Кораблекрушение

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Кораблекрушение (старая орфография)

Из романа "Дон-Жуан".

1.

КОРАБЛЕКРУШЕНИЕ.

(Песнь I. строфы 24--107.)

Корабль испанский, Santa Trinidada,

С богатым грузом в порт Ливорно плыл.

Там поселился с давних пор Монкада.

Испанский гранд, с которым связан был

Отец Жуанов дружбою измлада:

К нему-то наш изгнанник получил

Письмо от друга, пред своим отплытьем,

С рекомендацией и челобитьем.

С ним трое слуг бежало с берегов

Испании, да гувернёр Педрильо.

Учоный муж знаток был языков,

Но тут лежал без языка в безсилье:

Болезнию страдая моряков.

Он, лёжа в койке, охал по Севилье;

А брызги волн, летя в каюту, в трюм,

Кропили койку, ужасали ум.

А к ночи ветр подул как ураган.

Всё это вздор, конечно, мореходам;

Но сухопутным мрачный океан

Казался грозен. С солнечным заходом

Часть парусов убавили. Туман

Вставал над морем, и. лицо нахмуря,

Давало небо знать, что будет буря.

В час по-полуночи, внезапный шквал

Корабль их бросил в яму меж волнами;

В подзор ударил набежавший вал,

Разбил старн-пост, потряс корму с снастями.

И прежде чем миг страшный миновал,

Ужь руль был сорван бурными палами.

"К насосам!" кряк раздался в час беды:

"Четыре фута в трюме ужь воды!"

Немедля в трюм спустилась часть народу,

Чтоб в действие насосы привести;

Другие груз за борт бросали в воду

И наконец успели щель найдти;

Что только чудо их могло спасти:

Так сильно волны били из отверстий.

Напрасно куртки, койки, тюки шерсти

Бросали в щель: отчаянной беды

Конечно бы ничем не отвратили,

Все были б тщетны жертвы и труды,

Когда б насосы им не пособили,

Тонн пятьдесят бросая в час воды.

Заметим: все, кому они служили,

Согласны в том, что лучше этих помп

Нельзя желать: их делал мастер Комб

С восходом солнца, море присмирело;

Казалось, щель заткнуть им удалось.

Корабль их плыл, но в трюме то-и-дело

Качали ревностно цепной насос.

Ужь ветер вновь крепчал; когда жь стемнело,

Вторичный шквал, ужасней первых гроз,

Ударил в борт и. сбросив пушки с шканцев,

На бимсы повалил корабль испанцев.

С волненьем страшным хлынула в каюты.

Подобный миг нам памятен всегда,

Как памятны пожары, бури, смуты

И лей, что нас лишает навсегда

Надежд, здоровья, радостной минуты:

Так водолаз, так плаватель, кому

Тонуть случалось, помнит моря тьму.

Немедленно рубить тут мачты стали --

Сперва грот-мачту и бизань за пей;

Но как колодой кораблём играли

Валы, смеясь над силами людей.

Фок-мачта и бушприт лотом упали,

И наконец - ещё надежды леей

Отрадный луч для них не затерялся --

С ужасной силою корабль поднялся.

Легко себе представить, что пока

Происходил ужасный пир природы,

Для многих мысль казалась не легка:

Погибнуть в море, иль терпеть невзгоды-

Моряк видавший даже непогоды,

Бушует, просит грогу и тайком,

Припавши к бочке, тянет чистый ром.

Душе от бед нет лучшей обороны,

Как ром и вера; так и в этот час --

Кто грабил, кто пил спирт, кто пел каноны.

Меж-тем тянули ветры трель; как бас

Им вторили валов охриплых стоны;

Рев океана, бури вещий глас,

Плач, богохульства, жаркия молитвы

Сливались хором в час стихийной битвы.

И верно б вспыхнул бунт в точенье дня,

Когда б Жуан, отважный не по летам,

Но встал пред трюмом, двери заслона,

И устрашая буйных пистолетом --

Как-будто смерть страшнее от огня,

Чем от воды - на перекор советам,

Мольбам, проклятьям, не унял вполне

Желавших лучше утонуть - в вине.

"Давай нам грогу! будет всё напрасно

Через минуту!" Но Жуан им: "Нет!

Конечно, в море утопать ужасно;

Но пусть как люди мы покинем свет,

Не как скоты!" Так смело пост опасный

Он защищал по избежанье бед,

Хоть сам Педрильо, пестун и учитель,

Вина и рому жаркий был проситель.

