение, какое-нибудь слово, поза, жест выдавали дворянина, как выдается вдруг свежий пейзаж из разорванного ветром тумана; но вслед затем выступал снова старый рубака и граф Орфано исчезал в капитане д'Арпальер.

- Ах, граф, сказал он, разстегивая пояс, трудно жить в такие времена, когда министры короля не признают заслуг порядочного человека!... Заставляют бегать за недоданным жалованьем капитана, который командовал жандармским эскадроном в Милане и гренадерской ротой во Фландрии; заставляют дежурить по передним человека, бравшого Дюнкирхен с Тюренном и ходившого на приступ Лериды с принцем Конде; а между тем дают полки мальчишкам, у которых еще нет и трех волосков на бороде! Если бы храбрости отдавали должную справедливость, я давно уже был бы полковником.

- Скажите лучше - генералом! ввернул Лудеак. К чему такая скромность?

- Не безпокойтесь, сказал Цезарь, я беру на себя ваше дело, а пока я не добьюсь для вас справедливости - мой кошелек к вашим услугам...

На разсвете десять пустых бутылок свидетельствовали о жажде капитана, а обглоданные кости жаркого - об его аппетите. Во время ужина он рассказывал о своих походах, мешая оживленные речи с кружками вина и постоянно сохраняя трезвый вид.

- Если когда-нибудь вам встретится надобность в капитане д'Арпальере, сказал он, застегивая пояс со шпагою которая в его сильной руке казалась перышком, - обратитесь в улицу Тиктонн, под вывеской Красной Щуки.... Я там обыкновенно сплю до полудня.

- Понял? спросил Лудеак Цезаря, когда капитан ушел... Мы пригласим графа де Монтестрюка ужинать... поговорим, поедим, осушим побольше кружек... головы разгорячатся... случайно завяжется спор и мы неловко раздуем его, желая будто бы утушить... Оба разсердятся и ссора кончится дуэлью!..

- А потом?

- Потом Гуго де Монтестрюк, граф де Шаржполь, будет убит. Не знаю, правда-ли, что капитан д'Арпальер командовал жандармским эскадроном в сражении при Дюнкирхене, или ходил на приступ Лериды с принцем Конде, но знаю очень хорошо, что во всей Европе нет лучшого бойца на шпагах. И вот зачем я повел тебя сегодня ужинать с этим молодцом в трактире Поросенка.

- Одно безпокоит меня немного, сказал Цезарь, покручивая усики, ты уверен, что это будет не убийство?

- Э! нет, - ведь это будет дуэль.

- Ты умен, Лудеак, сказал Цезарь.

Все устроилось, как предвидел кавалер: подготовленная и разсчитанная заранее встреча свела Гуго и Цезаря на маскараде у герцогини д'Алфанш, граф де Шиври проиграл какое то пари Монтестрюку, назначили день для ужина.

- И мне очень хочется, чтоб вы надолго сохранили память об ужине и о собеседнике, с которым я вас познакомлю! сказал он Гуго. Это молодец, встречавшийся с врагами короля лицом к лицу в Каталонии и во Фландрии, в Палатинате и в Милане!

Но Лудеак вовсе не желал, чтоб Монтестрюк встретился с капитаном Арпальером прежде, чем он сам переговорит с бывшим командиром гренадерской роты в битве при Нордлингене.

- Любезный капитан, сказал он ему, войдя в его чулан в улице Тиктонн, вам уже сказано, что вы встретитесь на днях с новой личностью. Я знаю, что вы человек порядочного общества, столько же осторожный, как и смелый; но умоляю вас при этой встрече еще удвоить вашу осторожность.

- Как бы вам это сказать?... Вещь очень щекотливая!

- Продолжайте.

- Вы не разсердитесь?

- Нет... я кроток, как агнец.

- Вот именно эта-то кротость нам и будет нужна... Впрочем, заметьте, что я ведь только передаю слова других.

