Мельмот-Скиталец.
Том II.
Глава XVI

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Мельмот-Скиталец. Том II. Глава XVI (старая орфография)

ГЛАВА XVI.

"Семь утр и вечеров Иммали ходила по пескам своего пустынного острова, не видя незнакомца. Правда, она могла утешаться его обещанием, что они встретятся в мире страданий, и она это повторяла себе, как-будто оно давало ей надежду и утешение. В то время она пыталась образовать себя для вступления в новый мир, и было радостно видеть, как она старалась, по сравнениям из растительного и животного мира, составить себе представление о непонятной для нея судьбе человека. В тени, она наблюдала за увядающим цветком. "Кровь, которая текла вчера ярко-красною в его жилах, сегодня стала пурпурною, а завтра будет черною и густою," - говорила она; "но он не чувствует боли, он умирает терпеливо; лютик и тюльпан около него не испытывают грусти о своем товарище: иначе их краски не были-бы столь яркими. Но может-ли это быть в мире, который думает? Могла-ли бы я видеть его "

"Она старалась расширить свое понимание, наблюдая и животный мир. Молодой клёст упал мертвым из своего висячого гнезда; Иммали, заглянув в отверстие, какое эта умная птица делает в нижней оконечности гнезда, чтобы охранить его от хищных птиц, заметила родителей с огненными мухами в их маленьких клювах, между тем, как их птенец лежал перед ними мертвым. При этом зрелище, Иммали залилась слезами. "Ах, вы не можете плакать, - сказала - она. Какое преимущество я имею перед вами! Вы едите, хотя ваш птенец, ваш родной птенец умер; но разве я могла бы пить молоко кокосового ореха, если бы он страдания слаще удовольствия, и я никогда не испытывала их, пока не увидала его.

"Но Иммали наполняла это время не одним только размышлением: новая тревога начинала волновать ее; в промежутках между размышлениями и слезами, она с жадностью искала самых ярких и прихотливо изрезанных раковин, чтобы украшать ими руки и волосы. Она каждый день меняла свою одежду из цветов, и через час цветы уже не казались ей свежими; затем она наполняла самые большие раковины чистой водой и скорлупы кокосовых орехов - самыми лучшими смоквами, перемешивала их с розами и живописно располагала на каменной скамье разрушенной пагоды. Однако, время проходило, а незнакомец не появлялся, и Иммали, приходя наследующий день к этому столу пиршества, плакала над засохшими плодами, но быстро отирала слезы и спешила заменить эти свежими, плоды.

"Она была занята этим на восьмое утро, когда увидала приближающагося незнакомца; несдержанная и невинная радость, с какой она бросилась к нему, возбудила в нем, на минуту, чувство мрачного и невольного раскаяния, что для тонкой чувствительности Иммали обнаружилось в его замедленном шаге и взгляде, обращенном в сторону. Она стояла, дрожа от милого и робкого сомнения в себе, как-бы испрашивая прощение за невольный проступок; в самой позе её заключалась просьба о позволении приблизиться к нему, между тем как в глазах её стояли слезы, готовые упасть при первом суровом движении с его стороны. Это зрелище обострило даже его притупленное. чувство. "Она должна учиться страдать, быть достойной сделаться моей воспитанницей", - думал он.

"Иммали, вы плачете? - проговорил он, приблизившись к ней.

"Да, - сказала Иммали, улыбаясь сквозь слезы, как весеннее утро: - вы должны научить меня страдать, и я вскоре буду пригодна для вашего мира; но я скорее готова плакать за вас, чем улыбаться при виде целой тысячи роз.

"Иммали, - сказал незнакомец, подавляя нежность, смягчавшую его против желания: - Иммали, я пришел показать вам нечто из мира мысли, где вам так хочется жить и где вскоре вы будете постоянной обитательницей. Взойдите на этот холм, где растет группа пальмовых деревьев, и вам откроется часть этого мира.

"Но я хотела-бы видеть все и разом, - возразила Иммали, с естественной жадностью жаждущого и голодного ума, верящого, что он все может поглотить и усвоить.

