Персидские письма.
Письма CI - СХ

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Персидские письма. Письма CI - СХ (старая орфография)

ПИСЬМО CI.

Узбек к ***.

Здесь постоянно говорят о конституции. Однажды я пошел в один дом, где мне бросился в глаза толстяк с красным лицем кричащий кому-то:

-- Я издал мое послание и знать ничего не хочу! Стану я отвечать вам. Прочтите мое послание и вы увидите, что в нем я разрешил все ваши сомнения. Славно я пропотел над ним, произнес он, проводя рукою по лбу; не мало мне пришлось перечитать латинских авторов!

-- Я вам верю заметил один из присутствующих при этом мужчин; это недюжинное произведение я охотно дал бы прочесть иезуиту, так часто навещающему вас.

-- Прочтите его, продолжал толстяк, и вы в четверть часа узнаете более, чем еслибы я говорил с вами целый день.

Но так как от него не отставали, то он был вынужден уступить и начал говорить разные глупости, поддерживаемый каким-то дервишем, почтительно разговаривавшим с ним. Когда кто нибудь из присутствующих отрицал какой нибудь принцип, он возражал:

--Это верно, мы решили это так, а мы в этом деие непогрешимые судьи.

-- Как, спросил я его, вы непогрешимые судьи?

-- Разве вы не видите, ответил он мне, что Св. Дух просветил нас?

-- Прекрасно, ответил я ему, потому что вы сейчас говорили, я вижу, что вы имеете нужду в просвещении.

Из Парижа в 18 день месяца Ребиаб 1, 1717 г.

ПИСЬМО CII.

Узбек к Иббену

в Смирну.

Самые могущественные государства Европы принадлежат Императору, королям Франции, Испании и Англии. Италия и большая часть Германии разделена между безчисленным числом мелких государств, государи которых, говоря по правде, настоящие мученики на троне. Наши султаны имеют более жен, чем некоторые из них - подданных. Особенно в Италии, они внушают жалость. Их государства открыты, как караван-сараи, где каждый может поселиться; вот почему они и привязываются к большим государям.

Большею частью, в европейских государствах правление монархическое, или покрайней мере так называется, так как, право, не знаю, были ли когда либо такия. Власть никогда не может быть равно разделена между государем и народом: слишком трудно сохранить равновесие. Необходимо, чтобы с одной стороны власть увеличилась, а с другой уменьшилась; обыкновенно преимущество на стороне государя, стоящого во главе армии.

Власть европейских государей очень велика и можно даже сказать, что они обладают ею ровно на столько, на сколько хотят, хотя никогда не пользуются ею так произвольно, как наши султаны. Ничто не касается так близко до государя, как выгода его подданных, зато, с своей стороны, они вполне зависят от народа.

эта то соразмерность тщательно оберегаемая христианскими государями и дает им бесконечное преимущество перед нашими султанами.

Перс по неосторожности или по несчастью навлекший на себя немилость государя, уверен, что его ждет смерть. Малейшая ошибка, или даже каприз государя ставит его в это ужасное положение. Если же он посягнул на жизнь своего государя, или хотел выдать армию неприятелю, его ждет тоже наказание.

И так, при малейшей немилости, зная что ему не миновать смертной казни, и зная, что чтобы он там не делал, а хуже уж не будет, он начинает злоумышлять против государя, единственно что ему остается.

Другое дело, европейские вельможи; у них немилость отнимает только славу и расположение государя. Они просто удаляются от двора и начинают наслаждаться семейной жизнью.

Так как смертная казнь постигает только за посягательство на жизнь государя, то они и боятся вмешиваться в заговоры. Вот отчего у них возмущения редки и мало государей умирают насильственною смертью.

Еслибы при такой безграничной власти, какою пользуются наши государи, они не брали бы предосторожностей для сохранения своей жизни, они не прожили бы и дня. Веков пять назад, один французский государь боясь убийц подосланных каким то мелким азиатским князьком, взял себе телохранителей; до тех же пор короли мирно жили посреди своих подданных, как отцы в семьях.

Французские короли не только не располагают по своему произволу жизнью своих подданных, как наши султаны, но напротив, всегда прощают преступников, напр. если преступник удостоится лицезреть своего государя, он получает прощение. Эти монархи, как солнце, всюду распространяют теплоту и жизнь.

Из Парижа, в 8 день месяца Ребиаб 2, 1717 г.

ПИСЬМО CII.

Узбек к тому же.

Чтобы следить за питью моих мыслей, выраженных в моем последнем письме, передаю тебе приблизительно, что сказал мне один довольно умный европеец.

