Бронзовый век
(Старая орфография)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Бронзовый век

Дж. Г. Байронъ

Бронзовый векъ. Новый (полный) переводъ Ю. Балтрушайтиса, съ пред. проф. Н. И. Кареева

Байронъ. Библiотека великихъ писателей подъ ред. С. А. Венгерова. Т. 3, 1905.

Въ 1820 г. въ южно-романскихъ государствахъ на Пиренейскомъ и Апеннинскомъ полуостровахъ съ островомъ Сицилiей произошло революцiонное движенiе. Примеръ былъ поданъ Испанiей, и этому примеру последовали королевства Обеихъ Сицилiей (т. е. Неаполь и Сицилiя) и Португалiя, а въ следующемъ 1821 г. чуть было не присоединился Пьемонтъ, бывшiй главною частью королевства Сардинскаго. Эти революцiи испугали государей Священнаго союза, которые въ 1820--1822 гг. собирались на конгрессы въ Троппау, въ Лайбахе и въ Вероне. На второмъ изъ этихъ съездовъ монарховъ и министровъ Австрiи отъ имени всей Европы было поручено усмирить неаполитанскую революцiю, что Австрiя безпрепятственно и совершила, задевъ, такъ сказать, мимоходомъ и революцiю въ Пьемонте, a третiй изъ названныхъ конгрессовъ - веронскiй - уполномочилъ Францiю сделать то же самое и въ Испанiи, где революцiя между темъ успела перейти въ настоящую гражданскую войну. Въ 1823 г. французскiя войска подъ белымъ знаменемъ Бурбоновъ произвели въ Испанiи реставрацiю абсолютизма во исполненiе решенiя веронскаго конгресса.

Изъ бiографiи Байрона известно, какъ въ эти годы онъ относился къ революцiонному движенiю вообще и въ частности къ замысламъ и предпрiятiямъ итальянскихъ патрiотовъ, Известно также и то, какъ онъ относился къ священному союзу и его реакцiонной политике. Общее его политическое настроенiе начала двадцатыхъ годовъ и отразилось на его "Бронзовомъ веке", написанномъ по поводу веронскаго конгресса.

Первая мысль о насильственномъ подавленiи вспыхнувшей въ январе 1820 г. испанской революцiи была высказана еще въ марте того же 1820 г., за два съ половиной года до созыва веронскаго конгресса. Тогда иницiатива принадлежала Александру I, но изъ четырехъ другихъ великихъ державъ ни Англiя, ни Австрiя, ни Пруссiя не дали своего согласiя на эту меру, опасаясь, что подавленiе испанской революцiи только усилить франко-русское влiянiе на Пиренейскомъ полуострове. Особенно возсталъ противъ предложенiя русскаго императора Меттернихъ, но когда въ iюле революцiя вспыхнула и въ Неаполе, и у австрiйскаго министра явилось опасенiе, что движенiе, распространившись на всю Италiю, сделается опаснымъ для австрiйскаго господства въ Ломбардо-Венецiанскомъ королевстве, самъ же онъ сталъ хлопотать, о томъ, чтобы отъ имени всей Европы дано было Австрiи порученiе подавить неаполитанскую революцiю. На конгрессе въ Троппау ему удалось даже достигнуть особаго соглашенiя между тремя главными участницами Священнаго Союза, т. е. Австрiей, Пруссiей и Россiей, въ силу котораго оне признавали за собою право вмешательства въ дела любого соседняго государства во всехъ случаяхъ, когда этого потребовали бы безопасность и внутреннiй порядокъ того или другого изъ нихъ. Первымъ примененiемъ этого принципа и должна была быть австрiйская экспедицiя во владенiя короля Обеихъ Сицилiй. Англiйскiй министръ Кэстльри, во всемъ следовавшiй обыкновенно реакцiонной политике Меттерниха, съ своей стороны ничего не имелъ противъ этой экспедицiи, но решительно высказывался противъ возведенiя идеи вмешательства на степень общаго принципа международной политики европейскихъ государствъ: сочувствуя австрiйскимъ видамъ относительно Италiи, онъ продолжалъ отрицательно относиться къ предложенiю Александра І, касавшемуся Испанiи. Вотъ почему онъ протестовалъ противъ общаго постановленiя, принятаго на конгрессе въ Троппау тремя державами. Къ его протесту присоединилась и Францiя. Этотъ протестъ былъ, однако, чисто платоническимъ, и въ следующемъ году конгрессъ въ Лайбахе окончательно уполномочилъ Австрiю произвести экзекуцiю въ Неаполитанскомъ королевстве.

Очередь не должна была миновать и Испанiи. Монархи, совершившiе возстановленiе абсолютизма въ Италiи, решили собраться и въ следующемъ году на новый конгрессъ для принятiя меръ и противъ испанской революцiи, такъ какъ пришли къ тому заключенiю, что не будетъ спокойствiя въ Европе, пока въ Мадриде будетъ действовать революцiонная конституцiя. Особенно въ этой мысли ихъ укрепили внутреннiе раздоры, приведшiе Испанiю къ состоянiю полной анархiи. Въ iюле 1822 г. Фердинандъ VII съ помощью гвардiи задумалъ было низвергнуть конституцiю, но другiя войска вооружились на ея защиту, и передъ королевскимъ дворцомъ было перебито множество гвардейцевъ, после чего лицемерный монархъ разыгралъ комедiю благодарности войскамъ, спасшимъ конституцiю. Онъ перешелъ даже на сторону наиболее крайнихъ политическихъ деятелей, такъ называемыхъ "экзальтадовъ", но только для виду, на самомъ же деле тайно сталъ склонять европейскiя державы къ тому, чтобы оне вмешались и въ испанскiя дела подобно тому, какъ это уже было сделано по отношенiю къ Италiи.

Александру I, какъ сказано, давно этого хотелось, и теперь онъ особенно хлопоталъ о томъ, чтобы склонить на свою сторону ближайшую соседку Испанiи - Францiю. Въ виду осложненiй на Балканскомъ полуострове русскiй государь мечталъ о новыхъ прiобретенiяхъ и предлагалъ французскому правительству принять участiе въ возможномъ дележе турецкой добычи, но ни Ришелье, ни сменившiй его въ министерстве Виллель не решались запутывать свою политику на востоке, когда по соседству, за Пиренеями, разыгрывалась испанская трагедiя борьбы крайнихъ правыхъ съ крайними левыми. Въ самой Францiи въ это время не было недостатка въ политическихъ заговорахъ, имевшихъ целью низверженiе Бурбоновъ путемъ военной революцiи, и ультрароялисты, стоявшiе у власти, только о томъ и думали, какъ бы помешать революцiи перешагнуть черезъ Пиренеи. Нужно было подавить "мятежъ* въ Испанiи, потому что имъ питались заговоры во Францiи, мешавшiе ей между прочимъ и въ ея внешней политике: куда было затевать что-нибудь на востоке, когда стране грозила опасность революцiи? Чтобы иметь Францiю на своей стороне при осуществленiи своихъ восточныхъ плановъ, Александру I было необходимо освободить Францiю отъ этой опасности, а средство было известно, было уже испробовано,--конгрессъ и по его решенiю военная экзекуцiя.

Конгрессъ собрался въ Вероне въ середине октября 1822 г. Кроме монарховъ Австрiи, Пруссiи и Россiи на немъ присутствовали короли Сардинiи и Обеихъ Сицилiй, тосканскiй великiй герцогъ, пармская герцогиня и моденскiй герцогь, не считая дипломатовъ разныхъ государствъ и между ними представителей папы, Францiи и Англiи. Наиболее видными деятелями дипломатiи на конгрессе были Меттернихъ (Австрiя), Монморанси и Шатобрiанъ (Францiя), Веллингтонъ (Великобританiя), Гарденбергъ (Пруссiя), Нессельроде и Поццо-ди-Борго (Россiя), Съ самаго же начала русскiй императоръ решительнейшимъ образомъ заявилъ, что онъ скорее готовъ дожить въ Вероне до седыхъ волосъ, чемъ вернуться домой, не сделавъ ничего для успокоенiя Испанiи. Эта постановка вопроса, въ конце концовъ грозившая Францiи превращенiемъ въ исполнителя веленiй Священнаго Союза, пришлась не по вкусу французскому первому министру Виллелю, который боялся и ссоры съ Англiей, и обременительности экспедицiи для финансовъ, и броженiя въ армiи, мобилизацiя которой, по его мненiю, могла бы кончиться военной революцiей. Въ этомъ отношенiи онъ расходился во взглядахъ съ господствующею партiей, среди которой было не мало лицъ, особеннымъ образомъ заинтересованныхъ въ испанскихъ делахъ: это были именно кредиторы антиреволюцiоннаго регентства, неуспехъ котораго былъ бы равносиленъ и потере денегъ французскими его благожелателями. Самъ министръ иностранныхъ делъ, Монморанси, долженствовавшiй представлять Францiю въ Вероне, былъ на стороне русскаго государя, и вотъ, чтобы удержать Монморанси отъ опаснаго шага, Виллель далъ ему въ помощники Шатобрiана, который, какъ известно, былъ не только писателемъ, но и государственнымъ человекомъ; въ данный моментъ онъ былъ французскимъ посланникомъ въ Лондоне. Виллелю темъ более нужно было считаться съ желанiями Англiи, что главный сторонникъ Священнаго Союза въ правительстве этой страны, Кэстльри, только что прекратилъ свои дни, зарезавшись перочиннымъ ножикомъ, a его преемникъ Каннингъ относился крайне недоброжелательно и къ Александру I, и въ особенности къ Меттерниху. Онъ и послалъ въ Верону Веллингтона, давъ ему инструкцiю никоимъ образомъ не впутывать Англiю въ задуманное предпрiятiе. Виллель предполагалъ, что и французскiй посланникъ въ Лондоне будетъ держаться той же линiи.

