Английские барды и шотландские обозреватели (старая орфография)
(Старая орфография)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Английские барды и шотландские обозреватели (старая орфография)

Дж. Г. Байронъ

Первый стихотворный переводъ С. Ильина. Пред. Петра Вейнберга

Байронъ. Библiотека великихъ писателей подъ ред. С. А. Венгерова. Т. III, 1905.

Появленiе въ печати перваго сборника стихотворенiй Байрона "Часы досуга" вызвало въ англiйскихъ журналахъ более или менее обстоятельныя рецензiи, изъ которыхъ одне отнеслись къ молодому автору сдержанно или благосклонно, другiя враждебно или насмешливо. Въ первыхъ къ поэту обращались съ просьбой изменить якобы принятое имъ решенiе не писать ничего больше, и выражалось желанiе, чтобы онъ "доставилъ публике удовольствiе какимъ нибудь новымъ сочиненiемъ какъ можно скорее". Въ "Critic Review" Байрона (по его собственнымъ словамъ) "вознесли до небесъ" и предсказывали ему блестящую будущность. Въ очень авторитетномъ и распространенномъ журнале "Monthly Review" указывалось на "легкость, силу, энергiю, жаръ" многихъ стихотворенiй, въ авторе усматривались и умственное могущество и полетъ мыслей, заставляющiе искренне желать, чтобъ онъ былъ разумно направленъ по своему житейскому пути. Въ несколькихъ другихъ журналахъ были помещены отзывы въ такомъ же роде.

Изъ рецензiй враждебныхъ особенно выдались своею резкостью помещенная въ "Satiric", где, по словамъ Байрона, его "страшно разнесли", и главнымъ образомъ статья въ "Edinburgh Review", послужившая, какъ увидимъ ниже, стимуломъ къ его первому сатирическому произведенiю. "Стихотворенiя этого молодого лорда - писалъ рецензентъ - принадлежатъ къ тому классу произведенiй, который совершенно справедливо проклинается людьми и богами. Действительно, мы не помнимъ, чтобы когда нибудь попадался намъ на глаза сборникъ стиховъ, такъ мало, какъ этотъ, удаляющiйся отъ того, что мы называемъ вообще посредственностью. Произведенiя эти смертельно плоски, не повышаются и не понижаются и остаются всегда на одномъ уровне, какъ остается на немъ стоячая вода". Едко смеется рецензентъ надъ авторскимъ подчеркиванiемъ своего несовершеннолетiя и своего аристократическаго происхожденiя, и даетъ советъ "совсемъ оставить стихотворство и съ большею пользою применять на деле свои дарованiя, которыя не малы..."; критикъ не признаетъ въ юномъ авторе никакого поэтическаго жара и воображенiя, никакой оригинальности и самостоятельности; упрекаетъ въ прямомъ подражанiи Грею, Роджерсу и другимъ поэтамъ... "Но какого бы мненiя - иронически заканчивается статья - ни были мы на счетъ стихотворенiй этого несовершеннолетняго аристократа, надо принять ихъ такими, какiя они есть, и довольствоваться ими, ибо это будутъ его последнiя произведенiя. Нетъ вероятности, чтобы онъ - и по своему общественному положенiю, и по ожидающимъ его впереди занятiямъ - удостоилъ сделаться писателемъ. Возьмемъ же то, что онъ намъ предлагаетъ, и будемъ благодарны. По какому праву намъ, беднякамъ, быть придирчивыми и недовольными? Намъ следуетъ радоваться уже тому, что мы получили столько отъ человека такаго сана, который не живетъ на чердаке (это ссылка на слова Байрона въ предисловiи къ "Часамъ досуга"), а обладаетъ ньюстедскимь аббатствомъ. Повторяемъ - будемъ благодарны. Какъ честный Санчо, будемъ благословлять Бога за то, что намъ даютъ, и не станемъ смотреть въ зубы даровому коню".

Всякому, знакомому съ сборникомъ стихотворенiй, о которомъ здесь идетъ речь, кидается въ глаза полная несправедливость отзыва; при появленiи рецензiи, эту несправедливость заметили и осудили такiе выдающiеся люди, какъ В. Скоттъ, который намеревался даже писать юному поэту, чтобы выразить ему свое сочувствiе и утешенiе. Вместе съ темъ она обличаетъ и явное пристрастiе рецензента, хотя онъ и уверяетъ, что въ журнале дано место такому подробному разбору только для того, чтобы исполнить упоминаемое авторомъ въ предисловiи къ "Hours of Idleness" мненiе Джонсона на счетъ литературныхъ произведенiй аристократовъ. Но очевидно, что причина тутъ иная. Это - не равнодушно снисходительное отношенiе могущественнаго журнала къ первымъ произведенiямъ даровитаго юноши; тутъ чуть не въ каждой строке слышится сердитое раздраженiе; такъ относятся къ произведенiямъ, которымъ во всякомъ случае придаютъ выдающееся значенiе съ той или другой стороны. Вотъ почему изъ всехъ предположенiй о томъ, кто былъ авторъ этой статьи - самое вероятное, что онъ лицо, прикосновенное къ Кембриджскому университету, и что такимъ образомъ резкiй отзывъ - отплата за сатирическое изображенiе этого университета въ "Hours of Idleness".

Уже до появленiя рецензiи "Edinburgh Review" и въ ожиданiи ея Байронъ, въ виду авторитетнаго значенiя, которымъ пользовался въ англiйскомъ обществе и литературномъ мiре этотъ журналъ, находился въ тревожномъ состоянiи. "Я сделался - писалъ онъ Бичеру въ 1808 г. - такимъ важнымъ лицомъ, что противъ меня готовится жестокое нападенiе въ ближайшемъ номере "Edinburgh Review".. Вамъ известно, что система этихъ Эдинбургскихъ господъ состоитъ въ нападенiи на всехъ. Они не хвалятъ никого, и ни публика, ни авторъ не могутъ ожидать ихъ похвалъ. Но быть цитированнымъ ими все-таки уже составляетъ нечто, ибо они, по ихъ собственнымъ заявленiямъ, разбираютъ только те сочиненiя, которыя достойны общаго вниманiя".

Напечатанная статья произвела на автора "Hours of Idleness" сильное, потрясающее впечатленiе. "Не получили ли вы вызова на дуэль?" - спросилъ его при встрече одинъ прiятель немедленно после появленiя рецензiи; "и действительно - говоритъ Т. Муръ - столь подвижное лицо Байрона должно было въ подобномъ кризисе выражать ужасающую энергiю. Гордости его была нанесена сильная рана, честолюбiе его было унижено, - но это чувство униженiя просуществовало всего несколько минутъ. Живая реакцiя его ума противъ несправедливаго нападенiя пробудила въ немъ полное сознанiе своего дарованiя и горделивая уверенность въ успехе своего мщенiя заставила его забыть стыдъ и тяжелое чувство, причиненное оскорбленiемъ".

Это мщенiе - "Англiйскiе Барды и Шотландскiе Обозреватели" - сатира, появившаяся въ марте 1809 г. безъ имени автора, т. е. черезъ четырнадцать месяцевъ после напечатанiя рецензiи, а въ октябре того же года вышедшая вторымъ изданiемъ, и уже не анонимно. Сатира была впрочемъ вызвана не исключительно статьею "Edinburgh Review": началъ Байронъ писать ее уже прежде, а некоторая часть была даже написана въ промежутке между первымъ и вторымъ изданiемъ; и тутъ имъ руководило не личное чувство, а образовавшееся въ немъ и еще не проверенное солиднымъ критическимъ анализомъ непрiязненное отношенiе къ современной поэзiи въ большинстве ея представителей. Уже въ 1807 г., следовательно за два года до сочиненiя "Англiйскихъ Бардовъ", составивъ списокъ прочитанныхъ имъ до того времени книгъ, онъ сделалъ къ нему такое примечанiе: "Я избегалъ здесь упоминанiя о нашихъ живыхъ еще поэтахъ; между ними нетъ ни одного, который переживетъ свои произведенiя. Вкусъ угасаетъ между нами. Еще столетiе - и наше могущество, наша литература и наше имя сотрутся съ лица земли и будутъ составлять только незаметную точку на страницахъ исторiи человечества", Рецензiя эдинбургскаго журнала послужила только стимуломъ къ окончанiю сатиры и несомненно была причиною ея усиленной и въ большей части совершенно неосновательной резкости. Но действуя въ этомъ случае подъ впечатленiемъ личнаго раздраженiя, Байронъ не хотелъ, однако, выйти на бой голословно, не имея подъ собой фактической почвы, не вооружась, такъ сказать, съ ногъ до головы. Только почву эту выбралъ онъ не совсемъ удачно: главнымъ образцомъ для изощренiя себя въ сатирическомъ роде онъ взялъ любимца своего Попа съ его, правда, остроумной, но вычурной и искусственной "Дунцiадой", усердно изучая вместе съ темъ и другихъ сатириковъ.

Темой для нападенiя на современную поэзiю послужили для Байрона, по его словамъ, "дураки". На нихъ учиняетъ онъ свою "травлю", дичью въ которой служатъ ему спецiально "писаки". Но Ювеналовская жилка была слишкомъ сильна въ будущемъ авторе "Донъ Жуана", чтобы онъ ограничился однимъ литературнымъ мiромъ. Попутно клеймитъ его сатира и то, чего литературная, на его взглядъ, испорченность составляла только часть; то, что впоследствiи дало такую пищу его "Донъ Жуану" и многимъ другимъ произведенiямъ - испорченность англiйскаго общества, "чудовищные пороки" того времени, времени, когда "торжествующiй порокъ кичится своимъ могуществомъ, видя преклоненными передъ собою техъ, которые умеютъ только преклоняться; когда безумiе, часто предшествующее преступленiю, украшаетъ свою дурацкую шапку колокольчиками всевозможныхъ цветовъ; когда глупцы и мерзавцы, заключивъ между собою союзъ, становятся во главе всего и чинятъ судъ и расправу на золотыхъ весахъ. "Въ современномъ обществе нашъ сатирикъ усматриваетъ множество явленiй, дающихъ ему обильный матерiалъ, множество "дураковъ, спины которыхъ требуютъ бича", - и затемъ вступаетъ въ ту область, которая собственно и составляетъ предметъ его изображенiя.

Сперва онъ останавливается на современной критике, конечно, имея въ виду главнымъ образомъ рецензiю въ "Edlnboruh Review", и тутъ, при отношенiи довольно пристрастномъ къ своимъ генеральный смотръ всехъ современныхъ поэтовъ (исключительно стихотворцевъ), и присутствующiй на немъ читатель, мало-мальски знакомый съ исторiею англiйской литературы, съ недоуменiемъ выслушиваетъ сожаленiе автора о славномъ прошедшемъ этой поэзiи - но прошедшемъ не Шекспировскомъ, не Бернсовскомъ, а Драйдена, Попа, въ сравненiи съ которыми современные автору поэты - "жалкiе барды", "тупоумные конкуренты разныхъ школъ, оспаривающiе другъ у друга пальму первенства". Кто же эти писаки, стихоплеты съ точки зренiя молодого, только что вступившаго на литературное поприще Байрона?

Вальтеръ Скоттъ, Соути (въ ту пору еще не опозорившiй себя доносами на Байрона и "сатанинскую школу"), Вордсвортъ, Кольриджъ, Томасъ Муръ! И ужъ если таково отношенiе сатирика къ писателямъ, игравшимъ въ современной англiйской литературе первую роль, то понятно, какъ достается отъ него деятелямъ второстепеннымъ и третьестепеннымъ! И затемъ наносятся удары драматургамъ, на которыхъ, по его убежденiю, лежитъ вина "позорнаго упадка англiйской прославленной сцены" и критикамъ - особенно критикамъ! - между которыми вызываютъ самое сильное озлобленiе автора деятели шотландской школы (уже потому, впрочемъ, что она, олицетворившаяся въ "Edinburgh Review", стояла во главе англiйской критики), эти "северные волки, не перестающiе грабить въ ночной темноте, подлыя твари съ адскимъ инстинктомъ, кидающiяся на все встречное: молодое и старое, живое и мертвое, безпощадныя гарпiи, которыя должны жрать во что бы то ни стало!"

Если въ рецензiи "Edinburgh Review" нельзя не усмотреть ничего, кроме несправедливости и пристрастiя, то никто не станетъ, конечно, оспаривать присутствiе этихъ же недостатковъ и въ сатире Байрона. Объясняемое - если не оправдываемое - личнымъ раздраженiемъ по отношенiю къ критикамъ, оно представляется непонятнымъ относительно поэтовъ, несомненно талантливыхъ и занимающихъ въ исторiи литературы почетное место. Никакого личнаго раздраженiя тутъ быть не могло. Причину, следовательно, нужно видеть или въ слабомъ критическомъ чувстве Байрона, или въ несогласiи его мiровоззренiя съ мiровоззренiемъ этихъ поэтовъ (на что въ сатире есть указанiе), или, наконецъ, въ свойственной такимъ натурамъ, какъ Байронъ, въ ихъ молодые годы, граничащей съ заносчивостью самонадеянности, вытекающей, можетъ быть, изъ тайнаго и естественнаго сознанiя, что скоро блескъ всехъ этихъ именъ потускнеетъ передъ его именемъ. Какъ бы то ни было, такъ или иначе, но сатира "Англiйскiе Барды и Шотландскiе Обозреватели", какъ оценка деятельности упоминаемыхъ въ ней писателей, не выдерживаетъ критики, - и Байронъ самъ скоро пришелъ къ такому-же заключенiю. Сатиру свою онъ напечаталъ передъ первымъ путешествiемъ за границу; въ его отсутствiе она выдержала еще два изданiя. а когда онъ вернулся, то немедленно же решился навсегда изъять изъ печати это произведенiе, искренне раскаиваясь въ его сочиненiи. Раскаянiе его было темъ сильнее, что некоторые изъ оскорбленныхъ имъ поэтовъ не только простили ему за неслыханную дерзость, но даже, при возвращенiи его изъ-за границы, съ восторгомъ приветствовали, какъ генiальнаго творца только что написанныхъ двухъ первыхъ песенъ "Чайльдъ Гарольда". Онъ скупилъ остававшiеся въ продаже экземпляры, сжегъ ихъ, и когда девять летъ спустя нашелъ у Меррея единственный уцелевшiй экземпляръ, то написалъ на немъ: "Эта книга - собственность другого, и это единственная причина, мешающая мне сжечь этотъ жалкiй памятникъ слепого гнева и несправедливаго озлобленiя". Тутъ же на поляхъ противъ разныхъ местъ сделалъ онъ заметки въ роде "несправедливо", "слишкомъ свирепо% "скверно, потому что имеетъ личный характеръ", и т. п. "Я искренне желалъ бы, - написано имъ въ конце этого экземпляра, - чтобы большая часть этой сатиры никогда не была написана - не только вследствiе несправедливостей многихъ отзывовъ и личнаго раздраженiя, но и потому, что я не могу одобрить ни тона, ни духа ея". И еще позднее, въ разговоре съ Медвиномъ, Байронъ заявилъ, что употреблялъ все усилiя, чтобы это произведенiе никогда больше не издавалось ни въ Англiи, ни въ Ирландiи.

Но при этихъ, сознаваемыхъ каждымъ сведущимъ и безпристрастнымъ читателемъ, равно какъ и самимъ авторомъ, недостаткахъ, сатира Байрона обладаетъ, безспорно, независимо отъ нихъ и громадными достоинствами, обличающими уже теперь будущаго великаго поэта: меткостью многихъ характеристикъ, несмотря на преувеличенную резкость, блестящимъ остроумiемъ, порывистой силой негодованiя тамъ, где онъ клеймитъ общественные пороки, благородствомъ тона въ техъ случаяхъ, когда въ немъ говоритъ искреннее и глубокое чувство, гармоническимъ соединенiемъ лирическаго и сатирическаго элементовъ. Наконецъ, немаловажное, думаемъ, значенiе имеетъ и самостоятельная смелость, съ которой 21-летнiй поэтъ выступилъ противъ давно и прочно установившихся литературныхъ авторитетовъ своего отечества.

Все мои друзья, ученые и неученые, убеждали меня не издавать этой сатиры подъ моимъ именемъ. Если бы меня можно было "отвратить отъ влеченiй моей музы язвительными насмешками и бумажными пулями критики", я бы послушался ихъ совета. Но меня нельзя устрашить руганью и запугать критиками, вооруженными или безоружными. Я могу смело сказать, что не нападалъ ни на кого, кто раньше не нападалъ на меня. Произведенiя писателя - общественное достоянiе: кто покупаетъ книгу, имеетъ право судить о ней и печатно высказывать свое мненiе, если ему угодно; поэтому авторы, отмеченные мною, могутъ ответить мне темъ же. Я полагаю, что они съ большимъ успехомъ съумеютъ осудить мои писанiя, чемъ исправить свои собственныя. Но моя цель не въ томъ, чтобы доказать, что и я могу хорошо писать, а въ томъ, чтобы, если возможно, научить другихъ писать лучше.

Такъ какъ моя поэма имела гораздо больше успеха, чемъ я ожидалъ, то я постарался въ этомъ изданiи сделать несколько прибавленiй и измененiй для того, чтобы моя поэма более заслуживала вниманiя читателей.

Въ первомъ анонимномъ изданiи этой сатиры четырнадцать стиховъ о Попе Боулься были присочинены и включены въ нее по просьбе одного моего остроумнаго друга, который теперь собирается издать въ светъ томъ стиховъ. Въ настоящемъ изданiи они выкинуты и заменены несколькими моими собственными стихами. Я руководствовался при этомъ только темъ, что не хотелъ печатать подъ моимъ именемъ что-либо, не вполне мне принадлежащее; я полагаю, что всякiй другой поступилъ бы точно такъ же.