- Вы наконец выводите меня из терпенья своими недомолвками... Кончайте же.

- Представьте себе, что люди, видевшие, как вы деретесь на шпагах, и знающие, как силен в этом деле собеседник, которого граф де Шиври хочет вам представить, - уверяют, что в благородном искусстве фехтованья он вам ступить не даст... Делать нечего, говорил кто-то из них, а храброму капитану д'Арпальеру придется помериться с этим и отказаться от славы первого бойца... Да, он будет только вторым, говорил другой.

- А! вот что говорят!

- Да, и множество других глупых толков, которых я не хочу передавать вам, прибавляют еще к этим расказам... Вот почему, для вашей же собственной пользы, я умоляю вас не говорить ничего такого, что могло бы разсердить вашего соперника. Он молод, как я вам говорил; он не только слывет редким дуэлистом и страстным охотником биться на шпагах, но еще и очень щекотливым на счет чести... Не заведите как нибудь глупой ссоры, прошу вас!

- А что вы называете глупой ссорой, позвольте узнать?

- О, мой Боже! не горячитесь пожалуйста! Я называю глупой ссорой такую, в которой нет достаточного довода, чтобы два честных человека выходили на дуэль... Если у него громкий голос, - ну, пусть себе кричит...

- Ну, это значит - подвергать мою дружбу к вам слишком тяжелому испытанию!... Но пусть же он не слишком громко кричит, а то как раз ему заткнут глотку!... Я и не с такими петухами справлялся!...

- Я в этом совершенно уверен, возразил Лудеак, пожимая ему руку; но теперь я вас предупредил, и вы сами знаете пословицу...

Обезпечив себя с этой стороны, Лудеак пошел к Гуго.

- Я должен дать вам добрый совет, сказал он ему; вы будете ужинать с человеком, которого мой друг Цезарь так расхвалил вам; он и заслуживает этих похвал, но у него есть один недостаток, о! всего только один! Он чертовски щекотлив, обижается словом, улыбкой и тотчас же готов в таких случаях выхватить из ножен шпагу.

- А!

- И притом любит острить и насмехаться. Вот меня, например, он не раз просто осыпал насмешками! Будьте-же осторожны и если заметите, что он к вам пристает, делайте лучше вид, что не обращаете на это внимания.

- Однакожь, если он перейдет границы приличной шутки?

- Между нами будь сказано, у капитана д'Арпальера на боку такая шпага, которую можно-бы прозвать по истине кровопийцей: ее постоянно мучит жажда крови. Ну, что-же будет хорошого, если вы схватите рану за то только, что у вас на минуту не достало терпенья!

- Ну! раны-то я пока еще не получил!

- Я знаю, что вы можете с ним потягаться... Но подумайте - нет лошади, которая бы хотя раз не споткнулась. Итак, не выходите из себя, доверьте мне!

Лудеак ушел от Гуго.

Дня два или три спустя, четверо собеседников собрались у того же самого трактирщика, в улице Сент-Оноре, где граф де Шиври познакомился в первый раз с капитаном д'Арпальером. Гуго и капитан, кланяясь друг другу, обменялись грозными взглядами, гордым и высокомерным со стороны графа де Монтестрюка, нахальным со стороны капитана.

- Искра запала, сказал себе Лудеак.

Хозяин Поросенка превзошел сам себя и, несмотря на обвязанный еще лоб, он из одного самолюбия приготовил им такой ужин, которому мог-бы позавидовать сам знаменитый Ватель. Тонкия вина не оставляли желать ничего лучшого.

Как только они уселись за столом, Монтестрюк стал внимательно присматриваться к лицу капитана, ярко освещенному огнем свечей. Он почувствовал как будто электрический удар и глаза его безпрестанно обращались на это лицо, почти против воли.

