Джэни Эйр.
Часть первая.
Глава X.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Джэни Эйр. Часть первая. Глава X. (старая орфография)

ГЛАВА X.

До сих пор я передавала со всеми подробностями события моего незначительного существования; первым десяти годам своей жизни я посвятила почти столько же глав. За то последующия девять лет я обойду почти полным молчанием, скажу о них только несколько слов.

Произведя свои опустошения в Ловуде, тифозная горячка мало по малу исчезла оттуда; но сила, с которой она свирепствовала, и число унесенных ею жертв обратили внимание общества на школу. Были сделаны исследования относительно происхождения заразы, при которых обнаружились факты, возбудившие в высокой степени негодование публики. Нездоровое местоположение института; количество и качество нищи, получаемой детьми; испорченная, зловонная вода, употреблявшаяся при приготовлении пищи; дурная и недостаточная одежда воспитанниц - все это всплыло наружу; и эти открытия повлекли за собою последствия, весьма постыдные для м-ра Брокльхерста, но благодетельные для института.

Несколько богатых и благотворительных лиц, населявших эту местность, собрали по подписке значительную сумму денег для сооружения нового, более удобного и лучше расположенного здания; новые порядки были введены, сделаны значительные улучшения в пище и одежде воспитанниц; денежные средства школы были вверены управлению целого комитета. М-р Брокльхерст, который, благодаря своему богатству и связям, не мог быть совершенно устранен, сохранил должность казначея; но он разделял ее с несколькими другими членами более широкого и симпатичного образа мыслей; свои обязанности директора он тоже должен был разделять с другими людьми, умевшими соединять строгость с благоразумием, экономию с удобствами и справедливость с состраданием. Школа, преобразованная таким образом, с течением времени стала, действительно, полезным учреждением. Я осталась её обитательницей, после этого преобразования, еще восемь лет - шесть лет в качестве воспитанницы и два года в качестве учительницы.

В течение этих восьми лет моя жизнь текла чрезвычайно однообразно, но не несчастливо, потому что она не была бездеятельной. Все средства к образованию были у меня под рукой, и я широко пользовалась ими. С течением времени я достигла степени первой ученицы первого класса, а затем на меня были возложены обязанности учительницы, которые я усердно исполняла в продолжении двух лет; но к концу этого времени мое настроение изменилось.

Мисс Темпль все это время неизменно оставалась начальницей института. Её преподаванию я обязана самыми лучшими из своих знаний; её дружба и её общество служили мне постоянным утешением; она заменяла мне мать, воспитательницу, а потом и подругу. Но как раз в это время она вышла замуж и уехала со своим мужем - пастором и прекрасным человеком, почти достойным такой жены - в отдаленное графство; для меня она таким образом была потеряна.

С того дня, как она оставила Ловуд, я изменилась; вместе с нею меня покинуло всякое чувство покоя, общности с Ловудом, сделавшей его для меня некоторым образом второй родиной. Я переняла от нея нечто из её собственной натуры и многия её привычки. Я подчинилась сознанию долга и порядка; я была спокойна; я думала, что я довольна; в глазах других и даже часто в моих собственных я была дисциплинированной, сдержанной натурой.

Но судьба, в лице его преподобия м-ра Нэсмит, стала между мною и мисс Темпль. Я смотрела на нее когда она, вскоре после обряда венчания, в своем дорожном платье усаживалась в почтовую карету; я следила за каретой, подымавшейся на холм, пока она не скрылась за ним; затем я вернулась в свою комнату и провела в одиночестве большую часть дня.