Относительно истинныхъ достоинствъ многихъ поэтовъ, произведенiя которыхъ названы или на которыхъ есть намеки въ нижеследующихъ страницахъ, авторъ предполагаетъ, что мненiе о нихъ приблизительно одинаковое въ общей массе публики; конечно, они при этомъ, какъ и другiе сектанты, имеютъ каждый свою особую общину поклонниковъ, преувеличивающихъ ихъ таланты, не видящихъ ихъ недостатковъ и принимающихъ ихъ метрическiя правила за непреложный законъ. Но именно несомненная талантливость некоторыхъ писателей, критикуемыхъ въ моей поэме, заставляетъ еще более жалеть о томъ, что они торгуютъ своимъ дарованiемъ. Бездарность жалка; въ худшемъ случае надъ ней смеешься и потомъ забываешь о ней, но злоупотребленiе талантомъ для низкихъ целей заслуживаетъ самаго решительнаго порицанiя. Авторъ этой сатиры более чемъ кто либо желалъ бы, чтобы какой-нибудь известный талантливый писатель взялъ роль обличителя на себя. Но м-ръ Джифордъ посвятилъ себя Массинджеру, и за отсутствiемъ настоящаго врача нужно предоставить право деревенскому фельдшеру въ случае крайней надобности прописывать свои доморощенныя средства для пресеченiя такой пагубной эпидемiи - конечно, если въ его способе леченiя нетъ шарлатанства. Мы предлагаемъ здесь нашъ адскiй камень, такъ какъ, повидимому, ничто кроме прижиганiя не можетъ излечить многочисленныхъ пацiентовъ, страдающихъ очень распространеннымъ и пагубнымъ "бешенствомъ стихотворства". Что касается эдинбургскихъ критиковъ, то эту гидру смогъ бы одолеть только Геркулесъ; поэтому, если бы автору удалось размозжить хотя бы одну изъ головъ змеи, и хотя бы при этомъ сильно пострадала его рука, онъ былъ бы вполне удовлетворенъ.

          Что-жъ, долженъ я лишь слушать и молчать?

          А Фитцъ-Джеральдъ темъ временемъ терзать

          Нашъ будетъ слухъ, въ тавернахъ распевая?

          Изъ трусости молчать я не желаю!

          Пусть критики клевещутъ и бранятъ,

          Глупцамъ я посвящу сатиры ядъ.

          Перо мое, природы даръ безценный!

          Ты - разума слуга неоцененный.

          Ты вырвано у матери своей,

          Чтобъ быть орудьемъ немощныхъ людей,

          Служить, когда мозгъ мучится родами

          И даритъ мiръ то прозой, то стихами.

          Любовь обманетъ, щелкнетъ критикъ злой,

          Обиженный утешится съ тобой.

          Тебе своимъ рожденiемъ поэты

          Обязаны, но волнъ холодной Леты

          Не избегаешь ты... А смотришь: вследъ

          Забытъ и самъ певецъ. Таковъ ужъ светъ!

          Тебя-жъ, перо, вновь призванное мною,

          Что брань глупцовъ? Товарищемъ моимъ

          Всегда ты будешь. Смело воспаримъ

          И воспоемъ - не смутное виденье,

          Не пылкихъ грезъ Востока порожденье,--

          Нетъ, путь нашъ будетъ гладкiй и прямой,

          Хоть встретятся намъ тернiи порой.

          О, пусть мои стихи свободно льются!

          Когда Пороку жертвы воздаются

          И надъ людьми онъ жалкими царитъ;

          Когда дурацкой шапкою гремитъ

          Безумiе, братъ старшiй преступленья;

          Когда глупецъ, съ мерзавцемъ въ единенье,

          Царя повсюду, правду продаетъ -

          Любой смельчакъ насмешекъ не снесетъ;

          Неуязвимый, страха онъ не знаетъ,

          Но предъ стыдомъ публичнымъ отступаетъ;

          Свои грешки скрывать онъ принужденъ:

          Смехъ для него страшнее, чемъ законъ.

          Вотъ действiе сатиры. Я далекъ

          Сильнейшая тутъ надобна рука,--

          Не столь моя задача широка.

          Найдется мелкихъ глупостей довольно,

          Где будетъ мне охотиться привольно;

          Пусть кто-нибудь со мной разделитъ смехъ.

          И большихъ мне не надобно утехъ.

          На рифмоплетовъ я иду войною!

          Отныне шутки плохи вамъ со мною,

          Вы, эпоса жрецы, элегiй, одъ

          Кропатели! Впередъ, Пегасъ, впередъ!

          Принесъ я тоже музамъ даръ невольный,

          Кропалъ стихи въ перiодъ жизни школьной,

          И, хоть они не вызвали молвы,

          Печатался, какъ многiе, увы,

          Теперь средь взрослыхъ къ этому стремятся...

          Себя въ печати каждому, признаться,

          Прiятно видеть: книга, хоть она

          Пуста, все-жъ книга. Ахъ, осуждена

          Она забвенью съ авторомъ бываетъ!

          Именъ блестящихъ не щадитъ провалъ

          То Лэмъ съ своими фарсами позналъ..,

          Но онъ все пишетъ, позабытый светомъ;

          Невольно бодрость чувствуя при этомъ,

          Хочу и я кой-что обозревать.

          Себя съ Джеффреемъ я боюсь равнять,

          Но, какъ и онъ, судьею быть желаю

          И самъ себя въ сей санъ определяю.

          Все требуетъ и знанья, и труда,

          Но критика, поверьте, никогда.

          Изъ Миллера возьмите шутокъ пресныхъ,

          Цитируя, бегите правилъ честныхъ,

          Погрешности умейте отыскать

          И даже ихъ порой изобретать;

          Обворожите щедраго Джеффрея

          Тактичностью и скромностью своею,

          Онъ дастъ десятокъ фунтовъ вамъ за листъ.

          Пусть вашъ языкъ отъ лжи не будетъ чистъ,

          За ловкача вы всюду прослывете

          Опаснаго и остраго ума.

          Но помните: отзывчивость - чума.

          Лишь погрубей умейте издеваться,--

          Васъ ненавидеть будутъ, но бояться.

          И верить этимъ судьямъ! Боже мой!

          Ищите летомъ льду и розъ зимой,

          Иль хлебнаго зерна въ мякине пыльной;

          Доверьтесь ветру, надписи могильной,

          Иль женщине, поверьте вы всему,

          Но лишь не этихъ критиковъ уму!

          Сердечности Джеффрея опасайтесь

          И головою Лэма не пленяйтесь...

          Когда открыто дерзкiе юнцы

          Одели вкуса тонкаго венцы,

          А все кругомъ, склонившися во прахе,

          Ждутъ ихъ сужденья въ малодушномъ страхе

          И, какъ законъ, его ревниво чтутъ,--

          Молчанiе не кстати было-бъ тутъ.

          Стесняться-ль мне съ такими господами?

          Все - какъ одинъ, и трудно разобрать,

          Кого средь нихъ хвалить, кого ругать.

          Зачемъ пошелъ безсмертными стопами

          Я Джиффорда и Попа? Передъ вами

          Лежитъ ответъ. Читайте, коль не лень,

          И все вамъ станетъ ясно, словно.день.

          "Постойте", - слышу я, - "вашъ стихъ не веренъ,

          Здесь рифмы нетъ, а тамъ размеръ потерянъ*.

           - А почему-жъ, скажу я на упрекъ,

          Такъ ошибаться Попъ и Драйденъ могъ?

          "Зато такихъ ошибокъ нетъ у Пая".

           - Я вместе съ Попомъ врать предпочитаю!

          А было время, жалкой лиры звукъ

          Не находилъ себе покорныхъ слугъ.

          Свободный умъ въ союзе съ вдохновеньемъ

          Дарилъ сердца высокимъ наслажденьемъ.

          Рождалися въ источнике одномъ

          Все новыя красоты съ каждымъ днемъ.

          Тогда на этомъ острове счастливомъ

          Честь Англiи и барду создала

          Культурнаго народа похвала.

          На ладъ иной свою настроивъ лиру,

          Тогда гремелъ великiй Драйденъ мiру,

          И сладкозвучный умилялъ Отвэй,

          Пленялъ Конгривъ веселостью своей.

          Народъ нашъ чуждъ тогда былъ вкусовъ дикихъ...

          Зачемъ теперь тревожить тень великихъ,

          Когда сменилъ ихъ жалкихъ бардовъ рядъ?

          Ахъ, взглядъ нашъ отдохнуть на прошломъ радъ.

          Но где-жъ они, те дивныя созданья,

          Что Приковали общее вниманье?

          Не мало ихъ, признаться должно намъ.

          Нетъ отдыха наборщикамъ, станкамъ;

          Тамъ эпосъ Соути лавки наводняетъ,

          Тутъ, что ни день, книженка выползаетъ

          Съ поэмой Литтля. Въ мiре, говорятъ,

          Нетъ новаго... Новинокъ длинный рядъ

          Проносится межъ темъ передъ глазами,

          Прививка оспы, гальванизмъ и газъ

          Толпу волнуютъ, чтобъ потомъ за разъ

          Вдругъ съ трескомъ лопнуть, какъ пузырь надутый.

          Плодятся школы новыя и въ лютой

          Борьбе за славу гибнетъ бардовъ рой;

          Но удается олуху порой

          Торжествовать среди провинцiаловъ,

          Где знаетъ каждый клубъ своихъ Вааловъ,

          Где уступаютъ генiи свой тронъ

          Ихъ идолу, телецъ-ли медный онъ,

          Негодный Стотъ, иль Соути, бардъ надменный.

          Вотъ рифмоплетовъ вамъ кортежъ презренный.

          Какъ каждый хочетъ выскочить вgередъ

          И шпоры старому Пегасу въ бокъ даетъ!

          Вотъ белый стихъ, вотъ рифмы, здесь сонеты,

          Тамъ оды другъ на дружке, тамъ куплеты

          Глупейшей страшной сказки; безъ конца

          Снотворные стихи... Что-жъ, для глупца

          Прiятенъ трескъ всей этой пестрой чуши:

          Средь бури злой "Последнiй Менестрель*

          Разбитой арфы жалостную трель

          Подноситъ намъ, а духи той порою

          Пугаютъ барынь глупой болтовнею;

          Джильпиновской породы карликъ-бесъ

          Господчиковъ заманиваетъ въ лесъ

          И прыгаетъ, Богъ знаетъ, какъ высоко,

          Детей стращая, Богъ весть чемъ, жестоко;

          Межъ темъ милэди, запретивъ читать

          Тому, кто буквъ не можетъ разбирать,

          Посольства на могилы отправляютъ

          Къ волшебникамъ и плутовъ защищаютъ.

          Вотъ выезжаетъ на коне своемъ

          Мармьонъ спесивый въ шлеме золотомъ,

          Подлоговъ авторъ, витязь онъ удалый,

          Не вовсе плутъ, не вовсе честный малый.

          Идетъ къ нему веревка и война,

          Съ величiемъ въ немъ подлость сплетена.

          Напрасно Скоттъ, тщеславьемъ зараженный,

          Что изъ того, что Миллеръ и Муррей

          Въ полкроны ценятъ взмахъ руки твоей?

          Коль торгашемъ сынъ звучной музы станетъ,

          Его венокъ лавровый быстро вянетъ;

          Поэта званье пусть забудетъ тотъ,

          Кого не слава, - золото влечетъ.

          Пусть, ублажая хладнаго Мамона,

          Онъ не услышитъ pолотого звона:

          Для развращенной музы торгаша

          Награда эта будетъ хороша.

          Такого мы поэта презираемъ,

          Мармьону-жъ доброй ночи пожелаемъ..

          Вотъ кто хвалу стремится заслужить!

          Вотъ захотелъ кто музу покорить!

          Сэръ Вальтеръ Скоттъ священную корону

          Отнялъ у Попа, Драйдена, Мильтона...

          О, музы юной славные года!

          Гомеръ, Виргилiй пели намъ тогда.

          Давало намъ столетiй протяженье

          И, какъ святыню, чтили племена

          Божественныхъ поэтовъ имена.

          Въ векахъ безследно царства исчезали,

          И предковъ речь потомки забывали,--

          Никто техъ песенъ славы не достигъ,

          И избежалъ забвенья ихъ языкъ.

          А наши барды пишутъ, не умея

          Всю жизнь отдать единой эпопее.

          Такъ, жалкiй Соути, делатель балладъ:

          Онъ вознестись орломъ надъ мiромъ радъ;

          Уже Камоэнсъ, Тассъ, Мильтонъ судьбою

          Обречены. Беретъ онъ славу съ бою

          И, какъ войска, свои поэмы шлетъ.

          Вотъ Жанну Д'Аркъ онъ выпустилъ впередъ,

          Бичъ англичанъ и Францiи спасенье.

          Бедфордомъ низкимъ девы сей сожженье

          Известно всемъ, а между темъ она

          Поэтомъ въ славы храмъ помещена.

          Поэтъ ея оковы разбиваетъ,

          Вотъ Талаба, свирепое дитя

          Аравiи пустынной; не шутя,

          Домданiэля въ прахъ онъ повергаетъ,

          Всехъ колдуновъ на свете истребляетъ. ,

          Соперникъ Тумба! Побеждай враговъ!

          Цари на радость будущихъ вековъ!

          Ужъ въ ужасе бегутъ тебя поэты,

          Последнимъ въ роде будешь на земле ты.

          Пусть генiи возьмутъ тебя съ собой,--

          Ты съ честью вынесъ съ здравымъ смысломъ бой.

          Мадока образъ высится гигантскiй;

          Уэльскiй принцъ и кацикъ мексиканскiй,

          Плететъ онъ вздоръ о жизни странъ чужихъ;

          Мандвиль правдивей въ сказочкахъ своихъ.

          Когда-же, Соути, будетъ передышка?

          Ты въ творчестве доходишь до излишка.

          Довольно трехъ поэмъ. Еще одна,

          И мы погибли; чаша ужъ полна.

          Ты мастерски перомъ своимъ владеешь,

          Но если ты, наперекоръ мольбамъ,

          Свой тяжкiй плугъ потащишь по полямъ

          Поэзiи и будешь, не жалея,

          Ты чорту отдавать матронъ Берклея -

          То ужъ пугай поэзiей своей

          Еще на светъ невышедшихъ детей.

          Благословенъ пусть будетъ твой читатель,

          И помогай обоимъ вамъ Создатель!

          Вотъ, противъ правилъ рифмы бунтовщикъ,

          Идетъ Вордсвортъ, твой скучный ученикъ.

          Нежнейшiя, какъ вечеръ тихiй мая,

          Наивныя поэмы сочиняя,

          Онъ учитъ друга книжекъ не читать,

          Не знать заботъ, упорно избегать

          Волненiй жизни бурной, въ опасенье,

          Что духъ его потерпитъ раздвоенье.

          Онъ, разсужденьемъ и стихомъ за разъ,

          Настойчиво уверить хочетъ насъ,

          Что проза и стихи равны для слуха,

          Что тотъ постигъ высокiй идеалъ,

          Кто сказочку стихами передалъ.

          Такъ, разсказалъ о Бетти Фой онъ ныне

          И объ ея тупоголовомъ сыне,

          Лунатике; онъ, сущiй идiотъ,

          Своей дороги вечно не найдетъ;

          Какъ самъ поэтъ, онъ ночь со днемъ мешаетъ.

          Певецъ съ такимъ намъ пафосомъ вещаетъ

          Объ идiота жалкаго судьбе,

          Что, кажется, онъ пишетъ о себе.

          Здесь о Кольридже дамъ я отзывъ скромный.

          Своей надутой музы данникъ томный,

          Невинныхъ темъ любитель онъ большой,

          Но смыслъ не прочь окутать темнотой.

          Съ Парнасомъ у того лады плохiе,

          Кто вместо нежной музы взялъ Пиксiю.

          Зато пойдетъ по праву похвала

          Къ его стихамъ прелестнымъ въ честь осла.

          Воспеть осла Кольриджу такъ прiятно,

          А ты, о Льюисъ, о поэтъ гробовъ!

          Парнасъ кладбищемъ сделать ты готовъ.

          Ведь въ кипарисъ ужъ лавръ твой превратился;

          Ты въ царстве Аполлона подрядился

          Въ могильщики... Стоишь-ли ты, поэтъ,

          А вкругъ тебя, покинувъ вышнiй светъ,

          Толпа теней ждетъ родственныхъ лобзанiй,

          Или путемъ стыдливыхъ описанiй

          Влечешь къ себе сердца невинныхъ дамъ,--

          Всегда, о членъ парламента, воздамъ

          Тебе я честь! Рождаетъ умъ твой смелый

          Рой призраковъ ужасныхъ, въ саванъ белый

          Закутанныхъ... Идутъ на властный зовъ

          И ведьмы старыя, и духи облаковъ,

          Огня, воды, и серенькiе гномы,

          Фантазiи разстроенной фантомы,--

          Все, что дало тебе такой почетъ,

          За что съ тобой прославленъ Вальтеръ Скоттъ.

          Коль въ мiре есть друзья такого чтенья

          Не сталъ-бы жить съ тобой самъ Сатана,

          Такъ безднъ твоихъ ужасна глубина!

Кто, окруженъ внимательной толпою

          Прекрасныхъ девъ, поетъ имъ? Чистотою

          Невинности ихъ взоры не блестятъ

          Румянцемъ страсти лица ихъ горятъ

          То Литтль, Катуллъ нашъ. Въ звукахъ лиры томной

          Передаетъ онъ намъ разсказъ нескромный.

          Его не хочетъ муза осудить,

          Но какъ певца распутства ей хвалить?

          Она къ инымъ привыкла приношеньямъ,

          Нечистыхъ жертвъ бежитъ она съ презреньемъ,

          Но снисхожденьемъ къ юности полна,

          "Ступай, исправься", говоритъ она.

          Странгфордъ! Поэтъ съ златистыми кудрями,

          Чужую песнь снабдившiй бубенцами,

          Пленяешь девъ ты ясностью очей

          И музою плаксивою своей;

          Зачемъ ты смысла подлинникъ лишаешь

          Улучшатся-ль Камоэнса стихи

          Отъ этой пустозвонной чепухи,

          Отъ этой. пестрой, вычурной одежды?

          Ужель на то питаешь ты надежды?

          Исправь свой вкусъ, Странгфордъ, исправь себя,

          Люби, пылай, но чистымъ будь^ любя,

          Отвыкни лгать безстыдно предъ толпою

          И распрощайся съ лирой воровскою,

          И Лузiады славнаго певца

          Избавь скорей отъ Мурова венца.

