В огонь и в воду (Приключения графа де-Монтестрюк).
ХXVI. Буря в сердце.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: В огонь и в воду (Приключения графа де-Монтестрюк). ХXVI. Буря в сердце. (старая орфография)

ХXVI.
Буря в сердце.

Через несколько дней после отъезда Монтестрюка, за которым так скоро последовал отъезд Орфизы де Монлюсон, принцесса Мамиани была приглашена графиней де Суассон и застала ее сидящею перед столом. На столе, между цветами и лентами, стояло два металлических флакона в роде тех, в которых придворные дамы держали духи, а в хрустальных чашах были золотые и серебряные булавки, похожия на те, что закалывают итальянки себе в волоса. Олимпия смотрела мрачно и сердито.

Она играла, казалось, этими булавками, не вставая при входе Леоноры; она сделала ей знак сесть рядом и продолжала опускать дрожащей от злобы рукою одну булавку за другой в флаконы. Оне выходили оттуда, покрытые какою-то густою сверкающей жидкостью, как будто жидким огнем.

- Что это, вы меня позвали любоваться этими булавками? спросила принцесса, протягивая руку, чтоб взять одну из булавок, сверкавших в хрустальной чаше.

Графиня схватила ее за руку и сказала:

- Эти булавки убивают... берегитесь!

- Что это за шутка? продолжала принцесса, пораженная однакожь свирепым выражением лица и сжатых губ Олимпии.

- Хотите доказательств? вскричала последняя. - Это будет и коротко, и нетрудно; будет стоить только жизни вот этому попугаю.

И пальцем она указала на прекрасного, белоснежного попугая с золотым хохлом, болтавшагося на насесте.

Потом, улыбаясь и взяв в одну руку из чаши конфекту, а в другую - золотую булавку, она позвала птицу. Приученный есть сладости из рук графини, попугай прыгнул на стол и с жадностью вытянул шею. Между тем как он брал лапой конфекту и подносил ее в рот, Олимпия нежно гладила его по гладким перьям и слегка уколола ему шею концом спрятанной в руке булавки.

- Вот посмотрите теперь, что будет! сказала она Леоноре.

Попугай даже не вздрогнул; ни одна капля крови не оросила его белых перьев. Его рубиновые глаза блестели по прежнему, а крепким клювом он ломал на мелкие кусочки полученную конфекту и глотал их с наслаждением. Прошло две, три минуты. Вдруг он весь вздрогнул, ступил один шаг, раскрыл крылья, упал и не двинулся.

- Посмотрите, продолжала Олимпия, толкая бедного попугая к принцессе: он мертв!

Леонора подняла теплое еще тело; голова и лапы висели без движения.

- Ах! это ужасно! воскликнула она.

- Совсем нет - это полезно, Когда вы вошли, я думала, какие услуги могут оказать эти хорошенькия булавки? Оне разом и украшение, и оружие. Ничто не может изменить тонкого яда, прилипшого к их острию, ни время, ни сырость: он всегда верен и всегда надежен.

Принцесса взяла булавки и смотрела на них с любопытством и со страхом.

- Не все смертельны, как та, которую я сейчас пробовала над попугаем, прибавила графиня де Суассон. Золотые убивают, а серебряные только усыпляют. Одне поражают верней шпаги и не оставляя следа; другия производят летаргический сон, от которого ничто не может разбудить, ни движенье, ни шум: жизнь будто приостановлена на длинные часы.

Она взглянула на принцессу и спросила с полуулыбкой:

- Я? зачем?

- Кто знает?... Мало-ли что может случиться?... Может быть, когда-нибудь оне вам и пригодятся. Вот оне; возьмите! у какой женщины не бывает проклятых часов, когда она хотела бы призвать на помощь забвение!

- Вы, может быть и правы.... Если я попрошу у вас две булавки, вы мне дадите?

- Берите хоть четыре, если хотите.

Она подвинула хрустальные чаши к принцессе, которая скоро выбрала одну булавку золотую и одну серебряную и воткнула их себе в волосы.

- Благодарствуйте, сказала она.

Между тем как она отодвинула от себя чашу, удивляясь сама, что приняла такой странный подарок, Олимпия стучала ногтями дрожащих пальцев по столу.

- Послушайте! сказала она, сейчас я смотрела на эти булавки с каким-то жадным желаньем - испытать на себе их адскую силу.

- Вы?

- Да, я! Я иногда чувствую себя очень утомленною, поверите ли? Когда я вспомнила о тайне этого яда, сохраняемой в нашем семействе столько лет.... черные мысли пришли мне в голову... Потом другия мысли прогнали их, менее отчаянные, быть-может, но наверное более злые!

Желчная улыбка сжала ей губы.

- Знаете-ли вы, что такое ревность? продолжала она.