Монморанси, которому Виллель рекомендовалъ не делать никакихъ шаговъ въ испанскомъ деле, а только выжидать, что предложатъ другiе, поступилъ какъ-разъ наоборотъ, a Шатобрiанъ, вместо того чтобы противодействовать его политике, шедшей въ разрезъ съ видами главы правительства, поддался уговариванiямъ русской дипломатiи, открывавшей передъ нимъ широкiе политическiе горизонты въ случае солидарнаго действiя Францiи съ Россiей и съ имеющею быть успокоенной Испанiей; къ этому присоединялись и виды на личное возвышенiе Шатобрiана при осуществленiи франко-русско-испанскаго союза. Во все время переговоровъ Александръ I проявлялъ особую настойчивость: онъ предлагалъ въ помощь Францiи дать свои войска, а съ другой стороны, въ уклончивости парижскаго двора усматривалъ (и говорилъ объ этомъ) чуть не преступное сообщничество съ испанской революцiей. Какъ бы то ни было, Монморанси и Шатобрiанъ дали себя убедить и застращать, и отъ четырехъ великихъ державъ, т. е. всехъ, кроме Англiи, въ Мадридъ были посланы ноты, требовавшiя, чтобы конституцiя 1812 г. была отменена и былъ возстановленъ суверенитетъ власти, а въ случае отказа посольства четырехъ державъ должны были покинуть испанскую столицу. Мало того, четыре державы заключили между собою особый договоръ, не только дававшiй Францiи право, но даже вменившiй ей въ обязанность - при известныхъ обстоятельствахъ - вести войну въ Испанiи, причемъ при определенныхъ условiяхъ она могла и съ своей стороны требовать помощи отъ своихъ союзниковъ. Англiя не захотела присоединиться къ этому соглашенiю, но не обнаружила и намеренiя чемъ-либо помочь Испанiи; вся ея политика состояла въ томъ, чтобы, пользуясь европейскими компликацiями и въ частности испанскими затрудненiями, обделывать свои дела въ Америке, где признанiе отложившихся отъ Испанiи колонiй самостоятельными республиками сулило Англiи большiя политическiя и коммерческiя выгоды. Какъ ни старался Виллель предотвратить войну, Францiи пришлось подчиниться решенiю Священнаго Союза, и особенно большiя старанiя убедить Виллеля въ необходимости идти заодно съ Россiей, Австрiей и Пруссiей были сделаны Шатобрiаномъ. Остальное известно: въ Мадриде на ноты четырехъ державъ ответили гордымъ отказомъ, вследъ за чемъ посланники оставили Мадридъ. Это было въ январе 1823 г. уже после закрытiя конгресса, совершившагося въ середине декабря.

Совещанiя веронскаго конгресса длились два месяца. Кроме испанскаго вопроса, его участники занимались и другими делами. Англiя подняла-было на немъ вопросъ о запрещенiи торговли неграми, но недовольные поведенiемъ этой державы мэнархи ограничились простой декларацiей неодобренiя торговле невольниками. Грекамъ решено было не оказывать никакой помощи, даже чисто моральной, и греческимъ делегатамъ было отказано въ прiеме. Папа, желая угодить Священному Союзу, заставилъ этихъ делегатовъ уехать изъ Анконы, где они ожидали ответа изъ Вероны на свою просьбу. Занимался конгрессъ и итальянскими делами, но въ томъ же духе покровительства всему реакцiонному. Всемъ своимъ решенiямъ конгрессъ самъ подвелъ общiе итоги въ особомъ циркуляре трехъ северныхъ державъ, въ которомъ осуждалось греческое возстанiе, какъ преступная революцiя, а Испанiя выставлялась, какъ "прискорбный примеръ неизбежныхъ последствiй всякаго покушенiя на незыблемость вечныхъ законовъ нравственности", и вместе съ темъ заявлялось, что союзныя правительства не успокоятся до техъ поръ, пока не сократятъ "лживыя и мрачныя банды", нарушавшiя порядокъ и въ Европе, и въ Америке. Угроза слышалась въ этомъ документе не только по адресу народовъ, но и по адресу государей, которые не стали бы уважать "духа трактатовъ, составляющихъ основу европейской политической системы". Здесь главнымъ образомъ имелись въ виду немецкiе государи, и угроза шла отъ Австрiи, желавшей установленiя полнаго порядка въ Германскомъ союзе. Общественное мненiе, особенно въ Англiи и во Францiи, было крайне возмущено общимъ направленiемъ веронскаго конгресса и последовавшей за нимъ французской экспедицiей въ Испанiю. "Бронзовый векъ" Байрона является однимъ изъ отголосковъ этого возмущенiя и по резкости негодованiя можетъ быть поставленъ рядомъ съ лучшими политическими местами "Чайльдъ-Гарольда", "Донъ-Жуана", "Оды съ французскаго", "Оды къ Венецiи" и т. п.

                              I.

          За "добрымъ старымъ временемъ" воследъ -

          Пошли; въ нихъ все зависитъ лишь отъ насъ;

          Великое свершалось ужъ не разъ,

          И большаго возможно въ мiре ждать,

          Лишь стоитъ людямъ тверже пожелать:

          Великъ просторъ, безмерна даль полей

          Для техъ, кто полонъ замысловъ, затей.

          Не знаю, плачутъ ангелы, иль нетъ,

          Но человеку - такъ устроенъ светъ -

          Не мало слезъ пришлось уже пролить.

          Зачемъ? - Чтобъ снова плакать и тужить.

                              II.

          Добро иль зло - все гибнетъ безъ следа.

          Читатель! вспомни молодость, когда

          Нашъ Питтъ былъ все, иль очень много, - такъ

          Судилъ о немъ его соперникъ, врагъ.

          Мы созерцали родъ богатырей,

          Титановъ духа, въ распре долгихъ дней,

          Атосъ и Иду, съ моремъ звонкихъ словъ

          Неистово гремевшимъ межъ борцовъ,

          Межъ греческихъ и межъ фригiйскихъ скалъ.

          Но где жъ борцы?.. Въ безмолвiи могилъ

          Лишь слой земли ихъ кости разделилъ.

          Какъ смерть всегда спокойна и властна,

          Смиряя все!.. Безбурная волна

          Въ просторе мiра. Смыслъ старинныхъ словъ

          "Изъ праха - въ прахъ" всегда и всюду новъ:

          Въ нихъ вечный ужасъ смерти; передъ нимъ

          Безсильно время; червь неутомимъ,

          И гробъ хранитъ свой обликъ въ тишине -

          Различный сверху, тотъ же въ глубине.

          Сверкаетъ урна, прахъ остылъ навекъ,

          Пусть пепелъ Клеопатры пересекъ

          Морской просторъ, по чьимъ волнамъ она

          Антонiя отъ царства увлекла;

          Пусть урна Александра, скорбный прахъ,

          Стоитъ теперь на чуждыхъ берегахъ,

          Что онъ, рыдая, жаждалъ покорить, -

          Какъ былъ безцеленъ, если разсудить,

          Была безумца алчная мечта!

          Въ слезахъ, мiровъ алкалъ онъ, - полземли

          Не знаетъ, кто онъ, или только дни

          Рожденья--смерти, скорбь и торжество

          Опустошенья; въ мiре отъ него

          Все, все осталось Грецiи родной,

          Что есть въ пустыне, только не покой.

          Стяжать мiры онъ горестно алкалъ -

          Земли, и той не зная, какъ не зналъ,

          Где этотъ островъ северный лежитъ,

          Что, чуждый царству, прахъ его хранитъ.

                              III.

          Но где сильнейшiй, витязь нашихъ дней,

          Что, самъ не царь, обуздывалъ царей

          Тотъ, чье ярмо низвергнувъ, короли,

          Что новаго Сезостриса влекли,

          Хотятъ парить, поправъ тотъ прахъ, где имъ

          Пришлось плестись съ владыкою своимъ?

          Где онъ, дитя, - оплотъ всему, что - бредъ,

          Въ чьихъ играхъ въ царства ставкой былъ престолъ;

          Чьи кости - люди, мiръ - игральный столъ?

          Заплачь, взглянувъ на скорбный островокъ

          Иль улыбнись, - въ немъ сведенъ весь итогъ!

          Вздохни при виде вольнаго орла,

          Кого недоля къ клетке привела;

          Взгляни съ улыбкой, какъ гроза племенъ

          На вечный споръ о пйще осужденъ;

          Заплачь надъ темъ, какъ прежнiй властелинъ

          Скорбитъ, что мало кушанiй и винъ;

          Взвесь мелкiй споръ о жалкихъ мелочахъ,

          Въ которомъ онъ томился и зачахъ.

          Да онъ ли - тотъ, кто правящихъ казнилъ,

          Кто съ ними часто кубокъ свой делилъ?

          А кто ему выноситъ приговоръ?..

          Отчетъ хирурга, графа звонкiй вздоръ!

          Лишить ли книги, въ бюсте ль отказать

          Достаточно, чтобъ началъ онъ страдать,

          Чтобъ тотъ ни сна, ни отдыха не зналъ,

          Ужель то онъ, кто смять великихъ могъ,

          А ныне - рабъ, съ кемъ каждый наглъ и строгъ,--

          И подлый стражъ, и сыщикъ, и чужой,

          Что смеетъ рыться въ книжке записной?

          Въ глухой тюрьме онъ могъ бы быть великъ;

          Какъ межъ тюрьмой и замкомъ онъ поникъ,

          На той меже, где редкiй понималъ,

          Какую муку въ сердце онъ скрывалъ!