Азиатские князья не могли ничего худшого сделать, как то, что они сделали, т. е. - спрятаться. Они хотят внушить уважение, но они заставляют уважать государство, а не государя и привлекают народную любовь к известному престолу, а не к известной личности. Кому бы не принадлежала эта невидимая власть, народу безразлично. Хотя бы десять королей, один за другим перерезали друг другу горло, народу все равно, как еслибы им управляли духи. Еслибы какого-нибудь индийского короля убили, как нашего великого короля Гендриха IV, хранитель государственной печати, и огромных сокровищ преспокойно бы взял в свои руки бразды правления и никто даже не подумал бы заступиться за короля, его семью и его детей.

Удивляются, что в восточных государствах почти никогда не бывает перемен; но восточные государи избегают их, так как пользуются решительно всем, что только им может доставить их высокое положение и малейшая перемена может им только повредить.

Что же касается до подданных, то если бы кто нибудь из них решился на что либо, то не знал бы, как его выполнить и ему пришлось бы поколебать сильную и единственную власть. Но у него нет ни времени ни средств, он идет к источнику этой власти и теперь ему нужна только верная рука да минута времени.

Убийца поднимается на престол, а государь падает к его ногам и испускает дух.

В Европе, недовольный задумывает заговор, ищет случая броситься на врагов, завладеть каким-нибудь местом, распространить между подданными ропот. В Азии же он прямо отправляется к государю и поражает его. В одну минуту он уничтожает и раба и хозяина, в одну минуту узурпатор делается законным государем. Горе государю, имеющему только одну голову! Собранная над его головой власть и могущество, как бы указывает первому попавшемуся честолюбцу место, где он может ею завладеть,

Из Парижа, в 17-й день месяца Ребиаб 2, 1717 г.

ПИСЬМО CIII.

Узбек к тому же.

Не все европейские народы одинаково преданы своим государям, напр. нетерпеливый характер англичан не дает государю время взвесить свою власть.

Покорность и послушание суть добродетели, которыми они менее всего тщеславятся и говорят об этом предмете весьма странные вещи. По их мнению, только одно может привязать людей: именно благодарность: муж, жена, отец и сын соединенны взаимной любовью или взаимными благодеяниями и это то причины разного рода благодарности и служат началом всех государств и всех обществ.

нему и они делаются свободными. Они утверждают, что безграничная власть не может быть законной, так как основание её было беззаконно. Потому что, говорят они, мы не можем дать другому более власти, чем сами имеем. Мы и сами не имеем над собою безграничной власти, напр. мы не можем лишить сами себя жизни, следовательно и никто на земле не может иметь такой власти.

Преступление в оскорблении величества - по их мнению, есть ни что иное, как обыкновенное преступление слабого против сильного и состоящее в простом ослушании. Однажды англичане, почувствовав себя сильнее своих королей, объявили, что государь, ведущий войну с своими подданными, совершает преступление. Следовательно, мусульмане правы, говоря, что совсем не трудно следовать учению Алкорана, учащему повиновению властям, так как им и нельзя не исполнять их тем более, что их заставляют повиноваться не самому добродетельному, но самому сильному. Англичане говорят, что один из их королей, поведав и взяв в плен государя, стремившагося завладеть его короной, хотел его упрекнуть в неверности и вероломстве.

Одна минута, произнес несчастный пленник, решила, кто из нас двух изменник.

Узурпатар считает мятежниками всех, кто не угнетает родину, как он, и, думая что где не видно судей, нет и законов, считает случай за определение неба.

Из Парижа, в 20 день месяца Ребиаб 2, 1717 г.

ПИСЬМО CIV.

Реди к Узбеку

в Париж.

В одном из твоих писем, ты много говорил мне о восточных науках и искусствах. Ты смотрел на меня, как на варвара, но, право, не знаю вознаграждает ли извлекаемая из них польза весь вред, происходящий от злоупотребления ими. Я слыхал, что изобретение бомб лишило свободы все европейские народы. Принцы, не будучи в состоянии поручить охрану площадей гражданам, которые наверное бы сдались при первой бомбе, получили предлог держать целый корпус обученных военному искусству людей, благодаря которым они в последствии держали в повиновении своих подданных.

Мы знаем, что с тех пор, как изобретен порох нет мест, которыми бы нельзя было овладеть; это значит, Узбек, что на земле нет более убежища против несправедливости и насилия.

Я боюсь, чтобы в конце концов, людям не удалось открыть какого нибудь скорейшого способа - губить людей, уничтожать народы и даже целые государства.