          Смотрите! Вотъ поэзiя Гейлея!

          Стишки его, что дале, то пустее.

          Комедiйку-ль онъ въ рифмахъ пробренчитъ.

          Иль похвалу Чистилищу строчитъ,--

          Равно безцветенъ слогъ его сонливый

          На склоне летъ и въ юности бурливой.

          "Победой терпеливости" своей

          Мое терпенье победилъ Гейлей.

          Зато "Победу музыки" едва-ли

          Моравскихъ братьевъ набожный синклитъ

          Скорей поэта пусть благодаритъ:

          То Граммъ, певецъ субботнихъ развлеченiй,

          Даетъ плоды высокихъ вдохновенiй

          Въ уродской прозе. Рифма - пустяки,

          Сойдетъ и такъ Евангелье Луки!

          Залезть порой онъ въ "Пятикнижье" любитъ,

          Крадетъ "Псалмы", "Пророковъ" бедныхъ губитъ.

          Въ "Симпатiи" сквозь дымку легкихъ грезъ,

          Виднеется погибшiй въ море слезъ

          Кислейшихъ бардовъ принцъ косноязычный...

          Ведь ты ихъ принцъ, о Боульсъ мой мелодичный?

          Всегда оракулъ любящихъ сердецъ,--

          Поешь-ли царствъ печальный ты конецъ,

          Иль смерть листа осеннею порою,

          Передаешь-ли съ нежной простотою

          Колоколовъ Оксфордскихъ перезвонъ,

          Колоколовъ Остендэ медный стонъ.,.

          Къ колокольцамъ когда-бъ колпакъ прибавить,

          О, милый Боульсъ! Ты мiръ обнять-бы радъ,

          Пленяя всехъ, особенно ребятъ.

          Ты съ скромнымъ Литтлемъ славу разделяешь

          И пылъ любви у нашихъ дамъ смиряешь.

          Льетъ слезы миссъ надъ сказочкой твоей,

          Пока она не вышла изъ детей.

          Но летъ тринадцать минетъ, - пресныхъ песенъ

          Тоскливый рокотъ ей неинтересенъ,

          И бедный Боульсъ, посмотришь, ужь забытъ,

          Стыдливый Литтлъ предъ девою раскрытъ.

          Но иногда ты самъ находишь скучной

          Такую тему: лире благозвучной

          Достойно вверить лучшiя мечты.

          "Проснись, о песнь!" взываешь громко ты.

          И точно, песнь вселяетъ изумленье.

          Чего въ ней нетъ? Въ ней все изобретенья,

          Какiя делалъ мудрый человекъ

          Со дня, когда- застрялъ въ грязи ковчегъ,

          Отъ капитана Ноя и до Кука!

          Поэтъ, едва успевшiй отдохнуть,

          Со вздохами свой продолжаетъ путь;

          То будитъ сказкой нежной состраданье,

          То повествуетъ, - барышни, вниманье!--

          Какъ поцелуй, раздавшись въ первый разъ

          Въ лесахъ Мадеры, островъ весь потрясъ.

          О Боульсъ, марай сонетами страницы,

          Но тутъ поставь фантазiи границы!

          Когда-же вновь родившiйся капризъ

          Иль впереди мелькнувшiй крупный призъ

          Одушевятъ вдругъ мозгъ твой недозрелый;

          Когда поэтъ, бичъ тупоумья смелый,

          Лежитъ въ земле, достойный лишь похвалъ;

          Когда нашъ Попъ, чей генiй побеждалъ

          Всехъ критиковъ, нуждается въ глупейшемъ,--

          Тогда дерзай! При промахе малейшемъ

          Ликуй! Поэтъ ведь тоже человекъ...

          Въ той куче, что оставилъ прошлый векъ,

          Ищи ты перловъ, съ Фанни совещайся

          Скандалы все давно прошедшихъ летъ,

          Бросай съ фальшивой кротостью ихъ въ светъ

          И зависть скрой подъ маскою смиренной,

          И, какъ Святымъ Іоанномъ вдохновленный,

          Пиши изъ злобы такъ-же, какъ Маллетъ

          Писалъ для звона подлаго монетъ!

          Ахъ, если-бъ ты родился въ векъ достойный,

          Когда несъ вздоръ Деннисъ и Ральфъ покойный,

          И если-бъ дать совместно съ ними могъ

          Больному льву ослиный свой пинокъ,

          Позналъ-бы ты за подвигъ свой награду,

          Попавши вместе съ ними въ- Дунцiаду!

          Вотъ снова эпосъ! Кто, злодей, готовъ

          Насъ утопить въ обилiи стиховъ?

          То Коттль, Бристоля гордость. Онъ сбираетъ

          Изъ Камбрiи всю ветошь и сплавляетъ

          Ее на рынокъ. - Что угодно вамъ?

          Стиховъ не надо-ль? Дешево отдамъ

          Все сорокъ тысячъ строкъ, все двадцать песенъ!

          Кому угодно? - Лишь не мне, прошу,

          Я пресныхъ блюдъ совсемъ не выношу!

          Хотя купецъ набить мошну умеетъ,

          Но отъ торговли мозгъ его тупеетъ,--

          Пусть броситъ Коттль надежду на венецъ,

          Несчастнаго поэта образецъ,

          Спокойно жилъ онъ, книги продавая,

          Теперь строчитъ, отъ мукъ изнемогая!

          О, Амосъ Коттль! Какъ это прозвучитъ,

          Когда труба намъ славу возвеститъ!

          О, Амосъ Коттль! Прямой ущербъ, бедняга,

          Тебе даютъ чернила и бумага!

          Поэзiи, я верю, преданъ ты,

          Но кто-жъ прочтетъ безславные листы?

          Къ чему пера, къ чему бумаги порча?

          Но если-бъ Коттль, писателя не корча,

          Сиделъ-бы въ лавке, иль когда-бъ умелъ,

          Рожденный скромно для житейскихъ делъ,

          Выделывать бумагу, не марая,

          Или грести, Уэльса онъ певцомъ

          И не былъ-бы, и я-бъ не пелъ о немъ.

          И, какъ Сизифъ, свой камень вверхъ катящiй,

          Такъ Морисъ намъ пытается томящiй

          Громадный грузъ рифмованныхъ томовъ

          Втащить на верхъ смеющихся холмовъ

          Твоихъ, о Ричмондъ! Какъ кусокъ громадный

          Скалы, плодъ тяжкiй музы безотрадной,

          Окаменелость тощаго ума ,

          Летитъ назадъ съ высокаго холма.

          Вы видите-ль печальнаго Алкея?

          Въ долине бродитъ, смерти онъ бледнее,

          Съ разбитой лирой... Где-жъ его цветы?

          Злой Нордъ развеялъ гордыя мечты...

          И Каледонiи холодной грозы

          Убили имъ взлелеянныя розы.

          О, бедный Шеффильдъ! Пусть оплачетъ онъ

          Поэта своего столь раннiй сонъ!

          Но неужели долженъ бардъ оставить

          Ужель всегда поникнетъ головой,

          Коль северныхъ волковъ услышитъ вой?

          Во тьме блуждаетъ подлая ихъ стая,

          Все на пути свирепо пожирая.

          Ничто отъ гарпiй жадныхъ не уйдетъ;

          Ни седина, ни юность не спасетъ

          Отъ злобы ихъ. Зачемъ-же эта свора

          Нигде не встретитъ дружнаго отпора?

          Зачемъ-же все, завидя ихъ клыки,

          Становятся послушны и робки,

          И кровожадныхъ этихъ тварей сносятъ,

          И ихъ назадъ, къ Артуру, не отбросятъ?

          О, нашъ Джеффрей безсмертный! Помню я,--

          Въ Британiи великой былъ судья;

          И именемъ онъ сходенъ былъ съ тобою,

          И нежною, правдивою душою.

          Какъ будто чортъ разстался со своей

          Добычею и вновь среди людей

          Пустилъ гулять судью, чтобъ вдохновенье,

          И хоть душа Джеффрея не сильна,

          Зато едва-ль не более черна,

          И такъ-же пытку любитъ. Онъ учился

          При трибунале; тамъ онъ навострился

          Въ сужденiяхъ ошибки находить;

          Изъ школы взялъ уменье поострить

          Надъ партiей, а самъ въ другой остаться.

          Захочетъ чортъ - онъ можетъ въ судъ пробраться.

          Нашъ Данiилъ взойдетъ на трибуналъ

          За то, что всехъ онъ бешено ругалъ!

          Какъ весело тогда Джеффризу станетъ,

          Преемнику веревку онъ протянетъ

          И скажетъ такъ: "Наследникъ милый мой,

          Съ такою же правдивою душой

          И отъ меня усвоившiй сноровку

          Судить людей! Прими сiю веревку,

          Ей пользуйся, на страхъ своимъ врагамъ,

          И наконецъ на ней повисни самъ!"

          Такъ здравствуй-же, Джеффрей нашъ благородный,

          Да не падешь ты жертвою войны,--

          Такъ рвутся къ ней поэзiи сыны...

          Кто позабылъ изъ васъ тотъ день ужасный,

          Когда стволъ пистолета безопасный

          Въ рукахъ у Литтля мрачно заблисталъ

          И сорванцамъ Боу-Стритта поводъ далъ

          Къ насмешкамъ злымъ? Ахъ, въ этотъ день печальный

          Затрясся самъ Дундэнъ фундаментальный.

          И прокатилась, ужасомъ полна,

          По глади Форта темная волна.

          Завыли въ страхе северныя бури,

          Твидъ разделилъ струи своей лазури:

          Слезой горячей сделалась одна,

          Другая вдаль катилась холодна.

          Артуръ къ земле вершиною пригнулся,

          Толбутъ угрюмый тяжко покачнулся,--

          Ведь хладный камень чувствуетъ порой;

          И старый замокъ сознавалъ съ тоской:

          Коль не въ тюрьме Джеффрея смерть случится,

          Обрушился шестнадцатый этажъ,

          Где въ славный день герой родился нашъ,

          И дрогнула печальная Эдина;

          Всю Кэнонгетъ, - о, чудная картина,--

          Усеяли бумажки, словно снегъ;

          Разлитье началось чернильныхъ рекъ!

          Былъ какъ бумага бледенъ лобъ героя,

          Былъ какъ чернила черенъ онъ душою;

          Въ слiянiи эмблемъ чудесныхъ двухъ

          Явилъ себя героя смелый духъ.

          Но Каледонiи любезной фея

          Отъ злобы Мура сберегла Джеффрея:

          Изъ ихъ стволовъ свинецъ она беретъ,

          Его любимцу въ голову кладетъ;

          Какъ дождь златой восприняла Даная,

          Такъ мозгъ свинецъ воспринялъ, помышляя,

          Что онъ теперь богатой жилой сталъ,

          Где драгоценный кроется металлъ.

           - "Забудь про кровь, про дуло пистолета",--

          Возьми перо, надъ музой вознесись,

          Въ политике победно воцарись,

          Будь гордостью страны своей родимой!

          Пока британцы ценятъ справедливый

          Твой приговоръ, пока шотландскiй вкусъ

          Законы пишетъ для англiйскихъ музъ,--

          До той поры ты властвуй безъ стесненья,

          Встречая всюду страхъ и уваженье.

          Поклонниковъ послушныхъ целый рой

          Тебя сочтетъ всехъ критиковъ главой.

          Смотри! проходитъ съ первыми рядами

          Самъ Эбердинъ, афинянинъ, предъ нами;

          Вотъ Гербертъ тяжкимъ Тора молоткомъ

          Готовъ взмахнуть, чтобъ поддержалъ потомъ

          Ты похвалою стихъ его топорный.

          Нарядный Сидней, словно рабъ покорный,

          Мечтаетъ пищу дать твоимъ строкамъ

          И съ нимъ любитель Грецiи Галламъ.

          Тебе и Скоттъ въ поддержке не откажетъ,

          И преданный анафеме певецъ,

          Лэмъ, Талiи прекрасной жалкiй жрецъ,

          Теперь отмститъ товарищамъ жестоко.

          Слухъ о тебе пусть прогремитъ далеко!

          Пусть безгранично власть твоя растетъ,

          И пусть за трудъ пирами воздаетъ

          Тебе, Голландъ, признательные-жъ бритты

          Сбираютъ лавръ для низкой лорда свиты,

          Для знанiя неистовыхъ враговъ...

          Но до того, какъ будетъ въ светъ готовъ

          Пуститься томъ стиховъ твоихъ лазурный,

          Смотри, чтобъ-Брумъ, невежливый и бурный,

          Не помешалъ продаже быстрой ихъ,

          Чтобъ не испортилъ кушанiй твоихъ,

          Изъ мяса хлебъ не сделалъ, и цветную

          Капусту чтобъ не обратилъ въ простую!" -

          Богиня, кончивъ, сына обняла,

          И скрыла вновь ее сырая мгла.

          Да здравствуетъ Джеффрей! Средь своры дикой

          Большой успехъ стяжалъ правдивый Скоттъ,

          Тебя-же, другъ, двойная слава ждетъ!

          Твои труды Эдина украшаетъ,

          Вечерними цветами осыпаетъ,

          Даетъ страницамъ тонкiй ароматъ,

          А голубымъ обложкамъ - ихъ нарядъ.

          Вотъ девственная нимфа Итчъ... Пылая

          Любовью страстной, землю забывая,

          Она къ тебе прильнула. До другихъ

          Ей дела нетъ, ей дорогъ твой лишь стихъ.

          Милордъ Голландъ! Отдавши дань клевретамъ,

          Ужель забыть о немъ самомъ при этомъ

          И Генрихе Петти, что за спиной

          Его торчитъ, о ловчемъ стаи той!

          Да здравствуютъ-же пиршества Голланда,

          Где дружно естъ шотландцевъ верныхъ банда,

          Где критики межъ ними вволю пьютъ!

          Подъ этой кровлей много, много блюдъ

          Съедятъ еще Грубъ-Стрита мародеры.

          Онъ, бросивъ вилку и схвативъ перо,

          Добромъ платить желаетъ за добро

          И творчество милорда критикуетъ,

          Его таланта вовсе не бракуетъ,

          Но говоритъ, набивши полный ротъ:

          "Милордъ намъ далъ прекрасный переводъ!*

          Гордись, Дунденъ, своихъ детей стараньемъ!

          Они для чрева пишутъ и писаньемъ

          Они умеютъ чреву угодить.

          Но чтобъ порой въ печать не пропустить

          Внушенной Вакхомъ мысли шаловливой,

          Вогнать способной въ краску полъ стыдливый,

          Милэди пену съ каждаго листа,

          Пока не будетъ нравственность чиста,

          Умеетъ снять, ошибки поправляя

          И ароматъ души своей вливая.

          Теперь чередъ за драмой... Что за видъ!

          Здесь тьма чудесъ взоръ робкiй удивитъ.

          И шуточки, и принцъ, сидящiй въ бочке,

          Насытитесь новинками вы всласть.

          Хотя Рошiомановъ пала власть,

          Хоть есть у насъ актеры съ дарованьемъ,--

          Къ чему они со всемъ своимъ стараньемъ,

          Коль критика все терпитъ этотъ вздоръ,

          Коль шлетъ Рейнольдсъ ругательствъ дикiй хоръ:

          Чортъ васъ дери", "Проклятье", "Лешiй съ вами",

          Смыслъ здравый портя общими местами;

          Коль Кенни "Мiръ", - где Кенни умъ живой?--

          Едва журчитъ предъ сонною толпой;

          Коль "Каратачъ" Бомоновъ похищаютъ

          И въ глупый фарсъ безстыдно превращаютъ!

          Кто слезъ своихъ надъ сценой не прольетъ?

          Ея упадокъ съ каждымъ днемъ растетъ.

          Иль генiевъ ужъ нетъ подъ небесами,

          Или исчезла совесть между нами?

          Да где-же ты, таланта яркiй светъ?

          Увы, средь насъ его давно ужъ нетъ!

          Проснитесь-же, Джорджъ Кольманъ благородный

          Пусть вашъ набатъ прогонитъ глупость вонъ.

          О, Шериданъ, возстанови-же тронъ

          Комедiи, и пусть не знаетъ сцена

          Германской школы тягостнаго плена.

          Отдай ты темъ Пизарра переводъ,

          Кому Господь таланта не даетъ,

          И драмой насъ порадуй на прощанье;

          Оставь ее потомкамъ въ завещанье

          И нашу сцену вновь переустрой.

          Доколь, съ поднятой гордо головой,

          На техъ подмосткахъ глупость будетъ править,

          Где Гаррикъ нашъ умелъ искусство славить,

          Где Сиддонсъ волновала намъ сердца?

          Доколь черты презреннаго лица

          Посмеетъ фарсъ скрывать подъ маской смеха?

          Когда-же эта кончится потеха?

          Доколь мы будемъ громко хохотать

          Надъ темъ, какъ Гукъ пытается сажать

          Своихъ героевъ въ бочки? Режиссерамъ

          То Скеффингтона, Гуза, то Шерри?

          А Массинджеръ, Отвэй, Шекспиръ внутри

          Своихъ шкаповъ доколь-же позабыты

          И плесенью отъ времени покрыты?

          Объ аргонавтахъ славы взапуски

          Межъ темъ кричатъ газетные листки.

          Гузъ съ Скеффингтономъ славу разделяютъ,..

          Ихъ призраки Льюиса не пугаютъ!

          Чтожъ, похвалы достоинъ Скеффингтонъ:

          Прославился равно повсюду онъ

          Костюмами и тощимъ вдохновеньемъ;

          И самъ Гринвудъ своимъ воображеньемъ

          Ему порой никакъ не угодитъ...

          Въ пяти бравурныхъ актахъ онъ гремитъ,

          Пока Джонъ Буль следитъ съ немымъ вопросомъ

          За темъ, что происходитъ передъ носомъ.

          Но покупныхъ апплодисментовъ шумъ

          Его выводитъ изъ глубокихъ думъ,

          Онъ отъ себя сонливость отгоняетъ,

          Такъ вотъ, друзья, нашъ векъ теперь каковъ!

          Какъ больно вспомнить намъ про жизнь отцовъ.

          Убило-ль совесть въ бриттахъ вырожденье?