          Онъ ропщетъ тщетно: смыслъ закона строгъ,

          Онъ получалъ положенный паекъ...

          Онъ боленъ - вздоръ! Изъезди целый светъ,

          Другой страны целительнее нетъ;

          И врачъ, что верилъ жалобамъ его,

          Лишился скоро места своего

          Но пусть онъ зналъ всю боль душевныхъ мукъ,

          Презренье, наглость, длительный недугъ;

          Пусть-сверхъ друзей - къ ногамъ его приникъ

          Въ последнiй часъ лишь мнимый светлый ликъ,

          Ему явившiй милыя черты

          И пусть померкъ его нездешнiй умъ,

          Пленившiй мiръ величьемъ вещихъ думъ,--

          Ликуй--орелъ расторгъ свой душный пленъ

          И лучшiй мiръ обрелъ себе взаменъ.

                              IV.

          Но если въ горнихъ помнитъ духъ его

          Померкшiй отблескъ царства своего,

          Съ какой улыбкой долженъ онъ взирать

          На малость, чемъ онъ сталъ, иль думалъ стать!

          Пусть большiй мiръ повергло имя ницъ,

          Чемъ честолюбье, часто безъ границъ;

          Пусть, первый въ славе, рабъ въ упадке силъ,

          Весь блескъ и горечь власти онъ вкусилъ;

          И пусть тиранны чуждые ярму,

          Теперь хотятъ быть равными ему;

          Тотъ дальнiй гробъ ему теперь милей,

          Живой маякъ въ безлюдiи морей!

          И пусть тюремщикъ, строгiй до конца,

          Боясь поверить тяжести свинца,

          Пять словъ о томъ, чей властный взоръ померкъ;

          Все жъ это имя островъ освятитъ,

          Какъ талисманъ, чью святость мiръ почтитъ;

          И, проходя со всехъ концовъ земли,

          Съ высокой мачты, въ море, корабли

          Пошлютъ ему ликующiй приветъ;

          Колонна галльской славы и победъ,

          Какъ обелискъ Помпея, надъ землей

          Едва-едва вздымаетъ остовъ свой,--

          А тотъ пустынный дальнiй островокъ,

          Где скорбный саванъ витязя облекъ,

          Какъ бюстъ героя, гребнемъ грозныхъ скалъ

          Атлантику навеки увенчалъ.

          И вотъ ему, въ пустыне дальнихъ воды

          Могучая природа воздаетъ

          Стократъ - все то, чего въ часъ смерти онъ

          Былъ завистью разсчетливой лишенъ.

          Но что ему? Смутитъ ли торжество

          Свободный духъ иль пленный прахъ его?

          Не все-ль равно, онъ живъ или-же спитъ:

          Прозревшей тени слишкомъ все равно,

          Въ пещере ль темной тлеть ему дано,

          Иль прахъ его вкушаетъ вечный сонъ

          Въ стране, где римскiй галльскiй Пантеонъ.

          Онъ чуждъ всему; родная же страна

          Той малостью утешиться должна:

          Достоинства и чести ради, ей

          Нельзя не ждать назадъ его костей,

          Чтобъ ихъ надъ грудой троновъ вознести;

          Иль превратить, въ воинственномъ пути

          Къ стяжанiю все новыхъ царствъ и странъ,

          Какъ кости Дюгеклена, въ талисманъ.

          Пусть даже такъ - настанетъ некiй часъ,

          И это имя, грозное не разъ,

          Набатный звонъ надъ мiромъ устремитъ

          И барабаномъ Жижки загремитъ.

                              V.

          О, мощь небесъ! Онъ былъ твой ликъ живой.

          И, островъ, ты! Тебе за то хвала,

          Что ты взлелеялъ юнаго орла.

          Вы, Альпы, где онъ встретилъ свой разсветъ,

          Взвиваясь гордо въ блеске ста победъ!

          Ты, Римъ, чей Цезарь въ славе умаленъ!

          Зачемъ и онъ шагнулъ за Рубиконъ,

          За Рубиконъ людскихъ возставшихъ правъ,

          Въ ряды льстецовъ, монарховъ пошлыхъ ставъ?

          Египетъ! въ чьихъ заброшенныхъ гробахъ

          Угрюмо дрогнулъ фараоновъ прахъ,

          Средь пирамидъ, въ глухой тиши своей,

          Заслышавъ громъ Камбиза нашихъ дней;

          Въ то время какъ у Нильскихъ береговъ

          Стояло сорокъ призраковъ - вековъ,

          Испуганныхъ гигантовъ темный строй,

          Что съ пирамидъ, съ ихъ выси вековой,

          Взиралъ, дрожа, какъ въ бешенстве вражды

          Неслись въ пустыне шумныя орды,

          Где кровь поила выжженный песокъ,

          Испанiя! Чей Сидъ забытъ на мигъ

          И чей Мадридъ, увы, предъ нимъ поникъ!

          Ты, Австрiя! Чей вероломный тронъ

          Былъ дважды взятъ и дважды пощаженъ,

          Чтобъ ты, добыча славнаго орла,

          Потомъ его въ паденьи предала!

          Родъ Фридриха - чье съ Фридрихомъ родство

          Лишь въ имени да лживости его,

          Отнюдь не въ славе - ты, что былъ имъ смятъ

          Подъ Іеною и--трепетомъ объятъ -

          Въ Берлине рабски ползалъ передъ нимъ,

          Чтобъ, павъ, возстать, когда онъ былъ гонимъ!

          И вы, чье племя скорбное живетъ

          Въ стране Косцюшко, помня старый счетъ,

          Долгъ вашей крови, щедро пролитой

          Екатериной! Польша! Надъ тобой,

          Какъ ангелъ мщенья грозно онъ виталъ,

          Чтобъ вновь оставить тою жъ, какъ засталъ:

          Съ пустынею заброшенныхъ полей,

          Расторгнутый на части твой народъ,

          Чье даже имя больше не живетъ,--

          Твой вздохъ о воле, слезы, весь твой крикъ,

          Что грозно къ слуху деспота приникъ -

          Косцюшко!.. Бранной жаждою горя,

          Онъ ищетъ крови подданныхъ царя.

          Соборы полуварварской Москвы

          Светло горятъ на солнце, но, увы,

          На нихъ уже вечернiй лучъ зарделъ!

          Москва, его величiя пределъ!

          Суровый Карлъ, какъ горько ни рыдалъ,

          Тебя не виделъ, онъ же увидалъ -

          Но какъ? - въ огне, куда бросалъ солдатъ

          Фитиль, беднякъ валилъ солому съ хатъ,

          Торговецъ же - запасы многихъ летъ,

          Князь - свой дворецъ - и вотъ, Москвы ужъ нетъ!

          Какой вулканъ! Что Этна предъ тобой?

          Что грозный Геклы отблескъ вековой?

          Какъ зрелище для сотенъ праздныхъ глазъ:

          Ты заревомъ откинулась въ века,

          Не ведая соперницы, пока

          Иной огонь весь мiръ не озаритъ,

          Что все державы въ пепелъ превратитъ!

          Ты, грозная стихiя! Чей урокъ,

          Безжалостный, воителямъ не въ прокъ!..

          Морознымъ взмахомъ злобнаго крыла

          Толпы враговъ дрожащихъ ты гнала,

          Пока не падалъ, сломленньiй тобой,

          Подъ каждою снежинкою - герой!

          Какъ грозенъ клювъ, обхватъ твоихъ когтей,

          Что цепенели полчища людей!

          И тщетно Сена съ тихихъ береговъ

          Зоветъ ряды родимыхъ смельчаковъ!

          И тщетно въ виноградникахъ своихъ

          Готовитъ кубокъ Францiя для нихъ:

          Имъ изъ него отведать не дано,--

          Ихъ кровь течетъ сильнее, чемъ вино;

          Раскинулся во льдахъ полярныхъ странъ!

          Светло лучамъ Италiи гореть,

          Но имъ сыновъ холодныхъ не согреть!"--

          Отъ всей добычи, собранной войной,

          Что уцелело? Алчущiй герой

          Спешитъ въ свой домъ - о, горестный трофей!--

          Съ разбитой колесницею своей!

          Да съ сердцемъ не разбитымъ!.. Грянулъ вновь

          Роландовъ рогъ - и снова льется кровь!

          При Люцене где сломленъ славный шведъ,

          Онъ победилъ, но лишь не умеръ, нетъ!

          Подъ Дрезденомъ еще бегутъ предъ нимъ

          Три деспота - предъ деспотомъ своимъ;

          Но, долгiй спутникъ, счастье отъ него,

          Съ изменою при Лейпциге, ушло.

          Отъ льва Саксонскiй вкрадчивый шакалъ

          Къ лисе, къ медведю, къ волку убежалъ!

          И вотъ теперь могучiй царь лесовъ

          Спешитъ въ свое убежище, подъ кровъ

          Но въ мiре нетъ прiюта для него.

          Вы все! и каждый! Францiя! Взирай,

          Какъ вражьимъ плугомъ вспаханъ весь твой край,

          Где, что ни шагъ, онъ велъ упорный бой

          И былъ сраженъ изменой лишь одной,

          Глядевшею съ Монмартрской высоты

          На твой Парижъ поруганный! И ты,

          Убогiй островъ, съ чьихъ твердынь видна

          Этрурiя, блаженная страна,--

          Ты былъ прiютомъ гордости его,

          Где только ждалъ онъ часа своего,

          Чтобъ свидеться на срокъ немногихъ дней

          Съ тоскующей невестою своей!

          О, Францiя! Опять его приходъ

          Восторженно встречаетъ твой народъ!

          Кровавое, безцельно, Ватерло,

          Где только то сказаться и могло,

          Что и глупцу счастливится порой,

          Изменой ли, ошибкой ли чужой.

