Джэни Эйр.
Часть вторая.
Глава XI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Джэни Эйр. Часть вторая. Глава XI. (старая орфография)

ГЛАВА XI.

Ложась спать, я позабыла спустить полог и закрыть ставни на окне, как это делала обыкновенно. Вследствие этого, когда полная, яркая луна - ночь была дивная - заглянула в мое окно, я проснулась. Я открыла глаза и устремила их на её серебристо-белый, чистый, как стекло, круглый лик.

Он был хорош, но полон величавой грусти... Я протянула руку, чтобы задернуть полог... Боже милосердый, что за крик!

Дикий, яростный, резкий звук его на-двое перерезал, пересек тихую ночь и её мирное молчанье и пронесся из конца в конец по всему Торнфильду.

Сердце у меня остановилось, протянутая вперед рука застыла, как в параличе. Крик замер и больше не повторился. Он раздался, очевидно, в третьем этаже, потому что пронесся у меня над головою. Там же, то есть надо мною, - да, именно в комнате над моим потолком - я услышала теперь борьбу и, судя по шуму, смертельную борьбу. Полусдавленный голос прокричал: - Помогите!.. Помогите!.. Помогите!.. Три раза, один за другим раздался этот крик. - Да придите же, хоть кто нибудь! - кричал голос.

А затем, в то время, как топот ног и шум борьбы с прежней яростью все еще продолжались, я ясно разслышала сквозь доски и штукатурку:

-- Рочестер! Рочестер! Приди же, ради Бога!..

В какой-то комнате отворилась дверь, кто-то выбежал или, вернее - бросился в галлерею, пронесся по ней... Чьи-то, - другие шаги застучали по полу, надо мною и... что то грохнулось.

Потом - полное молчание.

Я кое-что накинула на себя и, дрожа от ужаса всем телом, выбежала из своей комнаты. Весь дом проснулся. В каждой комнате слышались возгласы, испуганный шопот. Одна за другой отворялись двери; один за другим выходили из них их обитатели... Галлерея постепенно наполнилась народом. Со всех сторон доносились разспросы:

-- О, что это такое?.. - Кто расшибся?.. - Что случилось?-Принесите свечку! - Это пожар, пожар? - Это разбойники? - Куда бежать?...

Еслиб не лунный свет, они очутились бы совсем в потемках. Они бегали туда и сюда; одни рыдали, другие шатались на ногах. Смятение было непомерное.

-- Куда к чорту провалился Рочестер? - крикнул один из гостей. - Я не могу его найти в его постели.

-- Я здесь!.. Здесь! - крикнул тот в ответ. - Успокойтесь вы все, - я к вам иду!

В конце галлереи отворилась дверь, и в ней показался Рочестер со свечею в руке (он только что спустился с третьяго этажа). Одна из дам тотчас же подбежала к нему и схватила его за руку. Эта дама была - мисс Инграм.

-- Что за ужас случился? - спросила она. - Говорите! Лучше сразу узнать хоть самое худшее!

-- С одной из прислуг случился кошмар, - вот и все! Она - женщина нервная. Без сомнения, ей что-нибудь почудилось во сне, а она уже вообразила, что видит призрак или что-нибудь подобное. Ну, а затем я должен проводить вас в ваши комнаты. Господа, будьте так добры подать пример дамам. Милые дамы! Вы наверно схватите насморк, если еще хоть ненадолго останетесь в этой холодной галлерее.

Таким образом, то приказаниями, то ласковыми словами, ему удалось опять водворить своих гостей, каждого в отведенной ему спальне Я не ждала, чтобы мне приказали удалиться к себе, и ушла в свою комнату, так же незаметно, как и вышла, из нея. Впрочем, я вернулась туда не для того, чтобы лечь в постель, - я торопливо стала одеваться. Голоса и грохот, который я слышала, убедили меня в том, что вовсе не "кошмар одной из прислуг" вызвал во всем доме такой ужас и переполох. Объяснение свое Рочестер, конечно, выдумал нарочно для того, чтобы успокоить своих гостей. Поэтому я и оделась, чтобы быть готовой ко всякой случайности. Уже одевшись, я долго сидела у окна, глядя на безмолвные, посеребренные луною поля, и ждала... чего, сама не знаю. Но мне казалось, что какое-нибудь событие должно непременно последовать за таким ужасным криком и борьбою и отчаянным призывом на помощь.

тишина.