Учоный муж бил вне себя: в слезах,

С лицом прежалким, громко он молился

И каялся во всех своих грехах,

И наконец исправиться решился --

Провесть свой век в классических стенах

Учоной Саламанки, где родился,

И по блуждать, как Санчо-Панса. вслед

За Дон-Жуаном, изучая свет.

Надежда вновь блеснула им. Светало --

И ветер стих. Без мачт и парусов.

Корабль их плыл; вкруг море бушевало

По отмелям; не видно берегов.

Безплодные усилья моряков:

Кто посильней, спускался в нижний ярус

Качать насос, кто послабей - шил парус.

И под корабль опущен парус был,

Казалось, с пользой временной для судна.

Хоть, правда, ждать спасенья без ветрил,

Без мачт и с течью было б безразсудно,

Всё ж лучше биться до последних сил,

А утонуть нам никогда но трудно.

К тому жь - хотя однажды умирать --

Кому приятно в море утопать?

Никто не знал, куда их ветры гнали,

Бросая в море против воли их.

Ужь кораблём они не управляли;

Всегда в трудах, в покое жь ни на миг,

Несчастные напрасно начинали

Постройку мачт: никто не знал из них.

Продержится ль корабль другие сутки --

Од плыть-то плыл, по плыл не так как утки.

Их судно так ужасно пострадало,

Что больше плыть ужь не могло оно;

К тому жь и зло другое угрожало:

В воде нуждались ужь они давно,

А море даль туманом застилало:

Ни берега, ни лодки де видать;

Кругом лишь море. Вот и ночь опять --

И снова буря. Волны вновь вздымались.

Ужь в оба трюма прибыла вода;

Но моряки и тут ещё казались

Спокойными и даже иногда

Отважными, пока не разорвались

В насосах цени: их корабль тогда

Был в власти волн, а власть стихии злобной.

Как у людей - в войне междоусобной.

Тут плотник, наконец, пришол в слезах

И объявил печально капитану,

Что всё погибло. Он ужь был в летах

И много странствовал но океану,

Разжалобил так сердце ветерану:

Бедняк, жену имел он и детей --

Мысль страшная для гибнущих людей!

Тут стало явно, что корабль их вскоре

Потонет: быстро погружался нос.

Тогда они святым взмолились в горе,

Но те с небес не видели их слёз;

Другие, взор вперяя с борта в море,

Спускали шлюпки. Тут один матрос

Педрильо стал молить об отпущеньи:

"Поди ты к чорту!" тот сказал в смущеньи.

Кто, лёжа в койке, бичевался в кровь,

Кто наряжался будто в воскресенье,

Кто с страшным воем, с скрежетом зубов,

Рвал волосы и проклинал рожденье.

Но многие, как я сказал, с бортов

Спускали шлюпки, зная, без сомненья,

Что шлюпки их, до то что утлый чолн,

Плыть могут долго в море против волн.

Что, после стольких бедствий и труда,

Никто из них в трюм не дерзнул пробраться

К съестным припасам: люди и тогда,

Как умирают, голода боятся.

Весь их запас испортила вода:

Бочёнок масла, сухарей три пуда --

Вот всё, что в катер сбросили оттуда.

В баркас однако жь удалось им взять

Двенадцать фунтов хлеба (он волною

Испорчен был), вина бутылок пять,

Да семь галонов с свежею водою;

Ещё успели мяса отыскать

И захватили окорок с собою,

Да рому в фляжках меньше полведра --

Всего едва ль хватило б до утра.

Другия шлюпки - ял и пинку - бурной

Снесло волной, лишь дунул первый шквал.

Был оснащон баркас их очень дурно:

На нём был парус сшит из одеял;

К их счастию, весло с собою взял.

И так в баркас и катер часть народу

Решилась сесть, спасаясь в непогоду.

Был вечер; день лопастный гас в волнах;

Туман над морем разстилал покровы:

Казалось, в них скрывался тайный враг,

Нанес удар теперь пловцам готовый.

Так ночь, ложась на волны в их глазах,

Мрачила страшно океан суровый

И лица их: страх мучил десять дней

Толпу пловцов - теперь и смерть пред ней.

Пытались-было строит плот - напрасный

В такую бурю, труд такой, чему

Смеяться б можно; но тот миг опасный

Смешным касаться мог лишь одному

Безумному, что в радости ужасной

Хохочет, сам не зная почему,

Поду-безумно, полу-истерично,

Как хохотать лишь демону прилично.