          Съ безжалостнымъ тюремщикомъ, внимай,

          Какъ Прометей, прикованный къ скале,

          Взываетъ къ морю, къ воздуху, къ земле,

          И ко всему, что, въ славе, полный силъ

          Онъ предъ собой склоняетъ иль склонилъ,

          Чему въ векахъ, въ безгранной смене летъ,

          То имя въ мiре будетъ, какъ заветъ;

          Его судьба имъ всемъ преподала

          Пустой урокъ--урокъ не делать зла!

          Лишь шагъ къ добру, единый шагъ, и онъ

          Пленилъ бы мiръ, какъ славный Вашингтонъ;

          Но шагъ ко злу, и властный чародей

          Позорно сталъ посмешищемъ людей,

          Игрушка счастья, въ царстве самъ - игрокъ,

          Молохъ молвы иль властный полубогъ;

          Отчизне - Цезарь, мiру - Ганнибалъ,

          Безъ гордости, съ которою онъ палъ.

          Самъ духъ тщеславья могъ бы указать,

          Откуда славы долженъ былъ онъ ждать,

          На тысячи стяжателей земныхъ,

          Возжаждавшихъ безсмертнаго венца,

          Лишь одного отметивъ мудреца.

          Тогда какъ Франклинъ, молнiю смиривъ,

          Въ людскихъ сердцахъ навеки будетъ живъ,

          Или снискавъ стране своей родной,

          Что имъ горда, свободу и покой!

          Кличъ "Вашингтонъ" светло звучитъ навекъ,

          Пока есть эхо, дышитъ человекъ!

          И самъ испанецъ алчный позабылъ,

          Чтя Боливара, кто Пизарро былъ!

          Атлантика! Зачемъ твоя волна,

          Свободная, теперь хранить должна

          Прахъ деспота, его последнiй кровъ -

          Царя царей, невольника рабовъ,

          Что гнетъ оковъ сегодня расторгалъ,

          А завтра людямъ новыя ковалъ,

          Поправъ законъ Европы, какъ и свой,

          Чтобы витать межъ трономъ и тюрьмой?

          Но нетъ!.. Смотрите - искра вспыхнетъ вновь!

          Еще кипитъ въ испанскомъ сердце кровь;

          Тотъ гордый духъ, что маврамъ далъ отпоръ

          Въ несчетныхъ битвахъ, пленный съ давнихъ поръ,

          Возсталъ--и где? - Средь мстительныхъ людей,

          Где былъ испанецъ темъ же, что злодей,--

          Край Кортеса, Пизарровыхъ победъ"

          Тотъ юный мiръ по праву - Новый Светъ!

          Униженныхъ опять исполнилъ силъ

          Тотъ старый духъ, что персовъ отразилъ

          Отъ береговъ, где Грецiя была...

          Нетъ! Грецiя вторично ожила!

          Однимъ горятъ народы въ часъ борьбы,

          Рабы Востока, Запада рабы;

          На Атосе, на Андахъ вскинутъ въ высь

          Афинянинъ, что въ душномъ рабстве росъ,

          Опять свой мечъ Гармодiя занесъ;

          Чилiйскiй вождь отвергъ и поборолъ

          Иноплеменной власти произволъ;

          Спартанецъ снова вспомнилъ, что онъ - грекъ,

          И въ Мексике свободенъ человекъ.

          Ужъ деспоты, слабея тамъ и тутъ,

          Передъ волной Атлантики бегутъ.

          Ужъ къ Гибралтару хлынулъ гневный валъ,

          У Францiи, притихшей, вновь взыгралъ

          И, грянувъ вдоль Испанiи, готовъ

          Авзонiю исторгнуть изъ оковъ;

          Но чуждый здесь - до срока! - валъ живой

          Гремитъ въ Эгейскомъ море, помня бой

          При Саламине... Здесь встаютъ валы,

          Безсиленъ деспотъ - рвутся кандалы.--

          Совсемъ одни, въ безвыходной нужде

          Забытые, въ гнетущей ихъ беде

          Не смея ждать опоры христiанъ,

          Рядъ областей пустынныхъ, острововъ,

          Обманъ въ резне смертельныхъ двухъ враговъ, .

          Отказъ въ поддержке, хуже, чемъ отказъ,--

          Пустой обетъ, разсчитанный на часъ,

          Когда удастся выгоду извлечь;

          Великъ ихъ вопль! Теперь за ними речь

          И Грецiя въ свой трудный часъ пойметъ,

          Что лучше врагъ, чемъ другъ, который лжетъ.

          Пусть такъ: лишь греки - Грецiи своей

          Должны вернуть свободу прежнихъ дней,

          Не варваръ въ маске мира. Царь рабовъ

          Не можетъ снять съ народовъ гнетъ оковъ!

          Не лучше ль иго гордыхъ мусульманъ,

          Чемъ жить, вплетясь въ казацкiй караванъ!

          Не лучше ль трудъ свободнымъ отдавать,

          Чемъ подъ ярмомъ у русской двери ждать -

          Въ стране рабовъ, где весь народъ при томъ,

          Казна живая, мерится гуртомъ.

          И где цари безпомощный свой людъ

          Его жъ владельцамъ снится только ширь

          Пустыни дальней - мрачная Сибирь;

          Нетъ, лучше въ мiре бедствовать однимъ,

          Лицомъ къ лицу съ отчаяньемъ своимъ,

          И гнать верблюда въ доле кочевой,

          Чемъ быть медведю горестнымъ слугой!

                              VII.

          Не только тамъ, въ стране, где светлый крикъ

          Свободы вместе съ Временемъ возникъ,--

          Не только тамъ, где Инковъ древнiй родъ

          Изъ тьмы, какъ туча, сумрачно встаетъ,

          Сверкнулъ разсветъ: испанскiй славный мечъ

          Разитъ врага, какъ въ годы древнихъ сечъ;

          Не съ дикою Пунической ордой

          Иль съ грознымъ Римомъ ныне грянулъ бой;

          Не хищный вандалъ или злой вестготъ

          Ея просторъ безчестью предаетъ;

          Не кличъ Пелайо къ доблести отцовъ

          Возвалъ теперь сквозь длинный рядъ вековъ:

          Вздохнетъ порою, вспомнивъ о быломъ.

          Абенсеррагамъ звонкая хвала

          Въ сказаньяхъ вещихъ долго прожила;

          И Сегри, вместе съ пленными, ушли

          Къ роднымъ равнинамъ дикой ихъ земли.

          Меча ихъ, веры, власти - больше нетъ,

          Но врагъ грозней явился имъ воследъ

          Христовыхъ слугъ повергнуть въ новый плачъ:

          Ханжа-монархъ и злой монахъ-палачъ,

          Лазутчикъ инквизицiи, а съ нимъ

          Костеръ кровавый, съ топливомъ людскимъ,

          Где возседалъ, глухой на вопль и вздохъ,

          Католиковъ безжалостный Молохъ,

          Холодный взоръ съ любовiю склоня

          На дикiй праздникъ смерти и огня.

          Нравъ короля иль вялый иль крутой,

          Что можетъ жить подчасъ въ груди одной;

          Спесивецъ, гордый леностью своей:

          Упадокъ знати славныхъ прежнихъ дней;

          Что былъ не столь униженъ, сколько нагъ,

          Безлюдный край; когда-то грозный флотъ.

          Забывшiй руль; испытанный оплотъ

          Родному краю - дряхлыя войска;

          Погасшiй горнъ толедскаго клинка;

          И золото, уплывшее давно

          Не къ темъ, чьей кровью куплено оно.

          Языкъ забытый, бывшiй всемъ своимъ -

          Въ чемъ только Римъ и могъ бы спорить съ нимъ...

          Вотъ до чего Испанiя дошла!

          Но нетъ! Она такою лишь была!

          Уже узналъ домашнiй, злейшiй врагъ,

          Что вскинутъ вновь Кастильскiй древнiй стягъ.

          Тореадоръ! Возстань! Твой часъ насталъ!

          Фаларскiй быкъ недаромъ замычалъ;

          Возстань, гидальго! Кличъ минувшихъ дней

          Раздался вновь; - "Испанiя, дружней!"

          Создавъ живой стеною изъ кольчугъ

          Испанiи испытанный заслонъ,

          Который въ ней нашелъ Наполеонъ:

          Презренье къ смерти въ яростныхъ бояхъ,

          Безлюдiе въ заброшенныхъ поляхъ,

          На улицахъ пустынныхъ городовъ

          Одне лишь груды павшихъ храбрецовъ;

          Въ Сiэрре дикой - столь же дикiй строй

          Гверильясовъ, всегда готовыхъ въ бой;

          Подъ Сарагоссой стойкость стенъ глухихъ,

          Величiе въ самомъ паденьи ихъ;

          Неистовыхъ, какъ демоны, мужей

          И девъ, безсмертныхъ доблестью своей;

          Толедскаго кинжала острiе

          И славное кастильское копье;

          Лихихъ стрелковъ и меткость ихъ огня

          И дикiй бегъ испанскаго коня;

          Огнемъ Москвы охваченный Мадридъ;

          Страну людей, где каждый духомъ - Сидъ...

          Смелей, смелее, Францiя! Дроби -

          Не крепкiй шлемъ испанскихъ храбрецовъ,

          А звенья тяжкихъ собственныхъ оковъ!

                    VIII.

          Освободилъ отъ рабства долгихъ летъ!

          Возможно ли того же ждать и намъ,

          Европы дряхлой горестнымъ сынамъ?

