На болезнь лэди Байрон

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: На болезнь лэди Байрон (старая орфография)

Дж. Г. Байрон 

Стихотворения

Перевод О. Чюминой

Байрон. Библиотека великих писателей под ред. С. А. Венгерова. Т. 1, 1904, Т. 2, 1905

НА БОЛЕЗНЬ ЛЭДИ БАЙРОН.

(Lines on hearing that lady Byron was ill).

Скорбела ты - и не был я с тобою,

Болела ты - и был я вдалеке;

Я мнил, что место боли и тоске -

Лишь там, куда заброшен я судьбою.

Ужель сбылось пророчество? Того,

Кто меч извлек - он ранит самого.

Меж тем, как сердце стынет - бездыханно,

Отчаянье все грабит невозбранно.

Мы смерть зовем не в бурю, в грозный час,

Но посреди затишья рокового,

Когда всего лишились дорогого

И теплится остаток жизни в нас.

В какой ни укорят меня вине -

Творцом не ты дана мне в Немезиды:

Орудье кары слишком близко мне.

Кто милосерд - тех небо не осудит,

Ты изгнана в ночи из царства сна,

Пускай тебе все льстило без изъятья -

Неисцелимой мукой ты больна,

Ты изголовьем избрала проклятья.

И жатву гнева ты пожать должна.

Я не имел врагов, тебе подобных,

Я защититься мог от остальных,

Им отомстить, друзьями сделать их,

И слабостью твоей ограждена,

И нежностью моей, что не должна

Была б иных щадить - тебе в угоду;

И в правоту твою поверил свет,

Когда во зло я обращал свободу.

На основанье этом возведен

Мне памятник тобой - грехом скреплен.

Как Клитемнестра, мужа палачем

Надежду, честь, покой, - ты все убила,

Что вновь расцвесть могло б для бытия,

Когдаб их безвозвратно не сгубила

Измена хладнокровная твоя.

За месть - теперь, за будущий барыш

Продав ее, в спокойствии жестоком

Её ценою ты меня казнишь.

С тех пор, как ты пошла кривой дорогой

Присущею тебе, и глубины

Не сознавая собственной вины -

С двусмысленностью утверждений диких

И дум, достойных Янусов двуликих,

Со взором знаменательным очей,

Что осторожность выставив предлогом,

Безмолвно лгут из выгоды во многом -

Со всем мирится нравственность твоя.

И вот к концу приводит путь избранный.

Как ты - со мной, не поступил бы я!

Примечания

"Это стихотворение, начальные строки которого приведены в "Заметках" Мура (1830), было написано вслед за перерывом переговоров между супругами, после вмешательства г-жи Сталь, которая уговорила Байрона написать в Англию, к одному из его друзей, что он все еще не проч примириться с лэди Байрон. Стихотворение не назначалось для печати"

Стихотворение написано в сентябре 1816 г., - уже в ином душевном настроении, чем "Сон", написанный в июле, где Байрон еще очень мягко относился к своей жене, чье лицо пленяло красотой". Это мягкое отношение теперь уступает место взрыву оскорбленного чувства. Слухи о клеветнических обвинениях (см. наст. изд. т. I, стр. 506) привели Байрова в ярость и вызвали y него желчные проклятия "Заклинания", напечатанного сначала вместе с "Шильонским Узником", "Манфреда". Вслед за "3аклинанием" поэт написал и эти стихи, ближайшим поводом к сочинееию которых послужила газетная заметка о болезни лэди Байрон.

Как Клитемнестра, мужа палачем

Духовно ты была...

"Мне кажется", говорвт Байрон в письме к Муру из Вевеции огь 10 марта 1817 г., "что мне уже никогда не удастся очиститься в мнении публики, особенно с тех пор, как моя нравственная Клитемнестра разбила мою репутацию!i...

Как ты со мной не поступил бы я.

"Байрон имел право сказат это о себе хотя бы и потому, что не нв первый сделал свои семейвые раздоры предметом общого обсуждения. Напротив, он убедился, что раньше, чем какие-либо факты из его домашней жизни получили известность, его повсюду уже ославили негодяем за то, что он разъехался с женой. Он был чрезвычайно впечатлителен; он был поражен одновременно тысячью стрел, пущенных с таким коварством и искусною злобою, что из всех, на него нападавших, ни один не знал действительной подкладки всей этой истории. Был ли он, однако, прав, печатая свои саркастическия тирады? Ковечно, нет: было бы гораздо лучше, благороднее и благоразумнее, если бы он отнесся к нападкам подобных врагов с полным презрением и не обращал на них никакого внимания. Но если этот горячий, молодой, гордый аристократ, в порыве оскорбленного чувства, над которым он был не властен, не избрал наиболее достойного и благоразумного из всех возможных способов действия, то имеем ли мы, - имеет ли общество право произносить над ним обвинительный приговор? Разъе вам извество все, что он выстрадал? Разве ваше воображение в состоянии представвть себе во всей полноте, как страдал он от окружавших его условий? Если бы мы сами оказались среди подобных условий, - разве мы могли бы нечувствительно относиться ко всем ударам и спокойно держать оружие в руке, дрожащей от негодования за оскорбленную честь и чувство? Подумайте только, чего вы требуете, настаивая на том, что поэт с темпераментом Байрона должен был в своих произведениях воздерживатъся от выражения всяких личных чувств по поводу фактов, непосредственно касавшихся его личной жизни! Мы привыкли повторять на все лады, что главная и великая заслуга его поэзии заключается именно в той искренности, с какою в ней выражаются его собственные чувства. Мы всячески поощряем его анатомировать собственвое сердце ради нашего удовольствия; мы стараемся как можно сильнее подействовать на этого молодого и одаренного пылким воображением человека, чтобы побудит его погружаться в самые сокровенные глубины самопозвания, мучить свой мозг постоянным самоанализом, находить гордость и удовольствие в том, что для других людей является пыткой, - мы сами толкаем его на путь этих опасных экспериментов, пока они не захватывают его и не приводят на край безумия; мы внушаем ему, что он должен видеть в этом опасном занятии главную цель своего существования, главную пищу своего самолюбия, сущность своей поэтической славы... и в ту минуту, когда он, поддаваясь нашему же постоянному поощрению и нашим постоянным уверениям, делает один только шаг за пределы одобряемого вами пути, - мы все с желчной досадой обращаемся против него и начинаем упрекать его в том, что он поступает недостойно, передавая ва суд публики те чувства, какие вызваны были y него разводом с женой. Вот поведение, достойное доброй и великодушной публики! По нашему мнению, Байров, в тех условиях, в какие он был поставлен, с одной стороны поддаваясь окружавшим его искушениям, с другой - постоянно терзаемый и оскорбляемый, вполне естественно должен был написать то, что написал. Его так же мало можно винить в этом поступке, как и всякого другого человека, который, находясь в подобных же обстоятельствах, излил бы свою душу в интимной беседе с другом y камина. Общество само развило в нем привычку обращаться к публике, - и само же приняло его призвания с чувством досады и неудовольствия!" (Локкарт).