Проклятие Минервы
(Старая орфография)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Проклятие Минервы

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СТИХОТВОРЕНІЙ

          Светило дня, съ землёй прощаясь на закате,

          Садится за горой, всё въ пурпуре и злате:

          Тень тучи не мрачитъ сiянiя его.

          Здесь югъ - не северъ нашъ! Здесь много своего!

          Светило дня къ волнамъ лучи свои склоняетъ

          И, погружаясь въ нихъ, верхи ихъ позлащаетъ.

          Вершины гордыхъ скалъ соседнихъ острововъ

          Казалось, солнце край, который такъ побило

          И греть, и освещать, покинуть не спешило,

          Хоть алтари его повержены въ пыли.

          Вотъ славный Саламинъ чуть виденъ ужь вдали!

          Одни вершины горъ увенчаны багрянцемъ,

          Пылающей зари пленительнымъ румянцемъ.

          Но вотъ светило дня надъ моремъ и землёй

          Простёрло тень свою - и скрылось за горой.

          Въ ту ночь, когда погибъ тотъ лучшiй изъ людей.

          Кто славой былъ Афинъ, светило дня бледней

          Сiяло въ небесахъ. Съ какимъ души волненьемъ

          Друзья его вели печальный счётъ мгновеньямъ,

          Которымъ рокъ судилъ протечь для мудреца

          Последними въ тотъ день - день скорбнаго конца.

          "Помедли, другъ!" друзья Сократу говорила:

          "Ещё толпы теней зари не погасили;

          Ещё не близокъ часъ разлуки роковой!"

          Какъ тяжело очамъ глядеть на светъ дневной,

          Который злая смерть закрыть уже готова!

          И самый Фебъ съ небесъ - имъ кажется - свой взоръ

          Ужь больше не стремитъ на гребни ближнихъ горъ.

          Но прежде чемъ погасъ за скатомъ Кнеерона

          Последнiй лучъ его, безъ жалобъ и безъ стона

          Былъ кубокъ осушонъ - и тотъ, кто не хотелъ

          Ни ползать, ни бежать, чей - слава былъ уделъ,

          Чья жизнь и смерть была примеромъ для потомства,

          Погибъ за правоту, палъ жертвой вероломства.

          Вотъ въ мрачный свой покровъ богиня Ночи мглистой

          Окутала Гиметъ и скатъ его кремнистый.

          Серебряной звездой чело ея горитъ;

          Ничто ея лица тоскою не мрачитъ.

          Вотъ томные лучи ея затрепетали

          И на карнизъ столпа могильнаго упали

          И сообщили блескъ таинственной луне,

          На шпице золотомъ сiявшей въ вышине.

          Масличные леса встаютъ въ дали туманной;

          Шумитъ седой Кефисъ волною неустанной;

          Печальный кипарисъ встаётъ изъ-за стены;

          Тенистыхъ пальмъ верхи глядятъ на храмъ Тезея.

          Завидя это всё, нельзя - не пламенея -

          Спокойно созерцать все эти чудеса.

          Просторъ Эгейскихъ водъ - Морей всей краса -

          Виднеется вдали. Сдержавъ свои порывы,

          Пучина чуть шумитъ и - лёгки и игривы -

          Валы ея бегутъ, сребрясь и золотясь,

          Межь-темъ какъ острова, средь водъ ея таясь,

          Развёртываютъ вкругъ - дугой по горизонту -

          Завесу отъ теней, толпой сходящихъ къ Поиту.

          Въ то время какъ, стоя близь храмины Паллады,

          Я нежилъ и купалъ свой алчный духъ и взгляды

          Въ священныхъ красотахъ волшебныхъ береговъ,

          Чьи подвиги живутъ въ творенiяхъ певцовъ,

          Я часто обращалъ свой взоръ къ порталу храма,

          Столь чтимаго везде, где жаждутъ фимiама,

          И попраннаго зломъ и алчностью людской -

          И прошлое изъ мглы вставало предо мной,

          Тогда-какъ всё кругомъ, казалось, исчезало

          Часы неслись чредой и дискъ Дiаны плылъ

          Уже среди небесъ, въ кругу другихъ светилъ,

          А попирать шаги мои всё продолжали

          Исчезнувшихъ боговъ забытыя скрижали -

          Святые алтари и более всехъ - твой,

          Паллада, где, лiясь, Гекаты светъ благой,

          Встречаемый везде колоннами твоими,

          Ложился и нежней, и мягче между ними

          На мраморъ гладкихъ плитъ, который повторялъ

          Шаги и сердце темъ сжиматься заставлялъ.

