Мельмот-Скиталец.
Том II.
Глава XIX

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Мельмот-Скиталец. Том II. Глава XIX (старая орфография)

ГЛАВА XIX.

"Три года протекли с тех пор, как разстались Иммали и незнакомец, когда, однажды вечером, внимание нескольких испанских сеньоров, прогуливавшихся по общественной площади в Мадриде, было привлечено фигурой, которая прошла мимо них в испанском костюме того времени (только без шпаги) и весьма медленной походкой. Они остановились по какому-то внезапному побуждению и как-будто спрашивали друг у друга молчаливыми взглядами - в чем заключалась причина впечатления, какое наружность этой особы произвела на них? Внешность её не представляла ничего замечательного; держала она себя совершенно спокойно, но странное выражение её лица поразило их, вызвав ощущение, которого они не могли ни понять, ни определить.

"Когда они остановились, эта личность прошла еще раз мимо них, тою-же медленной походкой, и они опять заметили странное выражение её лица, в особенности глаз, которое ни один человеческий взгляд не мог перенести без ужаса. Привыкнув видеть перед собой предметы, возмущавшие природу и человека, проникать в дома умалишенных, тюрьмы или судилища инквизиции, находиться в логовищах голода, убежищах преступления или у смертного одра отчаяния, - глаза его приобрели особый свет, на который никто не мог смотреть, и язык, который не многие осмеливались понимать.

"Когда он медленно проходил мимо них, они заметили двух других лиц, внимание которых было, видимо, устремлено на тот-же странный предмет, так как они стояли, указывая на исго, и говорили друг с другом, выражая своими движениями сильное и очевидное волнение. Любопытство первой группы разом победило сдержанность, свойственную испанцам, и, приблизившись к двум кавалерам, они спросили не странная-ли личность, которая только что прошла, была предметом их разговора и причиною сопровождавшого его волнения? Оба ответили утвердительно и намекнули на свое знакомство с некоторыми сторонами характера и обстоятельствами истории этого необычайного существа, которое могло оправдать даже более сильные признаки волнения в его присутствии. Эти намеки подействовали еще сильнее на любопытство лиц первой группы, и число слушателей начало увеличиваться. Некоторые из них, повидимому, имели, или уверяли, будто имеют, некоторые сведения, относящияся к этой необычайной личности. Начался тот безсвязный разговор, главными составными частями которого служат значительные доли невежества, любопытства и страха, с небольшою примесью точных сведений и правды, - один из тех разговоров, неопределенных, не удовлетворяющих, но не лишенных интереса, куда каждый собеседник охотно вносит свою долю неосновательных сообщений, нелепых предположений, анекдотов, тем более заслуживающих доверия, чем менее они вероятны, и заключений, тем более убедительных, чем неправильнее они выведены.

"Разговор происходил, приблизительно, в таком непоследовательном виде:

"Но почему-же, если он таков, каким его описывают, каким его знают, - почему-же его не арестуют по распоряжению правительства, почему его не замуравят в инквизиции?

"Он часто бывал в темницах святого учреждения, быть может, чаще, чем того желали-бы святые отцы, - ответил другой.

"Это - общеизвестный факт, что после допроса, к каким-бы результатам он ни повел, его самого немедленно освобождали.

"Известно также, - прибавил другой, - что этот чужестранец бывал почти во всех тюрьмах Европы, но всегда находил средство одержать верх над властью, в руках которой он, повидимому, находился; он всегда деятельно приводил в исполнение свои злые умыслы в самых отдаленных странах Европы, в тот момент, когда мог предположить, что ответственность за эти умыслы падет на других.

"Известно-ли, - спросил третий, - в какой стране он родился?

"Говорят, - ответили ему, - что он уроженец Ирландии (страны, которую никто не знает, и в которой местные жители не любят оставаться по различным причинам) и что имя его Мельмот.

