Женитьба Лорда Байрона (из книги: "Byron conversations, by С. Medvin")

В первый раз в жизни я увидел Мисс Мильбанк у Леди... Это был роковой день, и я как теперь помню, что, всходя на лестницу, я оступился и сказал Муру, который был со мной: "это не к добру." Мне бы надобно было воспользоваться таким предзнаменованием. Вошедши в залу, я увидел одну молодую особу, одетую проще других дам общества. Я принял ее за компаньонку, и спросил у Мура, не ошибаюсь ли в своем предположении. "Это богатая невеста!" сказал он мне на ухо, и еще понизив голос, прибавил: "вам бы не худо было на ней жениться: это поможет поправить ветхий замок Ньюстад." В Мисс Мильбанк было что-то заманчивое, и то, что мы называем милым. Черты её, не быв правильны, была тонки и нежны. Она была прекрасно сложена и очень была; имела вид простоты и непритворной скромности, что делало выгодную противоположность с так называемым у нас хорошим обращением. Она мае исправилась. Безполезно входишь в подробности знакомства, последовавшого за этим свиданием. С каждым днем я привязывался к ней более и более, и кончил тем, что предложил ей свою руку. Предложение это было однако ж отринуто, в выражениях, которые ни как не могли меня обидеть. Да и я был уверен, что она уступала наветам матери. В этом мнении я еще более укрепился, когда год спустя, она первая начала вновь со мной переписку. Она изъяснялась в письме, что хотя и не может меня любить, но умеет ценить мое дружество.

Гадальщица, Мистрис Виллиамс, предсказала мне, что 27-и год моей жизни будет опасною для меня эпохою. Сивилла сказала правду. Она угадала точь в точь. Некогда не забуду я 2-го Января! Леди Бейрон (он произносил Бирн) только изо всех присутствующих не смешалась. Леди Ноэль, мать её, плакала. Я дрожал как лист и отвечал все не в попад. Очень помню, что после обеда, обратясь к Леди Бейрон, я назвал ее Масс Мильбанк.

Странный анекдот случился с обручальным кольцом. В день подписания рядной, садовник Ньюстадский нашел, роя землю, кольцо, потерянное моею матерью. Я вздумал, что оно ниспослано нарочно для моего брака. Но замужство матери моей не было счастливо, и то же самое кольцо предназначено было запечатлеть еще злополучнейший союз. После церемонии, мы отправилась в одну из деревень Сир Ральфа Мельбанка; я был порядочно удивлен распорядком путешествия, и, признаться, был не слишком доволен, увидев горничную, посаженую в карету между мною и Леди Бейрон. Я еще не так долго был женат, чтобы взять на себя тон мужа. Надобно было покориться, хотя вовсе не от частого сердца. Поставьте себя на мое место, и скажите, не имел ли я причин дуться? Меня обвиняют, будто я, садясь в карету, сказал, что женился на Леди Бейрон с досады, и потому что она дважды мне отказала. Хотя по правде в ту минуту я был раздосадован её жеманством, или как вам угодно назвать это, по уверен, что если бы я употребил столь малоприличное, чтобы не сказать грубое, выражение, то Леди Бейрон бросила бы меня в карете беседовать с девкою, я разумею с её горничною девкою. Она не того характера, чтобы сносить обиды. Медовой ваш месяц {Honey moon: первый месяц супружества.} протек не без облаков. Не все дни были ясны, и у Гобгоуза хранится еще несколько писем, которые могут показать падение барометра. Однако ж он не спускался никогда ниже пуля.

Вы сказывала мне, что в свете болтают, будто я женился на Мисс Мильбанк для того, что она была богатая наследница. Я получил от её родителей 10 тысяч фунт. стерлингов (350,000 рублей), и, по всей вероятности, вот все, что мне достанется. Сумму эту я возвратил вдвое. Тогда доходы мои были очень не велики, частию в закладе. Ньюстэд приносил 1500 фунт. стерл. в год, а Ланкастерская деревня была в тяжбе, которая мне стоила 15,000 ф. стер. и не кончена до сих пор. Мы держали дом в городе, давали обеды, имели особые экипажи, а что всего более, дорогия прихоти... Это не могло долго держаться. 10,000 ф. ст. скоро растаяли. Заимодавцы осадили меня; наконец все моя мебели были схвачены; Полиция забрала даже постеля, на которых мы спали. Видите; дела мои были не в слишком добром положении, и такия картины не могли очень нравиться Леди Бейрон. Мы согласились, чтоб она поехала к отцу в деревню, покуда пронесется буря, и я сделаюсь с заимодавцами. Можете вообразить, каково было наше разставанье, по слогу письма, написанного ею с дороги: оно началося этими смешными словами: "милой голубчик " Представьте себе, каково ж было мое удивление при получении, сей час по прибытия моем в Лондон, нескольких строк от её отца, очень сухих; он начал милостивым государем, а заключил тем, что его дочь меня не увидит более. В моем ответе, я ему объявлял, что не признаю его власти над моею женою, и что желание, выраженное в письме, было его только, а отнюдь не Леди Бейрон. Однако же скоро её письмо вывело меня из заблуждения. После я узнал, через жену моего камердинера Флетчера, которая служила тогда у Леди Бейрон, что, решившись развестись со мной, и отослав на почту письмо, она снова послала туда, чтоб взять его обратно, и когда получила, то обрадовалась до безумия. Но это было не долго, и вскоре её подговорили отослать письмо. Нет сомнения, что влияние моих врагов переменило её любовь но мне. Вы спрашиваете, дали ли мне какие побудь объяснения на счет такого поступка, и какие соображения делал об этом? Я вам все раскажу. У меня есть предразсудки в отношении к женщинам: например, я не люблю их видить, когда оне едят. Руссо, описывая свою Юлию, говорит, что она любить покушать вечером, не задолго до нашего разлученья. Я стоял у огня, ворча о запутанности моих дел и других неприятностях. Леди Бейрон подошла ко мне и спросила; "Бейрон! не мешаю ли я тебе?" - "Чертовски!" отвечал я. Мне это было досадно; я укорял себя за такое выражение, но оно у меня вырвалось невольно, без намерения. Я едва помнил, что говорил.