И всё, что плыть могло, спустили в воду,

Чтоб дать возможность морякам спастись,

Хоть без надежд в такую непогоду.

Когда же звезды на небе зажглись.

Пустились шлюпки в море на свободу.

Тогда корабль, накрёнившись, нырнул

В пучину носом: словом, потонул.

Тут дикий крик до неба встал из моря;

Тут вскрикнул трус, отважный смолк пловец;

Иной тут в волны прыгал с воплем горя,

Как бы желая встретить свой конец,

И море вкруг зияло, с жертвой споря,

И валом вал дробило, как боец,

Который прежде, чем врага оставит,

Бездушный труп ещё в объятьям давит.

Сперва один раздался общий крик

Протяжно-дикий, сходный с грохотаньем

Громов в горах; потом всё смолкло вмиг.

Лишь ветр сливал свой голос с завываньем

Соединённый с судоржным плесканьем --

Далёкий клик могучого пловца,

Который спорит с смертью до конца.

Межь тем две шлюпки с жалкою толпою

Пустились в море счастия искать.

Влеклись они надеждою пустою:

Так сильно ветер начал дуть опять,

Что им земли не встретить пред собою.

Л всех в баркас их сею двадцать пять,

Да девять в катер - люди всё больные,

Иззябшие под бурей; остальные

Погибли все - душ около двух сот.

Но смерть пустяк, а вот что очень худо:

Когда католик гибнет в лоне вод.

Его душа горит в огне, покуда

В чистилище молитва не дойдёт;

Пока жь об нём нет вести ни откуда.

О нём не служат панихид сперва;

А панихида стоит франка два.

И сесть В него учителю помог.

Казалось, с ним он ролью поменялся:

Так вид его был важен, смел и строг!

Как дядька, он с Педрильо обращался,

А тот всё выл, да проклинал свой рок.

Баттист (его иначе звали Титой),

Напившись пьян, погиб в волне сердитой.

Был камердинер, Педро, также пьян

И также дурно кончил век унылый:

Попав не к катер, пряно в океан,

Был взят он винно-водяной могилой;

А как в то время пал густой туман

И море волновалось с страшной силой,

То взять на катер не могли ого;

В баркасе жь было тесно без того.

Любимая Жуанова болонка,

Принадлежавшая ещё отцу,

По деку бегая, визжала звонко

И с борта выла будто к мертвецу:

Что их корабль ужь близится к концу..

Жуан поймал ей, швырнул с размаху

В баркас, потом и сам прыгнул без страху.

Он также деньгами набил карман,

Велел и дядьке ими запастися:

Тот делал всё, чего хотел Жуан.

И, от себя ужь больше не завися,

Безсмысленно смотрел на океан.

Но Дон-Жуан надеялся спастися:

Он знал, что рок не вечно губит нас,

И с этой мыслью смело сел в баркас.

Настала ночь - и ветр подул так резко,

Что моряков заставил парус снять:

В их положенье было б очень дерзко

Под парусом по гребням волн бежать.

Волна об нос дробилась с страшным плеском.

Грозя баркас их с разу заплескать,

И мореходцев до костей мочила;

А бедный катер скоро затопила.

Держался: мачтой в нём весло служило;

Два одеяла, кое-как держась

На том весле, шли плохо за ветрило.

Хоть бурный вал грозил им каждый час

И положенье их ужасно было.

Им стало жаль на катере людей

И масло их, а также сухарей.

Предтечей бурь и долгой непогоды.

Вставало солнце огненным ядром.

Плыть по ветру и лучшей ждать погоды --

Вот всё, что им осталось в горе том.

Слабеть заметно стали мореходы:

Тогда по ложке им раздали ром

И хлеб, испорченный от горькой влаги.

Все были в рубищах, чуть-чуть не наги.

Они столпились в тесноте такой,

Что не могли свободно двинуть члены.

Чтоб облегчить тяжолый жребий свой,

Одни из них в баркасе, полном пены,

Сидели рядом, дожидаясь смены.

Как в лихорадке холод их знобил;

Один свод неба им плащом служил.

Желанье жить есть луший врач недуга:

Известно, что больные, если их

Не мучат друг, родные иль супруга,

Способны жить в условиях дурных.

Надежда - вот вернейшая подруга!

При ней не видим ножниц Прях седых;

А безнадежность губит долговечность

И придаёт болезням скоротечность.

Кто долее живёт ростовщиков?