Между тем, месяц готов был закатиться. Мне холодно было сидеть у окна и я решила, что лучше лягу на постель, совсем одетая. Я отошла от окна и почти без шума прошла по ковру. Но в ту минуту, как я наклонилась, чтобы снять башмаки, кто-то осторожно постучал в дверь.

-- Кто там?

-- Вы не спите? - вместо ответа спросил голос, который я ожидала услышать, - голос Рочестера.

-- Да.

-- Одеты?

-- Да.

-- Ну, так выйдите сюда, тихонько.

Я повиновалась. В галлерее, со свечкой в руках, стоял Рочестер.

-- Вы мне нужны, - проговорил он, - идемте вот сюда; да не спешите, старайтесь не шуметь.

Он провел меня по галлерее, затем вверх по лестнице и остановился в темном, низком корридоре рокового, зловещого третьяго этажа. Я остановилась рядом с ним.

-- Есть у вас в комнате губка? - спросил он шопотом.

-- Есть. - И нюхательная соль тоже есть?

-- Да.

-- Вернитесь и принесите все это сюда.

Я вернулась к себе, взяла губку с умывальника, соль - из комода и опять пошла обратно. Рочестер все еще ждал меня; в руке у него был небольшой ключ, который он вложил в одну из маленьких черных дверей; но вдруг остановился и опять обратился ко мне:

-- Вам не сделается дурно при виде крови?

-- Кажется, нет. Мне еще не случалось видеть.

Отвечая ему, я почувствовала небольшую дрожь.

-- Дайте мне только вашу руку. Было, бы некстати, если-б с вами случился обморок.

Я протянула ему свои пальцы:

Я вошла в комнату, которую уже видела раньше, в тот день, когда м-с Фэрфакс водила меня по всему дому. Но тогда стены были сплошь оклеены обоями, а теперь эти обои в одном конце комнаты висели лохмотьями и под ними виднелась дверь, которой тогда не было. Эта дверь была открыта; из соседней комнаты в нее врывался свет и доносились какие-то отрывистые звуки, напоминавшие собачье рычанье. Поставив свечку, Рочестер сказал:

-- Подождите минутку, - и вошел туда.

Его появление приветствовали раскатом смеха. Это был знакомый мне сатанинский смех Грэс Пуль: "Ха,-ха,-ха...!"

Значит, она там...

Рочестер, вероятно, молча как-нибудь расправился с нею, потому что все затихло. Он вышел оттуда и запер за собою дверь.

-- Джэни, сюда! - проговорил он, и я подошла к нему, обойдя кругом большую кровать, которая своим спущенным пологом скрывала за собой значительную часть комнаты. У изголовья стояло кресло, а в нем сидел человек - совсем одетый, но без сюртука. Он сидел тихо, неподвижно; голова его была откинута назад, глаза закрыты. М-р Рочестер держал над ним свечу, и в этом бледном, безжизненном лице незнакомца я узнала... Мэзона. Его рубашка, с одного боку, и рукав были пропитаны кровью.

-- Подержите свечу, - сказал Рочестер, и я повиновалась. Он взял чашку с умывальника и подал мне:

-- Держите! - и я стала держать.

Рочестер взял губку, опустил ее в воду, затем смочил ею мертвенно-неподвижное лицо Мэзона, спросил у меня соли и дал ему понюхать. Вскоре Мезон открыл глаза и застонал. Рочестер отвернул ворот рубахи: оказалось, что у раненого уже были забинтованы руки и плечо. Рочестер губкой обмыл кровь, которая сочилась непрерывно.

-- Мне грозит немедленная опасность? - спросил Мэзон.

-- Да нет-же, пустяки! Простая царапина. Не поддавайся, потерпи! Я сам сейчас приведу лекаря. К утру, надеюсь, ты будешь в состоянии уехать... Джэни!

-- Что угодно?

-- Мне придется оставить вас здесь с этим господином на час или даже на два. Вы будете обмывать ему кровь, как это сейчас делал я, если она опять покажется. Если он почувствует, что ему дурно, вы возьмете вот этот стакан воды и поднесете ему к губам, и дадите понюхать соль. Ни под каким видом, вы не должны с ним разговаривать, а ты, Ричард, ты поплатишься жизнью, если сам будешь с нею говорить. Только раскрой рот, взволнуйся, и я не отвечаю за тебя.

Рочестер подал мне губку, - еще всю в крови, - и я принялась унимать ею кровь, как это делал он! Одну секунду он наблюдал за мной, так ли я это делаю, а затем сказал:

-- Помните: никаких разговоров! - и вышел из комнаты.