          Всегда-ли глупость встретитъ поклоненье?

          Я не могу всецело нашу знать

          За восхищенье Нольди обвинять,

          За щедрыя ихъ итальянцамъ дани,

          Иль панталонамъ славнымъ Каталани.

          Что-жъ делать имъ, когда даютъ у насъ

          Для мысли - смехъ, для смеха - рядъ гримасъ.

          Пусть нравы намъ Авзонiя смягчаетъ,

          Пускай сердца искусно развращаетъ,

          Своими пусть безумствами дивитъ,

          Хваля порокъ, приличiй не щадитъ.

          Пусть нашихъ дамъ блестятъ восторгомъ глазки

          При виде формъ Дегэ, сулящихъ ласки,

          Пусть тешитъ видъ Гайтоновскихъ прыжковъ

          Мальчишекъ знатныхъ, знатныхъ стариковъ.

          Любуются пусть снобы въ упоенье

          Несносной ткани. Пусть, - о дивный видъ,

          Анджiолини бюстъ свой обнажитъ,

          И такъ красиво ручки округляетъ,

          И грацiозно ножки выставляетъ.

          Пускай Коллини прелестью руладъ

          Влюбленныхъ песенъ разливаетъ ядъ,--

          Но вы, пророки грозные, молчите!

          Своей косы разящей не точите.

          Гонители пороковъ нашихъ всехъ,

          Для коихъ кружка пива въ праздникъ - грехъ,

          Какъ въ воскресенье - помощь брадобрея;

          Непочатыхъ бутылокъ батарея,

          Небритой бороды густая тень -

          Вотъ знакъ, какъ чтите вы субботнiй день.

          Хвала отцу распутниковъ Гревилю

          И капищу безумiя - Арджилю!

          Отель громадный блещетъ красотой

          И переполненъ пестрою толпой.

          Вотъ впереди - Петронiй современный,

          Тамъ нежной лютни тихiй разговоръ

          И сладострастной лиры рокотанье;

          Французскихъ танцевъ тамъ очарованье,

          Тамъ музыка Италiи, ночей

          Улыбки дамъ, винъ разныхъ изобилье,

          Все собралось туда въ одномъ усилье

          Чтобъ развлекать фатишекъ, дураковъ,

          Распутниковъ, мерзавцевъ, игроковъ -

          Себе тамъ все, что только пожелаетъ:

          Иль музыку, иль кости, иль вино,

          Или жену соседа - все равно!

          Коммерцiи сыны о разоренье

          Не сами-ли виной они тому?

          О бедности ихъ праздному уму

          Чужда бываетъ мысль. Подъ солнцемъ счастья

          Рожденные не знаютъ о ненастъе.

          И выскочке представить нищету;

          Онъ дедушкины тряпки одеваетъ

          И средь толпы со смехомъ выступаетъ.

          Вотъ занавесь упала. Настаетъ

          Тамъ шествуютъ богатыя вдовицы,

          Тамъ носятся раздетыя юницы,

          Отдавшись вальса сладостной волне.

          Походкой плавной движутся одне,

          Одне, чтобы ирландцы удалые

          Могли попасть скорей въ ихъ сладкiй пленъ,

          Косметиками побеждаютъ тленъ

          Ихъ прелестей. Съ любовными сетями

          И узнаютъ, гоня стыдливость прочь,

          Что узнается въ брачную лишь ночь.

          Прiютъ греха, убежище разврата,

          Где лишь любви искусство только свято!

          Мечтаньями, а юноши вольны

          Уроки брать, какъ властвовать сердцами!

          Вотъ тамъ сейчасъ смешался съ игроками

          Испанiи далекой юный гость..

          Она гремитъ... "Ну, сколько? Семь! Въ надбавку

          Пусть тысяча теперь идетъ на ставку!"

          А коль душа потерей сражена

          И жизнь тебе ужъ больше не нужна;

          Иль женихомъ становишься Поджеты.

          Вотъ жизни плодъ, въ безумье начатой

          И конченной позорной нищетой!

          Тебя никто любовью не окружитъ

          Наемникъ будетъ раны обмывать,

          Последнее дыханье принимать.

          Въ забвенiи, осмеянный врагами,

          Погубленный безумными пирами,

          И какъ Фалкландъ въ мiръ лучшiй отойдешь!

          О истина! Создай ты намъ поэта

          И дай ему ты вырвать язву эту! /

          Ведь я изъ этой шайки озорной

          Умеющiй въ душе ценить благое,

          Но въ жизни часто делавшiй другое.

          Я, помощи не знавшiй никогда,

          Столь надобной въ незрелые года,

          Знакомый съ теми чудными путями,

          Что къ наслажденью завлекаютъ насъ,

          Дорогу тамъ терявшiй каждый разъ -

          Ужъ даже я свой голосъ возвышаю

          Всехъ техъ господъ. Насмешливый мой другъ

          Съ коварною улыбкой скажетъ вдругъ:

          "Да чемъ же ты ихъ лучше, съумасшедшiй".

          Надъ переменой, чудно происшедшей

          Пусть такъ! Когда поэта встречу я,

          Который, какъ Джиффордъ, съ душою редкой

          Соединитъ талантъ къ сатире едкой

          И станетъ защищать отъ зла добро,

          Я подниму лишь голосъ, чтобъ приветомъ

          Его почтить, хоть и меня при этомъ,

          Какъ всехъ другихъ, онъ будетъ бичевать

          И со стези порока совлекать.

          Отъ Гафиза до Боульса-простофили,

          То пусть оне сидятъ все по норамъ,

          Пусть знаютъ свой Сентъ-Джильсъ и Тоттенгамъ,

          Иль, такъ какъ ныне знать большого света

          Пускай свой знаютъ Сквэръ иль свой Бондъ-Стритъ.

          Кому, сказать по правде, повредитъ,

          Коль человекъ съ влiяньемъ, съ положеньемъ,

          Порой метнетъ въ печать стихотвореньемъ?

          Сэръ Т. читаетъ стансы самъ себе,

          Пусть Мильсъ Андрюсъ съ куплетами хлопочетъ,

          Безсмертiя достичь въ прологахъ хочетъ,

          Хоть онъ творецъ мертворожденныхъ драмъ!

          Средь лордовъ также мы порой встречаемъ

          Поэта. Что-жъ? Его мы восхваляемъ

          За то одно, что можетъ онъ писать.

          Ахъ, былъ-бы вкусъ, кто захотелъ-бы взять

          Где Роскоммонъ, Шефильдъ? Ужъ ихъ венками

          Никто себя не смеетъ украшать!..

          Какая-жъ муза можетъ награждать

          Карлейлево разслабленное пенье?

          Когда грешитъ онъ рифмою порой,

          То старику съ седою головой

          Нельзя простить стиховъ, что все глупеютъ,

          Пока поэта волосы седеютъ.

          Пэръ, памфлетистъ, франтишка и поэтъ!

          Его творенья, глупыя въ начале,

          Несносныя подъ старость, наводняли

          Театръ нашъ бедный, здравый вкусъ губя

          "довольно съ насъ уже тебя*

          Дирекцiя въ сердцахъ не закричала

          И пичкать насъ милордомъ перестала.

          Оставимъ-же вельможу хохотать

          Надъ судьями, дадимъ переплетать

          Съ его талантомъ столь забавно схожей!

          Сорвите, сэръ, сафьянный переплетъ:

          Телячья кожа больше къ вамъ идетъ.

          А вы, друиды съ медной головою,

          Я не желаю вовсе васъ пока!

          Ведь тяжкая Джиффордова рука

          Недавно стаю вашу разогнала.

          Вы можете завистливыя жала

          Васъ алчный голодъ можетъ оправдать.

          Крыломъ своимъ васъ жалость прикрываетъ;

          Въ честь Фокса гимнъ пускай васъ услаждаетъ,

          Пусть будетъ плащъ Мельвиля - вашъ покровъ,

          Миръ вамъ навекъ - вотъ лучшая награда

          За весь вашъ трудъ. Но если-бъ было надо

          Безсмертье вамъ, - для этого годна

          Лишь Дунцiада славная одна.

          Съ достойными другими именами.

          Бранить я Розу также не хочу,

          Надъ прозою ея не хохочу,

          И надъ ея поэзiей невнятной,

          Хотя изъ школы Круска молодцы

          Не наводняютъ более столбцы

          Журналовъ нашихъ, старыя ухватки

          Кой-где живутъ, кой-где бываютъ схватки

          Матильда наша, все Гафизъ пищитъ,

          И, съ подписью О. P. Q. неразлучный,

          Метафорой пугаетъ Мерри скучный.

          Коль подмастерье броситъ молодой

          Когда, забывъ про Криспина Святого,

          Оставитъ шило для пера тупого,

          Чтобы для музъ сандалiи тачать,--

          Какъ будутъ все ему рукоплескать!

          И дамы также; если-же ужалитъ

          Его порой сатирикъ, - то беда:

          Завистникомъ зовутъ его тогда!

          Ведь мненье света выше всякихъ мненiй,--

          Самъ Кэпель Лофтъ въ восторге отъ него!

          О, ремесла простого своего

          Счастливые сыны! Бросайте, други,

          Свои вы пашни, заступы и плуги!

          Все родились подъ тусклою звездой

          Въ сословье низкомъ, но, съ своей судьбою

          Не помирившись, счастье взяли съ бою...

          Вотъ вамъ какой примеръ прекрасный данъ!

          Иль Фебъ ему откажетъ въ одобренье?

          Зажглось въ Натане - коль не вдохновенье,

          То рвенiе къ рифмованнымъ строкамъ.

          Священный пылъ больнымъ его мозгамъ

          Крестьянина-ль векъ горькiй прекратился,

          Иль кто-нибудь огородилъ свой лугъ,--

          Хвалебной оды тотчасъ слышенъ звукъ!

          Ну что-жъ, когда британская натура

          Пусть властвуетъ поэзiя въ сердцахъ,

          И въ мастерскихъ цвететъ, и въ деревняхъ.

          Смелее въ путь, башмачники-поэты!

          Тачайте стансы такъ-же, какъ штиблеты!

          А кстати сбытъ найдете башмакамъ.

          Пусть вдохновеньемъ неучъ-ткачъ кичится,

          И пусть портной въ стихахъ распространится

          Свободнее, чемъ въ счетахъ. Светскiй франтъ

          И за стихи ему заплатитъ сразу,

          Лишь за свои расплатится заказы.

          Воспевъ поэтовъ славныхъ, я готовъ

          Парнаса чтить непризнанныхъ сыновъ.

          Къ безсмертiю святое притязанье

          Кто, коль не ты, осмелится иметь?

          А ты, Роджерсъ! Умелъ ты раньше петь

          Такъ сладко намъ... Припомни блескъ былого

          Дай намъ услышать нежный голосъ твой

          И Феба возведи на тронъ пустой!

          Будь славенъ самъ, прославь свою отчизну.

          Не вечно-жъ муза будетъ править тризну

          Переходя въ отчаянье немомъ

          Плести венокъ надъ скромною могилой,

          Где Борнсъ лежитъ, ея поклонникъ милый?

          Не вечно, нетъ! Хоть презираетъ Фебъ

          Которымъ глупость служитъ вдохновеньемъ,

          Все-жъ видитъ онъ порою съ утешеньемъ,;

          Какъ бардъ иной безъ вычурныхъ гримасъ

          Безхитростною песней тронетъ насъ.

          Съ нимъ Макнэйля и Сотби приглашаю!

          "Зачемъ Джиффордъ не пишетъ ничего?* -

          Мы слышали не разъ. Теперь его

          Хотимъ и мы спросить о томъ-же самомъ.

          Иль больше нетъ на свете дураковъ,

          Чьи спины ждутъ живительныхъ рубцовъ

          Отъ твоего бича? Сатиры генiй

          Ужъ не найдетъ достойныхъ преступленiй

          Не наводнилъ ликующiй порокъ?

          Или всегда удастся нашимъ лордамъ

          Распутствовать повсюду съ видомъ гордымъ,

          И музъ святого гнева избегать?

          Ужель они не будутъ маяками

          Зловещими блистать передъ веками,

          Указывать греха опасный путь?

          Исполни долгъ, безумцевъ исправляя,

          Иль краску въ нихъ смущенья вызывая.

          О, бедный Уайтъ! Была твоя весна

          Еще благоуханна и ясна

          Когда тебя отъ насъ взяла могила!

          Замолкнулъ лиры благородной звукъ,

          Палъ жертвою науки знанья другъ...

          Межъ нами сердца чуткаго не стало;

          Свои дары - познанья семена, -

          Но жатва ихъ была обречена

          Безстрастной смерти. Генiй прихотливый

          Самъ погасилъ огонь души пытливой

          Такъ падаетъ настигнутый стрелой

          Степной орелъ и, распростертъ въ долине,

          Чтобъ съ тучами ужъ не парить отныне,

          Въ пере, принесшемъ злое острiе,

          И тягостней телеснаго страданья

          Ему въ то время жгучее сознанье,

          Что отдалъ онъ безжалостнымъ врагамъ

          Оружiе, что выростилъ онъ самъ!

          Онъ то перо пропитанное кровью...

          Случалось слышать мне, что въ наши дни

          Лишь призраки блестящiе одни,

          Лишь вымыслы одни воображенья

          Художники и прозы, и стиха

          И впрямь теперь, какъ смертнаго греха,

          Чураются словца "обыкновенный";

          Но иногда свой лучъ проникновенный

          Очарованье песне сообщить...

          Пускай, ценя высоко добродетель,

          Докажетъ это мой живой свидетель,

          Мой Краббъ любезный, музы сельской жрецъ,

          Пусть Ши теперь вниманьемъ овладеетъ.

          Перомъ и кистью онъ творить умеетъ,

          И живопись съ поэзiей-сестрой

          Сменяясь водятъ быстрою рукой.

          То оживитъ вдругъ краски передъ нами.

          Вполне достоинъ онъ двойныхъ наградъ,

          Соперникъ барду, живописцу братъ!

          Какъ безконечно счастливъ бардъ, могущiй

          Где некогда родились музы намъ!

          Какъ счастливъ тотъ, чьимъ удалось стопамъ

          Попрать ту землю, чьимъ глазамъ случилось

          Те страны зреть, где столько народилось

          Свою ласкаетъ слава колыбель,

          Досель паритъ надъ берегомъ ахеянъ!

          Вдвойне тотъ счастливъ, въ чьей душе взлелеянъ

          Огонь любви къ классической стране,

          Кто, какъ художникъ, смотритъ на руины,

          Кто разорвалъ, какъ дымку паутины,

          Вуаль вековъ... О, Райтъ! Ты могъ смотреть

          На те брега, ты ихъ умелъ воспеть!

          Прославить бы не могъ писатель пресный.

          А вы, друзья, диковинныхъ камней

          Сокрытый блескъ предъ светомъ нашихъ дней

          Раскрывшiе! Сотрудники-витiи,

          Изъ Аттики цветовъ прелестныхъ рядъ!

          Какъ сладокъ ихъ тончайшiй ароматъ,

          Какъ онъ языкъ родной нашъ украшаетъ!

          Вашъ благородный генiй прiучаетъ

          Но чуждыхъ намъ не надобно прикрасъ!

          Ахейскую цевницу золотую

          Оставьте вы - и вспомните родную!

          Вотъ имъ-то честь должна принадлежать

          Но только бардовъ этихъ песнопенье

          Пусть не напомнитъ пошлыя творенья

          Намъ Дарвина, сонливаго певца,

          Стиховъ пустыхъ великаго творца.

          Не веселитъ очей намъ утомленныхъ,

          А пенье ихъ нашъ слухъ не веселитъ;

          Сначала затмевалъ ихъ гордый видъ

          Простыя лиры, но потомъ съ годами

          И растворился легкихъ сильфовъ рой

          Въ сравненiяхъ, въ болтливости пустой.

          Пусть барды той манеры избегаютъ,

          Пусть съ Дарвиномъ те формы умираютъ:

          Но вследъ за темъ усталый режетъ глазъ.

          Пусть не идутъ они стезей вульгарной

          Вордсвортовой поэзiи бездарной,

          Что кажется намъ лепетомъ детей,

          Мелодiи небесной. Но - молчанье!--

          Мои права столь малы на вниманье,

          И безъ меня талантъ свой путь найдетъ

          И бардовъ песнь къ Олимпу вознесетъ,

          Кровавую поэзiю сраженiй

          Ничтожествамъ! Пусть ожиданье мзды

          Ихъ вдохновляетъ жалкiе труды!

          Талантъ ведь самъ всегда себя питаетъ.

          Хотя къ весне и такъ ужъ каждый годъ

          Его обильной музы зреетъ плодъ.

          Вордсвортъ поетъ пусть детскiя рулады,

          Пускай Кольриджа милыя баллады

          Льюисовой фантазiи сыны

          Въ читателей пускай вселяютъ трепетъ;

          Пусть стонетъ Муръ, а Mypa сонный лепетъ

          Пускай Странгфордъ безсовестно крадетъ

          Пускай Гейлей плетется хромоногiй,

          И Монгомери бредъ несетъ убогiй,

          И Граммъ-ханжа пускай громитъ грехи,

          И полируетъ Боуль свои стихи,

          Карлейль, Матильда, Стоттъ, - вся банда злая,

          Что населяетъ сплошь теперь Грубъ-Стритъ

          Или Гросвеноръ-Плэсъ - пускай строчитъ,

          Покуда смерть отъ нихъ насъ не избавитъ

          Ужель къ тебе, нашъ славный Вальтеръ Скоттъ,

          Языкъ ничтожныхъ рифмачей идетъ?

          Ты слышишь-ли призывъ проникновенный?

          Давно ужъ звуковъ лиры ждутъ священной

          А лира та тебе ведь вручена!

          Иль Каледонiи твоей преданья

          Тебе съумели дать для воспеванья

          Лишь похожденья клана молодцовъ,

          Иль, сказочекъ достойныя Шервуда

          И подвиговъ геройскихъ Робинъ Гуда,

          Лишь темныя Мармьоновы дела?

          Шотландiя! Хотя твоя хвала

          Но все-жъ его безсмертьемъ увенчаетъ

          Весь мiръ, не ты одна. Нашъ Альбiонъ

          Разрушится, въ сонъ мертвый погруженъ.