А для чего - про то Господь лишь знает;

Ужь не на то ль, чтоб мучить должников?

Иной из них почти не умирает.

Из кредиторов хуже нет жидов,

И долг жидам ужасно досаждает:

Жиду, бывало, уплатить всегда

Так было с этим горестным народом:

Он жил любовью к жизни, бодро нёс

Все бедствия и, вверясь непогодам,

Стоял как в бурю каменный утёс.

Беды в удел достались мореходам

С-тех-пор как Ной впервые перенёс

С курьозным грузом тьму невзгод в ковчеге,

Как Арго начал в первый раз набеги.

Но человека надобно отнесть

В класс плотоядных: у него обычай

По-крайней-мере в день однажды есть;

Как тигр, акула, он живёт добычей.

Его желудок может перенесть,

Все кушанья, при нужде без различий;

Но мясо, мясо выше всяких блюд,

Всегда поставит наш рабочий люд.

Так и случилось с жалкою ватагой:

На третий день внезапный штиль настал.

Сперва им силы подкрепив отвагой,

Пловцов ко сну, как черепах под влагой

Лазурных волн; когда же он пропал,

Все бросились (почувствовав охоту

Поесть, попить) к припасам без расчоту.

Последствия не трудно отгадать:

Всё съев и выпив разом, что имели,

Они разсудку не хотели внять

И о грядущем думать не хотели.

Надеялись, конечно, что опять

Подует ветр и их доставит к дели...

Глупцы! В баркасе и с одним веслом,

Им было б лучше поберечь свой ром.

Четвёртый день - но воздух не струится

И, как ребёнок, дремлет бездна вод;

Вот пятый день, а толп не шевелится,

Спокойно море, ясен неба свод.

С одним веслом на что пловцам решиться?

А голод им покоя по даёт.

Тогда болонку, вырвав против воли

В шестые сутки кожею одной

Они питались. Наш герой украдкой

Грустил о псе, забыл про голод слой:

Но вот, как коршун на добычу падкий.

Схватил и он. с отчаянной тоской.

Одну из лап, которой тотчас с дядькой

Он поделился, а Педрильо, вмиг

Сожрав кусок свой, попросил других.

Седьмой ужь день - нет ветра! Солнце юга

Палит и жжот как мушка, и без сна

Лежат они как трупы; друг на друга

Вперяют дикий взор; ужь ни одна

Не блещет им надежда, бед подруга:

Нет ни воды, ни пищи, ни вина.

И вот сосед стал озирать соседа

Глазами волка, с думой людоеда.

Тогда один товарищу шепнул,

Тот передал соседу и в мгновенье,

Узнали все: поднялся хриплый гул,

И всяк, кто в душу брата заглянул,

В ней с ужасом свой увидел мненье:

Избрать по жребью одного, кому

Быть пищею собрату своему.

Но прежде чем созрел в них замысл новый

Они съедают шляпы, башмаки;

Потом вокруг обводят взор суровый,

И вот решились - вот ужь ярлыки

Ужасные у всех пловцов готовы:

Но, не найдя бумаги, моряки

У Дон-Жуана вырывают силой --

Скажу ль, о музы! - письма сердцу милой.

Сложив, смешав, разносят их под ряд;

Туг смолкли все, от ужаса немея;

Казалось, смолк в то время самый глад,

Искавший жертв, как коршун Прометея.

Никто в том деле не был виноват -

Один лишь голод; спорить с ним не смея,

Свой жребий молча каждый вынимал...

Желал он кончить жизнь кровопусканьем:

Хирург, здесь бывший, отыскал ланцет

И кровь пустил. С слабеющим дыханьем

Угас Педрильо, как в лампаде свет.

Он, как католик, умер с покаяньем

И до конца был верою согрет:

Прижав распятье и призвав Марию,

Он протянул хирургу кисть и выю.

Хирургу право, за труды, дано

Быть первому в разделе по условью;

А как он жаждой мучился давно,

То предпочёл напиться жаркой кровью.

Разсекли труп, мозг бросили на дно --

Считая пищей вредной для здоровья --

В добычу двум акулам, плывшим вслед;

Всё прочее пошло им на обед.

И ели жадно все, за исключеньем

Двух, или трёх. В числе последних был

Наш Дон-Жуан, который с отвращеньем

Вооружась всей волей и терпеньем.

На этот раз он голод победил:

Какое б горе ни пришлось изведать.

Он не решился б дядькой пообедать.