Странное ощущение испытала я, когда ключ заскрипел в замке, и звук удалявшихся шагов перестал до меня доноситься.

И вот - я одна в зловещем третьем этаже. Вокруг меня - ночная тьма; передо мною бледный, окровавленный человек, на моем попечении. Только дверь отделяет меня от убийцы... Но все это было еще не так ужасно, все остальное я могла перенести и только мысль, что Грэс Пуль может броситься на меня, вызывала во мне дрожь.

Но я должна оставаться на своем посту; должна не спускать глаз с этого мертвенно-бледного лица, с этих посинелых губ, которым запрещено раскрываться, - с этих глаз, то закрытых, то блуждающих по комнате, то устремленных на меня, по непрерывно подернутых завесой ужаса. Я должна, то и дело, опускать руку свою в чашку с окровавленной водой и смывать густую кровь, которая продолжает все еще сочиться.

Нагоревшая свеча все уменьшается. Тени на старинных, тисненых обоях становятся мрачнее, а под пологом большой старомодной кровати оне чернеют, как ночью; как-то странно, жутко дрожат оне над дверцами большого шкапа напротив меня.

ночи? Что за существо скрывается под личиной женщины?

А этот несчастный, - над которым я склонилась, - этот мирный чужестранец? Как он попал в сети, сплетенные этой ужасной тайной? Почему напала на него эта фурия? Что заставило его зайти в эту часть дома в такое неурочное время, когда он должен бы спокойно спать у себя в постели? Я слышала, что Рочестер указал ему комнату внизу; так что-же привело его сюда? И почему теперь, под гнетом совершенного над ним жестокого поступка, он так послушен, терпелив? Почему он так спокойно покорился навязанной ему Рочестером необходимости скрывать тайну и почему Рочестер навязал ему насильственное молчание? Его гостя оскорбили, против его собственной жизни злоумышляли незадолго перед тем, - но оба покушения оставлены втайне и преданы забвению!

Я только что была свидетельницей, что Мэзон безпрекословно покоряется Рочестеру: те немногия слова, которыми они обменялись при мне, достаточно меня в этом убедили. Очевидно, в прежнее время их знакомства один покорно подчинялся энергичной и деятельной натуре другого; откуда же взялось смущение м-ра Рочестера, когда он услышал, что приехал Мэзон? Почему самое имя этого безответного существа, для которого достаточно было одного единственного слова, чтобы он повиновался, как ребенок, - несколько часов тому назад поразило его, как гром поражает крепкий дуб?

О, я не могу позабыть его взгляда, его бледного лица, не могу забыть, как дрожала рука, которою он опирался на мое плечо. Не мог же какой-нибудь пустяк так угнетать твердый дух и так потрясать могучее тело Фэрфакса Рочестера?

Скоро-ли он придет? Скоро-ли? - в душе взывала я, по мере того, как ночь все еще тянулась... тянулась бесконечно, - а мой пациент, все истекая кровью, ослабевал, стонал, терял сознание... Но ни разсвета, ни помощи не было!

Я снова и снова подносила стакан с водой к побелевшим губам Мэзона; еще, и еще давала ему нюхать соль, - но мои усилия, повидимому, были недействительны; физическия, или нравственные страдания, или потеря крови, или все вместе, - быстро истощали его силы. Он так стонал, он казался таким слабым, таким обезумевшим и безнадежным, что я начала бояться, не умирает-ли он?.. А мне запрещено даже говорить с ним!

Свеча, наконец, догорела и потухла. Когда она погасла, я заметила, что края занавесок окаймлены полосками серого света: заря приближалась. Но вот - Лоцман залаял в своей будке, на дворе, и надежда во мне ожила!

Она была не напрасна - еще пять минут - и царапанье ключа в замке, движение самого замка дали мне знать, что моя служба сиделки и сторожа окончена: смена идет! Она длилась, вероятно, не больше двух часов, но эти два часа показались мне длиннее недели.

Вошел Рочестер, а вместе с ним и лекарь, за которым он ездил.

-- Ну, Картер, торопитесь! - сказал он этому последнему: - я вам даю только полчаса на то, чтобы промыть рану, наложить повязки, свести вашего пациента с лестницы, и все прочее.

-- Но разве он в состоянии двигаться?

-- Без сомнения! У него нет ничего серьезного;

? он просто разнервничался и надо поддержать в нем бодрость духа. Ну, приступайте к делу!