          Но не умретъ певецъ нашъ вдохновенный!

          Объ Англiи потомкамъ онъ споетъ

          И передъ мiромъ честь ея спасетъ.

          Что-жъ заразитъ певца одушевленьемъ,

          Чтобъ на борьбу отважиться съ забвеньемъ?

          Со сменою и нацiй, и племенъ;

          Всегда кумиръ возносится толпою

          И новому гремитъ хвала герою...

          Но сменитъ сынъ отца, а деда внукъ -

          Ото всего, что раньше такъ ценилось,

          У насъ лишь имя смутно сохранилось!

          Когда трубы победной смолкнетъ громъ,

          Смолкаетъ все, спитъ эхо крепкимъ сномъ.

          Свой позднiй ароматъ отдастъ - и стихнетъ...

          А где-же Гранты черные сыны,

          Любители научной глубины

          И каламбуровъ пошлыхъ? Неужели

          Но нетъ, смотри: отъ нихъ она бежитъ,

          Ситоновъ призъ ее не поразитъ,

          Хотя теперь печатными станками

          Владеетъ Горъ съ позорными стихами

          Картежникамъ: для техъ не важенъ слогъ!)

          Кого-же слава Гранты соблазняетъ,

          Тотъ пусть ея Пегаса оседлаетъ;

          Клянусь оселъ достопочтенный сей

          О, Гранта, верь: твой Геликонъ безводный

          Темней, чемъ Кэмъ съ его волной холодной.

          Вотъ тратитъ Кларкъ свой безполезный трудъ,

          Чтобъ нравиться, - забывъ, что не ведутъ

          Въ сатирика играя попустому,

          Даетъ намъ шутъ - что месяцъ,то памфлетъ,

          Онъ, поставщикъ скандаловъ для газетъ;

          Тамъ пасквиль тиснетъ, слухъ тамъ пуститъ ложный,--

          Вандальской расы мрачное жилье,

          Науки гордость, горькiй срамъ ея!

          Ты ужъ давно далекимъ Фебу стало,

          Годжсона стихъ тебе поможетъ мало,

          Но тамъ, где волны чистыя струитъ

          Прозрачная Изида, - тамъ порою

          Играетъ муза съ резвою волною

          И въ тишине зеленыхъ береговъ

          Чтобъ увенчать певца за посещенье

          Ея священныхъ рощъ съ зеленой сенью.

          Вотъ тамъ Ричардсъ огонь свой почерпалъ

          И про дела намъ предковъ разсказалъ.

          Все, что давно известно, безъ сомненья;

          Коль объявилъ жестокую войну

          Я олухамъ, позорящимъ страну,--

          Виной тому любовь моя къ народу,

          О, Англiя! Когда-бъ певцы твои

          Съ тобой равняли доблести свои!

          Являешься предъ изумленнымъ мiромъ

          Афинами въ наукахъ, въ славе - Тиромъ,

          Тебе покорны суша и вода..

          Но где-жъ теперь премудрыя Афины?

          О славе Рима помнятъ лишь руины,

          Колонны Тира скрылись подъ водой...

          О, Англiя, - чтобъ мощь не расшаталась,

          И чтобъ ты въ прахъ съ веками не распалась!..

          Но я молчу. Зачемъ мне продолжать?

          Кассандру мне къ чему изображать?

          Пусть наши барды съ родиной разделятъ

          Ея средь странъ и славу и почетъ -

          Лишь къ этому ихъ песнь моя зоветъ.

          Несчастная Британiя! Богата

          Потеха для толпы. Живутъ они

          Тебе на славу долгiе пусть дни

          Ораторы пусть фразы разсыпаютъ,

          О здравомъ смысле пусть заботъ не знаютъ,

          Въ томъ кресле Портландъ, где сиделъ нашъ Питтъ!

          Теперь прощай, покуда ветръ прибрежный

          Не натянулъ мой парусъ белоснежный.

          Брегъ Африки мой встретитъ скоро взоръ,

          Затемъ луна Стамбула засiяетъ.

          Но путь туда корабль мой направляетъ,

          Где красоту впервые мiръ позналъ,

          Где надъ громадой величавой скалъ

          Когда-жъ я вновь узрю страну родную,

          Ничей станокъ меня не соблазнитъ, -

          Что виделъ я - дневникъ мой сохранитъ.

          Пусть светскiй франтъ свои заметки съ жаромъ

          За славою пусть гонится Эльджинъ,

          Ее въ обломкахъ ищетъ Эбердинъ!

          Пусть деньгами сорятъ они безъ счета

          На статуи лже-Фидьевой работы

          Устроятъ рынокъ древнихъ образцовъ.

          Иные пусть въ беседе диллетантской

          О башне намъ поведаютъ троянской;

          Топографомъ пусть будетъ старый Джель,

          Не истерзаетъ вкусъ вашъ прихотливый,

          По крайней мере, - прозой кропотливой.

          Разсказъ спокойно я кончаю свой,

          Готовый встретить гневъ задетыхъ мной.

          Сатиру эту я своей признаю;

          Не приписалъ никто ее другимъ.

          Мой смехъ знакомъ на родине инымъ:

          Ведь голосъ мой вторично ужъ раздался,

          Такъ прочь-же, прочь, таинственный покровъ!

          Пусть на меня несется стая псовъ!

          Пугать меня - напрасныя старанья,

          Я не боюсь Мельбурнскаго оранья,

          Какъ Лэма гневъ, Голландова жена,

          Невинные Джеффрея пистолеты,

          Эдины пылкой дюжiе атлеты,

          Ея молнiеносная печать!

          Те молодцы, въ плащахъ, получатъ то же,

          Почувствуютъ, что ихъ живая кожа

          Нежнее, чемъ резиновая ткань.

          Отдамъ и я, быть можетъ, битве дань,

          А были дниѵ--ни разу не сходила

          Язвительность съ невинныхъ губъ моихъ,--

          Ведь желчь потомъ ужъ пропитала ихъ!

          И не было вокругъ меня творенья,

          Я зачерствелъ... теперь не тотъ ужъ я,

          Безследно юность канула моя;

          Я научился думать справедливо

          И говорить, хоть резко, но правдиво.

          Безжалостно его колесовать

          На колесе, что мне онъ назначаетъ;

          Коль целовать мне плетку предлагаетъ

          Какой-нибудь трусливый рифмоплетъ,

          Пренебрегать привыкъ я похвалами,

          Пускай сидятъ съ нахмуренными лбами

          Соперники-поэты. Я бы могъ

          Теперь свалить изъ нихъ любого съ ногъ!

          Бросаю я перчатку мародерамъ

          Шотландiи и англiйскимъ осламъ!

          Вотъ что сказать осмелился я вамъ.

          Безстрастное другiе скажутъ мненье,--

          Пусть въ публике стихи мои найдутъ

          Безжалостный, но справедливый судъ!..

Semper ego auditor tantum? numquamque reponam

Vexatus toties rauci Theseidc Codri? (Juv. Sat. 1). Стр. 512. 

А Фитцъ-Джеральдъ темъ временемъ mepзать

"Зачемъ было упоминать объ этомъ паяце?" (Позднейшее примечанiе Байрона).

"Мистеръ Фитцъ-Джеральдъ, въ шутку названный Боббетонъ "полпивнымъ поэтомъ", ежегодно приноситъ "Литературному Фонду" свою стихотворную дань. Не довольствуясь писанiемъ, онъ декламируетъ лично после того, какъ компанiя вольетъ въ себя достаточное количество сквернаго портвейна, который только и помогаетъ ей выдерживать эту операцiю". (Байронъ).

Вильямъ-Томасъ Фитцъ-Джеральдъ (1759--1829) былъ своего рода неофицiальнымъ "лавреатомъ".

Какъ Сидъ Гаметъ, я въ лаврахъ успокою.

"Въ последней главе Донъ-Кихота Сидъ Гаметъ Бененгели обещаетъ дать покой своему перу. О, если бы наши многопишущiе джентльмэны последовали примеру Сида Гамета Бененгели!"

Стр. 513. То Лэмъ съ своими фарсами позналъ.

"Онъ славный малый и, по моему, лучшiй изъ всей семьи, за исключенiемъ его матери и сестры". (Позднейшее прим. Байрона). "Гленарвонъ", где она изображаетъ свои отношенiя къ Байрону. Другой братъ, Джорджъ, былъ сотрудникомъ "Эдинбургскаго Обозренiя" и, между прочимъ, сочинилъ фарсъ, представленный два или три раза на Ковентъ-Гарденскомъ театре въ 1807 г.

Изъ Миллера возьмите шутокъ пресныхъ.

Актеръ Джо Миллеръ (1684-1738) былъ человекъ безъ всякаго образованiя и, какъ говорятъ, даже не умелъ читать. Его слава основывается на книжке остротъ и анекдотовъ, составленной после его смерти и приписанной ему Джономъ Моттли.

Сердечности Джеффрея опасайтесь

И головою Лэма не пленяйтесь.

"Гг. Джеффри и Лэмъ - альфа и омега, первый и последнiй въ "Эдинбургскомъ Обозренiи"; остальные упоминаются далее". (Байронъ).

"Это сказано несправедливо. Ни сердце, ни голова этихъ джентльменовъ не отвечаютъ такому о нихъ представленiю· Въ то время, когда это было написано, я еще не былъ лично знаковъ ни съ темъ, ни съ другимъ". (Позднейшее примечанiе).

Фрэнсисъ (1773--1850) основалъ "Эдинбургское Обозренiе" въ 1802 г., въ компанiи съ Сиднеемъ Смитомъ, Брумовъ и Фрэнсисомъ Горнеромъ. Въ следующемъ же году онъ сделался самостоятельныхъ издателемъ этого журнала и велъ его вплоть до 1829 года. Новый журналъ сразу обратилъ на себя вниманiе независимостью взглядовъ и высокими гонорарами сотрудниковъ.

Зачемъ пошелъ безсмертными стопами

Я Джиффорда и Попа?

Вильямъ (1756-1826), писатель самоучка, былъ сначала пахаремъ, потомъ юнгой на каботажномъ судне, затемъ ученикомъ у башмачника; ему было уже 23 года, когда друзья поместили его въ Эксетеръ-колледжъ въ Оксфорде. Въ своихъ сатирахъ "Бавiада" и "Мевiада" онъ осмеивалъ разныхъ мелкихъ современныхъ писателей. Въ 1797--98 гг. онъ издавалъ журналъ "Анти-Якобинецъ, или Еженедельный Обозреватель", въ которомъ поддерживалъ политическiе взгляды Канинига и его друзей. Затемъ, съ февраля 1809 до сентябрь 1824 г., онъ былъ издателемъ "Трехмесячнаго Обозренiя" (Quarterly Review) и скоро прiобрелъ руководящее влiянiе благодаря своимъ здравымъ сужденiямъ и уваженiю къ лучшимъ литературнымъ образцамъ, хоти его отзывы иногда и диктовались политическими предразсудками. Очень ценны его изданiя старинныхъ англiйскихъ драматурговъ Мэссинджера и Бенъ-Джонсона. Онъ перевелъ также сатиры Ювенала, и къ этому переводу приложилъ свою автобiографiю. Байронъ относился къ Джиффорду съ величайшимъ уваженiемъ. "Всякому вашему замечанiю, даже если бы оно было сделано въ стиле Бавiады, следуетъ повиноваться", писалъ онъ въ 1813 г. А въ одной изъ заметокъ 1821 г. онъ говоритъ: "Я не знаю такой похвалы, которая могла бы утешить меня за порицанiе Джиффорда".

"За то такихъ ошибокъ нетъ у Пая".

Генри-Джемсъ Пай (1745--1813), членъ парламента, а впоследствiи полицейскiй чиновникъ въ Вестминстере, занималъ должность "поэта-лавреата" съ 1710 г. до своей смерти. Онъ былъ преемникомъ Уортона и предшественникомъ Соути. Байронъ упоминаетъ о немъ, между прочимъ, въ "Виденiи Суда".

А было время, жалкой лиры звукъ

Не находилъ себе покорныхъ слухъ.

"Поэтъ созерцаетъ времена минувшiя и ихъ поэзiю; делаетъ внезапный переходъ къ временамъ настоящихъ; воспламеняется противъ книгоделателей; поноситъ Вальтера Скотта за жадность и торговлю балладами, съ особливыми замечанiями о мистере Соути сожалеетъ, что мистеръ Соути возложилъ на публику три поэмы, эпическiя и иныя; возстаетъ противъ Вильяма Вордсворта, но хвалитъ мистера Кольдриджа и его элегiю на смерть молодого осла; склоненъ порицать мистера Льюиса и весьма осуждаетъ Томаса Литтля (покойнаго) и лорда Стрэнгфорда: советуетъ мистеру Хэли обратить свое вниманiе на прозу и увещеваетъ моравскихъ братьевъ прославить мистера Грэма; сочувствуетъ достопочтенному Вильяму Поульсу и оплакиваетъ печальную судьбину Джемса Монтгомери; переходятъ къ нападенiямъ на "Эдинбургскихъ обозревателей", называетъ ихъ жестокими именами, гарпiями и тому подобными; поноситъ Джеффрея и пророчествуетъ. Эпизодъ Джеффрея и Мура, ихъ опасное положенiе и избавленiе; дурныя предзнаменованiя въ утро сраженiя; Твидъ, Толбутъ, Фритъ-офъ-Фортъ и Престолъ Артура разнообразно потрясены; богиня нисходитъ съ неба ради спасенiя Джеффрея; внедренiе пуль въ его темя и затылокъ. "Эдинбургское Обозренiе" вообще. Лордъ Эбердинъ, Гербертъ, Скоттъ, Галламъ, Пиллэнсъ, Лэмъ, Смитъ, Брумъ и проч. Лордъ Голландъ восхваляется за свои обеды и переводы. Драма: Скеффингтонъ, Гуинъ, Рейнольдсъ, Кенни, Черри и проч. Шериданъ, Кольманъ и Кумберлэндъ приглашаются къ писанiю. Возвращенiе къ поэзiи; писаки всехъ сортовъ; лорды иногда рифмуютъ; но гораздо лучше, когда не делаютъ этого. Гафизъ, Роза-Матильда и X. T. Z Роджерсъ, Кэмпбелль; Джиффордъ и прочiе настоящiе поэты. Переводчики греческой антологiи; Краббъ, стиль Дарвина; Кембриджъ; Ситоновская премiя; Смитъ; Годжсонъ; Оксфордъ; Ричардсъ. Поэтъ говоритъ отъ себя. - Заключенiе.

Стр. 514.

Тутъ, что ни день, книжонка выползаетъ

...

"Томасъ Литтль - псевдонимъ Мура, подъ которымъ онъ издавалъ свои первыя произведенiя.

Негодный Стоттъ, иль Соути, бардъ надменный.

"Стоттъ, более известный подъ именемъ "Гафиза". Этотъ господинъ въ настоящее время самый глубокiй знатокъ витiйства. Я припоминаю, что, когда царствующая фамилiя должна была покинуть Португалiю, мистеръ Стоттъ написалъ на этотъ случай особую оду, начинавшуюся такъ (Стоттъ говоритъ отъ имени Гибернiи):

Отрасль царская Браганцы!

Раздайся, песнь! Гремя, какъ волны,

Что бьютъ въ Лапландски берега!

Господи, помилуй!

"Песнь последняго менестреля" - ничто въ сравненiя съ этими стихами".

Средь бури злой. Последнiй Менестрель...

См. "Песнь последняго менестреля". Никогда еще не бывало плана более несуразнаго и нелепаго, чемъ въ этомъ произведенiи. Появленiе (олицетворенныхъ) Грома и Молнiи въ виде пролога къ трагедiя Бэйза, къ сожаленiю отнимаетъ заслугу оригинальности у разговора между господами духами Потопа и Горы въ первой песни. Затемъ появляется любезный Вильямъ Делоррэнъ, "сильный разбойникъ", то есть счастливое сочетанiе браконьера, конокрада и рыцаря большой дороги... Бiографiя Гильпина Горнера и чудесный пешiй пажъ, идущiй вдвое скорее лошади своего господина безъ помощи семимильныхъ сапогъ, - просто образцовые примеры усовершенствованiя литературнаго вкуса. Въ виде отдельныхъ эпизодовъ мы имеемъ здесь невидимый, но вовсе не легкiй ударъ по уху пажа и вступленiе короля, вместе съ боевымъ конемъ, въ замокъ подъ видомъ воза сена, что, конечно, вполне естественно. Герой последней баллады, Мармiонъ, - ни дать, ни взять тоже самое, чемъ могъ бы быть Вильямъ Делоррэнъ, если бы умелъ читать и писать. Поэма эта сфабрикована по заказу гг. Констэбля, Муррея и Миллера, почтенныхъ книгопродавцевъ, за известную сумму денегъ; и действительно, по достоинству вдохновенiя, это произведенiе весьма ценно. Если мистеръ Стоттъ желаетъ писать по найму, то пусть делаетъ, что можетъ для своихъ хозяевъ, но только не унижаетъ своего несомненно крупнаго дарованiя повторенiемъ подражанiй стариннымъ балладамъ". (Байронъ).

Мармiону жъ доброй ночи пожелаемъ.

"Доброй ночи Мармiону!" - патетическое и вместе съ темъ пророческое восклицанiе Генри Блоунта после смерти честнаго Мармiона". (Байронъ).

Стр. 515.

Давало намъ столетiй протяженье

Всего одно великое творенье.

"Такъ какъ Одиссея тесно связана съ Илiадой, то ихъ можно считать за одну великую поэму. Говоря о Мильтоне и Тacco, мы имеемъ въ виду и Освобожденный Іерусалимъ, какъ образцовыя ихъ произведенiя, такъ какъ ни Завоеванiе Іерусалима - итальянскаго поэта, ни англiйскаго барда не сравнялись известностью съ первыми ихъ поэмами. Вопросъ: какая изъ поэмъ г. Соути переживетъ его?" (Байронъ).

Вотъ Талаба, свирепое дитя

Аравiи пустынной.