Где же он видел этот квадратный лоб, эти красные мясистые уши, этот короткий нос с раздутыми ноздрями, эти жирные губы, эти серые, будто пробуравленые глаза с металлическим блеском, эти брови, взъерошенные как кустарники и как-то особенно свирепо сросшияся над носом, что придавало столько суровости этой разбойничьей роже? Он припоминал смутно, но почти был уверен, что ужь встречался с этой личностью, хотя не мог еще определить, где и когда?

Капитан с своей стороны, не сводил глаз с Гуго и как-то особенно посмотрел на него, как будто с безпокойством и с любопытством вместе. О ему тоже смутно казалось, что он ужь встречался где-то с графом де Монтестрюк. Но когда именно, в какой стороне?

Теперь Монтестрюк был уже не в своем театральном костюме; в лице его и во всей фигуре было много такого, что оживляло воспоминания капитана и давало им новую силу.

Недовольный однакожь тем, что молодой человек разсматривает его с таким упорством, он вдруг сказал ему:

- Послушайте! должно быть, вы находите много интересного в моем лице, что так пристально на него смотрите? Ужь не противен-ли вам цвет моих глаз, или вам не нравится, может быть, моя открытая улыбка?

- Вовсе не улыбка и не глаза, хотя густые усы и брови и скрывают, может быть, всю их прелесть; но меня интересует вся ваша фигура! Черты ваши, капитан, невозможно забыть тому, кто хоть раз имел счастье созерцать их, а я уверен, что я уже имел это счастье... Но когда именно, где и в каких обстоятельствах? - этого моя неблагодарная память никак не может подсказать мне.

- Что это, насмешка, кажется? вскричал д'Арпальер, выведенный из терпенья уже одним оборотом фраз Гуго.

- Сдержите себя, ради Бога! сказал тихо Лудеак, обращаясь к Монтестрюку.

- Я-то? Боже меня сохрани! весело возразил Гуго, продолжая смотреть на капитана. Я только ищу! Вот у вас между бровями, наверху носа, сидит пучок волос, который мне особенно припоминается и я просто не в силах оторвать от него глаз... К этому именно пучку примешивается одна история, герой которой, в настоящую минуту, должно быть, давно уже качается где-нибудь на веревке...

- И вы осмеливаетесь находить, что этот герой похож на меня?

- С искренним сожалением, но - да!

- Будьте осторожней, шепнул Лудеак на-ухо капитану, который изменился в лице.

Гуго и капитан вскочили разом.

- И послушайте! продолжал Монтестрюк, чем больше я смотрю на вас, тем ясней становятся мои воспоминания. С глаз моих спадает наконец пелена... разве родные братья могут быть так похожи друг на друга, как похожи вы на этого героя... Тот же вид... та же фигура, тот же голос!... Тот был наполовину плут, а на - половину разбойник.

Дикий рев вырвался из груди капитана.

Граф де Монтестрюк сложил руки на груди.

- Точно-ли вы уверены, что вас зовут Балдуин д'Арпальер? спросил он. Подумайте немножко, прошу вас... У вас должно быть еще другое имя... просто-кличка, когда вы странствуете по большим дорогам?...

- Гром и молния! крикнул капитан и ударил со всей силой кулаком по столу.

- Бриктайль! я был уверен.

И хладнокровно, показывая великану перстень на своем пальце, он произнес:

- Узнаешь ты этот перстень, что ты у меня было - украл?... Вот он все еще у меня на пальце... Одно меня удивляет, что у тебя до сих пор еще голова держится на плечах!...

Кровь бросилась в лицо Бриктайля: действительно, это он сделал себя капитаном д'Арпальер, вследствие разных приключений. Он уж хотел-было броситься через разделявший их стол и схватить врага за горло, но сдержался невероятным усилием воли и отвечал:

- А! так ты - волченок из Тестеры, тот самый, что оставил следы своих зубов у меня на руке?... Посмотрите, господа!