- Да, кажется, знаю, отвечала принцесса, между тем как молния сверкнула в её глазах

- Когда она меня мучит, это просто огнем жжет! В груди больно, сердце горит. Приходит ненависть - и терзает как железный зуб... У меня нет тогда другой мысли... другого желанья... другой потребности, - как отмстить за себя!...

Принцесса дрожала от её голоса. По лицу Олимпии, отражающему самую безпощадную, самую непримиримую злобу и ненависть, она видела на сквозь всю её душу до самой глубины и ей стало страшно.

Графиня провела рукой по лбу и, подвинувшись к Леоноре, которая сидела безмолвная, продолжала:

- Вы хорошо сделали, что приехали - мне нужно было видеть лицо, напоминающее мне родину - бедную родину, которую я покинула для этой проклятой Франции!...

- Вы, графиня де Суассон, вы жалеете, что приехали сюда?.. Я не думала, чтобы которая нибудь из племянниц кардинала Мазарини могла пожалеть, что переменила отечество...

- Сестры мои - может быть... но я! Да притом же, что за дело, что у нас есть, когда нет того, чего хочется!

разговору.

- Я попала на дурную полосу, продолжала Олимпия... Ничто мне не удается... Вот эта ла-Вальер: она, должно быть, околдовала короля... Ничего не придумаю против её соблазнов.

- Неужели вы не можете простить ей её счастья?

- А я разве счастлива?

Принцесса взглянула на графиню с удивленьем.

- Ах! я знаю, что вы мне хотите сказать... у меня есть молодость, богатство, влияние, имя, завидное положение в обществе... а прочее? А бывают иногда такие часы, когда для женщины это прочее все!

- Не понимаю.

- Разве вы не знаете, что случилось?.. Он уехал!

- Кто?

- Граф де Монтестрюк.

- Ну, что же такое?

Графиня де Суассон пожала плечами.

- Вы бываете при дворе и спрашиваете: ну, что же такое? Не хотите-ль уверить меня, что вам ничего не говорили, или что вы сами ничего не отгадали?

- Так это правда? вы его любите? вскричала принцесса.

- Я не знаю, люблю ли я его, но вот здесь у меня болит живая рана, когда подумаю, что ничто не могло удержать его... Да, я просила, я грозила, и этот провинциальный дворянчик, которому я, Олимпия Манчини, отдала все, уезжает!.. Но я не позволю поступать с собой, как с мещанкой, которую возьмут и потом бросят... нет!.. Я дала ему понять, что не забуду этого, и не забываю!.. Вы поймете это: у вас течет итальянская кровь в жилах...

- О, да! отвечала принцесса глухим голосом.

- И как будто этого еще мало, что он пренебрег мною, - он весь предан другой женщине, с которой почти помолвлен...

- Знаю! знаю!

Вдруг она изменилась в лице, положила холодную руку на руку Олимпии и спросила:

- Неужели я поняла? Этот яд, эти булавки, неужели это для Гуго?..

он должен жить!

- Так для той, может быть?..

- Для той, кого он любит?.. Для Орфизы де Монлюсон?.. Это было бы лучше... поразить его в его любви... вырвать ее у него... сложить эту любовь в могилу!.. Но нет! и этого еще мало... Он станет оплакивать свою молодую Орфизу, умершую во всей красе... Мне хочется другого... Мне хочется такого мщения, которым я могла бы наслаждаться, сколько хочу... чтоб оно было медленное, продолжительное... чтоб оно текло капля по капле, чтоб оно просыпалось с зарей, но не засыпало бы ночью.... чтоб оно было ежечасное, ежеминутное, и все живей, все злей, все глубже!.. Вы, видно, не умеете ненавидеть?.. Вот увидите!

- Что-жь такое?

- А! если я не могу потрясти влияние фаворитки на ум короля и заставить ее вытерпеть то же, что я сама вытерпела... то я съумею, по крайней мере, наказать соперницу... и я жду теперь именно кого-то, кто мне поможет!

Она позвонила.

- Отчего это графа де Шиври нет до сих пор? В этот час он бывает обыкновенно в Лувре... сказала она вошедшему лакею. Видели-ль его? Что он отвечал?

- Граф де Шиври прочел принесенное мной письмо и сказал, что скоро приедет к графине, отвечал лакей.

Измученная принцесса встала. Брискетта подкралась к ней.

- Останьтесь, ради Бога!.. я ничего не могу, а вы?

Пораженная и тронутая умоляющим голосом Брискетты, принцесса села опять.

- Я вам не мешаю? спросила она у графини.

Но Олимпия не отвечала ни слова, а провела платком по сухим губам.

- Орфиза де Монлюсон будет герцогиней! Она богата - она красавица!... он любит ее... и я увижу их вместе, счастливых, женатых, у меня на глазах?... Ни за что!... Разве я не права, скажите?

Она взяла руки Леоноры и сжимала их в порыве ненависти и отчаяния; потом отошла от нея и принялась ходить по комнате.