          На этотъ кличъ встаютъ - какъ Самуилъ

          Грозя тиранамъ близкою бедой,

          Глашатаи свободы молодой;

          Упорный врагъ цепей, тюремныхъ стенъ,

          Генри, въ лесахъ рожденный Демосфенъ,

          И Франклинъ, волей властною своей

          Смирившiй въ небе молнiи полетъ;

          И Вашингтонъ могучiй--насъ зоветъ

          Стыдиться старыхъ деспотовъ своихъ

          Но кто жъ вошелъ въ тотъ маленькiй советъ,

          Чья цель - спасти отъ смуты целый светъ?

          Кто это имя снова произнесъ,

          Звучало тамъ, где голосъ вечевой

          Провозглашалъ свободнымъ родъ людской?

          Кто ныне призванъ въ судьи делъ чужихъ?

          Святой Союзъ, замкнувшiй все - въ троихъ!

          Какъ человекъ мартышке не - двойникъ!

          Единство, въ коемъ долженъ быть сложенъ

          Изъ трехъ глупцовъ одинъ Наполеонъ!

          Въ Египте боги лучше: ихъ быки,

          На псарняхъ, въ стойлахъ, знаютъ уголъ свой,

          Где ждетъ ихъ пойло, должный кормъ дневной;

          Тогда какъ нашимъ мало кормъ жевать -

          Имъ нужно право тявкать и бодать;

          Эзоповымъ лягушкамъ!.. Ихъ чурбанъ

          Недвиженъ былъ, у нашихъ онъ - живой,

          Венчанный грузъ, злорадно-подвижной,

          Кому въ слепыхъ движеньяхъ власть дана

          Столь щедро сея бедствiя и гнетъ,

          Чтобъ аистъ смуты мало зналъ хлопотъ.

                              IX.

          Верона! Блескъ трехъ царственныхъ светилъ

          Какая честь! Тебе въ такихъ лучахъ

          Прахъ Капулетти - просто жалкiй прахъ;

          Скалиджери - на нихъ ли ныне спросъ!--

          Что можетъ значить твой "Великiй Песъ*,--

          "Can Grande" (смею дать и переводъ),--

          Предъ моськами столь царственныхъ породъ?

          И твой Катуллъ, чьи лавры, чей венецъ

          Теперь возделъ, увы, иной певецъ;

          И твой театръ, где Римъ рукоплескалъ;

          Изгнанникъ Данте, добрый старецъ твой,

          Что весь свой мiръ замкнулъ въ тебе одной.

          Ахъ, еслибъ ты въ глухой тюрьме своей

          Могла замкнуть и царственныхъ гостей!

          Пусть знаетъ Гнетъ, что мiръ подъ нимъ поникъ!

          Театръ открытъ! Спешите! По местамъ!

          Но, помните, комедiя - не тамъ;

          Избытокъ лентъ, и звездъ, и важныхъ лицъ...

          Рукоплещи, Италiя! Дружней!

          Настолько ты свободна отъ цепей!

                              X.

          Блестящiй видъ! Вотъ щеголь-властелинъ,

          Кого влечетъ, какъ царство, льстивый крикъ,

          И бранный шлемъ, и женскiй нежный ликъ;

          Умомъ - казакъ, съ калмыцкой красотой,

          Великодушный, - только не зимой;

          Твердея, если зимнiй вихрь взыгралъ;

          Онъ бы не прочь свободу уважать,--

          Тамъ, где не нужно мiръ освобождать.

          Какъ онъ красно о мире говоритъ!

          Свободу, - если греческiй народъ

          Готовъ принять его державный гнетъ!

          Онъ разрешилъ полякамъ сеймъ созвать,--

          Велевъ сварливой Польше замолчать!

          Чтобы народъ испанскiй проучить!

          Какой красой, стремясь всегда на югъ.

          Въ Мадриде гордамъ вспыхнулъ бы онъ вдругъ!

          Столь явной пользы въ мiре нетъ нигде,

          Впередъ! Тебе то имя жребiй далъ,

          Что сынъ Филиппа славой увенчалъ,

          Тебя Лагарпъ, твой мудрый коноводъ,

          Твой Аристотель маленькiй, зоветъ;

          Что македонецъ въ Скифiи обрелъ;

          Но не забудь, юнецъ немолодой,

          Къ чему пришелъ у Прута предокъ твой;

          Сзывай, какъ онъ, старухъ на свой советъ,

          Въ Испанiи-жъ не мало скалъ и рекъ,

          Глухихъ теснинъ, скрывающихъ ихъ бегъ,

          Неудержимый въ бешенстве своемъ -

          Какъ бы медведь не встретился со львомъ!

          Въ своихъ равнинахъ знойныхъ схоронилъ;

          Ужель ты хочешь тамъ воздвигнуть тронъ,

          Где былъ поверженъ самъ Наполеонъ?

          Не лучше-ль мечъ на плугъ перековать,

          Омыть свои башкирскiя орды,

          Спасти свой людъ отъ рабства и нужды,

          Чемъ ринуться въ опасный путь стремглавъ,

          Кощунственно позоря святость правъ

          Испанiи не нуженъ твой навозъ:

          Въ ней дешевъ хлебъ, да только не на сбытъ

          Ея врагу; въ ней коршунъ тоже сытъ;

          Иль ты несешь добычу посвежей?--

          Я - Дiогенъ, я столь же мало радъ,

          Кто всталъ межъ мной и солнцемъ мирiадъ,--

          Казакъ иль гуннъ; не будь я Дiогенъ,

          Я бы червемъ скорее сталъ взаменъ,

          Кому охота въ мiре быть рабомъ,--

          Надъ циникомъ не властенъ гнетъ оковъ;

          Мудрецъ постигъ, что бочка - лучшiй кровъ:

          Онъ, съ фонаремъ блуждая средь людей,

          честныхъ, не царей.

                              XI.

          Что жъ Галлiя, разсадникъ, край родной

          nec plus ultra -- съ ихъ толпой

          Продажною? Что шумъ ея палатъ,

          Где все къ трибуне ревностно спешатъ,

          Со всехъ сторонъ услышать крики: "лжецъ!"

          Нашъ бриттъ порой вникаетъ въ смыслъ речей,--

          Здесь языковъ побольше, чемъ ушей;

          Здесь самъ Констанъ, кончая говорить,

          Французу легче драться, чемъ внимать,

          Хотя бъ предъ нимъ была родная мать.

          Не проще ли решить въ бою, кто - правъ,

          Чемъ слушать речь, ни разу не прервавъ?

          Где Туллiй словомъ стены потрясалъ,

          Но Демосфенъ имъ далъ примеръ иной,

          Считая слово "действiемъ", борьбой.

                              XII.

          Своимъ плохимъ желудкомъ удрученъ?

          Коварный супъ, мятежный ли пирогъ

          Пошелъ владыке Францiи не въ прокъ?

          Мятежное ль движенiе въ войскахъ?

          нетъ движенья въ царственныхъ кишкахъ?

          Да точно ль поваръ все предугадалъ?

          Иль строгiй врачъ дiету предписалъ?

          Боюсь - читая скорбь въ твоихъ очахъ,--

          Классическiй Людовикъ! Трудно скрыть,

          Желательно ль тебе "Желаннымъ" быть!

          Зачемъ ты бросилъ мирный Хартвелль твой,

          Лукулловъ столъ, и съ нимъ напевъ живой

          Чтобъ управлять страною, где народъ

          Правленiя не хочетъ и скорей

          Признаетъ плеть, чемъ волю королей?

          Увы! тебе-ль, садиться на престолъ!

          Твое призванье - мирно пировать,

          Быть милымъ гостемъ, щедро угощать,--

          Изъ книгъ поэта помнить десять главъ,

          Знать списокъ подливокъ и приправъ...

          Ты можешь быть ученымъ и порой

          Сверкнуть ума нежданною игрой,--

          Отнюдь не править судьбами людей,

                              XIII.

          Возможно-ли, чтобъ бриттомъ былъ лишенъ

          Его похвалъ высокiй Альбiонъ?

          Георгъ - искусства - слава - острова -

          Сокровища - твердыня белыхъ скалъ -

          Страна, где все довольны,--старъ и малъ--

          И Веллингтонъ, кичливый нашъ герой,

          На чьемъ носу виситъ весь шаръ земной!

          Забудь долги, - ни слова про налогъ) -

          И Кэстлери, милейшiй изъ вельможъ,

          Кого, увы, сразилъ карманный ножъ -

          И "моряки, кому нестрашенъ штормъ --

          ".

          На эти темы пели столько разъ,

          Что я невольно впалъ бы въ пересказъ;

          О нихъ была въ столь многихъ книгахъ речь,

          Что ими здесь я вправе пренебречь.

          Где больше смысла, звонче стройный стихъ:

          Твой генiй, Каннингъ! Твой высокiй умъ,

          Хоть ты политикъ, полонъ вещихъ думъ,

          Что даже въ глупомъ воздухе палатъ

          Твоимъ речамъ единственнымъ, - приветъ!

          У торiевъ тебе признанья нетъ;

          Вглядись, читай въ ихъ сумрачныхъ очахъ,--

          Ты имъ внушаешь ненависть и страхъ.

          Они бегутъ, покорные, на зовъ;

          Но не считай любовiю ихъ вой:

          Ихъ визгъ предъ дичью вызванъ не хвалой;

          Двуногой твари вовсе веры нетъ,--

          Съ твоей подпругой врядъ ли будешь целъ,

          И царскiй конь съ годами захирелъ;

          Онъ--неуклюжъ; свершая трудный путь,

          Онъ можетъ вдругъ споткнуться иль лягнуть,

          Такъ что жъ? --скотина выдастъ свой порокъ.

                              XIV.

          Родимый край! Оплачетъ ли мой стихъ

          Твоихъ лэндлордовъ, пасынковъ твоихъ,

          Клянущихъ бремя мирной тишины?