М-р Рочестер отдернул тяжелые занавески на окне, чтобы впустить в комнату как можно больше света. Я удивилась и порадовалась, что день уже наступает: восток осветился розовыми полосами.

Затем Рочестер подошел к Мэзону, с которым -уже возился лекарь.

-- Ну, дружище, как поживаешь? - спросил он.

-- Боюсь, что она доканала меня, - слабым голосом ответил тот.

-- Ни чуточки! Ободрись! Через две недели не будет и следа: ты просто потерял немного крови, - вот и все! Картер! уверьте-же его, что нет никакой опасности.

-- Я по совести могу вам поручиться! - подтвердил Картер, уже развязавший бинты. - Только жаль, что я не пришел сюда раньше: он не так много потерял бы крови... Но что это такое? Мясо на плече и порезано, и разодрано. Эта рана сделана не одним ножом: тут побывали зубы!

-- Она меня кусала, - пролепетал больной, - она меня трепала, как тигрица, когда Рочестер вырвал у нея нож.

-- Ты не должен был ей поддаваться, - сказал тот. - Тебе надо было сразу бороться с нею.

-- Я, ведь, тебя предупреждал. Я говорил тебе, остерегайся, когда будешь подле нея! - Кроме того, ты мог-бы обождать до завтра и взять меня с собою. Чистое безумие - эта попытка видеться с нею ночью и - с глазу на глаз.

-- Я думал, что могу принести ей пользу...

-- Ты думал! Ты думал!.. Да! Меня злит, когда ты так говоришь; но все равно - ты пострадал и пострадаешь еще довольно за то, что не послушал моего совета; так я уж больше не скажу ничего. Живее, Картер! Ну живее! Солнце скоро взойдет, а мне надобно отправить больного.

-- Сейчас. Вот плечо и готово! Теперь мне надо посмотреть на ту, другую рану - на руке. Мне кажется, и тут побывали её зубки.

-- Она сосала мою кровь, она сказала, что ни -кровинки у меня в сердце не оставит.

Я видела, что Рочестер содрогнулся. Лицо его исказилось выражением ужаса, отвращения и ненависти.... но он только проговорил:

-- Полно, Ричард! Молчи и не повторяй её чепуху.

-- Мне бы хотелось совсем про нее позабыть, - был ответ.

-- И позабудешь, как только уедешь из этих краев. Когда вернешься к себе, на Ямайку, можешь думать о ней, как об умершей и погребенной или, - еще того лучше, - не надо вовсе о ней думать.

-- Но невозможно забыть эту ночь!

-- Это не невозможно! Будь же решительнее: ты мужчина! Часа два тому назад ты думал, что убит, как селедка, а теперь ты жив и даже говоришь. Ну вот! Картер покончил с тобою, или почти покончил; а я в один миг придам тебе приличный вид, Джэни - обернулся он ко мне в первый раз после того, как вошел - возьмите этот ключ, пойдите вниз, в мою спальню и пройдите прямо в уборную; выдвиньте верхний ящик комода, достаньте оттуда чистую рубашку и галстук; принесите их сюда, да поживее!

Я отправилась, нашла комод, про который он говорил, достала указанные вещи и вернулась с ними обратно.

-- Теперь подите, станьте по ту сторону кровати, пока я его приодену, но не уходите из комнаты; вы можете еще понадобиться.

Я отошла, как было приказано.

-- Кто-нибудь, шевелился там, внизу, когда вы проходили? - спросил он немного погодя.

-- Нет. Все было тихо.

-- Мы тихохонько проводим тебя, Дик. И это даже будет лучше для вас обоих - для тебя, и для той несчастной тоже. Я долго старался избежать огласки и не хотелось бы мне довести дело до этого. Картер, подите сюда! Помогите ему надеть жилет. Где ты оставил свою шубу? Я, ведь, знаю, ты одной мили не проедешь без нея в нашем проклятом холодном климате. Она у тебя в комнате?.. Джэни, сбегайте в комнату м-ра Мэзона - (рядом с моею) - и принесите оттуда шубу, которую там найдете.

Опять я побежала, и опять вернулась, неся огромную шубу. ,

-- Ну, а теперь у меня есть для вас еще поручение, - проговорил мой неутомимый повелитель: - вам надо опять вернуться ко мне в комнату... Какое счастье, что вы безшумно двигаетесь Джэни! Какой-нибудь посланный с толстыми сапогами не годился бы для нашей цели. Вы должны открыть средний ящик моего туалета и вынуть оттуда маленький пузырек с лекарством и маленький стаканчик, который найдете там-же... Скорее!