"Другой, казавшийся на вид умнее остальных, привел, как добавление, необычайный факт, что этого иностранца видали в различных и отдаленных странах земли, в течение времени, в какое ни одна человеческая сила не дала-бы ему возможности проехать из одной страны в другую, что замеченным и страшным обычаем его было отыскивать повсюду самых несчастных или порочных людей в том обществе, в каком он вращался, - но никому не было известно, с какою целью он это делал.

"Это хорошо известно, - ответил низкий голос, поразивший слух оторопевших слушателей, подобно звуку большого, чем-либо обернутого колокола, - это хорошо известно и им, и ему.

"Были уже сумерки, но глаза всех могли различить фигуру незнакомца, когда она проходила мимо; некоторые уверяли даже, что могли разсмотреть зловещий блеск тех глаз, которые никогда не поднимались на человеческую судьбу иначе, как в качестве светил несчастия. Группа остановилась на некоторое время, следя за удалявшейся фигурой, которая на них производила впечатление торпедо. Она удалялась медленно; никто не обратился к ней с речью.

"Я слышал, - сказал один из этого общества, - будто прелестная музыка предшествует появлению этого лица, когда обреченная ему жертва - существо, которое ему позволяется искушать или мучить, - должна появиться перед ним или приблизиться к нему. Я слышал странный рассказ о том, как звучит такая музыка; и... Божия Матерь да сохранит нас, - разве вы не слышите теперь этих звуков?

"Где? Что? - послышалось среди удивленных слушателей, которые сняли шляпы, распахнули плащи и, открыв уста и сдерживая дыхание, в сладостном восторге, прислушивались к звукам, носившимся около них.

"Неудивительно, - сказал молодой любезник, находившийся в этом обществе, - неудивительно, что такими звуками возвещается приближение столь небесного существа. Оно сносится с добрыми духами, и только блаженные силы могут посылать такую музыку с неба для приветствия его.

"Когда он это проговорил, все глаза обратились к женской фигуре, которая, подвигаясь среди группы блестящих, привлекательных женщин, казалась среди них единственной, на которой глаз мог остановиться с чистым, неразделенным, светлым и сердечным чувством. Она не искала общого внимания; это внимание само захватило ее, гордясь своей добычей.

"С приближением большой группы женщин, среди кавалеров произошло тревожное и льстивое подготовление, оживленное приведение в порядок плащей, шляп и перьев, характерное для нации, до сих пор еще на половину феодальной и всегда любезной и рыцарской по отношению к дамам. Эти предварительные движения были встречены соответственными жестами со стороны приближавшихся прекрасных и роковых гостей. Шелест их больших вееров, колеблющияся и развевающияся вуали, которые, отчасти скрывая лицо, прельщали воображение более, чем полное и тщеславное выставление на вид ревниво оберегаемых ими прелестей, мантильи грациозными складками, сложными маневрами и кокетливыми изгибами которых умеют так прекрасно пользоваться испанки, - все предвещало нападение, которое кавалеры, следуя светской моде того времени (1683), готовы были принять и отразить.

"Но среди блестящей группы, подвигавшейся к ним, была одна, в оружии которой не было ничего искусственного и которая, своею оригинальною и простою привлекательностью, представляла полный контраст с изученными приемами своих спутниц. Если её веер шевелился, это было лишь для того, чтобы привести воздух в движение; если она оправляла вуаль, это было для того, чтобы прикрыть свое лицо; если она куталась в мантилью, это было лишь с целью прикрыть те формы, удивительная правильность которых не могла быть скрыта даже широкой одеждой того времени. Мужчины, отличавшиеся самой развязной любезностью, отступали при её приближении с невольным, благоговейным страхом, - развратники, взглядывая на нее, чувствовали себя наполовину исправленными, - чувствительные люди смотрели на нее, как на осуществление образа своей фантазии, которому не суждено воплотиться на земле, - несчастные чувствовали утешение при одном виде её, - старики, при взгляде на нее, вспоминали о своей юности, - и юноши в первый раз мечтали о любви - единственной, какая заслуживает этого имени, какая внушается только чистотою и только в безукоризненной чистоте может найти свою награду.