          И долго я мечталъ, любуясь каждой нишей,

          О Грецiи былой мне внятно говорившей,

          Когда передо мной гигантскiй образъ всталъ -

          И взоръ Паллады мне приветъ свой ниспослалъ.

          Да, то была она; но видъ ея ужь боле

          Такъ не былъ величавъ, какъ на Дарданскомъ поле.

          Она ужь не была такой на этотъ разъ,

          Бакой изобразилъ богиню Фидiасъ:

          Блескъ глазъ не говоритъ про тщетность обороны,

          Шлемъ повреждёнъ ея и ржавое копьё

          Ни чьё ужь прекратить не въ силахъ бытiё.

          Оливковая ветвь, которую держала

          Она ещё въ руке, поблёкла и завяла,

          А впалые ея лазурные глаза

          Мрачила за слезой сбегавшая слеза.

          Сова же, предъ ея кружась померкшимъ ликомъ,

          Кляла ея судьбу своимъ зловещимъ крикомъ.

          "О, смертный! Стыдъ въ глазахъ и щёкъ твоихъ румянецъ -

          Всё говоритъ, что ты враждебный мне британецъ.

          Ты сынъ далёкихъ странъ, пленявшихъ всехъ кругомъ

          Въ былыя времена свободой и умомъ,

          Но ныне - знаю я - ценимыхъ подъ луною

          Всё меньше съ каждымъ днёмъ и менее всехъ - мною.

          Паллада будетъ векъ страны твоей врагомъ.

          Желаешь знать - за что? Взгляни, пришлецъ, кругомъ!

          Здесь, несмотря на мечъ, измену и пожары,

          Боролась долго я, снося судьбы удары

          И, наконецъ, спаслась отъ готеовъ и татаръ;

          Приславъ въ страну боговъ грабителя и вора.

          Ты можешь ли взглянуть, не потупляя взора,

          На этотъ и пустой, и осквернённый храмъ

          И на его колоннъ остатки по краямъ?

          Вотъ это всё воздвигъ Кекропсъ перво венчанный,

          Вотъ это всё Периклъ украсилъ, небомъ данный,

          А это вновь создалъ великiй Адрiанъ,

          Когда науку сталъ задёргивать туманъ.

          О томъ же, кемъ была я почтена въ минувшемъ,

          Пусть говоритъ моя признательность къ уснувшимъ.

          Всё жь остальное вкругъ, все ужасы руинъ -

          Всё сделали они: Алйрихъ и Эльджинъ.

          Чтобъ каждый зналъ страну, откуда злой грабитель

          Пришолъ, чтобъ оскорбить священную обитель,

          Обкраденная имъ священная стена

          Злымъ именемъ его навекъ заклеймена.

          О славе делъ его заботится Паллада:

          Вотъ - имя и дела! вотъ - слава и награда!

          Да славитъ имена молва всехъ въ мiре странъ

          Одинъ имелъ права властителя земного,

          Другой же не имелъ и права никакого

          На сделанный грабёжъ - и низко то укралъ,

          Что меньшiй нежли онъ вандалъ завоевалъ.

          Когда, насытясь, левъ добычу оставляетъ,

          Голодный ею волкъ тогда завладеваетъ

          И ужь за нимъ шакалъ остатки доедаетъ.

          Въ двухъ первыхъ плоть и кровь рождаютъ пыль и злость,

          Последнiй же - въ тиши огладываетъ кость.

          Но правый судъ небесъ Эльджпновъ не прощаетъ!

          Другое имя съ намъ алтарь мой оскверняетъ -

          Вонъ тамъ, где светъ луны пространство миновалъ:

          Тутъ всё, что злой Эль джинъ добылъ и потерялъ.

          Такъ не осталась я въ несчастьи безъ услады:

          Венера и Эротъ отмстили стыдъ Паллады!"

          Чтобы утишить пылъ, который зломъ сверкалъ

          Въ ея большихъ глазахъ, я такъ ей отвечалъ:

          "Дочь Зевса! Отъ лица Британьи оскорблённой

          Я вправе осудить поступокъ беззаконный!

          Онъ сынъ шотландскихъ скалъ и мутныхъ кельтскихъ водъ!

          Въ чёмъ разница? Взгляни съ высокихъ Фильскихъ башень

          На Беотiйскiй край, на гладь безплодныхъ пашень!

          Отечество его - Беотья нашихъ местъ.

          Пусть не царила ты надъ нею и окрестъ,

          Всё жь знай: Шотландья есть названiе страны,

          Где зёрна не на жизнь - на смерть осуждены,

          Где скудость силъ земли репейникъ представляетъ,

          Служа эмблемой техъ, которыхъ порождаетъ

          И самый умъ людской безплодьемъ притупляетъ.

          Шотландiя - страна глупцовъ и подлецовъ.

