Дон-Жуан.
Посвящение

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дон-Жуан. Посвящение (старая орфография)

ДОН-ЖУАН. 

РОМАН.

ПОСВЯЩЕНИЕ. 

I.

Боб Соути! ты поэт, поэт увенчанный и представитель целой их расы, хотя в последнее время ты и сделался торием. Это, впрочем, случай очень обыкновенный. Скажи же мне, мой эпический ренегат, что делаешь ты теперь? Имеешь ты или нет дело с Лекистами, этим "гнездом двадцати четырёх дроздов, запечённых в одном пироге.

II.

Которые все стали петь, когда пирог был разрезан и подан, как образцовое блюдо, королю и регёнту, также любившему подобные угощения." Есть хорошее в этой старинной песне, а также и в употреблении, которое я из нея сделал. Кольридж пробовал летать с ними, но запутался в своей соколиной шапочке, вздумав объяснять публике метафизику. Желал бы я, чтоб он объяснил своё объяснение.

III.

Ты, Боб, смел! Отчаявшись в возможности перекричать всех "стальных птиц и остаться единственным ноющим дроздом пирога, ты пытаешься сделать невозможное, и, поднявшись слишком высоко, подобно летучей рыбе, падаешь плашмя на палубу, вместе с своими обсохшими крыльями.

IV.

Вордсворт в своём "Excursion" - огромном in-quarto, кажется страниц в пятьсот - дал нам полное изложение своей новой системы, способной свести с ума мудрецов. Он уверяет, что это поэзия. Может-быть, с этим можно согласиться в пору, когда бесятся собаки; но тот, кто поймёт в этом сочинении хотя одно слово, способен будет даже надстроить этаж в Вавилонской башне.

V.

Удаляясь от всякого порядочного общества, вы, господа, устроили свой маленький кружок в Кесвике, на котором достигли такого объединения ваших мозгов, что пришли серьёзно к логическому заключению, будто поэзия плетёт свои венки только для вас. Воззрение это узко до такой степени, что я от души желаю вам раздвинуть горизонт ваших озер до пределов океана.

VI.

Я не позволю себе из самолюбия унизиться до подобного убеждения, даже за всю приобретённую вами славу, так-как, кроме золота, вам досталась и она. Вы - правда - получали свое вознаграждение; но работали, конечно, не для него одного. Вордсворт сидит на своём месте в таможне, да и все вы порядочно дрянной народ, хотя всё-таки поэты и занимаете место на безсмертном холме.

VII.

Ваши венки скрывают безстыдство ваших лбов, а, может-быть, и остаток румянца совести. Берегите же их! Я не завидую ни их лавровым листьям, ни плодам. Что же касается вашей славы, которую вы так жаждете увеличить, то для этого арена открыта всякому. Скотт, Роджерс, Кемболль, Мур и Крабб поспорят из-за нея с вами перед потомством.

VIII.

Что до меня, странствующого с пешеходною музой, то я не вступлю в спор с вашим крылатым конём. Да пошлёт вам судьба славу, которой вы жаждете, и уменья, которого вам недостаёт. Помните, что поэт не теряет ничего, воздавая своим сотоварищам полную дань заслуги, и что жаловаться на настоящее - плохое средство заслужить похвалы в будущем.

IX.

Тот, кто сам завещает свою славу потомству, очень редко объявляющему претензию на такое наследство, едва ли может надеяться на богатый урожай, и обманывается собственным ложным убеждением. Если и случается, что иной точно встаёт перед глазами потомства, как Титан из волн океана, то большинство исчезает - куда - один Бог знает, так-как Он один это может знать.

X.

Если Мильтон, преследуемый, в дни злополучия, злыми языками, взывал с просьбой о мости ко времени, и если время, этот великий мститель, точно раздавило его врагов, сделав имя Мильтона синонимом великого, то это потому, что он не лгал в своих песнях, не употреблял своего таланта для преступления, но оскорблял отца, чтоб сделать удовольствие сыну, и умер, как жил, ненавистником тиранов.

XI.

Что, еслиб этот слепой старик возстал, как Самуил, из могилы, чтобы оледенить кровь королей своими пророчествами? или ожил, убелённый сединами и горем, с своими безпомощными глазами и безсердечными дочерьми, бледный, нищий, больной! Неужели вы думаете, что он преклонился бы перед каким-нибудь деспотом-султаном и стал бы слушаться умственного евнуха Кэстльри?

XII.

О, хладнокровный, двуличный, смиренный на вид, бездельник! Он обагрил свои нежные руки в крови Ирландии, а затем, желая разширить поле своей кровавой деятельности, перенёс её на свой родной берег. Подлое орудие тираннии, он обладает талантом ровно на столько, чтоб держать людей в цепях, скованных другими, и подносит им яд, приготовленный заране.

XIII.

Как оратор, он до-того глуп и ничтожен, что даже льстецы не решаются хвалить его речей, а его враги, то-есть - все нации, удостоивают их одной насмешки. Ни малейшая искра не сорвалась ни разу с этого жернова Иксиона, вертящагося без конца, как олицетворение бесконечного труда, бесконечной муки и вечного движения.

XIV.

Пачкун даже в своём отвратительном ремесле, штопая и зашивая то там, то сям, он оставляет везде дыры, чтоб пугать своих милостивцев. И все его труды клонятся к тому, чтоб закабалять в неволю народы, притеснять мысль, придумывать заговоры или конгрессы. Поставщик кандалов для всего человечества, он искусно чинит старые цепи, за что и пользуется справедливо ненавистью Бога и людей.

XV.

повелителей, слепой на понимание таланта и ума, также как и свободы, он, пожалуй, смел, потому-что страх всё-такы обличает какое-нибудь чувство; но его смелость отвратительна, как порок.

XVI.

и раны Ирландии звучат и вопиют громче меня. В Европе есть рабы, короли-союзники, армии и, наконец, есть Соути, чтоб воспевать всё это.

XVII.

Тебе, увенчанный поэт, посвящаю я эту поэму, написанную без претензий, простыми, честными стихами. Если я не льщу, то потому, что сохранял ещё свои цвета, желтый и голубой {Цвета вигов.}. Политические мои взгляды ещё не воспитались. К тому же, отступничество нынче до того в моде, что сохранить свои убеждения составляет почти геркулесовский подвиг. Не так ли, мой тори? мой ультра-отступник - Юлиан?

Венеция, 16-го сентября 1818 года.