"Талаба, вторая поэма г. Соути, написана съ открытымъ пренебреженiемъ ко всемъ литературнымъ прецедентамъ и во всякой поэзiи. Г. Соути желалъ произвести нечто совершенно новое - и вполне въ этомъ успелъ. Его Іоанна д'Аркъ была въ своемъ роде достаточно удивительна, но Талаба "будутъ читаться тогда, когда Гомеръ и Виргилiй будутъ уже забыты, - но не раньше". (Байронъ).

Соперникъ Тумба, побеждай враговъ.

"Герой фарса Фильдинга: "Трагедiя трагедiй, или жизнь и смерть Тома Тумба Великаго", предст. въ 1700 г. въ Гэймаркете". (Байронъ).

"Поэма г. Соути Мэдокъ делятся на две части: I. Мэдокъ въ Уэльсе, II. Мэдокъ въ Азтлане. Слово "кацикъ" встречается въ переводахъ испанскихъ писателей, цитируемыхъ г. Соути въ примечанiяхъ, а не въ тексте самой поэмы". (Байронъ).

"Просимъ извиненiя у г. Соути; Мэдокъ "пренебрегаетъ униженнымъ титуломъ эпической поэмы". См. его предисловiе. Почему эпическая поэма "унижена"? И кемъ она унижена? Конечно, последнiя баллады гг. Коттля, лавреата Пая, Огильви, Голя и любезной миссисъ Коули не способствовали возвышенiю эпической поэзiи; но такъ какъ поэма г. Соути "пренебрегаетъ" этимъ наименованiемъ, то позволительно спросить, заменилъ ли онъ его чемъ-нибудь лучшимъ? Или ему придется только соперничать съ сэромъ Ричардомъ Блэкноромъ какъ въ количестве, такъ и въ качестве стиховъ?"

И будешь, не жалея,

Ты чорту отдавать матронъ Берклея.

"См. балладу Соути "Старуха изъ Берклея", въ которой старуху уноситъ Вельзевулъ на "быстро скачущемъ коне". (Байронъ).

И помогай обоимъ вамъ Создатель.

"Этотъ стихъ - очевидный плагiатъ изъ обращенiя "Анти-якобница" къ мистеру Соути: "Помогай тебе Богъ, дурачокъ!" (Байронъ).

"Несправедливо".

Стр. 516.

Кто вместо нежной музы взялъ Никеiю.

Пиксiи - девонширскiя ведьмы. 

А ты, о Льюисъ, о поэтъ гробовъ!

Льюисъ (1775--1818), известный подъ прозвищемъ "Монаха", по своему первому роману "Амброзiо, или Монахъ" (1795), былъ сынъ богатаго ямайскаго плантатора. Очень молодымъ человекомъ онъ прiехалъ въ Германiю, жилъ въ Веймаре, где познакомился съ Гете, и прилежно изучалъ немецкую литературу, особенно - романы и драмы. Переселившись затемъ въ Англiю, онъ написалъ драму "Привиденiе въ замке" и въ начале XIX в. издалъ два сборника разсказовъ и балладъ, своихъ и чужихъ, подъ общимъ заглавiемъ: "Страшные разсказы" и "Чудесные разсказы". Льюисъ былъ любимцемъ лондонскаго общества въ то время, когда Байронъ выступилъ на литературное поприще; но Байронъ не былъ лично съ нимъ знакомъ до 1813 г. Впоследствiи, въ 1816 г., Льюисъ гостилъ у Байрона въ Женеве, на вилле Дiодати, и переводилъ ему à livre ouvert отрывки изъ "Фауста". После его смерти Байронъ писалъ о немъ: "Это былъ добрый и порядочный человекъ, только скучный, - можно даже сказать: безнадежно скучный. Впрочемъ, я его любилъ".

Стрэнгфордъ, поэтъ съ златистыми кудрями!

"Читатель, желающiй объясненiя этихъ строкъ, благоволитъ обратиться въ "Камоэнсу" Стрэнгфорда, стр. 127, или къ последней странице статья "Эдинбургскаго Обозренiя" о стрэнгфордовскомъ "Камоэнсе". (Байронъ).

Перси-Клинтонъ Сидней Смитъ, виконтъ Стрэнгфордъ, издалъ въ 1803 г. "Переводы съ португальскаго изъ Луиса Камоэнса". Примечанiе, о которомъ говоритъ Байронъ, относится къ стихотворенiю: "Твои голубые глаза"" Здесь говорится: "Каштановые волосы и голубые глаза всегда были милы сынамъ поэзiи... Стернъ даже считаетъ ихъ признаками наиболее любезныхъ сердцу качествъ... Переводчикъ не желаетъ опровергать это мненiе, хотя оно и неосновательно. Онъ сознаетъ, какой опасности подвергается онъ вследствiе этого замечанiя, но бежитъ искать защиты въ храме златокудрой Венеры". Следуетъ прибавить, что у Байрона именно были каштановые волосы и сероголубые глаза.

Отъ этой пустозвонной чепухи?

"Следуетъ также заметить, что вещи, выдаваемыя публике за стихи Камоэнса, такъ же трудно отыскать въ португальскомъ оригинале, какъ и въ песняхъ Соломона". (Байронъ).

Иль похвалу чистилищу строчитъ.

"Или осуждаетъ покойниковъ своею чистилищною похвалою" - съ примечанiемъ: "См. написанныя имъ различныя бiографiи живописцевъ и пр.".

"Победой терпеливости" своей

Мое терпенье победилъ Гейлей.

"Въ числе стихотворныхъ произведенiй Гейлея особенно известны "трiумфъ Воздержанiя" и "Трiумфъ Музыки". Онъ написалъ также несколько комедiй въ стихахъ, посланiй и пр. и пр. Но такъ какъ онъ гораздо лучше сочиняетъ примечанiя и бiографiи, то мы позволяемъ себе обратить ею вниманiе на советъ Нова, обращенный къ Уичерли, "какъ превращать стихи въ прозу": это очень легко сделать, отнимая отъ каждаго куплета последнiй слогъ". (Байронъ).

Эти 8 стиховъ въ первоначальной рукописи были заменены другими, которые Байронъ выбросилъ по просьбе Далласа, бывшаго въ хорошихъ отношенiяхъ съ Праттомъ:

Въ стихахъ топорныхъ слишкомъ тароватъ,

Является теперь вредъ нами Праттъ.

Печальна участь всехъ его созданiй:

И за свои усердные труды

Отъ Музы никакой не видитъ мзды,

Хоть ежедневно въ длинномъ объявленьи

Зоветъ купить его произведенья.

"Мистеръ Праттъ, некогда батскiй книгопродавецъ, а ныне лондонскiй сочинитель, написалъ на своемъ веку не меньше любого изъ писательствующихъ современниковъ. Его Симпатiя написана въ стихахъ; но самыя объемистыя его произведенiя написаны въ прозе".

То - Грэмъ, певецъ субботныхъ развлеченiй.

"Мистеръ Грэмъ издалъ два тома песенъ, подъ заглавiями: "Субботнiя прогулки" и "Библейскiя картины".

Стр. 517.

Ведь ты иль принцъ, о Боульсъ?

Вильямъ-Лисль Боульсъ

"Проснись, о песнь" - первый стихъ въ поэме Боульса "Духъ открытiй". Это небольшая, но очень остроумная и изящная эпопея. Здесь, между прочими прекрасными стихами, находимъ, напримеръ, следующiе:

                              Поцелуй

Нарушилъ ихъ пугливое молчанье,

И вздрогнули они...

". (Байронъ).

Съ Фанни совещайся

И съ Курлемъ также.

"Курль" - одинъ изъ героевъ книгопродавецъ. "Лордъ Фанни" - поэтическiй псевдонимъ лорда Горвея, автора "Стиховъ къ подражателю Горацiя". (Байронъ).

Пиши изъ злобы такъ же, какъ Маллетъ.

"Лордъ Болингброкъ нанялъ Маллета обругать Попа после его смерти, за то, что поэтъ оставилъ у себя несколько экземпляровъ сочиненiя Болингброка "Король-патрiотъ", которое этотъ талантливый, но злобный писатель приказалъ уничтожить".

Когда несетъ вздорь Деннисъ и Ральфъ покойный.

"Деннисъ - критикъ, а Ральфъ - рифмачъ въ Дунсiаде Попа: 

"Молчи, о волкъ: Ральфъ воетъ на луну!"

Позналъ бы ты на подвигъ свой награду,

Попавши вместе съ ними въ Дунсiаду.

"См. последнее изданiе сочиненiй Попа, за которое Боульсъ получилъ триста фунтовъ. Такимъ образомъ, г. Боульсъ на опыте убедился, насколько легче извлекать пользу изъ чужой известности, чемъ добиваться собственной". (Байронъ).

"Все, сказанное здесь о Боульсе, слышномъ грубо", заметилъ Байронъ въ 1816 г. Впоследствiи, однако, онъ опять вернулся къ первоначальному мненiю. "Хотя я и сожалею о томъ, что напечаталъ Англiйскихъ бардовъ и шотландскихъ обозревателей, - (писалъ онъ 7 февраля 1821 г., - но всего менее жалею о томъ, что сказано мною тамъ о Боульсе по поводу Попа. Въ то время, когда я писалъ это сочиненiе, въ 1807 и 1803 гг., г. Гобгоузъ пожелалъ. чтобы я высказалъ наше общее мненiе о Попе и объ изданiе его сочиненiй г. Боульсомъ. Такъ какъ я уже почти окончилъ свою сатиру и она мне уже надоела, то я и попросилъ г. Гобгоуза, но сделаетъ ли онъ это самъ. Онъ это и сделалъ. Написанные имъ 11 стиховъ объ изданiи Попа Боульсомъ находится въ первомъ изданiи они такъ же строги, какъ и мои, помещенные во второмъ изданiи, а въ поэтическомъ отношенiи гораздо лучше моихъ. Но такъ какъ я, перепечатывая свое сочиненiе, поставилъ подъ нимъ свое имя, то и я исключилъ стихи г. Гобгоуза, отчего это сочиненiе выиграло гораздо меньше, чемъ г. Боульсъ. Я говорю это съ сожаленiемъ: перечитывая своя стихи, я каюсь въ томъ, что они такъ далеко отошли отъ того, что следовало сказать объ его изданiя сочиненiй Попа".

То Коттль, Бристоля гордость.

"Мистеръ Коттль, - Амосъ, Джозефъ, не знаю, который изъ нихъ, а можетъ быть - и оба, некогда продавали книги, которыхъ они не писали, а потомъ стали писать книги, которыхъ не продаютъ. Они напечатали пару эпическихъ поэмъ, - "Альфредъ" (бедный Альфредъ! И отъ Пая тоже ему досталось!) и "Паденiе Камбрiи". (Байронь).

"Это совершенно справедливо. Я виделъ несколько писемъ этого молодца Дж. Коттля къ одной злополучной поэтессе: онъ такъ грубо и зло обрушился на ея произведенiя (о которыхъ эта бедная женщина и сама была вовсе непреувеличеннаго мненiя), что я вовсе не жалею о томъ, что напалъ на него, даже если бы эти нападки были и неправильны, чего, конечно, нельзя сказать, потому что онъ и въ самомъ деле - оселъ" (Позднейшее примечанiе Байрона).

Стр. 518.

Такъ Морисъ намъ пытается томящiй

Встащить наверхъ смеющихся холмовъ

Твоихъ, о Ричмондъ!

"Мистеръ Морисъ сфабриковалъ часть увесистаго "кварто", где говорится о красотахъ Ричмондскаго холма и о другихъ подобныхъ вещахъ; онъ также очарованъ видами Торнгемъ-Грина, Гаммерсмита, Брентфорда стараго и новаго и принадлежащихъ въ нимъ местъ". (Байронъ).

Морисъ (1751--1824), авторъ поэмы "Ричмондскiй Холмъ" и др., написалъ также "Исторiю древняго и новаго Индостана", жестоко раскритикованную "Эдинбургскимъ Обозренiемъ". Впоследствiи (1819) онъ издалъ интересныя "3аписки".

О, бедный Шеффильдъ, пусть отниметъ онъ

Поэта своего столь раннiй сонь.

"Пусть классическiй Шеффильдъ оплачетъ его утраченныя творенiя; да не возмутятъ отъ ранняго сна ничья грубая рука!" Къ этимъ стихамъ Байрономъ сделано примечанiе: "Бедный Монтгромери, хотя и заслужившiй похвалу отъ всехъ англiйскихъ журналовъ, былъ жестоко обруганъ "Эдинбургскимъ Обозренiемъ". Несмотря на это, шеффильдскiй бардъ все-таки человекъ съ замечательнымъ талантомъ. Его "Странствователь по Швейцарiи" стоитъ целой тысячи "Лирическихъ балладъ", или по крайности полусотни "опошленныхъ" эпическихъ поэмъ".

Джемсъ Монтгомери (1771--1854) издавалъ въ Шеффильдъ газету "Ирисъ", которая навлекла на него гоненiе властей. Его юношескiя поэмы были осмеяны Джеффреемъ въ "Эд. Обозренiя" 1807 г., янв. Стихи Байрона въ его защиту вызваны, вероятно, следующимъ местомъ изъ этой статьи: "Въ то время, когда каждый день приноситъ намъ новыя произведенiя Скотта, Кэмпбелля, Вордсворта, Соути, естественно чувствовать отвращенiе къ той неразборчивости, которая смешиваетъ съ нимъ подобные снотворные стихи".

...

"Это нехорошо, потому что заключаетъ въ себе личность". (Позднейшее примечанiе Байрона).

Когда стволъ пистолета...

Въ рукахъ у Литтля мрачно заблисталъ.

"Въ 1806 г. гг. Джеффри и Муръ сошлись для поединка въ Чакъ-ферме. Поединокъ былъ предупрежденъ вмешательствомъ властей, а по разследованiю оказалось, что въ пистолетахъ не было пуль. Это происшествiе послужило доводомъ въ целому ряду газетныхъ шутокъ. Мне сообщаютъ, что г. Муръ въ то же время напечаталъ въ газетахъ опроверженiе этого известiя, поскольку оно касалось его самого; я упоминаю объ этомъ обстоятельстве изъ чувства справедливости. Такъ какъ я раньше объ этомъ ничего не слыхалъ, то и не могъ знать всехъ подробностей, и познакомился съ ними только впоследствiи". (Байронъ).

Твидъ разделилъ струи своей лазури.

"Твидъ здесь изображенъ соответственно своему характеру: для англiйской стороны реки было бы очень непохвально выказывать малейшiе признаки опасенiя". (Байронъ).

"Это обнаруженiе сочувствiя со стороны Тодбута - главной тюрьмы въ Эдинбурге, действительно затронутой этимъ обстоятельствомъ, заслуживаетъ поясненiя. Можно было опасаться, что видъ многихъ казней, въ этой тюрьме совершенныхъ, сделалъ ее нечувствительною. И вотъ, о ней говорится, что такъ какъ она принадлежитъ къ нежному полу, то и обнаруживаетъ некоторую деликатность чувствъ, хотя въ нихъ, какъ и въ большинстве женскихъ импульсовъ, есть своя доля эгоизма". (Байронъ).

Стр. 519.

Самъ Эбердинъ-афинянинъ предъ нами.

"Топографiи Трои" Джелла. (Байронъ).

Джорджъ Гордонъ, графъ Эбердинъ (1784--1860) издалъ въ 1822 г. "Изследованiе о принципахъ красоты въ греческой архитектуре". Его дедъ купилъ именiе Гэйтъ, проданное лэди Байронъ на уплату долговъ своего мужа. Можетъ быть, Байронъ вспомнилъ и объ этомъ обстоятельстве. (Кольриджъ).

Вотъ Гербертъ тяжкимъ Тора молоткомъ

.

"Гербертъ - переводчикъ произведенiй исландской и т. п. поэзiи. Главное изъ нихъ "Песнь на открытiе молота Тора"; этотъ забавный переводъ сделанъ на простонародномъ языке". (Байронъ).

Вильямъ Гербертъ "Musae Etonenses" и былъ однимъ изъ самыхъ раннихъ сотрудниковъ "Эдинбургскаго Обозренiя". Въ эпоху сочиненiя сатиры Байрона Гербертъ былъ членомъ палаты общинъ, а потомъ вступилъ въ духовное званiе. (Кольриджъ).

Нарядный Сидней, словно рабъ покорный,

Мечтаетъ пищу дать твоимъ строкамъ,

И съ нимъ любитель Грецiи Галламъ.

"Достопочтенный Сидней Смитъ, предполагаемый авторъ "Писемъ Питера Плимлея" и разныхъ критическихъ статей". (Байронъ).

Сидней Смитъ, каноникъ церкви св. Павла (1771--1845) былъ однимъ изъ основателей "Эдинбургскаго Обозренiя". Въ 1807 г. онъ издалъ "Письма о католикахъ отъ Питера Плимлея къ его брату Аврааму".

"Мистеръ Галламъ написалъ рецензiю на "Вкусъ" Пэйна Найта и чрезвычайно строго отнесся въ находящимся въ этой книге греческимъ стихамъ. Онъ, однако, не догадался, что эти стихи принадлежатъ Пиндару, а печать лишила его возможности уничтожить эту критику, которая и остается несокрушимымъ памятникомъ остроумiя г. Галлама".

"Сказанный Галламъ обиделся на клевету, такъ какъ онъ, будто бы, никогда не обедалъ у лорда Голланда. Если это правда, то я жалею не о томъ, что я это сказалъ, а o г. Галламе, потому что мне говорили, что обеды лорда Голланда предпочтительнее его произведенiй. Если г. Галламъ не писалъ рецензiй объ этихъ произведенiяхъ, то я этому очень радъ, потому что произведенiя эти скучно читать и еще скучнее - писать о нихъ. Если онъ мне сообщитъ, кто писалъ эти рецензiи, то я помещу въ тексте настоящее имя, конечно, если только это имя будетъ двухсложное и правильно войдетъ въ стихъ; а до техъ поръ, въ ожиданiи лучшаго, пусть остается Галламъ". (Байронъ).

Генри авторъ сочиненiя: "Европа въ среднiе века" (1808), о которомъ Байронъ отзывался какъ объ образцовомъ. Статья, о которой говорить Байронъ, написана была не Галламомъ, а Алленомъ, домашнимъ врачемъ лорда Голланда. Байронъ былъ введенъ въ ошибку сходствомъ именъ. (Кольриджъ).