Ты, кажется, читал историков, будь же внимателен: почти все монархии были основаны на незнании искусств и разрушились потому, что слишком много их развивали. Древняя персидская империя служит нам к тому ближайшим примером.

Я еще очень недавно в Европе, но я слышал, как весьма умные люди говорили об опустошениях, производимых химией. Она, как четвертый бич Божий, разоряет людей, правда, по немногу, но за то постоянно; между тем как война, чума, голод уничтожает массами, но за то является через большие промежутки времени.

Что принесло нам изобретение компаса и открытие множества народов? Думаю, что - скорее болезни, чем богатства.

Общим советом было решено считать золото и серебро ценою всех товаров, единственно по тому, что эти металлы редки и не годны ни на какое другое употребление. Что нам за дело, что его много в обращении, и, чтобы обозначить стоимость какого нибудь товара, у нас будет два или три знака, вместо одного? Только еще больше затруднений.

Но, с другой стороны, это открытие было очень пагубно для вновь открытых стран. Целые народы были уничтожены; избегнувшие же смерти люди впали в такое тяжелое рабство, что рассказы о нем заставляют мусульман содрогаться от ужаса.

Счастливое неведение детей Магомета! Восхитительная простота нашего святого пророка - напоминает мне наивность древних времен и спокойствие, царствующее в сердцах наших первых отцов!.

Из Венеции, в 5 день месяца Рамазана, 1717 г.

ПИСЬМО CVI.

Узбек к Реди

в Венецию.

внимание на искусства, а сам считаешь их вредными. Не признаться ли мне тебе, Реди, я более согласен с тобой, чем ты со мною.

Подумал ли ты о том, что повлекло бы на нас потеря искусств? Впрочем, туч нечего воображать, тут все ясно. На земле есть еще народы, у которых маломальски обученная обезьяна могла бы пользоваться почетом и почти ничем не отличалось бы от других жителей; никто не нашел бы странным - ни её ума, ни характера.

Ты говоришь, что почти все основатели империй не знали искусств. Я не отрицаю что варварския племена, как поток распространялись по земле и своими дикими полчищами покрыли даже самые цивилизованные государства, но берегись: они научились искусствам и обучили тому же и побежденных, без чего их нашествие прошло бы так же незаметно, как летняя гроза. Ты боишься, говоришь ты, чтобы не придумали какого нибудь более жестокого способа для разрушения, чем тот, который уж находится в употреблении. Нет, если бы такое роковое открытие было сделано, люди не допустили бы его до исполнения и единогласное согласие народов погребло бы это открытие. Не в интересах государей идти к победе этим путем; они ищут подданных, а не земли.

Ты жалуешься на изобретение пороха и бомб; ты говоришь, что теперь нет более недоступных мест, т. е. ты удивляешься, что в настоящее время войны оканчиваются раньше, чем прежде.

Читая историю, ты должен был заметить, что с того времени, как изобретен порох, сражении стали не так кровопролитны, как прежде, так как почти никогда не бывает стычек.

Если бы и представился частный случай, в котором искусство явилось бы предосудительным, неужели же бросать его из за этого? Неужели, Реди, ты думаешь, что вера, принесенная с неба нашим святым пророком, может быть пагубной, потому что настанет день, когда она послужит для уничтожения вероломных христиан.

Ты думаешь, что искусства разслабляют народы и тем способствуют падению империй. Ты говоришь о разорении древне Персидской империи, происшедшем вследствие размягчения нравов, но заметь, что и их победители, греки, еще более их занимались искусством.

Когда говорят, что искусства - делают мужчин женственными, то подразумевают не тех, кто ими занимается, так как те никогда не бывают праздными; а праздность из всех пороков более всего способствует к уничтожению рвения,

Следовательно, здесь говорится только о тех, кто наслаждается ими. В цивилизованной стране те, кто пользуется искусством, вынуждены и упражняться в нем, если не хотят впасть в нищету. Париж есть может быть самая сладострастная столица в мире, где особенное внимание обращено на удовольствия; но жизнь здесь тяжела. Для того, чтобы человек мог наслаждаться жизнью, сто других человек должны безпрестанно на него работать. Если напр. женщина возьмет себе в голову, что ей необходимо иметь какое нибудь украшение, тотчас же пятьдесят рабочих принимаются за работу и работают над нею день и ночь без отдыха. Это рвение к работе, эта страсть к обогащению присуща как ремесленникам, так и дворянам.

Никто не хочет быть беднее другого.