И хорошо, что он не ел: конец

Ужасен был! кто пищей пресыщался,

Вдруг приходил в неистовство. Творец!

Как богохульствовал, как он катался,

И с пеной у рта, страшный как мертвец,

Солёною водою опивался,

Рвался, божился, мучился, стонал.

И с хохотом гиены умирал.

Тогда в баркасе сделалось им шире,

Но от того не легче стало им.

Одой из них, всё позабывши в мире,

Не понимали бед своих; другим

На ум являлась мысль о новом пире,

Как-будто бы примером роковым

Не научила их судьба умерших,

На шкипера под выбор моряков,

Как на жирнейшого; но к той судьбине

Но будучи сам по себе готов,

Он был спасён и по другой причине:

Во-первых, был он очень нездоров,

А главное, имел подарок ныне,

Чем награждён - как сознавался сам --

Он в Кадиксе подпиской общей дам.

Ещё не весь был съеден труп несчастный:

Одни страшились грозного конца,

Другие, с голодом борясь напрасно.

Порой питались мясом мертвеца.

Один Жуан, к ним вовсе непричастный,

Жевал бамбук, или кусок свинца.

Пока пловцы двух чаек не поймали:

Тогда питаться трупом перестали.

Вам рок Педрильо кажется суров;

Но вспомните, граф Уголин правдиво

Грыз голову врага средь адских льдов,

Когда в аду едят своих врагов,

То скушать друга на море не диво,

Особенно как выйдет провиант,

Хотя не так, как повествует Дант.

В ту ночь пошол обильный дождь, и каждый

Ловил устами капли, как гряда

Сухой земли: не испытавши жажды,

Не знаем мы, как сладостна вода.

Но в Турции кто побывал однажды,

Иль слышал рев верблюдов иногда

В степях, иль спал с голодным мореходцем,

Наверно тот желал быть - под колодцем.

Дождь ливнем лил; но был не в пользу им,

Пока они тряпицы не сыскали:

И, намочив потоком дождевым,

Они её как губку выжимали

И упивались даром неземным.

И хоть поденьщик предпочтёт едва ли

Был дождь отраднее, чем нектар сам.

И их уста, горячия как горны,

Глотали дождь; из трещин кровь соча,

Их языки распухли, были чорны,

Как у того страдальца-богача,

На чьи мольбы бедняк, аскет упорный,

Не пролил в ад ни капли из ключа

Небесных вод. Увы! как мало вера

Даёт надежд душе миллионера!

В толпе страдальцев были два пловца

И с ними два их сына: тот, который

Летами старше, был свежей с лица,

Но он скончался первый, и как скоро

О том сосед уведомил отца,

Едва взглянув, он молвил без укора

На жребий: "воля Божья!" и без слёз

Смотрел, как вал труп мальчика унёс.

Другой ребёнок слаб и хвор казался,

Так вид его был нежен и не зрел;

Судьбе, снося суждённый им удел.

Он всё молчал, но часто улыбался,

Как-будто бы тем облегчить хотел

В груди отца гнездившияся муки,

Исполнен дум о близости разлуки.

И, наклонясь над ним, отец с тоской

Глаз не сводил с его лица, стирая

Морскую пену с бледных губ рукой;

Когда жь пришла погода дождевая,

И взор малютки мутною слезой

Сверкнул, на миг безжизненно блуждая,

Он влил в уста ему воды, еще

Надеясь жизнь продлить в нём - но вотще!

Он умер! Долго, долго охладелый,

Бездушный труп держал в руках отец;

Когда жь прошли надежды все и тело

Ему сдавило сердце как свинец.

Он, уступив его пучине белой,

Глядел с тоской, как уплывал мертвец;

Являя жизнь лишь членов трепетаньем.

Тут радуга, явясь межь облаков

Разорванных, блеснула лентой яркой

Над зыбью волн пред взором моряков,

И просветлела твердь под дивной аркой,

И цвет её, слиянье всех цветов.

Волнуясь, рос, как знамя в битве жаркой;

Потом как лук согнулся - и потом

От глаз страдальцев скрылся быстрым сном.

Так он исчез, хамелеон эфира,

Питомец солнца и паров дождя.

Рождённый в злате, в люльке из сапфира,

Он облекался в пурпур и, блестя

Как серп луны над ставкою эмира.

Менял свой цвет, воздушное дитя:

Так под глазом синяк меняет краски --

(Мы иногда боксируем без маски).

Он морякам конец их бед предрек.

О, мы охотно верим в предреченья!