"Когда она смешивалась с веселыми группами, наполнявшими площадь, можно было заметить в ней какую-то особенность, отличавшую ее от других женщин. Эта особенность заключалась не в притязании казаться лучше всех, (ея несравненная привлекательность заставила-бы даже самую тщеславную женщину, из числа находившихся здесь, уступить ей это право), но в чем-то безупречном и безыскусственном, выражавшемся в её взглядах, движениях и даже мыслях, обращавшем непринужденность в грацию, придававшем возвышенный смысл простому восклицанию, рядом с которым вылощенные изречения казались вполне безсмысленными. Эта особенность состояла в постоянном нарушении этикета, с живым и безстрашным энтузиазмом, и в немедленном извинении за это нарушение, с таким робким и грациозным раскаянием, что трудно было решить - милее-ли был самый проступок, или его оправдание.

"Она представляла полную и странную противоположность окружавшим ее женщинам, с их размеренными интонациями, напыщенной походкой и установленным однообразием одежды, манер и взглядов. Искусственность лежала на каждом члене и каждой черте их с самого рождения превращавшия каждое действие в выражение мысли; чем более она опасалась обнаруживать свои чувства, тем лучшими истолкователями их являлись её движения. Она была окружена светом, в котором смешивались невинность и величавость, соединяющияся только в особах её пола. Мужчины могут долго сдерживать характер силы, какой природа наложила на них, но они весьма скоро теряют право служить выражением невинности.

"Среди живых, эксцентричных и пленительных сторон её фигуры, казавшейся кометой в мире красоты, не связанной никакими законами, или повинующейся законам, ей одной понятным, на ней лежала какая-то тень меланхолии; поверхностному наблюдателю эта меланхолия могла показаться преходящей и намеренной, лишь оттеняющей яркия краски блестящей картины, но другим она возвещала, что умственная энергия её не остается без дела, что чувства её достаточно возбуждены, но сердце не вмещает еще в себе ни чьего образа и ищет его.

"Группа, разговаривавшая о чужеземце, почувствовала, что внимание её непреодолимо привлекается этой молодой женщиной; подавленный тон их страшных сообщений превратился в отрывистые восклицания восторга и удивления, когда прекрасное видение прошло мимо них. Оно не успело еще отдалиться на большое разстояние, когда незнакомец опять показался, возвращаясь медленно, будучи известен всем, но сам не зная никого. Когда группа женщин повернула обратно, оне встретились с ним. Его блестящий взгляд избрал одну из них и сосредоточился на ней. И она увидала его, узнала и, испустив дикий крик, без чувств, упала на землю.

"Смятение, вызванное этим случаем, который многие видели, но причину которого никто не знал, на несколько минут отвлекли внимание от чужеземца, - все старались подать помощь даме, упавшей в обморок, или навести справки о ней. Она была отнесена в свою карету большим числом помощников, чем ей было нужно или желательно, и в ту минуту, как ее посадили в экипаж, чей-то голос произнес около нея слово "Иммали". Она узнала этот голос и, слабо вскрикнув, обернулась тревожным взглядом в ту сторону, откуда звук донесся до нея. Находившиеся около нея слышали его, но так как они не понимали его значения или не знали, к кому он обращен, они приписали волнение дамы нездоровью и поспешили усадить ее в карету. Карета уехала, но иностранец провожал ее взглядом; все общество разошлось, и он остался один; сумерки превратились в темную ночь, а он, повидимому, не замечал этой перемены; немногие продолжали еще бродить по окраинам площади, наблюдая за ним, но он не обращал на них внимания.

"Некто, остававшийся там дольше всех, рассказывал, будто он видел у незнакомца жест, каким поспешно отирают слезу. В слезах раскаяния ему было отказано навсегда. Не могло-ли это быть слезою страсти? В таком случае сколько горя она должна была предвещать ему!