"Все и разом! - повторил её руководитель, улыбаясь при виде её оживленных движений, когда она поспешала за ним, задыхаясь и разгораясь от нового появившагося в ней чувства. - "Я думаю, что той части, какую вы увидите сегодня вечером, будет более, чем достаточно для удовлетворения даже и вашего любопытства.

"Говоря это, он вынул подзорную трубу из кармана своего камзола и попросил Иммали приложить к ней глаз. Девушка повиновалась и, с минуту посмотрев в трубу, проговорила восторженно: "Я - там, или они здесь?" и затем припала к земле, вне себя от удовольствия. Она тотчас-же поднялась опять и, жадно схватив зрительную трубу, направила ее не так, как следует, отчего могла видеть только море. Она восклицала с унынием:

"Ушло, ушло; весь этот прекрасный мир жил и умер в один миг; все, что я люблю, так умирает: самые милые для меня розы живут вдвое меньше тех, на какие я не обращаю внимания; и вас не было в течение семи дней с тех пор, как я в первый раз вас увидала, и прекрасный мир прожил только один миг.

"Незнакомец опять направил зрительную трубу к берегу Индии, который находился недалеко от них, и Иммали вновь воскликнула с восторгом:

"Жив и прекраснее, чем прежде! Все - живые, думающия вещи, даже ваших боков и закрученные узлы, похожие на цветы, на ваших разукрашенных вершинах! О, если-бы цветы росли и птицы порхали около вас, я предпочла-бы вас даже скалам, у подножия которых я смотрю на заходящее солнце. О, какой это должен быть мир, где нет ничего природного, и каждая вещь прекрасна! Все это должна была сделать мысль. Но как там ", прибавила она с быстрой сообразительностью и недоверчивостью к себе: - "быть может, я ошибаюсь. Иногда я думала, что могу положить руку на вершину пальмового дерева, а когда, долго-долго спустя, я близко подходила к нему, я не могла-бы достать самого нижняго листа его, если-бы была вдесятеро выше моего роста. Быть может, ваш прекрасный мир окажется выше, когда я ближе подойду к нему.

"Постойте, Иммали, - сказал незнакомец, беря подзорную трубу у нея из рук: - чтобы наслаждаться этим зрелищем, вы должны понимать его.

"О, да, - сказала Иммали, с тревожной покорностью, как-будто мир чувства быстро отступал в её воображении перед вновь открывшимся ей миром мысли, - да, заставьте меня думать.

"Иммали, есть-ли у вас какая-нибудь религия? - спросил посетитель, с неописанным чувством страдания, от которого его бледное лицо стало еще бледнее.

"Иммали, быстро понимавшая физическое страдание и сочувствовавшая ему, исчезла при этих словах и, через минуту, явилась с банановым листом, которым отерла капли пота с его помертвевшого лба; затем, усевшись у его ног, в позе глубокого и жадного внимания, она повторила:

"Религия? что это такое? Это новая мысль?

"Это - понятие о Существе, высшем, чем все миры и их обитатели, так как Он - Творец всего и будет их Судьей, - о Существе, которого мы не можем видеть, но власти и в присутствие которого мы должны верить, - который невидимо находится везде, всегда действует, хотя никогда не движется, все слышит, но которого нельзя слышать.

"Иммали прервала его с разсеянным видом:

"Постойте, слишком много мыслей могут убить меня, - дайте мне отдохнуть. Я видела, как ливень, вместо того, чтобы освежить розу, прибивал ее к земле.

"Усиливаясь припомнить что-то важное, она прибавила:

"Голос сновидений говорил мне что-то подобное, прежде чем я родилась; но это было так давно, так давно... У меня иногда бывали мысли, похожия на голос. Я думала, что слишком много люблю вещи окружающия меня, и что мне следовало-бы любить вещи, которые выше их - никогда неувядающие цветы и никогда незакатывающееся солнце. Я могла бы подняться, как птица в воздух, после такой мысли, по пути к небу некому было указать мне.

"Молодая энтузиастка подняла к небу глаза, в которых дрожали слезы восторженных видений, и затем обратилась с немой просьбою к незнакомцу.