Я почти безостановочно ходила взад и вперед по комнате. Я уверяла себя, что я только огорчена разлукой с мисс Темпль и занята мыслью, чем вознаградить эту потерю; но когда мои размышления пришли к концу, я, посмотрев вокруг себя, увидала, что день прошел и настал вечер - в эту минуту я сделала другое открытие: мне стало ясно, что я за этот короткий промежуток времени совершенно преобразилась; что душа моя отбросила от себя все, что она заимствовала от мисс Темпль - или скорее, что мисс Темпль унесла с собой ту атмосферу ясности духа, которой я наслаждалась вблизи её; теперь я осталась, предоставленная своей собственной натуре, и старые мятежные чувства снова стали подыматься из глубины моей души. Не опоры я лишилась, а скорее какая-то двигательная сила исчезла во мне; не способность чувствовать себя спокойной и довольной покинула меня, а исчезла причина быть довольной. Мой мир в течении многих лет заключался в стенах Ловуда; теперь я вспомнила, что существует еще другой мир и что этот действительный мир обширен, что широкое поле надежд и опасений, разнообразных ощущений и волнений открыт для тех, у кого хватает. мужества итти на встречу им, знакомиться с жизнью среди её опасностей.

Я подошла к окну, открыла его и выглянула; предо мною лежали оба крыла здания, сад, границы Ловуда, а на горизонте возвышались холмы. Мой взгляд миновал ближайшие предметы для того, чтобы остановиться на самых отдаленных, синеющих вершинах гор. Туда я стремилась, по ту сторону этих вершин; все, что лежало в тесных пределах этих скал, казалась мне клеткой, тюрьмой. Я провожала глазами дорогу, извивавшуюся вдоль подошвы одной горы и исчезавшую в далеком ущельи. Как я стремилась тогда в эту неизвестную даль! Я вспомнила то время, когда я в первый раз проезжала по этой дороге в дилижансе, вспомнила, как дилижанс спускался с холма в полутьме сумерек. Целая вечность, казалось, отделяла меня от того дня, когда я приехала в Ловуд. С тех пор я его не покидала. Все каникулы я проводила в школе; м-рс Рид никогда не приглашала меня в Гэтесхид, никто из всей семьи ни разу не посетил меня. У меня не было никаких сношений с внешним миром; школьные порядки, школьные обязанности, школьные привычки, школьные наблюдения и голоса, и лица, и фразы, и костюмы, симпатии и антипатии - вот все, что я знала о жизни. Но теперь я чувствовала, что этого недостаточно. Я хотела свободы - я жадно стремилась к свободе, я молилась о свободе. Слабо подувший ветерок, казалось, подхватил и унес мою молитву. Я оставила это желание и прошептала более скромную мольбу - мольбу о перемене, о чем-нибудь новом, оживляющем. Но и она тоже развеялась в пространстве. "Тогда", воскликнула я в порыве отчаяния, "пошли мне, Господи, хоть новую службу!"

В эту минуту раздался звонок, сзывавший к ужину, и я должна была сойти в столовую.

Пока не наступило время сна, я не могла улучить свободного времени, чтобы возобновить прерванную нить моих размышлений. Но даже и тогда учительница, занимавшая одну со мной комнату, безпрестанно отвлекала меня от предмета, к которому я стремилась вернуться, бесконечной болтовней о мелких, неинтересных вещах. Как пламенно я желала, чтобы она уснула и замолчала! Мне казалось, что стоит мне только вернуться к той мысли, которая промелькнула у меня в голове в последнюю минуту, когда я стояла у окна, как я найду какое-нибудь внезапное решение, которое успокоит меня.

Наконец, мисс Грайс захрапела; до сих пор я всегда смотрела на её храп, как на большое неудобство; теперь же я обрадовалась ему. Мне нечего было больше опасаться, что мне помешают; полуизгладившияся из моей памяти мысли мгновенно ожили в моем мозгу.

-- Новая служба! В этих словах есть что-то приятное, - говорила я себе мысленно. Каждый человек может служить; я служила здесь девять лет; все, чего я теперь желаю, это служить где-нибудь в другом месте. Неужели я не могу добиться этого? Разве это так неисполнимо? Да - да, эта цель не так недостижима, если-бы только мой мозг был достаточно деятелен и мог докопаться до средств, как достигнуть её.

