Персидские письма.
Письма LI - LX

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Персидские письма. Письма LI - LX (старая орфография)

ПИСЬМО LI.

Nargum
посланный из Персии в Московию
к Узбеку

в Париж.

Меня известили в Испагани, что ты покинул Персию и в настоящее время находишься в Париже. Отчего это я получаю о тебе известия через третьих лиц, а не от тебя!

Приказания царя царей вот уже пять лет, как удерживают меня в этой стране, где мне удалось заключить много весьма важных договоров. Ты знаешь, что царь, только один из всех христианских монархов имеет общия дела с Персией, так как он также, как и мы, враждуем с Турцией.

Его империя больше нашей: между Московией и границей Китая насчитывают тысячу льё.

Он верховный судья над жизнью и имуществом своих подданных, которые все рабы, кроме четырех семей.

Наместник пророка, царь царей не пользуется так своею властью.

Климат Московии так суров, что нельзя считать наказанием изгнания из нея, но, как только кто либо провинится в чем нибудь, его тотчас-же ссылают в Сибирь.

Закон пророка запрещает нам пить вино, а Московам запрещает это закон их царя.

Их обычай приминать гостей совсем не походит на Персидский. Как только гость входит в дом, муж подводит к нему свою жену и тот целует ее: это считается вежливостью, оказанной мужу.

Хотя при заключении брачного контракта, отцы выдающие замуж своих дочерей всегда упоминают, чтобы мужья не били своих жен, но никто не поверить как москвички любят быть битыми! Если мужья их не бьют, оне думают, что они их не любят. Кроткое обращение принимается за не простительное равнодушие. Привожу письмо недавно написанное одной из них к матери:

Дорогая Матушка!

"Я самая несчастная из всех женщин на свете: чего уж я не делала чтоб муж полюбил меня, но это никак не удавалось мне. Вчера, я была очень занята по хозяйству: я поехала за закупками. Вернулась я поздно вечером, и испугалась, думала, мой муж крепко побьет меня, но он даже ни слова не сказал мне. А с сестрой муж обращается совсем по другому: он бьет ее каждый день; она не смеет даже взглянуть на чужого мужчину, чтобы он ее не побил. Они очень любят друг друга и живут очень дружно.

"Она гордится этой любовью, но я не позволю моему мужу презирать себя. Я решила во что бы то ни стало заставить его полюбить себя. Я выведу его из себя и тогда-то он наверное изобьет меня. Никто не посмеет сказать, что он не бьет меня и не думает обо мне. При малейшем толчке с его стороны, я закричу, что есть мочи, чтобы люди окружающие нас подумали, что он колотит меня, и если соседи прибегут ко мне на помощь, я их убью. Умоляю тебя, матушка, скажи моему мужу, что его обращение со мною безчеловечно. Мой отец, такой честный человек, никогда не поступал так, и я помню, как в то время, когда я была еще ребенком, он часто давал тебе доказательства своей любви. Целую тебя, дорогая матушка".

Москвички не могут выезжать заграницу Российской Империи, и таким образом, отделенные от других народов, оне вполне сохранили старинные обычаи, к которым оне тем более привязаны, что даже и не подозревают о существовании иных. Но царствующий в настоящее время князь пожелал все изменить и по поводу их бороды произошли большие смуты. Духовенство и монахи не мало защищали невежество народной толпы.

Он хлопочет о процветании искусства и не пренебрегает ни чем, чтобы просветить свое отечество.

Он не имеет покоя и в его обширном государстве нет уголка где бы не остались следы его суровости.

Из Москвы, во 2-й день месяца Шамвась. 1713.

ПИСЬМО LII.

Рика к Узбеку

в ***

Недавно я был в одном обществе и очень веселился. В обществе находились женщины всех возрастов: одна восьмидесяти лет, одна шестидесяти и одна сорока, имеющая племянницу лет двадцати или двадцати двух. Какой то инстинкт внушил мне подойти к последней и она сказала мне на-ухо:

Как вы находите мою тетку, которая в её года еще ищет себе любовника и желает нравиться?

-- Напрасно, сказал я, лучше бы она предоставила это вам.

Через несколько времени я как то очутился около её тетки и та сказала мне:

-- Как вы находите эту женщину, ей, по крайней мере, шестьдесят лет, а она целый год провела перед зеркалом?

-- Напрасно она теряла время, ответил я ей, для этого нужно обладать вашими чарами. Я подошел к несчастной шестидесятилетней старухе и та шепнула мне на ухо:

Если что смешнее на свете этой восьмидесятилетней старухи, в красных бантах? Она молодится и, право, это ей удается: она приближается к детству.