"Следует, - продолжал он, - не только думать об этом Существе, но и выражать свои мысли о Нем внешними действиями. Обитатели мира, который вы вскоре увидите, называют это своей религии в мучение; религия одних способствует им мучить самих себя, а религия некоторых помогает им мучить других. Хотя, как я заметил, все они сходятся в этом важном пункте, но, к несчастию, весьма расходятся в способе применения его, и поэтому происходит много раздоров в мире, который думает.

"В мире, который

"И вы не нашли никакого способа выражать свои мысли об этом Существе, т. е. поклоняться Ему?

"Я улыбаюсь, когда солнце поднимается во всей своей красе, и плачу, когда вижу, как встает вечерняя звезда, - ответила Иммали.

"И вы удаляетесь от непоследовательностей различных способов поклонения, я сами пользуетесь улыбками и слезами в вашем обращении к Божеству?

"Да, - ответила простодушная девушка, - потому что у меня и то, и другое служит выражением радости; солнце одинаково счастливо - улыбается-ли оно сквозь дождевые тучи, или горит наверху неба во всей яркости своей красоты; и я счастлива - улыбаюсь я, или плачу.

"Те, кого вы скоро увидите, - сказал незнакомец, предлагая ей зрительную трубу, в своих формах поклонения так-же далеки друг от друга, как улыбки от слез; но они не чувствуют себя столь-же счастливыми, как вы в том и в другом.

"Иммали приложила глаза к зрительной трубе, и то, что она увидела, заставило ее испустить восклицание восторга.

"Что вы видите? - спросил незнакомец.

"Иммали описала то, что она видела весьма несовершенными выражениями, которые, быть может, будут понятнее в объяснении незнакомца.

"Вы видите, - сказал он, - берег Индии, берег ближайшого к вам мира. Там находится черная пагода Джагернаута, на которой прежде всего остановился ваш взор. Рядом с ней стоит турецкая мечеть, которую вы можете отличить по фигуре, похожей на полумесяц. По желанию того, кто управляет этим миром, местные обитатели должны выражать ему уважение таким знаком {Типпу Саиб желал заместить индийскую мифологию магометанской по всем своим владениям. Поэтому такое обстоятельство, хотя и преждевременное, вполне возможно.}. На небольшом разстоянии вы можете видеть невысокое здание с трезубцем на вершине: это - храм Магадевы, одной из древних богинь этой страны.

"Но дома не имеют для меня значения, - сказала Иммали; - покажите мне живых существ, которые ходят там. Дома на-половину не так прекрасны, как скалы на берегу, одетые сплошь морскими травами и мхами и отененные, на большие пространства пальмами и кокосовыми деревьями.

"Эти здания, сказал искуситель, указывают различные образы мыслей тех, кто их посещают. Если вы хотите заглянуть в их мысли, вы должны видеть, как они выражают их в действиях. В своих отношениях друг к другу, люди обыкновенно бывают обманчивы, но, в их отношениях к своим богам, они довольно искренни в выражении характера, какой приписывают им в своем воображении. Если этот характер страшен, они выражают страх; если он жесток, они выражают его страданиями, какие налагают на самих себя; если он мрачен, божество находит для себя верное отражение в наружности своих поклонников. Смотрите и судите.

"Иммали взглянула и увидала обширную песчаную равнину с черной пагодой Джагернаута в отдалении. На этой равнине лежали кости множества скелетов, белевших в горячем и сухом воздухе. Множество человеческих тел, почти столь-же мертвых и столь-же изможденных, влачили свои опаленные и потемневшие от солнца члены но песку, чтобы погибнуть под тенью храма, не надеясь когда-либо достигнуть до его стен.

"Множество их падало мертвыми на самом пути. Столь-же многие, еще живые, слабо махали руками, чтобы отогнать коршунов, которые, падая сверху, носились все ближе и ближе и вырывали жалкие остатки мяса с живых костей стонущей жертвы и удалялись с ответным криком разочарования от скудной и безвкусной пищи, какую им удалось схватить.

"Многие пытались, в своем ложном и фанатическом рвении, удвоить свои мучения, ползя по песку на руках и коленях; но руки, через которые ногти проросли насквозь, и колени, действительно истертые до кости, с трудом пролагали путь среди песков и скелетов, тел, которым вскоре предстояло обратиться в скелеты, и коршунов, которые должны были способствовать этому превращению.