-- Хорошо!.. Теперь, доктор, я беру на себя смелость дать пациенту один прием, - на свой личный страх и ответственность. Я добыл это лекарство в Риме у одного итальянца, - такого шарлатана, что вы, Картер, прогнали бы его в шею. - Это такое средство, что его нельзя употреблять без разбора; но иногда, при случае, оно очень хорошо, - как например, теперь. Джэни! Немножко воды!

Он протянул ко мне маленький стаканчик, и я до половины наполнила его водою из графина, стоявшого на умывальнике.

-- Довольно. Теперь смочите краешек пузырька.

Я так и сделала. Он отсчитал в стакан двенадцать капель алой жидкости и подал Мэзону.

-- Выпей, Дик: это придаст тебе на часок-другой мужества, которого у тебя не хватает.

-- Это мне не-сделает вреда? Не вызовет воспаления?

-- Пей! Пей! Пей!

Мэзон повиновался, потому что сопротивляться было, очевидно, безполезно. Он был уже одет и еще бледен, по уже не запачкан кровью. Рочестер дал ему посидеть минуты три после того, как тот проглотил эту жидкость, а затем взял его под Руку.

-- Я уверен, что теперь ты можешь встать на ноги - сказал он, - попробуй!

Больной встал.

-- Картер, возьмите его с другой стороны под руку. Смелей, Ричард, шагни вперед... Вот так!

-- Я чувствую, что мне лучше, - заметил Мэзон.

-- Я в этом уверен. Теперь, Джэни, забегите вперед, по дороге к черной лестнице; отодвиньте засов с боковой двери и прикажите кучеру, чтобы была на готове почтовая карета, которую вы увидите на дворе или у самых ворот, Мы сейчас придем и - вот еще что, Джэни! - если вам но близости кто попадется, вернитесь к лестнице и только кашляните.

Тем временем, было уж половина шестого и солнце всходило, но в кухне было еще пусто и темно. Боковая дверь была на запоре; я отодвинула засов, стараясь шуметь, как можно меньше.

Во дворе все было тихо, - но ворота были отворены, а за ними, тут же, стояла почтовая карета с лошадьми в полной упряжи, с кучером на козлах. Я подошла к нему и сказала, что господа сейчас придут. Он кивнул головою.

Я внимательно огляделась вокруг и прислушалась. Повсюду полная тишина. На окнах людской были еще спущены занавески. Малые пташки только еще начинали чирикать на фруктовых деревьях, залитых белым цветом; белыми гирляндами свесились их ветви со стены, с одной стороны окаймляющей двор.

Только изредка стучали копытами лошади в запертой конюшне. Все кругом было тихо.

Но вот появились мужчины. Мэзоп, которого поддерживали лекарь и Рочестер, повидимому, шел довольно свободно; они помогли ему взобраться в экипаж; а за ним следом сел и Картер.

-- Берегите-же его, - обратился к последнему Рочестер - и продержите у себя, пока он не поправится совсем; через день, через два я заеду посмотреть, лучше-ли ему? Ну, Ричард, как ты себя чувствуешь?

-- Свежий воздух оживил меня, Фэрфакс.

-- Фэрфакс...!

-- Ну, что еще?

-- Пусть позаботятся о "ней", пусть с нею обращаются, насколько можно мягче и нежнее; пусть ей... - он остановился и залился слезами.

-- Я стараюсь поступать с нею, как можно лучше; и всегда старался, и буду продолжать стараться, - был ответ.

Рочестер захлопнул дверцу кареты и экипаж покатился.

-- А все-таки, дай Бог, чтоб этому пришел конец! - прибавил м-р Рочестер, затворяя тяжелые ворота и задвигая засов.

Покончив с этим делом, глядя разсеянно прямо перед собою, он медленно пошел прямо к калитке, которая вела во фруктовый сад. Полагая, что он больше не нуждается во мне, я приготовилась вернуться домой; однако, мне послышалось, что он зовет.

-- Джэни!

Он открыл калитку и стоял, поджидая меня:

-- Подите сюда, освежиться на несколько минут, - говорил он, - Этот дом настоящая темница; разве вы этого не чувствуете?

-- Мне кажется, это роскошный, старинный замок.