          Зачемъ они рождаются на светъ?

          Чтобъ выбирать въ палату иль советъ?

          Охотиться? Иль ждать подъема ценъ

          Цари, вожди, иная ль мощь и власть,

          Въ своей цене не можетъ не упасть.

          И если колосъ, падая, увы!

          Влечетъ и васъ, - зачемъ разбили вы

          Ведь онъ же - вашъ великiй Триптолемъ;

          Онъ много царствъ разрушилъ, но взаменъ

          Онъ ведь упрочилъ стойкость вашихъ ценъ,

          Расширивъ то, чемъ каждый лордъ живетъ,--

          Зачемъ тиранъ споткнулся о татаръ

          И темъ нанесъ всемъ житницамъ ударъ?

          Зачемъ онъ чахъ въ изгнанiи? По мне,

          На троне онъ полезней былъ вдвойне.

          Такъ что жъ? въ расплате Галлiя была;

          Былъ дорогъ хлебъ, и каждый фермеръ въ срокъ

          Платилъ долги, проценты и оброкъ.

          Где жъ ныне день разсчета? Эль хмельной?

          Где прежнiй трудъ, посевъ изъ года въ годъ?

          Десятки миль возделанныхъ болотъ?

          Где спросъ на землю? Прежнiй дружный пиръ?

          Доходъ сугубый? Что за чортовъ миръ!

          Безцельно билль въ палате проводить;

          Къ народной пользе -- (лучше, мнится мне,

          Народъ

          Она не тамъ, где слышенъ скорбный крикъ,

          Какъ бы достатокъ къ беднымъ не про никъ.

          Повысьте курсъ! Утройте-же доходъ!

          Иль министерство тотчасъ же падетъ,--

          Сейчасъ убавитъ въ весе хлебецъ свой!

          Не стало "рыбъ и хлеба* давнихъ дней,

          Закрылась печь, изсякла глубь морей,--

          Отъ всехъ богатствъ, уплывшихъ съ бегомъ летъ,

          Кому онъ чуждъ, тотъ вынулъ жребiй свой

          Изъ урны счастья, урны роковой,--

          Ему воздастся мерой делъ его,

          Онъ самъ--строитель зданья своего.

          Рабовъ войны, диктаторовъ цепа;

          Наемный мечъ былъ плугомъ въ поле ихъ,

          Где колосъ вскормленъ кровью странъ чужихъ;

          Когда стоналъ въ часъ брани весь народъ,

          Ихъ злая рать пила изъ года въ годъ

          Чужую кровь и слезы - ихъ доходъ!

          Они клялись, что каждый лордъ умретъ

          За Англiю, но лозунгъ ихъ: доходъ!

          Война для нихъ--кормилица, доходъ.

          Любовь къ отчизне, сказочный расходъ

          Какъ оправдать? Повысивъ ихъ доходъ!

          Ужель нельзя ускорить оборотъ?

          Ихъ счастье, светъ, ихъ вера, цель заботъ,

          Ихъ жизнь и смерть - доходъ, доходъ, доходъ!

          Исавъ! Ты самъ на яства променялъ;

          Но разъ ты елъ, увы, смешонъ твой споръ;

          Израиль твердо помнитъ уговоръ.

          Смешно и вамъ, земельные дельцы,

          Напившись крови, лаять на рубцы!

          Понизить курсъ въ убытокъ всей стране,

          Опустошая банки и народъ,

          Лишь бы поднять упавшiй вашъ доходъ?

          Скорбитъ и Церковь:--веры больше нетъ,

          И вотъ прелатъ, молясь на Божiй крестъ,

          Спешитъ занять десятокъ хлебныхъ местъ;

          И Власть и Церковь спорятъ весь свой векъ;

          Потопъ ихъ вместе бросилъ въ свой ковчегъ,

          За нимъ меняла, маклеръ и купецъ

          Радеютъ - строятъ новый Вавилонъ -

          Твой часъ насталъ, печальный Альбiонъ!

          А все зачемъ? - Кормить слепыхъ кротовъ,

          Учись у нихъ, ленивецъ! Въ каждый мигъ

          Дивись терпенью въ каждой жертве ихъ,

          Проникнись всей ихъ гордостью, - усвой

          Налоговъ смыслъ и цель резни людской;

          Склонись душой предъ правымъ ихъ судомъ,

          Что всехъ долговъ страны не признаетъ:--

          Да кстати справься, кто ихъ создаетъ?

          Но время плыть межъ новыхъ Симплегадъ.

          Утесовъ грозныхъ - денежныхъ палатъ,

          Где Мидасъ могъ бы нежиться вдвойне:

          Въ бумагахъ днемъ, и въ золоте - во сне.

          Въ сравненьи съ ними Англiя мала,

          Будь вся она изъ самыхъ ценныхъ рудъ,

          Где каждый атомъ - жемчугъ, изумрудъ.

          Тамъ Счастье мечетъ, Слава карту бьетъ,

          Какъ Англiя богата! Не виномъ,

          Рудою, миромъ, масломъ иль зерномъ;

          Не млекомъ и не медомъ давнихъ дней,

          Не деньгами (помимо векселей) -

          Могло бы столько налететь жидовъ?

          Король имъ Джонъ, бывало, зубы рветъ,--

          Теперь они въ державный лезутъ ротъ.

          "Отъ полюса до Инда" подчиненъ.

          Бароны-братья-маклеры - везде

          Спешатъ помочь тиранамъ въ ихъ нужде.

          Еще не то! Колумбiя свой кладъ,

          Израиля участливая длань

          Изъ всехъ испанцевъ нищихъ выжметъ дань;

          Безъ внуковъ Авраама, ихъ смолы,

          Свой возъ не сдвинутъ русскiе волы;

          Вздымаетъ арки въ вихре буйныхъ сечь,

          Два избранныхъ еврея безъ труда

          Везде найдутъ отчизну:--два жида

          Царятъ надъ Римомъ; въ ихъ рукахъ ключи

          Отъ двухъ жидовъ - не двухъ самаритянъ -

          Зависитъ мiръ, всесчастье многихъ странъ,

          До счастья мiра много-ль дела имъ?

          Для нихъ Конгрессъ - "второй Іерусалимъ",

          Ты видишь ли, блаженный Авраамъ,

          Своихъ сыновъ средь царственныхъ свиней,

          Где, противъ правилъ добрыхъ старыхъ дней,

          "На ихъ кафтанъ жидовскiй" не плюютъ,

          (Но где же, папа, острый твой носокъ,

          Чтобы Іуда помнилъ твой пинокъ?

          Иль ты боишься туфлю потерять?)

          И вотъ въ отчизне Шейлока опять

          Стремятся вырезать "фунтъ мяса" свой.

                              XVI.

          Чудной Конгресъ! Онъ долженъ слить въ одно

          Все то, чему лишь въ розни жить дано.

          Имелъ въ виду - имъ всемъ одинъ чеканъ,

          Но техъ, кто куклы дергаетъ за нить,

          Чей пестрый рой никакъ не примирить.

          Обманщикъ - воинъ - жидъ - служитель музъ...

          Вотъ трутень власти Меттернихъ; а вотъ

          Нашъ Веллингтонъ, забывшiй свой походъ;

          Шатобрiанъ, творецъ житiй святыхъ;

          И хитрый Грекъ, слуга татаръ слепыхъ,

          Представшiй здесь, на шабаше державъ,

          Какъ дипломатъ блестящiй, чья судьба--

          Строчить свои заметки для "Débats*;

          Пророкъ войны, онъ ведалъ часъ всего--

          Столь редкiй умъ любой державе честь!

          Какъ можно миръ министру предпочесть?

          Онъ палъ, - чтобъ вновь воспрянуть въ цвете силъ,

          "Легко какъ онъ испанцевъ покорилъ".

          Довольно ихъ - теперь иной позоръ

          Влечетъ невольно музы скорбный взоръ,

          Дочь кесаря, державная жена,

          Что быть державной жертвою должна;

          Астiанакса Трои нашихъ дней;

          Тотъ бледный призракъ первой изъ царицъ,

          Что предъ собой склоняли Землю ницъ;

          Добыча часа, призрачныхъ тревогъ,

          О, горькая насмешка! - Где жъ твой щитъ,

          Мать Австрiя? И то ли долгъ велитъ

          Вдове печальной Францiи? Она

          Должна быть тамъ, где пенится волна

          Средь дальныхъ скалъ, где спитъ Наполеонъ.

          Но, нетъ - взаменъ ей данъ престолъ смешной

          Да камергеръ суровый, - Аргусъ злой,

          Что наблюдаетъ - ахъ! не во сто глазъ -

          Пусть отняты владенiя, какихъ

          И Карлъ Великiй въ мiре не достигъ,

          Тотъ славный жезлъ, что власть свою простеръ

          Отъ стенъ Москвы до грани южныхъ горъ!

          Надъ царствомъ сыра, нищею страной,

          Въ чьей Парме взоръ проезжаго манитъ

          Ея двора смешной и важный видъ.

          Но вотъ она! Въ Вероне! Безъ венца,

          Хоть прахъ ея супруга не остылъ

          Въ чужомъ краю, куда онъ изгнанъ былъ.

          (Коль грозный прахъ способенъ охладеть;--

          Но нетъ, - онъ вспыхнетъ молнiей и впредь);

          Воспелъ Гомеръ, - предъ кемъ Расинъ поникъ) -

          И рядомъ съ нею Пирръ! - Рука того,

          Кемъ вдругъ разбиты въ вихре Ватерло

          Ея владыки скипетръ и мечта,

          Ужель доступно большее рабу?

          Иль меньшее? - А онъ -- давно ль?! - въ гробу!