Он отвернул рукав и показал белый знак зубов на волосатой руке; потом, с тем же страшным хладнокровием, обмакнув пальцы в стакан, из которого только что пил, он бросил две или три капли вина в лицо Гуго де Монтестрюку.

- О! умоляю вас! вскричал Лудеак, бросаясь на Гуго, чтоб удержать его.

- Мне хотелось только видеть, каков будет эффект от красного вина на его белой коже!... сказал Бриктайль, хладнокровно застегивая пояс со шпагой.

- Вы сейчас увидите тот же самый эффект на черной коже, возразил Гуго и спокойным движением высвободился из рук Лудеака.

Дела шли отлично. Шиври вмешался в свою очередь.

- Вы друг мне, любезный граф, сказал он Гуго, поэтому я имею право спросить вас, до каких пор вынамерены оставлять эти капли вина на своих щеках?

- Пока не убью этого человека!

- А когда же вы его убьете?

- Сейчас же, если он не боится ночной темноты.

- Пойдем! отвечал Бриктайль.

- Ты, Лудеак, будешь секундантом у капитана, сказал Цезарь, а я - у Монтестрюка.

Все вместе вышли на улицу; Шиври пропустил вперед Бриктайля и сам пошел перед Гуго, а Лудеак последним. Спускаясь по узкой лестнице в нижний этаж трактира, Лудеак нагнулся к уху Монтестрюка;

Скоро пришли к лампаде, горевшей пред образом Богоматери, на углу улицы Ленжери, рядом с кладбищем Невинных Младенцев. Неясный свет лампады дрожал на мокрой и грязной мостовой, звезды светили с неба. Местность была совершенно пустынная. Там и сям блистал огонь, на самом верху высоких, погруженных в сон домов; между трубами светил рог месяца, тонкий как лезвие турецкой сабли, и аспидные крыши сверкали, как широкие куски металла.

- Вот, кажется, хорошее место, сказал Гуго, топнув ногой по мостовой, где она казалась суше и ровней; а тут кстати и кладбище, куда снесут того из нас, кто будет убит.

Он обнажил шпагу и, упершись острием в кожаный сапог, согнул крепкий и гибкий клинок.

Лудеак, хлопотавший около капитана, принял сокрушенный вид.

- Скверное дело! шепнул он ему. Если хотите, еще можно уладить как-нибудь.

Вместо всякого ответа, Бриктайль обратился к противнику и, тоже обнажая шпагу, сказал ему:

- Помните-ли, я раз вечером сказал вам. Берегитесь встречаться со мной! Мы встретились... поручите же вашу душу Богу!...

- Ну! тебе, бедный Бриктайль, об этом заботиться нечего: твою душу уже давно ждет дьявол!

Бриктайль вспыхнул и, бросив далеко свою шпагу, стал в позицию.

Началась дуэль суровая, твердая, безмолвная; ноги противников прикованы были к земле, глазами они впились друг в друга. Оба бойца щупали пока один другого, не предоставляя ничего случайности; Гуго вспомнил полученные когда-то удары, Бриктайль - тот прямой удар, который отпарировал все его хитрости. Хладнокровие было одинаково с обеих сторон; искусство тоже было равное. Де Шиври и Лудеак следили за боем, как знатоки, и еще не замечали ни малейшого признака превосходства ни с той, ни с другой стороны.

Видно было, что Гуго учился в хорошей школе, и рука его, хотя и казалась слабей, но не уступала в твердости руке противника. Удивленный Бриктайль провел ладонью по лбу и ужь начинал немного горячиться, но еще сдерживал себя. Вдруг он прилег, съежился, вытянул вперед руку, представляя шпаге Гуго узкое и короткое пространство,

- А! неаполитанская штука! сказал Гуго, улыбаясь. Бриктайль прикусил губы и, не находя нигде открытого местечка, куда бы можно было кольнуть острием, вдруг вскочил; выпрямился во весь свой огромный рост, зачастил ударами со всех сторон разом, быстрый как волк, кружащийся вокруг сторожевой собаки.