-- Блеск неопытности застилает вам глаза, - возразил он, - и вы сквозь него видите все в обаятельном свете. Вам не заметно, что эта позолота просто грязь, а шелковые драпировки - паутина, - что этот мрамор - грубый камень, а полированное дерево - негодные щепки и корявая кора.

-- По здесь, - он указал рукой на зеленую сень листвы, под которую мы вошли, - здесь все настоящее, все неподдельное, нежное, чистое!

Рочестер шел по дорожке, окаймленной с одной стороны буксом, яблонями, грушами и вишнями, с другой - бордюром, переполненным всевозможными старомодными цветами, шток розами, лесной гвоздикой, буквицами, троицыным цветом в перемежку с Божьим деревом, шиповником и разными пахучими травами. Солнце еще только выступало на востоке, пестревшем мелкими облаками; но его свет озарял окропленные росой, усыпанные цветами фруктовые деревья и проливал свое сияние на их сень, на тихия дорожки.

-- Джэни, хотите цветок?

Он сорвал полураспустившуюся розу - первую на этом кусте и подал ее мне.

-- Вам нравится такой восход солнца? Нравится это небо, с его высокими, легкими облачками, которые наверно все растаят по мере того, как день будет теплее; нравится этот невозмутимо-тихий и благоуханный воздух?

-- Очень нравится.

-- Вы провели странную ночь, Джэни?

-- Да.

-- И оттого вы так бледны... Вам было очень страшно, когда я вас оставил одну с Мэзоном?

-- Я боялась, чтобы кто-нибудь не пришел из соседней комнаты.

-- Но я, ведь, запер дверь; ключ был у меня в кармане.

-- Грэс Пуль все еще будет продолжать здесь жить?

-- О да!.. Но не ломайте себе голову над нею; гоните эту мысль прочь от себя.

-- А все-таки, мне кажется, что ваша жизнь в опасности, покуда она еще здесь.

-- Не бойтесь ничего: я буду сам себя беречь.

-- А та опасность, которой вы вчера так испугались, теперь уж миновала?

-- Не могу за это поручиться, пока Мэзон не уедет из Англии, а пожалуй, даже и тогда. Для меня, Джэни, жить значит стоять на вулкане, который в любой день может разверзнуться и изрыгнуть огонь.

-- Но с м-ром Мэзопом, повидимому, ведь, легко справляться? Ваше влияние на него всесильно. Он никогда сам не вызовет вас на борьбу, никогда добровольно не нанесет вам вреда.

-- О нет! Конечно, Мэзон не вызовет меня на борьбу и не захочет нанести мне вред; но нечаянно он может во всякое время одним своим неосторожным словом лишить меня если не жизни, так счастья!

-- Скажите-же ему, чтоб он был осторожен; дайте ему понять, чего вы боитесь - и укажите, как надо избежать опасности.

-- Глупенькая! Если-б я только мог так сделать, тогда не было бы опасности. В один миг она перестала-бы существовать. С тех пор, как я знаю Мэзона, мне стоило только сказать ему: "Сделай то или другое" - и это было сделано. Но в данном случае, я не могу давать ему приказания; не могу сказать: берегись, чтобы но сделать мне вреда, Ричард! - потому что для меня настоятельно необходимо, что-бы он даже и не знал, что может нанести мне вред. Ну, вот вы и озадачены. Но я вас еще больше удивлю... Вы, ведь, мой маленький друг, не так-ли?

-- Я люблю вам служить и повиноваться во всем, что хорошо и справедливо.

говорите) - "хорошо и справедливо". Ведь, если-б я вам приказал сделать что-нибудь такое, что, по вашему мнению, нехорошо или несправедливо, - не было-бы у вас ни легкокрылого бега, ни ловкости и проворства, ни быстрого, живого взгляда, ни оживленного цвета лица. Тогда моя приятельница оглянулась-бы на меня и, бледнея, но спокойно, возразила-бы мне:

-- Нет, это невозможно! Я не могу этого сделать, потому что это нехорошо и несправедливо, - и снова сделалась-бы холодной и недосягаемой, как далекая звезда.

-- Вас проклинать? О, нет!

-- Так пожмите-же мне руку в подтверждение ваших слов... Господи! Да это мои гости - они уже встали!... Пройдите здесь, под кустами, вон в ту калитку! - Уходя в одну сторону в то время, как он шел в другую, я слышала, что он веселым тоном говорит своим гостям:

-- А, ведь, Мэзон встал раньше вас всех сегодня: он уехал еще на заре, и я встал в четыре часа, чтобы проводить его.