Я села на постель. Была холодная ночь; я набросила на плечи шаль и принялась снова думать изо всех сил.

Чего я желаю? Нового места, в новом доме, среди новых лиц, в новых условиях. Я желаю этого, потому что совершенно безполезно желать чего-нибудь лучшого. Что делают обыкновенно те, которые желают достать новое место? Они обращаются к друзьям, я думаю. У меня нет друзей. Но ведь есть и много других, у которых тоже нет друзей, которые должны сами о себе заботиться и сами себе помогать; к каким средствам они прибегают?

ничего не выходило из усилий моего мозга. Возбужденная этими тщетными усилиями, я встала, прошла по комнате, раздвинула занавески у окна и взглянула на небо; на нем мерцало несколько звезд; холодная дрожь пробежала по моим плечам, и я снова полезла в постель.

Добрая фея, в мое отсутствие, должно быть уронила на мое изголовье ответ, которого я долго искала, потому что едва я легла, как он спокойно и естественно встал в моем уме: те, которые ищут места, публикуются в газетах; ты должна публиковаться в "--ском Вестнике".

Но как? Я ничего не знаю о газетных публикациях.

Ответы теперь быстро возникали в моем уме.

"Ты должна запечатать в конверт объявление и деньги за него и адресовать его на имя издателя "Вестника". При первом удобном случае ты должна отнести это письмо в Лаутон на почту. Ответы могут быть адресованы на ту же почту, на буквы Д. Э. Через неделю после отправления своего письма ты можешь справиться на почте, нет ли ответа, и сообразно с этим действовать.

Я проверила мысленно этот план еще два или три раза; теперь он запечатлелся в моем мозгу, я облекла его в ясную, практическую форму; с чувством удовлетворения я заснула.

Рано утром я вскочила; я написала свое объявление, запечатала его и надписала адрес раньше, чем звонок возвестил начало уроков. Вот его содержание: "Молодая особа, имеющая навык в преподавании (разве я не была учительницей целых два года?) желает получить место в частном доме, для занятий с детьми моложе четырнадцати лет (так как мне самой едва минуло восемнадцать лет, то я полагала, что мне не следует браться за воспитание детей старше четырнадцати лет). Она в состоянии преподавать все обычные предметы, требуемые хорошим английским воспитанием, а также французский язык, рисование и музыку. (В то время этот перечень знаний, который теперь показался бы очень скромным, считался весьма обширным). Письма просят адресовать в Лаутон, в почтовую контору, до востребования, Д. Э."

Этот документ лежал в моем ящике целый день. После чая я попросила позволения у новой начальницы отправиться в Лаутон, чтобы сделать некоторые мелкия закупки для себя и еще двух или трех учительниц; позволение охотно было мне дано, и я отправилась. Побывавши в одной или в двух лавках и опустив письмо в почтовый ящик, я вернулась домой под проливным дождем, вся промокшая насквозь, но с легким, сердцем.

Следующая неделя показалась мне- необыкновенно долгой; однако, и она пришла к концу, как все в подлунном мире, и в один ясный осенний вечер я снова шла в Лаутон. Это была очень живописная дорога; она извивалась вдоль берега реки, делая самые неожиданные и красивые повороты; но в тот день я гораздо больше думала о письмах, которые меня ждали или не ждали в маленьком городке, куда я направлялась, нежели о красоте долины, через которую я проходила.

На этот раз предлогом для прогулки в Лаутон послужила мне покупка ботинок; поэтому я прежде всего справилась с этим делом и, покончив с ним, я из лавки башмачника отправилась по чистенькой, узкой улице в почтовую контору. Там сидела старая дама с роговыми очками на носу Я черными полуперчатками на руках.

-- Нет-ли писем для Д. Э? - спросила я.

Она взглянула на меня поверх очков, затем выдвинула ящик стола и стала в нем рыться; она рылась так долго, что надежда начала покидать меня. Наконец, продержав один конверт перед стеклами своих очков в продолжении пяти минут, она передала его мне через решетку, сопровождая это действие вторичным, пытливым и недоверчивым взглядом. На адресе письма стояли буквы Д. Э.