Боже мой! подумал я про себя: неужели мы сознаем только смешную сторону у других? Быть может это счастье, сознавать слабости наших ближних. Но я был в веселом расположении духа и сказал ей:

-- Сударыня, вы так походите на даму, с которой я только что разговаривал, что, кажется, будто вы сестры: мне кажется вы сверстницы.

-- Да, сказала она, когда одна из нас умрет, другая должна бояться. Мы действительно родились с ней в один день.

От дряхлой старухи я перешел к шестидесяти-летней и сказал ей:

Сударыня, решите наш спор: я держал пари, что вы и эта дама (при этом я указал на сорокалетнюю) сверстницы.

-- Честное слова, ответила она, между нами нет и дня разницы.

Прекрасно, но пойдемте дальше!

Я подошел к сорокалетней и произнес:

-- Сударыня, скажите пожалуйста, вы верно в насмешку называете эту девицу вашей племянницей? Вы выглядите не старше её; она мне даже кажется, что в её лице больше опытности, чем в вашем и ваш свежий цвет лица...

-- Подождите, остановила она меня; я прихожусь ей теткой, но её мать была по крайней мере на двадцать пять лет старше меня. Мы были от разных матерей. Моя сестра, а её мать, говорила мне, что я и она, мы родились в один год.

Дорогой Узбек, престарелые женщины, чувствующия, что их красота увядает, охотно вернули-бы свою молодость.

Почему же не попытаться обмануть окружающих, если они стараются обмануть даже самих себя??

Из Парижа, в 3 день месяца Шальвань, 1713 г.

ПИСЬМО LIII.

Зелис к Узбеку

в Париж.

Никогда в жизни не было страсти сильнее и живее, как та, которую Казру, мой белый евнух, питает к моей невольнице Зелиде. Он так страстно просит позволения на ней жениться, что я никак не могу ему отказать. И зачем противиться, если даже его мать желает этого и сама Зелида в восхищении от этого брака?

-- Что хочет она сделать с этим несчастным, который из всех прав мужа получит только мучительное право ревновать.

-- Как, всю жизнь провести только в призраках! Жить только одним воображением!

-- Я говорю с тобой совершенно свободно, так как ты любишь мою откровенность и предпочитаешь ее притворной скромности моих подруг.

-- Я слышала, что евнухи в своих отношениях с женщинами испытывают неизвестное нам наслаждение; что природа вознаграждает их за потерпевшую утрату.

-- Если это правда, то я не жалею Зелиду, она все-таки будет счастлива.

-- Напиши мне, желаешь ли ты этого брака, и если да, то можно ли его отпраздновать в серале. Прощай.

Из Испаганского Сераля, в 5 день месяца Шаловаля, 1713 г.

ПИСЬМО LIV.

Рика к Узбеку

Сегодня я все утро был в комнате, которая, как ты знаешь, отделена от соседней только тонкой перегородкой, так что все, что там говорится, слышно у меня от слова до слова. Там, за стеною, кто-то разгуливал большими шагами и говорил:

-- Не знаю, что это значит, но все против меня: вот уже целых три дня, как я ни сказал ничего остроумного. Я приготовил несколько острот, чтобы блеснуть ими в обществе, но мне никак не удается сказать их.

Тут его собеседник предложил ему действовать сообща.

-- Условимся, сказал он, кому и о чем говорит; будем помогать друг другу и если кто захочет лам помешать, привлечем его самого, а если он не захочет, заставим силою. Вот единственно, что нам остается делать. Исполняй, что я тебе прикажу, и, я обещаю тебе, что не пройдет и шести месяцев, как ты займешь кресло в академии. Что бы там ни было, а тебя признают умным человеком, и я боюсь только, чтобы всеобщия аплодисменты не смутили тебя.

ПИСЬМО LV.

Рики к Иббену в Смирну.

У всех европейских народов, первая четверть часа брака сглаживает все препятствия; их женщины не похожи на персиянок, которые упорствуют иногда целыми месяцами.

Французы почти никогда не говорят о своих женах, вероятно потому, что боятся говорить о них перед людьми, знающими их лучше, чем они сами.

-- Между ними есть очень несчастные, но их никто не утешает, - это ревнивцы. Есть некоторые, которых все ненавидят. Вообще французы очень дурного мнения о своих женах. Они предполагают, что все предосторожности азиятцев, как-то: покрывала, гаремы, евнухи только изощряют их способности к обману, а вовсе не обезоруживают их. Здесь мужья безропотно переносят свою участь и на неверность смотрят, как на нечто неизбежное. Муж, желающий один обладать своей женой, считается похитителем общественных удовольствий, и безумцем, вообразившим, что солнце светит только для него одного.