"Иммали задерживала дыхание, как-будто ей приходилось дышать отвратительными испарениями этой массы истлевающих тел, которые, как говорят, подобно чуме, опустошают берега близ храма Джагернаута.

"Рядом с этой страшной картиной, появилась другая, торжественная, великолепие которой составляло блестящий и ужасный контраст с жалкой и болезненной изможденностью животной и умственной жизни, среди которой двигалась роскошь этого зрелища, возвышаясь, сверкая и колеблясь над нею. Громадное сооружение, походившее более на движущийся дворец, чем на триумфальную колесницу, вмещало в себе идол Джагернаута и подавалось вперед соединенными силами множества человеческих тел, жрецов, жертв, браминов, факиров и проч. Несмотря на громадную силу, тяга была столь неровной, что все здание от времени до времени колебалось и подпрыгивало, и это странное сочетание неустойчивости и великолепия, колеблящагося упадка и устрашающого блеска, представляли верное изображение фальшивой внешности и внутренней пустоты идолопоклоннической религии. По мере того, как процессия подвигалась, сияя среди опустошения и торжествуя среди смерти, но временам, толпы кидались вперед, чтобы упасть ниц под колеса громадной колесницы, которые, в минуту, расплющивали их в дребезги и проезжали дальше. Другие "резали себя поясами и остриями по своему способу" и, не считая себя достойными погибнуть под колесницей идола, пытались умилостивить его, окрашивая колеи колес своею кровью. Их родственники и друзья испускали крики удовольствия, видя, как поток их крови окрашивает колесницу и её путь, и разсчитывали на свою долю участия в этих добровольных жертвах с такою-же силою и, быть может, с таким-же убеждением, с какими католики ожидают для себя пользы от самоистязаний св. Бруно, от ослепления св. Луции, или мученичества св. Урсулы и её одиннадцати тысяч дев, которые, при настоящем истолковании, превращаются в одну женщину, по имени Undecimilla, вместо Undecim Mille католической легенды.

"Процессия подвигалась среди смешения различных обрядов, характеризующих идолопоклонство во всех странах, поражающих своим блеском и наполняющих ужасом, преклоняющихся перед природой и возмущающихся против нея, перемешивающих цветы с кровью и бросающих пойеремепно плачущого ребенка, или гирлянду роз под колесницу идола.

"Такова была картина, представившаяся напряженному и недоверчивому взгляду Иммали. Она глядела с боязливым любопытством на эти смешанные черты великолепия и ужаса, радости и страдания, раздавленных цветов и искалеченных тел, роскоши, требующей муки для своего торжества, - на потоки крови и благоухание роз, вдыхаемое одновременно горделивыми ноздрями воплощенного демона, который катился среди сокрушенной природы и истерзанных сердец! Иммали, с помощью подзорной трубы, видела мальчика, сидевшого впереди движущагося храма, который "дополнял возвеличение" гнусного идола возмутительными формами фаллического культа. Её безпримерная чистота, как щитом, охраняла ее от какого бы то ни было понимания этого явления. Напрасно искуситель осыпал ее вопросами, объяснительными намеками и предложениями истолковать ей то, что она могла видеть. Она оказывалась холодною, равнодушною и даже нелюбопытною. Он про себя скрежетал зубами и кусал губы. Но, когда она увидала, как матери бросали детей под колеса колесницы, тотчас-же затем обращали свои взгляды на дикия и развращенные пляски альмэ, и, судя по их раскрытым губам и хлопающим ладоням, отбивали такт под звук серебряных колокольчиков, звеневших вокруг тонких ног танцовщиц, между тем как дети их корчились в предсмертной агонии, - Иммали, в ужасе, уронила зрительную трубу и воскликнула:

"Мир, котарый думает, не чувствует. Я никогда не видала, чтобы роза убивала свою почку.

"Посмотрите еще, - сказал искуситель, - на это четвероугольное каменное здание, окруженное немногими бродягами и увенчанное трезубцем, - это храм Магадевы, богини, не обладающей ни силою, ни известностью великого идола Джагернаута. Заметьте, как поклонницы её приближаются к ней.