И сплетни про друзей Пиллансъ разскажетъ.

"Пиллэнсъ - хуторъ въ Итонскомъ колледже".

Лэмъ, Талiи прекрасной жалкiй жрецъ.

Почтенный Дж. Лэмъ написалъ рецензiю о "Бирсфордской нищете", а также одинъ фарсъ, игранный съ большихъ успехомъ въ Стэнморе и провалившiйся съ большимъ трескомъ въ Ковентъ-Гардене. Онъ назывался: "Свисни за это!.." (Байронъ).

Смотри, чтобъ Брумъ, невежливый и бурный,

"Мистеръ Брумъ, въ No XXV "Эдинбургскаго Обозренiя", въ статье по поводу книги Донъ-Педро Севаллосъ, выказалъ больше "политики", чемъ "политичности"; многiя изъ достойныхъ граждановъ Эдинбурга были такъ возмущены позорными принципами, которые онъ проводитъ въ этой статье, что отказались отъ подписки на журналъ". За этимъ примечанiемъ въ первомъ изданiя следовало: "Имя этого господина на юге произносится "Брумъ", но подлинное северное и музыкальное его произношенiе есть - "Бру-гамъ", въ два слога". Но во второмъ изданiи Байронъ заменилъ эту заметку другою: "Мистеръ Брумъ, повидимому, вовсе не пиктъ, какъ я сначала предполагалъ, а только пограничный житель, и его имя везде произносится "Брумъ"; такъ тому и быть".

Богиня кончивъ, сына обняла,

И скрыла вновь ее сырая мгла.

"Я долженъ извиниться передъ достойными божествами за то, что ввелъ въ ихъ кругъ новую богиню въ короткихъ юбкахъ; но - увы! - что же мне было делать? Я не могъ вывести Каледонскаго генiя, такъ какъ всемъ хорошо известно, что во всей Шотландiи генiевъ не полагается; а какъ же было спасти Джеффрея безъ сверхъестественнаго вмешательства? Нацiональныя ведьмы слишкомъ непоэтичны, а домовые отказывались за него хлопотать. Поневоле пришлось вызвать богиню, и Джеффри долженъ быть очень благодаренъ, видя, что это - единственный случай, когда онъ вступилъ или предполагается вступившимъ - въ сношенiя съ чемъ-то небеснымъ".

Стр. 519--520.

Милордъ Голландъ! Отдавши дань клевретамъ,

Ужель забыть о немъ самомъ при этомъ

И Генрихе Петти, что за спиной

..

Это место о Голланде впоследствiи (1816) отчеркнуто Байрономъ съ припискою: "Довольно плохо и притомъ основано на ошибке". Генри Петти (1780--1863) въ 1809 г. сделался, по смерти старшаго брата, маркизомъ Лэведоуномъ. Онъ былъ постояннымъ посетителемъ политическихъ собранiй у своего родственника, лорда Голланда, домъ котораго считался однимъ изъ центральныхъ пунктовъ вигской партiи; такимъ образомъ, названiе "ловчаго" дано Петти, вероятно, для обозначенiя его деятельности въ качестве вербовщика въ эту партiю - и въ сотрудники "Эдинбургскаго Обозренiя".

"Милордъ намъ далъ прекрасный переводъ!"

"Лордъ Голландъ перевелъ несколько отрывковъ изъ Лопе де-Вега, включенныхъ имъ въ бiографiю этого писателя. Какъ эта бiографiя, такъ и переводы расхвалены безкорыстными гостями автора". (Байронъ).

...ошибки поправляя

"Супруга лорда съ уверенностью подозревается въ томъ, что она разсыпаетъ на страницахъ "Эдинбургскаго Обозренiя" перлы своего остроумiя. Такъ это или нетъ, но намъ известно изъ хорошаго источника, что рукописи посылаются къ ней-безъ сомненiя, для поправокъ". (Байронъ).

...и принцъ, сидящiй въ бочке.

"Въ мелодраме "Текели" этотъ принцъ-герой садятся на сцене въ бочку. Вотъ новое убежище для огорченныхъ героевъ!" Въ рукописи еще добавлено: "а графъ Эверардъ, въ крепости, прячется въ нарочно для этого построенную оранжерею. Жаль, что Теодоръ Гугъ, человекъ действительно талантливый, тратитъ свое дарованiе на сочиненiе такихъ произведенiй, какъ "Крепость", "Съумасшедшiй Музыкантъ" и т. п.".

Томасъ-Джонъ-Дибдинъ - известный въ свое время комическiй актеръ и драматургъ. Одинъ изъ его фарсовъ-пантомимъ, "Матушка-гусыня", былъ представленъ на Ковентъ-Гарденской сцене въ 1807 г. и, какъ говорятъ, сделалъ больше 20 тыс. фунтовъ сбора.

Хотя "Рошiомановъ" пала власть.

Опечатка. Надо читать; "Росцiомановъ""юнаго Росцiя", мальчика-актера Вильяма Бетти, который дебютировалъ въ Лондоне 13-тя летъ, а потовъ игралъ въ провинцiи.

...шлетъ Рейнолъдсъ ругательствъ дикiй хоръ.

"". (Байронъ).

Коль Кенни - "Мiръ"...

Джемсъ Кенни "Мiръ", представленная въ 1808 г., имела большой успехъ.

Коль "Каратачъ" Бомоновъ похищаютъ...

"Г.Томасъ Шериданъ, новый директоръ Друрилэнскаго театра, обобралъ трагедiю Бьюмонта - "Бондука" и поставилъ ее на сцену подъ названiемъ "Caractacus*. Можно ли назвать этотъ поступокъ достойнымъ автора?" (Байронъ).

"Школы Злословiя".

Проснитесь же, Джонъ Кольманъ благородный

И Кумберландъ!

Джорджъ Кольманъ Кумберлэндъ (1732--1811), авторъ многочисленныхъ стихотворенiй, романовъ, драмъ и переводчикъ древнихъ классиковъ

Отдай ты темъ "Пизарра" переводъ,

Кому Господь таланта не даетъ.

"Пизарро", о которой Соути писалъ: "Упасть ниже Пизарро" - невозможно. Пьеса Коцебу могла бы считаться самою худшею въ своемъ роде, еслибы Шериданъ своимъ переводомъ не доказалъ, что ее можно сделать еще хуже".

Доколь не надоестъ насъ пичкать вздоромъ

То Скеффингтона, Гуза, то Шерри?

Последнiй стихъ напечатанъ ошибочно. Следуетъ читать:

Скеффингтона, иль фарсами Черри.

Черри (1762--1812), известный въ свое время ирландскiй актеръ и авторъ комедiй. О Скеффингтоне Байронъ заметилъ: "Мистеръ (ныне сэръ) Ломлей Скеффингтонъ - знаменитый авторъ "Спящей Красавицы" и несколькихъ комедiй, изъ которыхъ особенно известна "Девы и холостяка" (Maids and Bachelore, - Baccalanrei, baculo magie quam lauro digni)".

Опечатка. Следуетъ читать: гусь.

Говорится о пантомиме Дибдина "Матушка-Гусыня".

И самъ Грингутъ своимъ воображеньемъ

Ему порой никакъ не угодитъ.

"Г. Гринвудъ - декораторъ Друри-Лэнскаго театра; г. Скеффингтонъ многимъ ему обязанъ". (Байронъ).

Я не могу всецело нашу знать

За восхищенье Нальди обвинятъ,

За щедрыя ихъ итальянцамъ дани

"Имена Нальди (а не Нольди, какъ ошибочно напечатано въ тексте) и Каталани не нуждаются въ поясненiяхъ; лицо первой и жалованье второй заставятъ насъ долго помнить объ этихъ интересныхъ странницахъ. Кроме того, мы еще и до сихъ поръ не можемъ придти въ себя после перваго спектакля, въ которомъ г-жа Каталани появилась на сцену въ мужскихъ панталонахъ".

Стр. 521.

Пусть нравы намъ Авзонiя смягчаетъ...

По словамъ Мура, происходилъ въ Королевскомъ театре 21 февраля 1809 г. Дана была опера "il Villegiatori Rezzani", съ участiемъ Нальди и Каталани, а затемъ - музыкальный дивертисментъ Эджвилля: "Донъ-Кихоть, или свадьба Гамаша". Въ балете участвовали: Дегэ, бывшiй въ теченiе многихъ летъ балетмейстеромъ Королевскаго театра, миссъ Гейтонъ и г-жа Анджiолини. Прэль не принимала участiя въ этомъ спектакле, но славилась вообще какъ балерина.

Хвала отцу распутниковъ Гевилю

И капищу безумiя Арджилю.

"Въ предупрежденiе ошибки, вроде смешенiя названiя улицы съ фамилiей лица, я долженъ заметить, что здесь говорятся объ учрежденiи Argyle Booms, а вовсе не о герцоге Арджиля. Одинъ джентльменъ, съ которымъ я былъ немножко знакомъ, проигралъ въ этомъ учрежденiи несколько тысячъ фунтовъ въ триктракъ. Въ оправданiе директора надо сказать, что имъ выражено было по этому доводу некоторой неодобренiе; но какая надобность дозволять игру въ помещенiи, назначенномъ для собранiй лицъ обоего дола? Неужели для женъ и дочерей техъ лицъ, которыя имеютъ счастiе или несчастiе быть мужьями и отцами, прiятно слышать, какъ въ одной комнате щелкаютъ биллiардные шары, а въ другой стучатъ кости?"

Вотъ впереди - Петронiй современный.

"Петронiй - "судья изящества" при Негоне и "славный малый въ свое время", какъ говорится о Ганнибале въ "Старомъ Холостяке" Конгрева". (Байронъ).

Опечатка. Следуетъ читать: надеваетъ. 

Стр. 522.

Какъ Клодiусъ ты въ свете проживешь

"Клодiусъ - mutato Domine de te fabula narratur. Покойнаго лорда Фалкланда я хорошо зналъ. Въ воскресенье вечеромъ я виделъ его за столомъ, у него же въ доме, радушнымъ и гостепрiимнымъ хозяиномъ, а въ среду, въ три часа утра, передо мною уже лежали останки его мужества, сильныхъ чувствъ и горячихъ страстей. Это былъ храбрый и деятельный офицеръ; его ошибки были ошибками моряка - и потому британцы, конечно, ихъ простятъ. Его поведенiе на поле битвы было достойно лучшей участи, а его поведенiе на ложе смерти обнаружило всю твердость характера этого человека, безъ всякихъ фарсовъ раскаянiя; я говорю "фарсовъ раскаянiя", потому что раскаянiе на смертномъ одре есть фарсъ, настолько же безполезный для души, какъ врачъ для тела: и къ тому, и къ другому полезно обращаться только своевременно. Въ некоторыхъ газетныхъ сообщенiяхъ говорилось объ агонiи умирающаго, объ его "слабомъ голосе" и пр. Когда я указалъ на это г. Гэвисайду, онъ воскликнулъ: "Ахъ, Боже мой! Какая нелепость говорить подобныя вещи о человеке, который умеръ какъ левъ!" Онъ сделалъ больше: онъ умеръ какъ храбрый человекъ, ибо если бы онъ палъ подобною смертью на палубе фрегата, на который онъ только что былъ назначенъ, то последнiя минуты его жизни считались бы примеромъ героизма". Чарльзъ Джонъ Кэри, виконтъ Фалкдандъ, умеръ отъ раны, полученной имъ въ поединке съ Поуэлломъ, 28 февраля 1809 г.

Да чемъ же ты ихъ лучше, съумасшедшiй.

"Достаточно съумасшедшiй въ то время и не сделавшiйся съ техъ поръ более благоразумнымъ".

Отъ Гафиза до Коульса-простофили.

"Что почувствовалъ бы персидскiй Анакреонъ Гафизъ, если бы онъ могъ встать изъ своей великолепной гробницы въ Ширазе (где онъ покоится вместе съ Фирдуси и Саади, восточными Гомеромъ и Катулломъ) и увиделъ бы, что его имя взято напрокатъ какимъ-то Стоттомъ изъ Дромера, однимъ изъ самыхъ безстыжихъ литературныхъ браконьеровъ ежедневной печати?" (Байронъ).

Майльсъ Эндрьюсъ былъ владельцемъ большого порохового завода въ Дартфорде и членомъ парламента. Ближайшими его друзьями были актеры и драматурги, и самъ онъ сочинялъ пьески съ куплетами. (Кольриджъ).

Где Роскоммонъ, Шеффильдъ!...

Графъ (1634 1685) авторъ мелкихъ стихотворенiй и одинъ изъ основателей англiйской литературной академiи; Джонъ Шеффильдъ, впоследствiи - герцогъ Бокингэмъ (1649--1721), написалъ "Опытъ о поэзiи" и несколько другихъ произведенiй.

Карлейлево разслабленное пенье.

Фридерикъ Гоуардъ, графъ Карлейль (1748--1895), вице-король Ирландiи и пр., издалъ въ 1801 г. "Трагедiи и Комедiи". Онъ былъ двоюроднымъ братомъ и опекуномъ Байрона, который первоначально, вместо находящихся въ тексте неблагопрiятныхъ для Карлейля стиховъ, написалъ:

Кого же муза можетъ паграждать?

Въ Карлейле новый Роскоммонъ явился.

Но прежде, чемъ Байронъ успелъ послать свою сатиру издателю, Карлейль ответилъ отказомъ на его просьбу - ввести его въ палату лордовъ; въ отместку за это разсерженный поэтъ заменилъ три похвальные стиха двадцатью насмешливыми. Карлейль страдалъ нервными припадками, и Байрону сообщили, что некоторые читатели увидели въ словахъ "разслабленное пенье" намекъ на эту болезнь. "Слава Богу", воскликнулъ поэтъ, "что я объ этомъ не зналъ; если бы зналъ, я не написалъ бы этого и не могъ бы написать. Конечно, я никогда не позволю себе смеяться надъ физическими недостатками или болезнями".

Перъ, памфлетистъ, фатишка и поэтъ!

" для театра, кроме своихъ трагедiй". (Байронъ).

Телячья кожа больше къ вамъ идетъ.

"Сорви ты шкуру льва, оденься лучше кожею теленка!" (Шекспиръ. "Король Джонъ"). Сочиненiя лорда Карлейля, великолепно переплетенныя, составляютъ главное украшенiе его библiотеки; все прочее, конечно, сущiй вздоръ, - за то хорошъ сафьянъ и коленкоръ!"

Пусть будетъ плащъ Мельвиля вашъ покровъ.

"Плащъ Мельвиля" пародiя на стихотворенiе "Плащъ Илiи", написанное Сэеромъ на смерть Вильяма Питта (1807). Смерть Фокса также вызвала несколько "монодiй".

Стр. 523.

Бранить я Розу также не хочу.

"Эта миловидная маленькая Джессика, дочь известнаго жида Кинга, повидимому, является последовательницею школы Delia Crusca; она издала два тома весьма почтенныхъ нелепостей въ стихахъ, кроме разныхъ романовъ въ стиле перваго изданiя "Монаха". (Байронъ).

"Впоследствiи она вышла замужъ за "Утреннюю Почту" и хорошо сделала; а теперь она умерла - и сделала еще лучше" (Позд. прим.).

Метафорой пугаетъ Мерри скучный.

Бавiаде и Мевiаде. Робертъ Мерри, "досужiе") и издали тамъ въ 1781 и 1785 гг. два сборника стихотворенiй, въ которыхъ наговорили другъ другу всякихъ комплиментовъ. Черри, избранный въ члены известной флорентинской академiи Delia Crusca, возвратившись въ Лондонъ, напечаталъ въ газете "World" сонетъ "Любовь", подписавъ его "Della Crusca". Ему отвечала, также сонетомъ, Анна Коули, подъ псевдонимомъ "Анна-Матильда". После этого завязалась целая стихотворная переписка, въ которой приняли участiе: Пердита Робинсонъ, подъ псевдонимомъ "Лаура-Марiя", Шарлотга Дакръ, подъ псевдонимомъ "Роза-Матильда" и Робертъ Стоттъ, подъ псевдонимомъ "Гафизъ".

...Съ подписью О. P. Q. неразлучный.

"Это - подписи разныхъ знаменитостей, появляющихся въ газетахъ въ отделе стихотворенiй" . (Байронъ).

И мастерскую и прилавокъ свой.

"Это намекъ на беднягу Блэкетта, которому тогда покровительствовала лэди Байронъ; но я въ то время этого не зналъ, иначе, вероятно, не написалъ бы этого" (Позднейшее примечанiе Байрона).

"открытъ" Праттомъ (которыя впоследствiи издалъ и собранiе его сочинскiй) и принятъ подъ покровительство семьи Мильбанкъ. Миссъ Мильбанкъ, впоследствiи лэди Байронъ, писала въ 1809 г.: "Въ Сигэме живетъ въ настоящее время поэтъ, по имени Дж. Блэкеттъ, нечто вроде Борнса, все состоянiе котораго заключается въ его таланте. Я вчера въ первый разъ его увидела; его манеры и речь мне очень поправились. Онъ очень застенчивъ, держитъ себя скромно, а въ речахъ его слышится грусть и некоторый сатирическiй оттенокъ. Въ его стихотворенiяхъ сказывается, несомненно, большой талантъ и сильный умъ..." Блэкеттъ умеръ въ сентябре 1810 г., 23-хъ летъ. Байронъ написалъ ему своеобразную эпитафiю, см. стр. 552.

Самъ Кэпель Лофть въ восторге отъ него.

"Кэпель Лофтъ, меценатъ башмачниковъ и генеральный составитель предисловiй въ сочиненiямъ обиженныхъ судьбою стихотворцевъ, нечто вроде дарового акушера для техъ, кто желаетъ разрешиться рифмами, но не знаетъ, какъ это сделать". (Байронъ).

Блумфильдъ былъ воспитанъ двумя старшими своими братьями - портнымъ Натанiэломъ и сапожникомъ Джоржемъ. Въ мастерской последняго онъ сочинилъ и свою поэму "Фермерскiй мальчикъ", напечатанную при помощи Лофта. Ср. "На тему изъ Горацiя", стр. 538.