- И еще приедет ли этот граф де Шиври? А между тем дело касается его не меньше, чем меня!

В эту минуту доложили о графе; он вошел гордо, высоко подняв голову.

- Наконец!... вскричала графиня.

- Вот слово, которое навлекло бы мне много врагов, еслиб его услышали придворные, сказал граф, целуя руку Олимпии.

- Теперь не до мадригалов, граф; если я послала вас звать, то больше для вашей же пользы, чем для себя. Имеете ли вы известия о графине де Монлюсон, вашей кузине, которую вы хотели бы сделать вашей женой, как мне говорили?

- Она уехала не давно в свой замок.

- Она - в Вену!

- А разве граф де Монтестрюк не туда же едет?

- А! произнес Цезарь, бледнея.

- Графиня де Монлюсон приедет туда в одно время с ним... Теперь, если вам нравится, что они вернутся женихом и невестой... то мне-то что до этого? Это ваше дело.... но еслиб я была мужчиной и еслиб другой мужчина вздумал занять мое место.... я бы не стала разбирать оружия, а поразилаб его, чем понало!

Глаза Цезаря стали страшны.

- Одно преданное мне лицо, имеющее свои причины не терять их обоих из виду, следит как тень за графом де Монтестрюком, сказал он.

- Хорошо! но довольно ли этого? Его надо поразить прямо в сердце.... он любит графиню де Монлюсон и надо мстить!

Огненный взор Цезаря впился в глаза Олимпии.

- Германия не заперта для вас, сколько я знаю? продолжала она, дороги открыты для всякого.... Скачите за ней в погоню, загоните сотню лошадей, если нужно, подкупите сотню лакеев, проберитесь ночью в гостинницу, где она остановилась; ну, а дальше..... вы сами понимаете? Устройте так, чтоб ехать с ней день, два, три дня, по доброй воле или насильно, и вы будете очень неловки, если, по возвращении домой, она сама не попросит променять имя Монлюсон на де Шиври. А когда вы станете герцогом д'Авранш... она простит вам, поверьте!

Брискетта, слушавшая внимательно, подошла потихоньку к принцессе Мамиани и, сложив руки, шепнула ей:

- Слышите, принцесса, слышите?

- Но ужь нечего терять время на танцы в будущем балете при дворе! продолжала Олимпия. Такия дела, когда их начинают, надо вести быстро.

- Я еду сегодня вечером, графиня, сказал Цезарь.

- И не возвращайтесь назад, пока не достигнете цели, герцог, вскричала Олимпия с ударением на последнем слове, Докажите этой гордой графине де Монлюсон, что её дерзкий девиз - per fas et nefas-- годится для всякого!

- А для меня особенно.

Делая вид, что ей нужно дать ему еще новые и настоятельные указания, Олимпия проводила его до самой передней, говоря с ним вполголоса.

Как только она вышла из комнаты, Брискетта побежала к принцессе.

- Ах! умоляю вас, спасите ее, спасите его! вскричала она, бросаясь перед ней на колена и обнимая её ноги обеими руками. - По выражению вашего лица, я сейчас заметила, что вы - друг графа де Монтестрюка - я смотрела на вас внимательно и тайный инстинкт толкнул меня к вам - Не отрекайтесь!... вы изменились в лице, когда узнали, на что годятся эти булавки, и в глазах ваших отразился ужас, когда графиня де Суассон высказала вам свои мысли... Мне говорили, что вы добры, что у вас высокая душа... Дьявол может внушить графине какое-нибудь ужасное дело... От нея всего можно ждать... У меня пробегал холод по костям, когда я слушала, что она говорила... Гуго грозит смертельная опасность... Той, кого он любит, то же грозит страшная беда... Я готова отдать всю кровь свою, чтоб спасти их обоих... но что я могу сделать?... Вы сильны и свободны, неужели же вы ничего для него не сделаете?

- Я знаю, что один раз вы уже спасли его от погони. Не краснейте! Какая женщина, у которой есть сердце в груди, не сделала бы того-же самого??... Кого мы раз спасли, с тем мы связаны на веки. Посмотрите на эти два лица, вот в той комнате! Сколько желчи у них в глазах! сколько яду на губах!... Ах! умоляю вас, принцесса, вы можете предупредить обоих! Письмо может не дойдти - посланного могут не послушать... Вы же разскажете, что сами слышали. Вы опередите графа де Шиври и вам Гуго будет обязан всем.

- Ну, так и быть! я еду... Чтоб увидеть его, я положу всю преданность, какая только может быть в сердце женщины - Бог совершит остальное!

Брискетта бросилась к рукам принцессы и горячо их целовала. Граф де Шиври ушел, Олимпия вернулась.

- Кажется, теперь я отомщу за себя! сказала она.

- А, может быть, и нет!...