-- Больше писем нет? - спросила я.

-- Больше нет, - сказала она. Я спрятала письмо в карман и отправилась домой. Я не могла его открыть сейчас: по правилам нашего заведения я должна была быть дома в восемь часов, а теперь было уже половина восьмого.

Дома меня ждали различные обязанности. Мне надо было сидеть с девочками во время приготовления уроков; затем была моя очередь читать молитвы; отправить воспитанниц спать; потом я ужинала с друзьями учительницами. Даже когда мы, наконец, разошлись по своим комнатам, около меня была неизбежная мисс Грайс; в нашем подсвечнике был только маленький огарок свечи, и я боялась, что мисс Грайс будет болтать, пока он не выгорит весь; к счастью, однако, тяжелый ужин произвел на нее усыпляющее действие; раньше еще, чем я успела раздеться, она уже храпела. Остался крохотный кусочек свечки. Я вынула свое письмо; на печати была одна буква Ф.; я распечатала конверт; содержание письма было коротко:

-- "Если Д. Э., публиковавшаяся в --ском Вестнике в минувший четверг, действительно, обладает упомянутыми способностями, и может представить удовлетворительные рекомендации о своем характере и предшествующей деятельности, то ей предлагается место для занятий с одной девочкой моложе десяти лет; жалованье тридцать фунтов стерлингов в год. Д. Э. просят прислать рекомендацию, имя, адрес и все прочия сведения по адресу:

М-рс Фэрфакс, Торнфильд, близ Милькота".

Я долго разсматривала это послание; почерк был старомодный, не совсем твердый и напоминал почерк старой дамы. Это обстоятельство меня успокоило. Меня мучило тайное опасение, что, действуя так самостоятельно, на свою собственную ответственность, я рисковала попасть в беду. Но пожилая дама была, во всяком случае, хорошей рекомендацией для дома, в котором я собиралась поселиться. М-рс Фэрфакс! Я представляла себе ее в черном платье и вдовьем чепце; холодной, может быть, но не невежливой - образцом почтенной английской дамы. Торнфильд! Это было, без сомнения, название поместья; маленький, содержащийся в большом порядке уголок земли; впрочем, мои дальнейшия попытки представить себе ясную картину этого уголка земли оказались мало успешными. Милькот: я попробовала освежить в воспоминаниях карту Англии; да, я знала это место. Милькот был большой промышленный город на берегу реки А; - в нем было несомненно много движения; тем лучше; это составило бы по крайней мере полную перемену в моей обстановке. Не могу сказать, чтобы меня особенно привлекало представление о фабричных трубах и облаках дыма - но, подумала я, Торнфильд наверно лежит на большом разстоянии от города.

На этом месте мои размышления были прерваны треском погасающей свечи, и я легла спать.

На следующий день надо было начать делать дальнейшие шаги. Я не могла долее хранить свои намерения в секрете; я должна была их открыть для того, чтобы обезпечить им успех. Я попросила свидания у начальницы и, во время обеденного перерыва, сообщила ей, что имею в виду новое место, на котором жалованье превосходит вдвое жалованье, получаемое мною здесь (в Ловуде я получала только 15 ф. стерлингов в год); при этом я попросила ее довести об этом до сведения м-ра Брокльхёрста или какого нибудь другого из членов комитета, и удостовериться, позволят ли они мне сослаться на их рекомендацию. Она очень любезно согласилась взять на себя роль посредницы в этом деле. На следующий же день она говорила с мистером Брокльхёрстом, который сказал, что об этом надо написать м-рс Рид, так как она моя настоящая опекунша. К м-рс Рид было отправлено письмо, на которое она ответила, что "я могу делать все, что хочу: она давно перестала вмешиваться в мои дела". Этот ответ обошел всех членов комитета, и, наконец, после долгих, как казалось, проволочек, мне было дано формальное разрешение изменить свое положение, если к этому представится случай; при этом было прибавлено, что, в виду моего хорошого поведения за все время моего пребывания в Ловуде в качестве воспитанницы, как и в качестве учительницы, мне в ближайшем времени будет доставлено удостоверение о моем характере и способностях, подписанное всеми инспекторами заведения.