- А! теперь испанская! продолжал Гуго. И та-же улыбка скользнула у него на губах.

- Чорт возьми! да это мастер! проворчал Лудеак, обменявшись взглядом с Цезарем.

Бриктайль быстро приостановился, весь сжался, укоротил руку и, прижав локоть, подставил противнику из своего тела какой то шар, из которого торчало одно острие шнаги.

- А! фламандская!... целый смотр! сказал Гуго.

Вдруг он, не отступая ни на волос, перенял шпагу из правой руки в левую; Бриктайль побледнел. Он напал теперь основательно и почувствовал царапину в ответ.

- Гром и молния! вскричал он, да эта шпага - настоящая кираса!

Его удары посыпались один за другим, более быстрее, но за то менее верные и отражаемые повсюду.

- Как только он потеряет хладнокровие, он пропал прошептал Лудеак, наблюдавший Бриктайля.

Вдруг Гуго выпрямился, как стальная пружина.

- Вспомни прямой удар! сказал он, и острие его шпаги вонзилось прямо в грудь Бриктайлю.

Рейтар постоял еще с минуту, опустив руку, с выражением ужаса и удивления на лице, потом вдруг тяжело упал. Кровь хлынула у него изо рта и брызнула на мостовую; но, сделав последнее усилие, он подняль голову и сказал:

Голова его упала с глухим стуком на землю, ноги судорожно вздрогнули, бороздя грязь, и он вытянулся недвижимо.

- Убит! сказал Шиври, склонившись над ним.

Лудеак стал на колени возле тела и положил руку на сердце, а ухо приставил к губам раненого.

- Нет! возразил он, еще как будто бы дышет. - У меня душа добрая и я не могу оставить христианскую душу умереть без помощи. Вдвоем с Цезарем они прислонили великана к столбу, подняв ему голову, чтобы его не задушило лившеюся из горла кровью. Лудеак отдал справедливость искусству Монтестрюка и обратясь к Цезарю, сказал ему.

Когда пришел хирург с носилками для раненого, Гуго поспешил уйдти. Патруль или просто городовой из объездных мог застать его с окровавленной шпагой в ножнах над телом человека при последнем издыхании. Лудеак посмотрел, как он уходил на темное кладбище, закутавшись в плащ, между тем как хирург осматривал раненного.

- Не так-то, видно, легко нам будет отделаться от этого малого, сказал он Цезарю... Ужь если капитан ничего не мог сделать, то кто же с ним сладит?

- Я.

- Со шпагой в руке?

- Нет - разве буду вынужден безусловной необходимостью - но человека можно погубить, и не убивая... У меня не одно средство.

- Поговорка основательная и при случае я ее припомню. А пока все, что я могу тебе сказать, это - что если когда-нибудь граф де Монтестрюк женится на Орфизе де Монлюсон, то это будет значить, что Цезаря де Шиври нет ужь в живых.

Между тем хирург перевязал рану несчастного, голова которого безсильно перевешивалась с одного плеча на другое; прикладывая корпию к ране, он любовался широкой грудью, сильными мускулами, вообще крепким сложением капитана.

- Да, говорил она сквозь зубы, рана ужасная - весь клинок прошел через легкое!... прости, Господи! Он чуть не насквозь хватил! но такой силач еще может отойдти - знавал я и не такия еще раны, да и те залечивались... Все зависит от присмотра.

И, взглянув на Лудеака, доктор спросил:

- А ручаетесь вы за выздоровление?

- Когда так, то берите его и несите ко мне, сказал Цезарь носильщикам.... Мой дом и мои люди к его услугам, а если он выздоровеет, то вы получите сто пистолей.

- Это, значит, ваш друг? вскричал хирург, идя впереди носилок.

- А как починим его, то он еще нам послужит, прибавил шопотом Лудеак.