Здесь муж, любящий свою жену, считается глупцом не сумевшим внушить любовь другой женщине. Никто не осуждает мужа, сносящого неверность своей жены, напротив, все хвалят его осторожность и только в редких случаях это считается безчестьем.

Это происходит не потому, чтобы здесь не было добродетельных женщин; их даже очень много. Мой проводник всегда обращал на них мое внимание; но оне были так безобразны, что мороз подирал по коже.

После всего того, что я рассказал тебе о нравах этой страны, ты конечно понял, что французы не отличаются постоянством. По их мнению, также смешно клясться женщинам в вечной любви, как и утверждать, что будешь всегда здоров или счастлив. Обе щая женщине вечную любовь, они расчитывают с её стороны на постоянную любезность, и если она нарушит свое обещание, то и они считают себя свободными от данной клятвы.

Из Парижа, в 7 день месяца Зилькоде, 1714 г.

ПИСЬМО LVI.

Узбек к Иббену в Смирну.

В Европе игра в большом ходу; и в слове игрок заключается все: и звание, и титул, и степень знатности и честности. Все играющие считаются честными людьми, хотя не раз оказывалось наоборот, но такова сила привычки.

Особенно женщины охотно предаются игре. Конечно не в молодости, когда их занимает другая страсть, но по мере того, как оне начинают стареться, оне все более и более начинают заниматься игрою. Оне хотят разорить своих мужей и чтобы достигнуть этого во всех возрастах, обладают к тому всеми средствами... наряды и экипажи начинают разорение, кокетство помогает, а игра довершает его.

Мне часто случалось видеть, как десять или девять женщин, или лучше сказать десять или девять столетий, сидели вокруг игорного стола, как на их лицах надежда сменялась страхом и гневом. Казалось, оне не могли успокоиться и, смотря на них, ты не узнал бы, кто из них должник и кто кредитор.

Мне кажется наш великий пророк желал избавить нас от всего, что только могло удручающе повлиять на наш ум: он запретил нам употребление вина, усыпляющого разум; он запретил нам азартные игры, и так как ему было невозможно изгнать из нас страсть, то он умертвил ее. У нас любовь не приносит ни горя, ни несчастий. Это нежное чувство только успокоивает душу. Многочисленность наших жен спасает нас от их владычества, и умеряет пылкость наших страстей.

Из Парижа, в 10 день месяца Зилаге, 1714.

ПИСЬМО LVII.

Узбек к Реди

в Венецию.

Развратники здесь содержут себе безчисленное число девушек, а благочестивые столько же дервишей. Эти дервиши дают три обета: послушания, бедности и чистоты. Говорят, что первый исполняется лучше всего; что же касается до второго, то, даю тебе честное слово, он не неисполняется вовсе, о третьем же предоставляю тебе судить самому.

Доктора и некоторые из этих дервишей, так называемые исповедники, бывают всегда или слишком уважаемы или уж слишком презираемы; но, говорят, что наследники любят лучше докторов чем исповедников.

Однажды я был в монастыре дервишей, и один из них, украшенный сединами, принял меня очень ласково. Он показал мне весь дом. Мы вошли в сад и стали прогуливаться по его аллеям.

-- Отец мой, спросил я его, какую вы занимаете должность в общежитии?

-- Я казуист (разрешитель сомнений) ответил тот, довольный моим вопросом.

-- Казуист! воскликнул я, я никогда еще до сих пор не слыхал об этой должности.

-- Как! вы не знаете, что такое казуист? Ну, так вот, слушай-те я объясню вам, что значит это слово. Есть два рода грехов: смертные грехи и не смертные, и все наше искусство состоит в распознавание этих грехов, так как все христиане, за исключением не многих вольнодумцев, хотят попасть в рай, и все хотят получить вечное блаженство, как можно дешевле. Зная какие бывают смертные грехи, каждый старается их не делать, но находятся некоторые, не заботящияся о первых местах, но все же попадающия в рай.

И так вы видите, сударь, мы необходимы, но это не все. Не в поступке грех, но в сознании этого поступка.

Я открываю вам тайны ремесла, в котором я состарился.

-- Отец мой, сказал я ему, это все прекрасно, но как же вы примиряетесь с небом?