          Безпечный взглядъ - иль ужасъ въ сердце скрытъ?

          Столь грудь царей открыта для добра!

          Щадить ли ихъ, разъ чувства ихъ игра?

                              XVIII.

          Но, утомленъ безумьемъ делъ чужихъ,

          До слезъ томилась Муза, но - предъ ней

          Предсталъ сэръ Кертисъ съ юбкою своей

          Среди старшинъ шотландскихъ, что ему

          Несли приветъ, какъ брату своему.

          Кричали зычно въ ратуше: Клейморъ!

          При виде, какъ ихъ клетчатый тартанъ

          Облекъ кольцомъ мясистый кельтскiй станъ,

          Забыла Муза прежнiй ужасъ свой:--

          Что, возгласомъ веселья увлеченъ,

          Проснулся я - но это былъ не сонъ!

          Теперь же мы, читатель, отдохнемъ:--

          И если ты въ раденiи своемъ

          Я, можетъ быть, продолжу свой разсказъ.

"Бронзовый Векъ" былъ начатъ въ декабре 1822 г. и оконченъ 10 января 1823 г. "Я послалъ г-же Шелли, для переписки, стихотворенiе строкъ въ 750", писалъ Байронъ Ли-Гонту: "оно назначается для читающей доли миллiона и все состоитъ изъ политики и пр. и пр., представляя общiй обзоръ нашихъ дней, въ стиле моихъ только немного витiеватее и, можетъ быть, съ избыткомъ "боевыхъ эпитетовъ" и намековъ классическихъ и историческихъ. Если понадобятся примечанiя, ихъ можно будетъ присовокупить".

Поэма вышла изъ печати 1 апреля 1823 г., безъ имени автора. 

Стр. 150. нашъ Питтъ былъ все иль очень много, такъ

Фоксъ говаривалъ: "Я никогда не лезу въ карманъ за словомъ, но Питтъ всегда умеетъ найти настоящее слово".

Лишь слой земли ихъ кости разделилъ.

Могила Фокса въ Вестминстерскомъ аббатстве находится на разстоянiи полутора фута отъ могилы Питта.

Пусть пепелъ Клеопатры пересекъ

Клеопатра, мумiя которой сохраняется въ Британскомъ Музее, - не знаменитая египетская царица, а одна изъ представительницъ Фиванской фамилiи архонтовъ, жившая около 100 г. до Р.Х.

Пусть урна Александра, скорбный прахъ,

Стоитъ теперь на чуждыхъ берегахъ.

По словамъ Страбона, Птолемей Сотеръ привезъ тело Александра изъ Вавилона въ Александрiю, где оно было положено въ стеклянный гробъ. Многiе великiе люди древности предпринимали паломничество къ этой гробнице. Августъ увенчалъ ее золотымъ лавровымъ венкомъ; Калигула снялъ съ тела нагрудникъ и носилъ его во время своихъ торжественныхъ выходовъ; Септимiй Северъ положилъ въ саркофагъ писанiя жрецовъ и свитокъ iероглифовъ. Затемъ этотъ саркофагъ куда-то исчезъ, и только въ 1801 г. былъ отысканъ англiйскими войсками, которыя поднесли его королю Георгу III, после чего онъ и былъ помещенъ въ Британскомъ Музее. Іероглифическiя надписи въ то время еще не были разобраны, и въ 1805 г. одинъ англiйскiй путешественникъ,Эдуардъ Кларкъ, напечаталъ книгу, въ которой доказывалъ, что именно этотъ самый саркофагъ некогда содержалъ въ себе прахъ Александра. Байронъ зналъ Кларка и считалъ его показанiя авторитетными. Только въ 1841 г. было окончательно установлено, что этотъ саркофагъ принадлежалъ египетскому царю Нектанебу II.

Где онъ - дитя, оплотъ всему, что бредъ?

Питтъ, въ одной изъ своихъ речей, сказалъ, что Наполеонъ былъ "дитя и передовой борецъ якобинства".

На вечный споръ о пище осужденъ.

Находясь на острове си. Елены, Наполеонъ жаловался на Гудсона Лоу, между прочимъ, за то,

Лишить-ли книги, въ бюсте-ль отказать.

Некоторыя изъ книгъ, посылавшихся Наполеону, не были ему доставлены. Не безъ труда ему удалось получить и бюстъ его сына, герцога Рейхштадтскаго.

И врачъ, что верилъ жалобамъ его,

Лишился скоро места своего.

что смерть Наполеона была бы благомъ для всей Европы. Книга эта, изданная въ 1819 и 1822 гг. подъ заглавiемъ: "Наполеонъ въ изгнанiи, или голосъ съ острова си. Елены", произвела весьма сильное впечатленiе. Она была подъ рукою у Байрона, когда онъ писалъ свою поэму.

И лучшiй мiръ обрелъ себе взаменъ.

Наполеонъ умеръ 5 мая 1821 г.

На гробе надпись жалкую отвергъ.

О'Мира передаетъ, что графъ Монтолонъ желалъ поместить на гробнице надпись: "Наполеонъ, родился тогда-то, скончался тогда-то"; но Гудсонъ Лоу, согласно полученнымъ отъ британскаго правительства инструкцiямъ, потребовалъ, чтобы имя "Наполеонъ" было заменено словами: "Генералъ Бонапартъ".

Вандомская колонна, воздвигнутая въ память сраженiя при Аустерлице, открыта въ 1810 г. Обелискъ Помпея, или колонна Дiоклетiана, находится недалеко отъ Александрiи, между городомъ и Maрсотидскимъ озеромъ.

Стр. 152.

Иль превратитъ......

Бертранъ Дюгескленъ (1320--1380) умеръ во время осады одной крепости. Когда крепость сдалась, ключи ея были положены на его гробницу.

И барабаномъ Жижки загремитъ.

Известный вождь чешскихъ таборитовъ, Янъ Жижка изъ Троцнова (1360--1424), умирая, завещалъ сделать изъ своей кожи барабанъ, чтобы звукомъ его разгонять враговъ.

Мадридъ, увы! предъ нимъ поникъ.

Ты, Австрiя, чей вероломный тронъ

Былъ дважды взятъ и дважды пощаженъ.

Вена была взята французами, подъ начальствомъ Мюрата 14 ноября 1805 г., оставлена французскими войсками 12 января 1806 г., вновь взята Наполеономъ въ мае 1809 г. и возвращена Австрiи по заключенiи мира, 14 октября того-же года. "Вероломство" Австрiи заключалось въ созыве Венскаго конгресса и въ участiи въ Венскомъ трактате, 1815 г.

....Ты, что быль имъ смятъ

.

Подъ Іеною Наполеонъ разбилъ принца Гогенлоэ, а подъ Аррштадтомъ генералъ Даву разбилъ, 14 окгября 1806 г., прусскаго короля. После того, 27 октября, войска Наполеона вступили въ Берлинъ.

Грянулъ вновь Роландовъ рогъ и снова льется кровъ.

Намекъ на воинственную песнь того времени: "Тень Роланда", въ которой, между прочимъ, есть такой куплетъ:

Soldats franèois! Serrez vos rangs,

Armezvous contre vos tyrans,

Brisez les fers de la patrie!

Въ сраженiи подъ Люценомъ, въ ноябре 1682 г., былъ убитъ шведскiй король Густавъ-Адольфъ. Подъ Люценомъ же, 2 мая 1813 г., Наполеонъ разбилъ союзную русско прусскую армiю, которая затемъ снова потерпела решительное пораженiе подъ Дрезденомъ, 27 iюня того же года. Въ сраженiи подъ Лейпцигомъ, 18 октября, саксонскiя войска передались на сторону союзниковъ, и Наполеонъ потерялъ более 30.000 человекъ.

Стр.153.

Глядевшею съ Монмартской высоты

На твой Парижъ порушенный.

Жозефъ Бонапартъ, стоявшiй 30 марта 1814 г. на высотахъ Монмартра для наблюденiя и руководства обороною Парижа противъ союзниковъ, уполномочилъ Мармона сдаться. Этотъ поступокъ въ то время многими считался изменой Жозефа своему брату.

Какъ Прометей, прикованный къ скале,

"Напоминаю читателю первый монологъ Прометея у Эсхила, когда онъ остается одинъ, до появленiя хора Океанидъ". (Прим. Байрона).

Тогда какъ Франклинъ, молнiю смиривъ,

Въ людскихъ сердцахъ навеки будетъ живъ.

Париже, Тюрго применилъ къ нему стихъ: "Eripuit coelo fulmen sceptrumque tyraimis", который и былъ помещенъ подъ его портретомъ и на выбитой въ честь его медали.

Кличъ "Вашингтонъ" светло звучитъ на векъ,

Пока есть эхо, дышитъ человекъ.

"Быть первымъ человекомъ не диктаторомъ, не Суллой, а Вашингтономъ или Аристидомъ, руководителемъ таланта и правды, - значитъ быть всего ближе къ Божеству" Баiрона, 13 ноября 1813 г.).

И самъ испанецъ алчный позабылъ,

Что Боливара, кто Пизарро билъ.

Симонъ Боливаръ (1783--1830) въ 1821 г. присоединилъ Новую-Гренаду въ Венесуэле, подъ именемъ республики Колумбiи, и 1 сентября торжественно вступилъ въ Лиму. Восторженно встреченный населенiемъ онъ предостерегалъ своихъ согражданъ противъ тираннiи, указывая на примеръ Наполеона. Байронъ одно время мечталъ "переселиться въ страну Болтвара" и назвалъ свою яхту его именемъ.

Иноплеменной власти произволъ.