Чемъ Блумфильду уступитъ брать Натанъ?

"См. оду, элегiю, или какъ кому угодно назвать ее, Натанiэля Блумфильда на огражденiе Гонннгтонскаго луга". (Байронъ).

А ты Роджерсъ!...

"Можетъ быль, было бы излишнимъ напоминать читателю объ авторахъ "Утехъ Памяти" и "Утехъ Надежды", - прекраснейшихъ дидактическихъ поэмъ на нашемъ языке, за исключенiемъ лишь "Опыта о Человеке" Попа; но въ последнее время появилось такъ много стихоплетовъ, что даже имена Кэмпбелля и Роджерса кажутся уже странными". Къ этимъ строкамъ Байронъ въ 1816 г. приписалъ:

У прелестной Жакелины

Носикъ былъ совсемъ орлиный,

О прекрасной миссъ Гертруде

Все кричали какъ о чуде,

Къ полководцамъ былъ причтенъ,

И Кегамы гордый видъ

Гурка мужествомъ дивитъ.

"Я опять перечиталъ "Память" и "Надежду", и решительно предпочитаю первую. Она написана удивительно изящно: во всей книге нетъ ни одной вульгарной строчки. Роджерсъ не оправдалъ надеждъ, вызванныхъ его первыми стихотворенiями, но за нимъ все-таки остается большая заслуга".

Въ свидетели Джиффарда вызываю,

Съ нимъ Макнейля и Сотби приглашаю.

"Джиффордъ - авторъ Бавiады и лучшихъ сатиръ нашего времени, и переводчикъ Ювенала. Сотби - переводчикъ "Оберона" Виланда и "Георгикъ" Виргилiя и авторъ эпической поэмы "Саулъ". Макнейль - авторъ популярныхъ шотландскихъ воякъ, разошедшихся въ десяткахъ тысячъ экземпляровъ" (Байронъ).

Зачемъ Джиффордъ не пишетъ ничего?

"Г. Джиффордъ обещалъ публично, что и Мевiада не будутъ его последними оригинальными произведенiями; надо ему объ этомъ напомнить". (Байронъ).

О бедный Уайтъ!...

"Генри Керкъ Уайтъ умеръ въ Кэмбридже, въ октябре 1806 г., вследствiе переутомленiя отъ усиленныхъ занятiй, которыя должны были усовершенствовать его умъ и талантъ, не поддавшiеся пагубному влiянiю бедствiй и нищеты. Его стихотворенiя изобилуютъ красотами, вызывающими у читателя живейшее сожаленiе о преждевременной утрате этого талантливаго писателя". (Байронъ).

Керкъ Уайтъ (1785--1803) издалъ въ 1808 г. поэму "Клифтонъ Гровъ". Въ 1808 г. были изданы два тома его посмертныхъ произведенiй и писемъ съ бiографiею, написанною Соути.

Мой Краббъ любезный, музы сельской жрецъ.

"". (Байронъ).

Пусть Ши теперь вниманьемъ овладеетъ.

"Г. Ши, авторъ "Рифмъ объ искусстве" и "Элементовъ искусства".

... О Райтъ! Ты могъ смотреть

На те брега, ты ихъ умелъ воспетъ!

"Г. Райтъ, покойный генеральный консулъ на островахъ Архипелага, написалъ очень хорошую поэму, недавно изданную подъ заглавiемъ "Horae Ionicae" и посвященную описанiю греческихъ острововъ и прилежащаго къ нимъ материка Грецiи". (Байронъ.

А вы, друзья, диковинныхъ камней

Сокрытый блескъ предъ светомъ нашихъ дней

Раскрывшiе!...

"". (Байронъ).

Переводчиками греческой Антологiи были: Робертъ Блэндъ, Денманъ, Годжсонъ и, въ особенности, Германъ Нернвэль.

Стр. 525.

Пусть не напомнятъ пошлыя творенья

Эразмъ Дарвинъ (1731--1802), дедъ знаменитаго натуралиста, авторъ поэмъ: "Ботаническiй Садъ" и "Храмъ природы".

Но вследъ затемъ усталый режетъ глазъ.

"Невниманiе публики къ "Ботаническому Саду" является доказательствомъ возрождающагося вкуса. Единственное достоинство этого произведенiя въ описанiяхъ". (Байронъ).

Такое мненiе Байрона не было зрелымъ сужденiемъ, и самъ онъ во решился высказать его въ статье о стихотворенiяхъ Вордсворта, помещенной въ "Crosby Magazine" 1807 г. Резкое выраженiе вызвано было отчасти пренебреженiемъ новыхъ поэтовъ въ Попу и Драйдону, отчасти желанiемъ уязвить "лэкистовъ" въ лице одного изъ ихъ "братства". (Кольриджъ).

А Лэму съ Лойдомъ кажется нежней

Мелодiи небесной.

"Гг. Лэмъ и Лойдъ - самые негодные прихвостни Соути и Ко.". (Байронъ).

О Вальтеръ Скоттъ! Пусть твой оставитъ генiй

Кровавую поэзiю сраженiй.

""Грамари" и будутъ более сообразоваться съ грамматикой, нежели героиня "Песни последняго менестреля" и ея разбойника Вильяма Делоррэнъ". (Байронъ).

Карлейль, Матильда, Стоттъ, вся банда злая.

"Могутъ спросить, отчего я такъ порицаю графа Карлейля, моего опекуна и родственника, которому я несколько летъ назадъ посвятилъ собранiе своихъ детскихъ стихотворенiй? Опекунство его было только номинальнымъ; по крайней мере насколько это мне известно; отъ родства съ нимъ я не могу избавиться, я очень объ этомъ сожалею; а такъ какъ самъ лордъ, повидимому, совсемъ забылъ объ этомъ родстве при одномъ случае весьма для меня важномъ, то и я не считаю нужнымъ отягощать свою память этимъ воспоминанiемъ. Я не думаю, что личными раздорами можно оправдывать несправедливое осужденiе своего брата-писателя; но я не вижу причины, почему эти раздоры должны препятствовать осужденiю, когда писатель, благородный, или неблагородный въ теченiе целаго ряда летъ, вводитъ въ заблужденiе "почтеннейшую" (какъ говорится въ предисловiяхъ) публику целыми кучами правовернейшаго и несомненнейшаго вздора. Кроме того, въ порицанiи лорда я выступаю не одиноко: его сочиненiя были уже по справедливости оценены нашими литературными патрицiями. Если я ранее своего совершеннолетiя говорилъ что-нибудь лестное для бумажныхъ изделiй лорда, то это было говорено только въ офицiальномъ посвященiи и притомъ больше по совету другихъ, чемъ по моему собственному желанiю, и я пользуюсь первымъ представившимся мне случаемъ для того, чтобы искренно въ этомъ покаяться. Я слышалъ, будто некоторыя лица считаютъ меня обязаннымъ лорду Карлейлю; если это правда, то я очень желалъ бы знать, въ чемъ именно я ему обязанъ, чтобы затемъ публично въ этомъ сознаться. Теперешнее же мое скромное мненiе объ его печатныхъ вещахъ я готовъ подтвердитъ, въ случае надобности, цитатами изъ элегiй, эклогiй, одъ, эпизодовъ и разныхъ шутливыхъ и изысканныхъ трагедiй, подписанныхъ его именемъ.

"Вся кровь всехъ Говардовъ - увы, не въ силахъ

Съ рабовъ, глупцовъ иль трусовъ смыть кiеймо".

Такъ сказалъ Попъ. "Аминь!" (Байронъ).

"Слишкомъ грубо, каковы бы ни были причины".  

Стр. 526.

Какъ фениксъ на костре, вдругъ слава вспыхнетъ.

"Чортъ побери этого феникса! И откуда онъ тутъ взялся?" (Поздн. прим.)

Владеетъ Горъ съ позорными стихами

И жалкiй Гойлъ.

Чарльзъ-Джемсъ Горъ (1781--1865) близкiй другъ руководителей евангелической партiи, получилъ въ Камбридже, въ 1807 г., Синтоновскую премiю за свою поэму "Кораблекрушенiе св. Павла". Чарльзъ Гойль также удостоился Ситоновской премiи за поэму "Исходъ". Гойль, который помогъ картежникамъ", - Эдмундъ (1672-1769), былъ изобретателемъ виста.

Вотъ тратитъ Кларкъ свой безполезный трудъ.

"Этотъ господинъ, недавно обнаружившiй самые яростные признаки завзятаго графоманства, сочинилъ поэму подъ названiемъ "Искусство быть прiятнымъ", въ которой мало прiятнаго и еще меньше поэзiя. Онъ действуетъ также въ качестве ежемесячнаго стипендiата и собирателя клеветъ "Сатириста". Если бы этотъ злополучный молодой человекъ променялъ журналы на математику и постарался бы получить приличную ученую степень въ университете, то это, конечно, было бы для него выгоднее, чемъ нынешнее его жалованье.

"Примечанiе. Одинъ злополучный молодой человекъ изъ Эммануэль-колледжа въ Кэмбридже, по имени Гьюсонъ Кларкъ, недавно обнаружилъ самые яростные признаки завзятаго графоманства. Болезнь эта началась у него несколько летъ тому назадъ, и "Ньюкэстльскiй Вестникъ" изобиловалъ его ранними литературными опытами, къ великому назиданiю мещанокъ Ньюкэстля, Морпета и даже местностей, прилегающихъ въ Бервику и Твиду. Означенные опыты, въ свою очередь, изобиловали насмешливыми выходками противъ родины автора, города Ньюкэстля, г. Матiаса и Анакреона Мура. Чемъ эти господа обидели г. Гьюсона Кларка, остается неизвестнымъ; но городъ, на рынкахъ котораго онъ покупалъ себе провизiю и въ ежемесячномъ журнале котораго онъ печаталъ свою прозу. Конечно, заслуживалъ лучшаго отношенiя. Г-ну Гьюсону Кларку следовало бы помнить пословицу о томъ, что "только негодная птица мараетъ свое гнездо". Теперь онъ пишетъ въ "Сатиристе". Мы советуемъ молодому человеку броситъ журналы и заняться математикой, и думаемъ, что прiобретенiе ученой степени въ Кэмбридже будетъ ему и полезнее. и въ конце концовъ, выгоднее нежели его нынешнiя недолговечныя упражненiя".

"Сатиристъ" былъ ежемесячный журналъ, съ картинками въ краскахъ, выходившiй въ 1808 - 1814 гг. На страницахъ этого журнала печатались пародiи на стихи Байрона и насмешливыя рецензiи на "Часы Досуга" и проч. Этимъ и объясняется злой отзывъ Байрона о Кларке, - отзывъ, который самъ поэтъ въ 1816 г. призвалъ вполне правильнымъ и вполне заслуженнымъ".

Вандальской расы мрачное жилье.

"Императоръ Пробъ переселилъ въ Кэмбриджширъ значительное количество кандаловъ", говоритъ Гиббонъ въ Исторiи паденiя Римской имперiи. Въ справедливости этого факта нетъ основанiй сомневаться: названное племя еще и теперь тамъ процветаетъ". (Байронъ).

"Имя этого писателя не нуждается въ похвалахъ: человекъ, обнаружившiй несомненный талантъ въ переводахъ, конечно, можетъ явиться столь же талантливымъ и въ оригинальныхъ своихъ произведенiяхъ, блестящiй образецъ которыхъ мы надеемся вскоре иметь". (Байронъ).

Вотъ тамъ Ричардсъ огонь свой почерпалъ

А про дела намъ предковъ разсказалъ.

"Первобытные британцы" - превосходная поэма Джорджа Ричардса". (Байронъ).

Въ томъ кресле Портландъ, где сиделъ нашъ Питтъ!

"Одинъ изъ моихъ друзей на вопросъ: отчего его милость герцогъ Портландъ похожъ на старую бабу? - отвечалъ: "кажется, оттого, что онъ невыносимъ". Его милость уже отправился теперь къ своимъ бабушкамъ, где будетъ спать такъ же крепко, какъ всегда; впрочемъ, его сонъ былъ лучше бодрствованiя его товарищей по министерству 1811". (Байронъ).

Кельнэ напротивъ цепь откроетъ горъ.

"Кельнэ - старинное названiе Гибралтара". (Байронъ). 

За славою пусть гонится Эльджинъ.

"Лордъ Эльджинъ хочетъ уверить насъ, что все фигуры, съ носами и безносыя, въ его лавочке суть творенiя Фидiя! Credat ludaeus!" (Байронъ).

Стр. 527.

Топографомъ пусть будетъ старый Джель.

Сэръ Вильямъ издалъ "Топографiю Трои" (1804), "Географiю и древности Итаки" (1807) и "Путеводитель по Грецiя" (1808). О двухъ последнихъ книгахъ Байронъ написалъ рецензiю въ "Ежемесячномъ Обозренiи" 1800 г., въ примечанiи же къ приведенному стиху говоритъ: "Топографiя Трои и Итаки" г. Джелля не можетъ не заслужить одобренiя всякаго читателя, одареннаго классическимъ вкусомъ, которому сообщаемыя авторомъ сведенiя вполне отвечаютъ". Впоследствiи, однако, Байронъ, лично ознакомившись съ описанными у Джелля местностями, изменилъ свое мненiе объ его трудахъ и призналъ его обозренiе "поспешнымъ и поверхностнымъ".

Безжалостный, но справедливый судъ.

"Я искренно желалъ бы, чтобы большая часть этой сатиры вовсе не была написана, - не только по несправедливости многихъ критическихъ и личныхъ отзывовъ, но и по тому тону и характеру, которыхъ я не могу одобрить". Байронъ. ".

Въ то время, когда настоящее изданiе находилось уже въ печати, мне сообщили, что мои добросовестные и возлюбленные братцы, Эдинбургскiе обозреватели, приготовляютъ жесточайшую критику на мою бедную, скромную и безобидную музу, которую они уже такъ дьявольски обидели своимъ безбожнымъ сквернословiемъ.

Tantaene animis coelestibus irae?

Я думаю, что мне можно сказать о Джеффри словами сэра Андрью Эгчика: "Если-бъ я зналъ, что онъ такой бойкiй и мастеръ драться, такъ чортъ бы его взялъ прежде чемъ я его вызвалъ" {"Двенадцатая Ночь", д. III, сц. 5 ("Библ. вел. пис.", Шекспиръ, II, 540).}. Какъ жаль, что я буду уже за Босфоромъ прежде, чемъ ближайшiй номеръ "Обозренiя" переедетъ черезъ Твидъ! Но я еще надеюсь закурить имъ свою трубку въ Персiи {Статья эта не появилась въ печати, и Байронъ, въ стихотворенiи "На тему изъ Горацiя", насмешливо отозвался о молчанiи Джеффри, видя въ немъ доказательство, что критикъ уступилъ поле сраженiя.}.

и сплетнями и утоляетъ свою жажду злоязычiемъ? Я приводилъ факты и безъ того всемъ хорошо известные, а о характере Джеффри свободно высказалъ свое мненiе, на которое онъ до сихъ поръ не обижался: разве мусорщика можно запачкать грязью, которую въ него бросаютъ? Пустъ говорятъ, что я покидаю Англiю потому, что оскорбилъ "лицъ, пользующихся въ городе уваженiемъ за свои умственныя качества"; я еще вернусь, и думаю, что ихъ мщенiе не остынетъ до моего возвращенiя. Те, кто меня знаетъ, могутъ засвидетельствовать, что причины моего отъезда изъ Англiи но имеютъ ничего общаго съ опасенiями - литературными или личными; а те, кто меня не знаетъ, когда-нибудь въ этомъ убедятся. Со времени изданiя настоящаго сочиненiя мое имя не было тайной; я большею частью находился въ Лондоне, готовый отвечать за свою дерзость, и ежедневно ожидалъ различныхъ вызововъ; но - увы! - "векъ рыцарства умчался", или, выражаясь по-просту, въ ваше время у людей не хватаетъ духу.

Есть одинъ молодой человекъ, именуемый Гьюсономъ Кларкомъ (подразумевай: "эсквайръ"), призреваемый въ Эммануэль-колледже и, какъ кажется, уроженецъ Бервика на Твиде. Я вывелъ его на этихъ страницахъ въ гораздо лучшей компанiи, нежели та, въ которой онъ обыкновенно вращается; не взирая на это, онъ оказался очень злой собачонкой, и безъ всякой явной для меня причины, если не считать личной его ссоры съ медведемъ, котораго я взялъ съ собой въ Кэмбриджъ въ товарищи и успехамъ котораго помешала зависть его ровесниковъ изъ Триняти-колледжа. Въ теченiе целаго года и несколькихъ месяцовъ сей юноша не переставалъ нападать на меня и, что гораздо хуже, - на упомянутую выше безобидную невинность, въ журнале "Сатиристъ". Я ровно ничемъ его на это не вызвалъ; я даже не слыхалъ его имени раньше, чемъ оно появилось въ "Сатиристе", стало быть, у него нетъ причины жаловаться на меня, и я имею право сказать, что онъ скорее долженъ бы былъ быть доволенъ мною. Я помянулъ теперь всехъ техъ, кто сделалъ мне честь упоминанiемъ обо мне и о моихъ близкихъ, т. е. о моемъ медведе и о моей книге, - за исключенiемъ только редактора "Сатириста", который, повидимому, джентльмэнъ, а впрочемъ, - Богъ его знаетъ! Мне хотелось бы, чтобы онъ уделилъ частичку своего джентльмэнства подчиненнымъ ему писакамъ, Я слышалъ, что г. Джернингэмъ намеренъ вступиться за своего мецената, лорда Карлейля. Я надеюсь, однако, что этого не случится: онъ былъ однимъ изъ техъ немногихъ людей, которые въ теченiе моего весьма краткаго съ ними знакомства, въ дни моего отрочества, относились ко мне ласково; поэтому что бы онъ ни сделалъ и что бы ни сказалъ, я не перенесу молча. Более я ничего не имею прибавить, кроме общаго засвидетельствованiя моей признательности читателямъ, издателямъ и книгопродавцамъ. Говоря словами Вальтера Скотта, я желаю

"Всемъ добрымъ людямъ доброй ночи:

Пусть сладкiй совъ смежитъ имъ очи".