Действительно, я скоро получила это удостоверение, послала копию с него м-рс Фэрфакс и получила ответ от этой дамы, в котором она мне писала, что осталась совершенно довольна полученными сведениями и предоставляет мне двухнедельный срок, по прошествии которого я могу вступить в обязанности гувернатки в её доме.

- тот самый чемодан, который я привезла с собой из Гэтесхида девять лет тому назад.

Чемодан был связан, и адрес прикреплен к нему. Через полчаса должен был придти за ним носильщик, чтобы забрать его в Лаутон; я сама должна была отправиться туда рано утром на следующий день и оттуда уже поехать дальше в почтовой карете. Я вычистила свое черное шерстяное дорожное платье, приготовила свою шляпку, перчатки и муфту; заглянула еще раз во все ящики, чтобы убедиться, не оставила ли я в них чего-нибудь, и так как мне нечего было больше делать, то я села на стул и попыталась отдохнуть. Я не могла; хотя я целый день была на ногах, я не могла теперь сидеть ни одной минуты спокойно; я была слишком возбуждена. Целая полоса моей жизни заканчивалась в этот вечер, с следующого дня начиналась новая полоса; нечего было и думать об отдыхе и сне в промежутке между ними; я должна была в лихорадочном возбуждении бодрствовать все время, пока не совершится перемена.

-- Барышня, - сказала горничная, отыскавшая меня в корридоре, где я тревожно ходила взад и вперед, точно безпокойный дух, - внизу вас кто-то желает видеть.

"Это наверно носильщик", - подумала я и побежала вниз, не спрашивая больше ни о чем.

Я прошла мимо гостинной учительниц, дверь которой была полуоткрыта, и отправилась в кухню, как вдруг кто-то выбежал из комнаты.

-- Это она, конечно, это она! - я бы узнала ее где угодно! - воскликнула эта особа, останавливая меня и хватая за руку.

Я посмотрела на нее: предо мною стояла женщина, одетая как прислуга из хорошого дома, довольно почтенная с виду, хотя еще молодая; она была красива, с черными волосами и глазами и свежим цветом лица.

-- Ну, кто-же я? - спросила она, улыбаясь; её голос и улыбка показались мне сравнительно знакомыми; - я надеюсь, вы меня не совсем забыли, - мисс Джэни?

В следующую секунду я в восторге обнимала и целовала ее.

-- Это мой маленький мальчик! - поспешно проговорила Бесси.

-- Значит, ты замужем, Бесси?

-- Да: почти пять лет уже, за Робертом Ливен, кучером; у меня кроме этого, Бобби, есть еще маленькая девочка, которую я окрестила Джэни.

-- А ты не живешь в Гэтесхиде?

-- Ну, а что же все поделывают в Гэтесхиде? Разскажи мне все о них, Бесси; но сначала садись; а ты, Бобби, поди ко мне, сядь ко мне на колени, хочешь? - Но Бобби предпочитал стоять около матери.

-- Вы не особенно большого роста, мисс Джэни, и не очень полная, - продолжала м-рс Ливен. - Я думаю, вас не слишком-то хорошо кормили здесь в школе; мисс Рид на целую голову больше вас; а мисс Джорджиана наверное вдвое шире вас.

-- Джорджиана, должно быть, очень красива, Бесси?

-- Очень. Прошлую зиму она провела с матерью в Лондоне, и там все были от нея в восхищении. Теперь она дома и живет с сестрой, как кошка с собакой; оне постоянно ссорятся.