И верить в них полезно без сомненья.

Когда слабеет духом человек

И требует надежды подкрепленья.

Так радуга, калейдоскоп небес,

Живила дух и - снова од воскрес.

За этим вскоре белые две птицы,

Величиной не больше голубка,

(Отстали видно от своей станицы)

Кружились долго возле челнока,

И, в сумерках мелькая как зарницы,

Пытались сесть к ним на баркас, пока

Настала ночь и всё покрыла мраком:

То для пловцов было хорошим знаком.

При этом случае замечу я:

Как хорошо, что эти гостьи брега.

Не сели к ним! их утлая ладья

Была б плохое место для ночлега.

Так голодом томилась их семья,

Что если б голубь ноева ковчега,

Наш экипаж его б и с веткой съел.

Ужь вечерело; ветер вновь поднялся,

Но легкий; звезд затеплились огни.

Баркас их плыл, но ум их так мешался.

Что ужь никто не ведал, где они?

Кто говорил: "земля!" кто сомневался,

Считая всё за отмели; одни

Клялись, что слышат залпы, шум прибоя --

И ждали все желанного покоя,

К разсвету стихнул ветерка порыв;

Тут на часах стоявший стал божиться.

Что если то не берег, или риф,

То пусть земля ему ужь не приснится.

И, протерев глаза, глядят: залив

Пред ними; к берегу баркас их мчится.

То берег был действительно - я рос

Все лиственней, всё выше, как утёс.

И тут одни заплакали; другие.

Глядя безумным взором, не могли

Не наслаждались близостью земли;

Иной молился - может-быть, впервые

В теченье жизни; трое спать легли:

Их в голову, в бока они толкали,

Чтоб разбудить; по те сном вечным спали.

Пред этим за день, к счастию, в волнах

Им удалось поймать сверх ожиданья

В ленивом сне одну из черепах,

Чем на день жизнь продлили для страданья.

Тем более, что в смутных их умах

Опять возникла бодрость упованья:

Все верили, что был низпослан им

В несчастье дар не случаем одним.

Утёсами те берега казались,

И выше, выше всё росли, пока

К ним плыл баркас; в догадках все терялись,

Но ни один из них издалека

Не узнавал, куда они примчались

Кто думал к Кипру, к Кандии, к Родосу,

Кто к Этне, кто к подводному утёсу.

Меж-тем волной баркас их без ветрил

Несло туда, где скал виднелась группа.

Как чолн Харонов с грузом из могил,

Бежал баркас, неся с собой три трупа,

Да четырёх живых, которым сил

Не доставало сбросить мёртвых с шлюпа.

А между-тем акулы, волн гроза,

Плескали зыбью, брызжа им в глаза.

Жар, холод, голод, жажда, труд и горе

Их довели в то время до того,

Что даже мать в толпе скелетов вскоре

Не угадала б сына своего.

Палимы днём, знобимы ночью в море.

Все друг за другом гибли; по всего

Ужаснее губили их, карая,

Педрильо мясо и пода морская.

По мере приближенья, с берегов,

Пахнуло к ним прохладою лесов,

Волнующих зелёные вершины.

Леса как ширмы были для пловцов

От зноя солнца, блещущей пучины --

Всё льстило им, что удаляло чолн

От безпредельных, страшных, вечных волн.

Казался берег диким и безлюдным,

Обивтый шумной, грозною волной;

Но, обезумев, бегом безразсудным

Они пустились прямо на прибой

И очутились перед рифом трудным,

Где вал дробился пеною седой.

Тут грянулся в утёс баркас некрепкий.

И, опрокинут, разлетелся в щепки,

В Гвадалквивире, с отроческих дней,

Жуан привык купать младое тело;

Его искусство в плаванье по всей

Испании об нём молвой гремело.

Едва ль кто лучше плавал из людей!

Как некогда - то знает целый свет --

Герой Леандр, да я, да Экенгед.

Так здесь, больной, голодный и усталый.

Он вплавь пустился: быстро понесла

Его волна и, за-светло, удалый

Пловец достиг, где высилась скала.

Акула здесь вселяла страх немалый,

И за ногу соседа увлекла;

И так земли один лишь он достигнул.

Но и его ничто бы не спасло,

Когда б в тот миг, как слабыми руками

Не мог дробить он волн, не принесло

Он, к счастию, успел схватят весло,

Когда почти раздавлен быль волнами,

И, наконец, кой-как, то вплавь, то в брод,

Полу-живой был выброшен из вод.