В Париже человек работает со дня рождения до самой смерти. То же самое и народ: - всюду труд и промышленность. Где же разнеженный народ, о котором ты упоминал? Я полагаю, Реди, что каждое государство допускает только те искусства, которые необходимы для него и изгоняет те, которые служат для наслаждения и возбуждения фантазии,

Если бы жители были настолько смелы, чтобы обойтись без необходимых для них вещей, народ уничтожался бы с каждым днем и государство ослабело бы до такой степени, что каждый мог бы его завоевать.

Обрати внимание, какой доход приносит промышленность. Обыкновенно капитал приносит ежегодно своему хозяину двадцатую часть своей стоимости.

Художник, купив краски на один пистоль, нарисует картину, которая принесет ему пятьдесят. Тоже можно сказать и о золотых дел мастерах, о фабрикантах шерстяных и шелковых изделий и прочих ремесленниках. Из всего этого можно заключить, дорогой Реди, что для того, чтобы государь был могуществен, нужно, чтобы его подданные благоденствовали; но с своей стороны он также должен стараться доставлять им излишнее, как и необходимое.

Из Парижа, в 14 день месяца Шальваля, 1717 г.

ПИСЬМО CVI.

Рика к Иббену

в Смирну.

Я видел юного государя. Его жизнь дорога для его подданных, да я думаю и для всей Европы, так как его смерть произвела бы большое волнение. Но короли, как боги, и пока они живы их считают безсмертными. Его лицо величественно, но прекрасно: хорошее воспитание, соединенное с счастливой природой, обещает сделать из него великого государя.

Говорят, никак нельзя узнать характер западных государей, пока они не пройдут сквозь испытание ига своих любовниц и духовников. И те и другие стараются овладеть ими и из за этого происходят большие распри, так как в царствование молодого государя, эти две силы постоянно враждуют между собою, между тем, как в царствование старого - оне примиряются и соединяются между собою. В царствование молодого государя роль дервиша очень трудна.

Когда я приехал во Францию, старый король находился под сильным влиянием женщин, и мне кажется, что он менее, чем кто либо в том нуждался. Я слышал однажды, как одна женщина говорила:

Потом, другая: - удивительно, что этот аббат забыт; нужно его сделать епископом; он хорошого происхождения и я могу отвечать за него.

Но не воображай, что эти дамы были фаворитками государя; оне, быть может, и видели то его раза два в жизни, вещь впрочем очень легкая в европейских государствах. Каждый, служащий при дворе, в Париже или в провинции, имеет при дворе знакомую, через руки которой идут все милости, иногда даже несправедливые.

Эти дамы имеют постоянное сообщение между собою и взаимно помогают друг другу. Это настоящее государство в государстве.

Неужели ты думаешь, Иббен, что женщина делается любовницей министра из любви к нему? Пустяки! Она сходится с ним, только для того, чтобы каждое утро подавать ему пять или шесть прошений, и та поспешность, с которой эти женщины торопятся делать добро своим ближним, доставляющим им сто тысяч ливров годового доходу, свидетельствует об их доброте.

В Персии жалуются, что государством управляют две или три женщины; но во Франции гораздо хуже; там вообще женщины управляют государством и даже поделили власть между собою.

Из Парижа, в последний день месяца Шальваля, 1717 г.

ПИСЬМО CVII.

Узбек к ***

Здесь есть книги, о которых в Персии даже и понятия не имеют и которые, как кажется, здесь в большой моде; - это журналы. Ленивцы в восхищении от них и не нарадуются, что могут пробежать тридцать книг, в какие нибудь четверть часа.

Как только автор прекращает свои обычные любезности, читатели тотчас же набрасываются на него. Целое море слов наполняет книгу. Один хочет себя обезсмертить, печатая свое произведение in-douze, другой in-quarto, обладающий более блестящими наклонностями - in folio: следовательно, содержание нужно расположить по размеру, вот он и старается, не обращая никакого внимания на труды бедного читателя, желающого уменьшить то, на что автор употребил столько труда.

Я не знаю, какая заслуга писать подобные произведения; я бы отлично мог делать то же самое, еслибы хотел разстроить свое здоровье и разорить издателя.

Главная ошибка журналистов состоит в том, что они говорят только о новых книгах, как будто истина была когда либо нова. Мне кажется, как только человек прочел древния книги, у него нет никакой причины предпочитать им новые.