          Дыханье горъ ея и топкихъ береговъ,

          Въедаясь въ черепъ, мозгъ жидитъ и размягчаетъ,

          Который, наконецъ, водою выступаетъ

          И столь же ледяной, какъ снегъ ея вершинъ.

          Милльоны гордыхъ думъ заносчивыхъ умовъ

          Уносятъ далеко блажныхъ ея сыновъ:

          Иные на Востокъ спешатъ толпой, другiе

          Будь лишь не Северъ то - куда бы ни пришлось,

          Лишь только бы имъ тамъ нажиться удалось.

          Такъ алчность привела и пикта въ роле вора

          (Будь проклятъ этотъ день!) подъ кровъ твой для позора.

          Стране людей съ умомъ, какъ некогда была

          Беотiя страной, вдохнувшей жизнь въ Пиндара.

          Такъ пусть же и ея, исполненные жара,

          Отваги и ума, немногiе сыны

          И да сiяютъ векъ въ величьи горделивомъ

          Подъ небомъ более здоровымъ и счастливымъ.

          Такъ грешные сыны отверженной страны

          Во время бно быть могли бъ пощажены

          "

          Сверкнулъ богини взглядъ - и речи пролилися:

          "О, смертный, возвести веленiе моё

          Въ стране, где воспрiялъ своё ты бытiё!

          И сверженная, ей отмстить я въ состояньи,

          "И такъ, услышь моё проклятье громовое,

          А время пусть стране доскажетъ остальное.

          Пускай падётъ моё проклятье на того,

          Кто обокралъ меня и на детей его!

          Глупцами, какъ отецъ, останутся навеки!

          Когда же кто умомъ отца ославитъ кровь -

          Знай, жизнь ему дала преступная любовь.

          Пускай толкуетъ онъ съ своимъ наёмнымъ клиромъ

          И упивается ихъ жалкой похвалой

          За ненависть людей съ душой и головой!

          Пусть своего они патрона восхваляютъ,

          Чей вкусъ одинъ барышъ влечётъ и утоляетъ,

          Награбленное имъ спокойно покупать.

          Когда вашъ льстивый Вестъ, старикъ уже на склоне,

          Дрянной пачкунъ везде и славный въ Альбiоне,

          Античные куски начнётъ перебирать

          Пусть соберутъ бойцовъ кулачныхъ изъ предместiй

          И тщательно сличатъ природу этихъ бестiй

          искусствомъ прежнихъ летъ, пока, глядя въ упоръ,

          На славку камней "те таращить будутъ взоръ.

          И будутъ девы тамъ, въ сопровожденьи франтовъ,

          Чтобъ мощь античныхъ формъ получше разсмотреть

          И, съ нынешней сравнивъ, о прежней пожалеть,

          Чтобъ утверждать потомъ, что греки точно были

          Мужчинами вполне --и жили, и любили,

          Завидовать весь векъ Лаисе молодой,

          Проведшей жизнь среди такихъ античныхъ франтовъ:

          "Нетъ, сонму нашихъ девъ не знать такихъ гигантовъ!

          Сэръ Гарри статенъ, да, а всё не Геркулесъ!"

          Поймётъ, что передъ нимъ святыня, восхищаясь

          Добычей и ея грабителемъ гнушаясь.

          Жизнь отравивъ твою и честь твою сгубя,

          Эльджинъ, пусть всюду месть преследуетъ тебя,

          Какъ сжогшаго глупца священный храмъ Эфесскiй!

          И пусть ихъ имена - Эльджинъ и Геростратъ -

          Въ пылающихъ строкахъ Исторiи горятъ,

          Неся на раменахъ проклятiе земное,

          "И будетъ онъ стоять тамъ целые века,

          Какъ памятникъ стыда, светясь изъ далека.

          Но не одинъ Эльджинъ узнаетъ муки мщенья:

          Узнаетъ ихъ и край въ грядущемъ поколенiи,

          Что самъ по временамъ открыто совершалъ.

          Взгляни на Категатъ! Союзница британцевъ

          Льётъ слёзы средь руинъ сожженныхъ ими шанцевъ.

          Здесь не Паллада въ бой сыновъ твоихъ вела

          Обдуманный въ тиши и ею заключённый.

          Покинувъ за собой свой светлый щитъ съ Горгоной,

          Злой даръ, который всё вокругъ окамепилъ

          И Альбiонъ, друзей двша, уединилъ,

          Где вероломству путь не преграждался боле.

          "Передъ тобой - Востокъ, где смуглые сыны

          Гангесскихъ водъ, сойдясь подъ знаменемъ войны,

          До корня потрясутъ владычество британцевъ.