"Иммали взглянула и увидала женщин, несущих цветы, плоды и ароматическия вещества; некоторые молодые девушки приносили в клетках птиц, которых выпускали; другия, давая обеты за благополучие кого-либо из отсутствующих, спускали маленькие разукрашенные бумажные кораблики, пропитанные воском, на ближайшую речку, внушая им, чтобы они не тонули, пока не достигнут тех, к кому были посланы.

"Иммали улыбалась от удовольствия при виде обрядов этого безобидного и изящного суеверия.

"Это - не религия мучений, - сказала она.

"Посмотрите еще, - отозвался незнакомец.

"Она взглянула и увидала, как те-же женщины, которые только что занимались освобождением птиц из клеток, привешивала к ветвям деревьев, отенявших храм Магадевы, корзинки, содержавшия в себе их новорожденных детей, обреченных погибнуть от голода или сделаться добычею птиц, между тем как их матери плясали и пели в честь богини.

"Другия были заняты проводами, повидимому, с самым усердным и нежным вниманием, своих престарелых родителей, которых они подводили к берегам реки, помогали им совершить установленные обливания, со всем благоговением сыновняго и религиозного чувства, и затем оставляли их, на половину погруженными в воду, на жертву аллигаторам, не позволяющим своей несчастной добыче долго томиться в ожидании смерти. Других стариков клали в зарослях, около берегов реки, где участь их была не менее неизбежною и ужасною, благодаря обитавшим там тиграм, рев которых вскоре заглушал слабый стон сопротивлявшихся жертв.

"Иммали упала на землю при этом зрелище и, закрыв лицо руками, оставалась безмолвной от печали и ужаса.

"Посмотрите еще, - сказал незнакомец, - не все религии имеют такие кровавые обряды.

"Она взглянула еще раз и увидала турецкую мечеть, возвышавшуюся во всем величии, сопровождавшем первое распространение религии Магомета среди индусов. На ней поднимались золоченые куполы, резные минареты и шпили с полумесяцами, с изобилием украшений декоративной фантазии восточной архитектуры, которая бывает в одно и то-же время легкой и роскошной, великолепной и воздушной, когда изливает свои дары на избранные творения.

"Группа стройных турок приближалась к мечети, слыша призыв муэдзина. Ни дерева, ни кустарника не поднималось вокруг здания; ни тени, ни украшения не заимствовало оно от природы; в нем не было тех мягких, сливающихся между собою оттенков и красок, в которых как-будто соединяются божественное и земное для возвеличения Творца, одинаково призывая для этой цели намеренное великолепие искусства и свободную привлекательность природы. Здание стояло, как независимое произведение и эмблема могучих рук и гордых умов, подобных тем, какие были у его поклонников, приближавшихся к нему в настоящую минуту. Тонкия черты и задумчивые лица, величественные одежды и высокия фигуры последних представляли внушительную противоположность безсмысленному выражению, скорченным позам и грязной наготе некоторых бедных индусов, которые, присев на корточки, ели свой обед из риса, тогда как стройные турки проходили мимо них для исполнения обрядов своей религии. Иммали смотрела на турок с чувством благоговения и удовольствия и начинала думать, что должно быть нечто хорошее в религии, исповедуемой существами такой благородной наружности. Но, прежде чем войти в мечеть, они отталкивали и оплевывали безобидных и испуганных индусов; они били их плашмя своими саблями и, называя их собаками идолопоклонников, проклинали их во имя Бога и пророка. Иммали, возмущенная этим зрелищем, хотя и не могла слышать сопровождавших его слов, спросила - зачем они так поступали?

"Их религия, - объяснил незнакомец, - обязывает их ненавидеть всех, кто не покланяется Богу так-же, как они.

"Увы, - сказала Иммали, плача, - не доказывает-ли ненависть, которой учит их религия, что последняя хуже всех других? Но почему", - прибавила она, при чем в чертах её зажглось выражение удивления, смешанное с недавним страхом, - "почему я не вижу среди них более нежных существ, которые держатся других обычаев, и которых вы называете женщинами? Почему и оне не поклоняются Богу; или у них есть своя, более кроткая религия?