Независимость Чили была провозглашена 5 апреля 1818 г., после пораженiя испанской армiи генераломъ Хосэ де-Санъ-Мартиномъ. Независимость Перу провозглашена 28 iюля 1821 г. Санъ-Мартинъ принялъ титулъ протектора и издалъ прокламацiю, въ которой повелевалъ испанцамъ трепетать, если они злоупотребятъ его снисхожденiемъ.

Ста 151.

Не кличъ Пелайо къ доблести отцовъ.

И Сегри вместе съ пленными ушли.

Баснословныя сказанiя о враждебныхъ другъ другу арабскихъ племенахъ Сегри и Абевсерраговъ, раздоры которыхъ, въ конце 15 века, залили кровью Гранаду, послужили предметомъ целаго ряда народныхъ балладъ. Въ 1813 г. въ Париже была представлена опера Корубини "Абенсерраги". Въ 1826 г. Шатобрiанъ написалъ "Приключенiя последняго Абевсеррага".

Ханжа-монархъ и злой монахъ-палачъ.

Фердинандъ VII возвратился въ Мадридъ въ марте 1814 г. и тотчасъ же принялся за возстановленiе всехъ злоупотребленiй прежняго абсолютизма. Дворянство получило все старыя свои привилегiи; инквизицiя снова начала действовать, iезуиты были возвращены. Правительство оказалось въ рукахъ придворной и поповской камарильи, которая начала свои тиранническiй терроръ.

Раздался вновь: "Испанiя, дружней!"

"Старинный испанскiй военный кличъ: "Св. Іаковъ и теснее, Испанiя!" - San Jago e serra Espana!" (Прим. Байрона).

И славное кастильское копье.

"Жители Аррагонiи отличаются особенною ловкостью въ употребленiя этого оружiя, и часто пользовались имъ въ прежнихъ своихъ войнахъ съ французами". (Прим. Байрона).

Стр. 155.

Генри, въ лесахъ рожденный Демосфенъ.

Патрикъ Генри (1736--1799) былъ однимъ изъ главныхъ вождей американской революцiи. онъ былъ делегатомъ на первомъ американскомъ конгрессе, а впоследствiи губернаторомъ Виргинiи. Современники назвали его "величайшимъ изъ когда-либо жившихъ ораторовъ".

Тебя тройнымъ сiяньемъ осенилъ.

"Я проезжалъ черезъ Верону. Амфитеатръ удивительный, - лучше даже греческихъ. Исторiю Джульеты они считаютъ безусловно верной, настаивая на ея правдивости, называютъ годъ (1303) и показываютъ могилу... Это низкiй, открытый и частью уже развалившiйся саркофагъ, съ засохшими листьями внутри, въ дикомъ и пустынномъ монастырскомъ саду, где некогда было кладбище, теперь разрушенное такъ, что не осталось даже и могилъ. Местоположенiе поразило меня своимъ соответствiемъ съ легендою... Готическiе монументы князей Скалиджери мне понравились, но... я бедный музыкантъ".(Письмо къ Муру отъ 7 ноября 1816 г). Гробницы Скалиджери находятся у церкви Санта Maрiя д'Антика. Гробница Джульеты, изъ краснаго неронскаго мрамора, въ саду "Сиропиталища". Старинный склепъ фамилiи Капулетти давно разрушенъ. Въ 1814 г. Верона находилась во власти австрiйцевъ и "вероломно" изменяла своимъ прежнимъ республиканскимъ преданiямъ.

Что можетъ значить твой "Великiй Песъ".

Франческо Канъ-Гранде (по итальянски - великiй песъ) делла Скала ум. въ 1329 г. Въ его доме жилъ одно время изгнанный изъ Флоренцiи Данте.

Теперь возделъ, увы, иной певецъ.

Ипполито Пиндемонте (1755--1828) нежный и мечтательный лирикъ.

......добрый старецъ твой,

Клавдiанъ, въ одной изъ своихъ эпиграммъ, упоминаетъ о старике-веронце, который "никогда не бывалъ даже въ предместье города".

Поярче надпись!

24 ноября въ амфитеатре было дано торжественное представленiе, въ присутствiи высокихъ особъ, а въ следующiй день устроена великолепная иллюминацiя. Между прочимъ, обращалъ на себя общее вниманiе порталъ церкви св. Агнесы, съ ярко-горевшею надписью изъ колоссальныхъ буквъ: "Цезарю-Августу обрадованная Верона".

Стр. 156.

Твой Аристотель маленькiй, зоветъ.

Фредерикъ-Цезарь Лагарпъ (1754--1838) былъ назначенъ Екатериною II въ воспитатели великимъ князьямъ Алексавдру и Константину. Байронъ, проводившiй лето 1816 г. въ Швейцарiи, быть можетъ, встречался съ Лагарпомъ, жившимъ въ Лозанне.

Сзывай... старухъ на свой советъ.

Известна платоническаiя дружба Александра съ баронессой Крюднеръ, черезъ посредство которой императоръ усвоилъ теорiю Франца Баадера "о священномъ" союзе. Баронессе было въ ту пору за 50 летъ.

"Ловкость Екатерины выручила Петра (называемаго, изъ вежливости, Великимъ), когда онъ былъ окруженъ мусульманами на берегахъ реки Прута". (Прим. Байрона).

Кто всталъ межъ мной и солнцемъ мирiадъ.

"Австрiйскiя и русскiя войска стояли между греками и другими народами и ихъ независимостью, какъ Алекандръ между Дiогеномъ и солнцемъ".

Здесь самъ Констанъ, кончая говорить,

Свой выводъ шпагой долженъ подтвердить.

Знаменитый писатель и политическiй деятель Бенжаменъ Констанъ (1767--1830) былъ "буревестникомъ" палаты депутатовъ и нередко результатомъ его речей бывали дуэли между нимъ и его политическмия противниками.

Стр. 157.

"Nasa saspendis adunco" (вешаешь на свой крючковатый носъ"), говоритъ Горацiй о человеке, высокомерно относившемся къ своимъ знакомымъ". (Прим. Байрона).

И Кэстлери, милейшiи изъ вельможъ,

Кого - увы! - сразилъ карманный ножъ.

противодействiе народнымъ требовнвiямъ въ Ирландiи, Италiи и вообще где бы то ни было.

И моряки, кому не страшенъ штормъ.

Выраженiе Каннинга въ похвалу Питта.

......скотина выдастъ свой порокъ.

"нейтральнымъ" отношенiемъ къ делу о разводе съ королевой Каролиной. Въ 1821 г. Каннингъ выступилъ въ защиту эмансипацiи католиковъ и, въ частности, горячо отстаивалъ право католическихъ пэровъ заседать въ палате лордовъ. Байронъ предостерегаетъ его, что дальнейшiе его настоянiя въ этомъ направленiи могутъ, наконецъ, разсердитъ короля и вызвать съ его стороны серьезное противодействiе.

Ведь онъ же вашъ великiй Триптолемъ.

Триптолемъ считался изобретателемъ плуга. Деметра дала ему колесницу, запряженную драконами, и приказала повсюду сеять пшеницу.

Стр. 158.

Не время плыть межъ новыхъ Симплегадъ.

Сокровищамъ Альчины нетъ числа.

Альчина - одно изъ действующихъ лицъ въ поэме Арiосто "Неистовый Орландъ". Она, подобно Цирцее, завлекала любовниковъ, а потомъ превращала ихъ въ деревья, камни, фонтаны, зверей.

Бароны-братья - маклеры везде.

Въ то время было пять братьевъ Ротшильдовъ: Ансельмъ франкфуртскiй, Соломонъ венскiй, Натанъ-Майеръ лондонскiй, Карлъ неаполитанскiй и Джемсъ парижскiй. Въ 1821 г. Австрiя заняла, при содействiи этой фирмы, 370 мил. гульденовъ; въ благодарность за это, императоръ далъ всемъ братьямъ баронскiй титулъ и назначилъ Натана-Майера генеральнымъ консуломъ въ Лондоне, а Джемса - генеральнымъ же консуломъ въ Париже.

Шатобрiанъ, творецъ житiй святыхъ

"Г. Шатобрiанъ, не забывшiй литературы, сделавшись министромъ, выслушалъ въ Вероне очень любезный комплиментъ отъ одного литературно-образованнаго государя: "Ахъ, г. Шатобрiанъ, не родственникъ ли вы тому Шатобрiану, который... который что-то такое написалъ?" Говорятъ, авторъ въ эту минуту раскаялся въ своей легитимности". (Прим. Байрона).

И хитрый грекъ, слуга татаръ слепыхъ.

Графъ Капо д'Истрiя, впоследствiи президентъ Грецiи, былъ, какъ известно, на русской службе.

Герцогъ Монморанси, фр. министръ иностранныхъ делъ, въ конце 1822 г. замененный въ этой должности Шатобрiаномъ, въ молодости былъ якобинцемъ и предлагалъ упразднить дворянство.

Дочь кесаря, державная жена.

Марiя-Луиза, дочь императора австрiйскаго Франца I, супруга Наполеона. Вследствiе парижскаго трактата, она покинула Францiю, отказалась отъ титула императрицы и получила титулъ герцогини Парижской. По смерти Наполеона она недолго вдовела и вскоре тайно обвенчалась съ своимъ давнишнимъ другомъ, графомъ Адамомъ Нейпергомъ. Его-то Байронъ и называетъ здесь Аргусомъ, хотя я не стоглавымъ, потому что у него былъ только одинъ глазъ: другой былъ имъ давно потерянъ отъ раны. полученной въ сраженiи.

Предсталъ сэръ Кертисъ съ юбкою своей.

шотландскомъ нацiональномъ костюме - юбке. "Клейморъ" названiе шотландскаго нацiональнаго меча и боевой кличъ шотландцевъ.