Но раз они поставили себе законом говорить только о вновь отпечатанных произведениях, им, волей не волей, приходится быть надоедливыми. Оли остерегаются только критиковать книги, из которых делают выписки, и действительно, кто будет настолько смел, чтобы приобретать себе каждый месяц двенадцать или десять врагов?.. Большинство писателей походят на поэтов, безропотно переносящих целый град палочных ударов, но не допускающих ни малейшей критики о своих произведениях. И так, следует остерегаться, чтобы не напасть на них с их слабой стороны и журналисты знают это хорошо, но поступают, как раз наоборот: они хвалят содержание - первая глупость; за тем они переходят к восхвалению автора, преувеличенному восхвалению, так как имеют дело с людьми только что начинающими свою литературную карьеру и готовыми метким ударом пера поразить дерзновенного журналиста.

Из Парижа, в б день месяца Зилькаде. 1718 г.

ПИСЬМО CVIII.

Рика к ***

Парижский университет есть старшая дочь королей Франции; да, она не молода: ей более девятисот лет, но несмотря на то случается, что и она мечтает. Мне рассказывали, что несколько времени тому назад у ней была большая история с некоторыми учеными, по поводу буквы И (автор упоминает о ссоре Рамуса).

Она хотела, чтобы ее выговаривали как К. Спор так разгорелся, что многие лишились своего имущества, только вмешательство парламента прекратило эту ссору, издав постановление, разрешающее каждому подданному французского короля выговаривать эту букву, как ему вздумается.

Мне кажется, дорогой мой ***, что головы великих людей съуживаются, когда они собраны вместе и, что там, где больше мудрецов, находится меньше мудрости.

Большие тела так крепко привязываются к мелочам, пустым обычаям, что главное отходит уже на второй план. Я слышал, что один Арагонский король (в 1610 г.) собрал однажды чины Арагонии и Каталонии. На первом заседании обсуждалось на каком языке будут вестись прения. Поднялся весьма жаркий спор и по всей вероятности, чины перессорились бы между собою тысячу раз, еслибы не придумали следующого способа: вопросы будут делаться на каталонском наречии, а ответы на арагонском.

Из Парижа, в 25 день месяца Зилаге, 1718 г.

ПИСЬМО СИХ.

Рика к ***

Роль красивой женщины гораздо важнее, чем воображают. Что может быть серьезнее её утренняго туалета? Ни один генерал, управляющий целой армией, не обдумывает так внимательно куда поставить ту или другую часть войска, как она - куда прилепить мушку, отсутствие которой, по её соображениям, лишило бы ее верного успеха.

Какое внимание необходимо для того, чтобы согласовать интересы двух соперников, чтобы казаться обоим равнодушной, между тем как уж она отдавалась и тому и другому! Сколько забот причиняют увеселительные прогулки и как трудно их оберегать от непредвиденных случайностей, мешающих им! Но всего труднее не быть, но казаться веселой. Надоедайте им, сколько вам угодно, оне охотно простят вас только бы казалось, что оне веселятся.

Несколько дней тому назад я ужинал за городом с дамами. Дорогою, оне то и дело говорили:

-- По крайней мере, нужно хорошенечко повеселиться.

Нас собралась не слишком то веселая компания.

-- Нужно сознаться, сказала одна из дам, что мы порядочно таки веселимся. Во всем Париже сегодня нет такого веселого общества, как наше!

Но так как скука одолевала меня, то одна из дам потрясла меня за плечо и сказала:

-- Что это, разве мы не веселимся?

-- Конечно, конечно, ответил я, зевая, я просто задыхаюсь от смеха.

Из Парижа, в 11 день месяца Магоррома, 1718 г.

ПИСЬМО СХ.

Узбек к ***

Царствование покойного короля было так продолжительно, что конец заставил забыть начало. В настоящее время в моде заниматься тем, что произошло во дни его юности, и воспоминания о том времени читаются нарасхват.

"Милостивые государи, не смотря на то, что наши войска отступили с уроном, мне кажется, это дело поправить не трудно.

У меня готовы шесть куплетов песни, и, я уверен, что они водворят равновесие. Я выбрал несколько ясных голосов, которые вылетая из глубины могучих грудей, чудесно повлияют на народную массу. Слова песни положены на мелодию до сих пор производившую сильное впечатление. Есkи этого будет недостаточно, мы выставим картину, изображающую повешенного Мазарини.

На наше счастье, он плохо говорит по французски и мы не преминем обратить внимание толпы на его смешной выговор. Недавно мы нашли у него такую грубую грамматическую ошибку, что над ней смеются на всех перекрестках.

Я надеюсь, что через неделю, имя Мазарини будет народным посмешищем.

Мужайтесь, и будьте уверены, что мы пощечинами заставим его вернуться вспять.

Из Парижа, в 4 день месяца Шабан, 1718 г.