Если бы при дворе Софи (династия в Персии) был человек, поступавший с ним так как вы поступаете с вашим Богом, таким добрым и милосердым, он наверное тотчас же посадил бы его на кол. Я поклонился дервишу и, не дожидаясь его ответа, ушел.

Париж, в 23 день месяца Магаррама, 1714.

ПИСЬМО LVIII.

Рика к Реди

в Венецию.

Дорогой Реди, в Париже много ремесл. Один, за деньги, научил всех делать золото. Другой обещает вам познакомить вас с небесными духами. Вы найдете людей, которые в мельчайших подробностях скажут вам всю вашу жизнь, если только им удастся, хотя бы четверть часа, поговорить с вашей прислугой.

Все стремятся жить в городе, который, по справедливости, можно назвать матерью всяких изобретений.

Доходы граждан в городской жизни не увеличиваются, но за то ум и производство процветают.

Законники, филологи, художники и профессора многочисленны, как песок морской, и обучают тому, чего и сами не знают; и этот талант чрезвычайно уважается в обществе, так как для того, чтобы выказать то, что знаешь, многого ума не надо; но за то, для того чтобы учить тому, чего не знаешь, надо иметь его очень много.

Здесь все умирают внезапно: так как против всевозможных болезней существуют разные средства.

В лавках всюду раставлены невидимые сети, которыми опутывают покупателей. Но иногда можно отделаться очень дешево: например молоденькая продавщица любезничает битый час с каким нибудь господином и, в конце концов, он уходит, купив какую нибудь зубочистку.

ПИСЬМО LIX.

Рика к Узбеку

в ***

Недавно я был в гостях, в одном доме, где собралось очень разнообразное общество: разговор вели две старухи, употребившия все утро на старания помолодеть.

-- Нужно сказать правду, сказала одна из них, что нынешние мужчины совсем не похожи на прежних: в наше время, мужчины были вежливы, любезны, грациозны; теперь же они сделались невыносимы.

какие-то унылые.

Через несколько времени разговор перешел на политику.

-- Черт побери! произнес один высокопоставленный господин, государство никем не управляется! Найдите мне теперь такого министра, каким был Кольбер! Я хорошо знал его, Кольбера: он был одним из моих друзей и всегда выплачивал мне мою пенсию, раньше чем другим. Нечего сказать образцовый был министр! под его управлением всем жилось хорошо, а теперь я разорен.

-- Милостивый государь, произнес один из духовных, вы говорите о самом чудесном времени в царствовании нашего непобедимого монарха; разве может что либо сравниться с его деятельностью в гонении против ереси? - А уничтожение то дуэлей? произнес с довольным видом другой собеседник, до сих пор не проронивший ни слова.

-- С юридической точки зрения, ваше замечание справедливо, произнес кто то на-ухо, но этот человек в восхищении от эдикта; и он так хорошо его исполняет, что шесть месяцев тому назад получил за его нарушение сто ударов палкой.

давали своим богам человеческия лица и все их наклонности.

Дорогой Узбек, когда я вижу людей, ползающих по земле, составляющей всего только одну точку вселенной, и считающих себя вершителями судеб, я никак не могу согласовать такую странность с такой вежливостью.

Из Парижа, в 14 день месяца Сафора, 1714.

ПИСЬМО LX.

Узбек к Иббену

Ты спрашиваешь меня - есть-ли во Франции Евреи? ну так знай, что всюду, где есть деньги - есть и Евреи.

Ты спрашиваешь что они тут делают? то же, что и в Персии: европейский еврей, как две капли воды походит на азиатского.

И здесь, как и у нас, они упорно, до безумия, преданы своей вере.

Еврейская религия есть старый ствол, пустивший две ветви, покрывшия всю землю, т. е. магометанство и христианство, или, лучше сказать, это мать, родившая двух дочерей, нанесших ей множество ран, так как, в деле религии самые ближайшие то и есть наши злейшие враги. Но, несмотря на их дурное обращение, он не перестает ими гордиться и через них влияет на весь мир.

"считают себя источником всеобщей святости и началом всех религий. На нас же они смотрят, как на еретиков изменивших закону, т. е. как на мятежных евреев.

Вот почему они все еще держатся религии, явившейся до сотворения мира.

В Европе они никогда не наслаждались покоем. Христиане утратили свою нетерпимость. Испания почувствовала себя скверно, прогнав от себя. То же произошло и во Франции.

Было бы желательно, чтобы наши мусульмане также подумали об этом. Пора бы заключить мир между Али и Абубекром и предоставить Богу решить, кто из пророков лучше.

Из Парижа, в 18 день месяца Сафора, 1714.