После я узнал, что Мистрис Черкмент {Эту-то самую Черкмент описал Бейрон в едкой Сатире своей: a Sketch from private life: Образчик домашней жизни.} была употреблена для возбуждения на меня тещи моей; что она сама за мной подглядывала, и подкупала подглядывать в Лондоне; что она наговорила, будто меня видели входящого в один дом на Portland-place. Со мной выкинули такую вещь, какую только подобного рода поверенные могут себе позволить. Разломали мои бюро, в котором нашли только книгу, которая немного делала чести моему вкусу в Словесности, и несколько писем от женщины, с которою я был в короткой связи прежде брака. Как бы ни судили о способе достать эти письма, что с ними сделало после, еще непростительнее. Леди Бейров отослала их к мужу той дамы, который однако ж был столько умен, что не обратил на это внимания. Самое важное обвинение, на меня взведенное, было, будто я имел постоянную интригу в самом доме с Мистрис Мердит, актрисою Дрюри-Ленского Театра, будто я сажал ее с женою за стол и т. п. Никогда клевета не была менее основательною. Я был член Дрюри-Ленского Комитета, и не отпираюсь, ко мне ездили актрисы. Но что касается до Мистрис Мерлин, прелестной, следственно очень опасной актрисы, я знал ее только потому, что несколько раз с нею говорил. Я бы мог обвинить в гораздо важнейших поступках, нежели подсматриванье за мнимыми моими связями.... Я забрался в одну темную улицу, чтобы сочинить осаду Коринфа, решась не принимать никого, покуда не кончу. - Как же я был изумлен, когда вошла ко мне Доктор и Прокурор! Я гораздо после узнал настоящую причину их посещения. Мне казались вопросы их странны, смешны и скучны, чтоб не сказать несносны. О! если бы я мог подозревать, что ой и были подосланы для удостоверения, что я сошел с ума... Сомневаюсь, чтобы мои ответы на распросы этих послов были разсудительны, потому что воображение мое было в огне совсем о другом предмете. Но Доктор Белли не мог по совести дать мне свидетельства на житье в Бедламе, а Прокурор, кажется, дал отчет еще благоприятнейший господам, его употребившим. Не обвиняю Леди Бейрон в таком поступке. Думаю даже, она не имела в том участия. Ее употребили, как орудие, другие. Мать её вечно меня ненавидела; она не скрывала этого даже из приличия в своем доме. Обедая однажды у Сир Ральфа Мильбанка (он был добряк, а об уме его можете судить потому, что каждый день ставили к нему на стол баранину, чтобы ему доставишь случай повторять одну и ту же шуточку) - я сломал зуб. Я не мог скрыть ужасной своей боли. "Это вам полезно, сказала Леды Ноэль, я очень рада!"... Я кинул на нее взгляд....

Вы меня спрашиваете, любила ль меня когда нибудь Леди Бейрон? - Нет. Я был в моде, когда она появилась в свет, меня прославили удалым повесою, я был замыслы особ, которым она вдалась в доверенность.

У нее была привычка описывать характеры людей после одной или двух встреч. Она настрочила целые томы о моем характере - но все её портреты были до крайности непохожи.

Леди Бейрон хорошо мыслила, по не могла выражать своих мыслей. Она писала и стихи, хорошие только случайно. Письма её всегда были загадочны, часто неизъяснимы. У нее были, как она называла, мысли и положительные правила, математически расположенные - она бы могла быть славшим спорщиком в Кембридже. Однако ж, где доказательства её разсудительного ума, которым так хвалилась? Она мне отказывает, потом выходит за меня, потом меня бросает. Нет нужды расказывать вам обо всех низких клеветах, которыми осыпали меня но разводе. Я однажды на досуге сделал список добродетельным особам, с которыми сравнивали меня в Журналах! Я то был и Нерон и Апиций, и Эпикур и Калигула, и Гелиогабал и Генрих VIII. Все мои прежние друзья, даже двоюродный мой брат, Жорж Бейрон, взяли сторону жены моей. Меня ославили самым дурным мужем в свете, самым злым человеком. Напротив, жена моя у них была ангел, жертва, олицетворенная добродетель. Меня клеветали в Журналах; про меня толковали во всех обществах. Меня освистывали, когда я ездил к Палату Перов. Обижали на улицах. Я не смел показаться в Театре, откуда бедняжка Мистрис Мерлин принуждена была удалиться. Examiner быль один Журнал, который осмелился защищать меня, а Леди Жерсей только одна особа, которая не смотрела на меня, как на чудовище.

Ко всем этим печалям присоединилось разстройство имения до того, что я жил по милости моих заимодавцев. Пришлось продать Ньюстад, чего даже не смел я сделать при жизни матери: никогда не прощу себе, что его продал, хотя меня уверяют, что теперь я не получил бы с него и половины прежнего. Это не утешенье мне в потере древняго Аббатства. Но самая крайность принудила это сделать. Надо было заплатить приданое Леди Бейрон, и я решился прибавить к нему еще 10,000 ф. ст., что и было исполнено. Как скоро привел я в порядок дела свои, т. е. в полтора года спустя после женитьбы, я оставил Англию. С тоскою изгнал я себя из родины, но с решимостию никогда туда не возвращаться.