          Вздымаетъ ужь свою могучую главу -

          И не склонитъ её, пока, багря траву,

          Широкiй Индъ волной кровавой не помчится,

          Чтобъ съ Англiей за всё съ лихвою расплатиться.

          Не позволяла быть жестокими къ рабамъ.

          "Испанiя - взгляни! Она вамъ руку жмётъ,

          Отталкивая васъ съ темъ вместе отъ воротъ.

          Баросса! Ты одна сказать вселенной вправе,

          Но Лузитанскiй край, край неги и молитвъ,

          Не много можетъ дать для бегства и для битвъ.

          Победа! Торжество! Сражонный недостаткомъ,

          Галлъ отступилъ - и всё пошло своимъ порядкомъ.

          Чтобъ годы неудачъ своихъ вознаградить?

          "Взгляни на Альбiонъ - на шпицъ родного крова!

          Тебе противенъ видъ отчаянья людского?

          Твоя столица - мракъ: хотя въ ней жизнь кипитъ,

          Здесь каждый что-нибудь утратилъ въ зломъ погроме

          И скряга не дрожитъ, когда нетъ крохи въ доме.

          Кредитъ бумажный! О! кто станетъ воспевать

          Тебя, который сталъ путь къ подкупу стеснять?

          Но всё жь внимать себе ихъ темъ не научила.

          Одинъ лишь, увидавъ банкротство вкругъ, воззвалъ

          Къ Палладе, но - увы - и этотъ опоздалъ.

          Тогда онъ предъ другимъ советникомъ склонился,

          И слушаетъ сенатъ того, кто никогда

          Внимаемъ не бывалъ, а нелюбимъ - всегда.

          Такъ сонмъ лягушекъ въ старь, покрытую туманомъ.

          Склонялся предъ простымъ осиновымъ чурбаномъ.

          Какъ луковицу въ старь Егинетъ почиталъ.

          Что жь, пользуйтесь своимъ въ преддверiяхъ могилы,

          Хватайтеся за тень прошедшей вашей силы.

          Тужите, что беда грозитъ со всехъ сторонъ:

          Нетъ золота въ стране, которому дивились

          И крохи чьи въ рукахъ пиратовъ очутились.

          Въ торгашеской войне бояся замараться,

          Наёмники въ войскахъ твоихъ ужь не толпятся.

          Бродя среди тюковъ, которыхъ не берутъ,

          Иль, воротясь домой, съ отчаяньемъ взираютъ,

          Какъ въ складахъ ихъ товаръ съ кредитомъ погибаютъ.

          Ремесленникъ, скренясь, бросаетъ свой станокъ,

          Въ парламенте твоёмъ, борящемся безъ цели.

          Нетъ человека, чьи бъ советы иксъ имели.

          Напрасенъ голосъ тамъ, где прежде правилъ тонъ -

          И партiи претятъ отчизне двухъ сторонъ,

          И общiй свой костёръ въ безумьи зажигаютъ.

          "Всё кончено! Когда Паллада прочь идётъ,

          Сонмъ фурiй злыхъ страну въ уделъ себе берётъ,

          Неистово надъ ней махая головнями

          Но прежде чемъ въ цепяхъ Британiя-раба

          Падётъ, произойдётъ еще одна борьба -

          И Галлiя прольётъ не мало слёзъ горючихъ.

          Величiе войны, строй воиновъ могучихъ,

          Звукъ медныхъ трубъ, врага встречающей приходъ,

          Герой, на зовъ страны, несущiйся въ сраженье,

          Завидная всемъ смерть и славное паденье -

          Всё это манитъ въ бой защитниковъ страны,

          Но вамъ ещё узнать придётся, погибая,

          Что плата - смерть за лавръ - есть плата небольшая.

          Не въ битве ищетъ зло утехъ и наслажденья:

          День битвы для него - день благъ и снисхожденья.

          Во всей своей красе является оно.

          О гибельныхъ делахъ войной взрощённой воли

          Вы знали до-сихъ-поръ по слуху лишь - не боле.

          Сожжонный отчiй домъ, истоптанное поле,

          Всё это не легко бываетъ испытать.

          Скажи, какъ взглянетъ твой народъ уничижонный

          На пышный городъ свой, со всехъ сторонъ зажжонный

          И возносящiй вверхъ надъ Темзой устрашонной

          Твоимъ былъ факелъ тотъ, которымъ былъ зажжонъ

          Рядъ гибельныхъ костровъ возмездiя земнаго

          Отъ Таго тёмныхъ водъ до Рейна голубого.

          Когда жь они твои осветятъ берега,

          Ведь, жизнь за жизнь - есть всемъ известное ученье

          И, при борьбе, о ней напрасно сожаленье."

          1877.