-- О, он ведет себя далеко не так хорошо, как желала бы его мать. Он был в университете, но его оттуда выгнали; потом его дяди хотели, чтобы он сделался адвокатом и изучал законы; но он такой легкомысленный молодой человек, из него, я думаю, никогда ничего не выйдет.

-- Как он выглядит?

-- Он очень высокий; многие находят его очень красивым молодым человеком, но у него такия толстые губы.

-- Это она тебя послала сюда, Бесси?

-- О, нет; мне давно хотелось вас видеть, а когда я узнала, что пришло письмо от вас и что вы собираетесь переехать в другое место, далеко отсюда отсюда, я подумала, что не мешало бы мне собраться и поехать взглянуть на вас.

-- Я боюсь, что ты разочаровалась во мне, Бесси. - Я проговорила эти слова, смеясь: я заметила, что взгляд Бесси, обращенный на меня отнюдь не выражал восхищения.

-- Нет, мисс Джэни, вовсе нет: у вас такой благородный вид, вы выглядите, как настоящая дама; а больше я в сущности от вас никогда и не ожидала, ведь вы и ребенком никогда не были красивы.

что их внешность не обещает им удовлетворения этого желания, не может доставить особенного удовольствия.

-- Но я думаю, вы очень ученая, - продолжала Бесси, как бы в виде утешения. - Что вы знаете? Вы умеете играть на фортепиано?

-- Немного.

В комнате стояло фортепиано; Бесси подошла, открыла его и попросила меня сыграть ей что нибудь; я сыграла один или два вальса, и она пришла в восхищение.

-- Барышня Рид не умеет так играть, - сказала она торжествующе. - Я всегда говорила, что вы превзойдете их в науках; а рисовать вы умеете?

Это был ландшафт, написанный водяными красками; я подарила его начальнице в знак признательности за её любезное посредничество между мною и комитетом, и она вставила его в рамку и повесила в гостиной.

-- Да ведь это великолепно, мисс Джэни! Сам учитель рисования барышни Рид не сделал бы лучше, а уж о них и говорить нечего. Вы и но французски учились?

-- Да, Бесси, я читаю и говорю по французски.

-- И вышивать умеете по канве и батисту?

-- О, вы настоящая барышня, мисс Джэни! Я знала, что так и будет, что вы добьетесь всего, все равно, будут ли ваши родные заботиться о вас, или нет. Я бы хотела вас еще спросить кой о чем. Вы никогда не слыхали о родственниках вашего отца, по имени Эйр?

-- Никогда в жизни.

-- Ну, вы знаете, что барыня всегда говорила, что они бедные и низкого происхождения; они может быть, действительно, бедные; но я уверена, что они такие же благородные, как и Риды; потому что раз, этому уже пять или семь лет, какой-то м-р Эйр появился в Гэтесхиде и пожелал вас видеть. Барыня сказала, что вы в школе за пятьдесят миль от Гэтесхида. Он казалось, очень сожалел, услыхав это, потому что он не мог остаться. Он собирался в далекое путешествие заграницу, и его корабль должен был уйти из Лондона через день или два. Он выглядел совсем, как настоящий барин, и я думаю, что это был брат вашего отца.

-- В какую страну он уехал, Бесси?

-- На остров Мадеру! - предположила я.

-- И он уехал?

-- Да; он недолго оставался в доме, всего несколько минут. Барыня держалась с ним очень высокомерно; она потом называла его "мелким торговцем". Мой Роберт думает, что он виноторговец.

Целый час мы с Бесси разговаривали о былых временах; наконец она должна была оставить меня. Рано утром на следующий день, ожидая в Лаутоне почтовую карету, я видела ее еще в продолжении нескольких минут. У дверей "Брокльхерстского Герба" мы разстались: она пошла на встречу омнибусу, который. должен был отвезти ее обратно в Гэтесхид, я села в почтовую карету, которая увозила меня г. встречу новым обязанностям и новой жизни, в незнакомых окрестностях Милькота.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.