-- Эта ясно - попадут-ли женщины в этот мир. Поэтому вы можете видеть некоторых из этих гонимых существ, как оне блуждают среди камней, означающих место погребения их близких, повторяя молитвы за умерших, на соединение с которыми оне не смеют надеяться; другия, старые и убогия, сидят у дверей мечети, громко читая места из книги, лежащей у них на коленях (называемой Кораном), с надеждой не вызвать у проходящих благочестивую мысль, а испросить милостыню.

"При этих безотрадных словах, Иммали; тщетно искавшая в какой-либо из этих систем надежды или утешения, каких одинаково жаждали её чистая душа и живое воображение, почувствовала, что душа её отвращается от религии, в том виде, как она была представлена ей, в виде страшной картины крови и жестокости, извращения всех правил природы и расторжения всех связей сердца. Она бросилась на землю и воскликнула:

"Если, кроме их Бога, нет другого, то его нет вовсе!

"Затем, приподнявшись, как-будто для того, чтобы бросить последний взгляд, надеясь в своем отчаянии, что все виденное ею было обманом, она заметила небольшое, темноватое здание, отененное пальмовыми деревьями и увенчанное крестом. Пораженная скромной простотой его внешности и мирным видом немногих, приближавшихся к нему, она воскликнула, что это должна быть новая религия, и с живостью потребовала, чтобы ей объяснили её название и обряды. Незнакомец выказал некоторое неудовольствие вследствие её открытия и еще более обнаружил нежелания отвечать на вопросы, какие она ему предлагала; но они предлагались с такой безпокойной и ласковой настойчивостью, и прекрасное существо, задававшее их, выказало такой безыскуственный переход от глубокой и задумчивой печали к детской, но проницательной, любознательности, что противиться ему было не в силах человека, или того, кто более или менее был им.

"Ея сияющия черты, когда она обратилась к нему, с выражением полунетерпеливым, полуумолящим, напоминали черты "затихшого ребенка, улыбающагося сквозь слезы" {Я надеюсь, мне извинят странность этой цитаты, ради её красоты. Она заимствована у мисс Бальи, первого драматурга того века.}. Быть может, и другая причина могла подействовать на провозвестника проклятий и заставить его произнести на этот раз доброе слово; но в эту причину мы вникать не можем, и она едва-ли будет известна до того дня, когда откроются все тайны. Как бы то ни было, он почувствовал себя вынужденным сказать ей, что обряды и поклонники, виденные ею, принадлежали новой религии, религии Христа.

"Но какие-же у них обряды? - спросила Иммали. - Умерщвляют-ли они своих детей или престарелых родственников, чтобы доказать свою любовь к Богу? Они также вешают их в корзинках, чтобы дать им погибнуть, или оставляют их на берегах реки, в добычу свирепым, безобразным животным?

"Религия, какую они исповедуют, запрещает это, - неохотно проговорил незнакомец, она требует, чтобы они почитали своих родителей и любили своих детей.

"Почему-же они, перед входом в свою церковь, не выказывают презрения к тем, кто не думают одинаково с ними?

"Потому что их религия обязывает их быть кроткими, доброжелательными и терпимыми, и не отталкивать или не презирать тех, кому не удалось постигнуть её высшого света.

"Но почему в их поклонении Богу нет ни роскоши, ни великолепия, ничего величавого или привлекательного?

"Потому что они знают, что для поклонения Богу нужны только чистые сердца и незапятнанные руки; хотя их религия дает полную надежду раскаявающемуся преступнику, она никого не обольщает ложными надеждами, будто внешняя набожность может заменить сердечное почитание, будто искусственная и картинная религия может занять место простого поклонения Богу, перед престолом Которого, - тогда как самые горделивые храмы, воздвигнутые в честь Его, разсыпаются в прах, сердца продолжают гореть на алтаре, в виде неугасимой и угодной Ему жертвы.

"Пока он говорил (быть может, понуждаемый высшей силой), Иммали склонила свое сияющее лицо к земле и затем, приподнявшись с взглядом первозданного ангела, воскликнула:

"Христос будет моим Богом; я хочу быть христианкой!

"Она опять склонилась, распростершись на земле, что означает совместное выражение покорности души и тела, и оставалась в этом созерцательном положении так долго, что, когда она поднялась, собеседника её уже не было. "Он бежал с ропотом, и вместе с ним бежали тени ночи."