Джэни Эйр.
Часть вторая.
Глава XX.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Джэни Эйр. Часть вторая. Глава XX. (старая орфография)

ГЛАВА XX.

Чем ближе узнавала я обитателей Мур-Гауза, тем больше нравились они мне. В несколько дней я настолько поправилась, что могла уже провести на ногах целый день, а иной раз и прогуляться. Я могла теперь присоединиться к Мэри и Диане во всех их работахъ* говорить с ними, сколько угодно и помогать им. В их обществе заключалась для меня новая и еще доселе неизведанная мною отрада, - единодушия во вкусах, в чувствах и воззрениях. Диана предложила, что она будет учить меня немецкому языку, и я была этому рада. Наши характеры, наши чувства сходились; следствием этого явилась взаимная привязанность, самая пылкая, самая сильная. Оне сделали открытие, что я умею рисовать - и тотчас же все их карандаши и ящики с красками оказались к моим услугам. В этом деле я была искуснее их; это было им и странно, и приятно. Мэри по целым часам сидела и смотрела на меня; - потом пожелала брать у меня уроки и оказалась понятливой и усердной ученицей. В этих занятиях дни летели, как часы, а недели - как дни.

Что касается Сент-Джона, то близость, возникшая так быстро между сестрами и мною, не распространялась на него. Отчасти это зависело от того, что он бывал дома сравнительно редко. Большую часть своего времени он посвящал посещению бедных и больных, разсеянных по его приходу. Казалось, никакая погода не могла помешать ему в этом.

Каждый день, окончив свои утренния занятия, безразлично - в дождь или хорошую погоду, он брался за шляпу и в сопровождении Карло, - отцовского старого понтера, отправлялся на подвиг долга и любви, - не знаю хорошенько, как он собственно смотрел на это дело. Иной раз, когда погода была черезчур плохая, его сестры возставали против этого; тогда он говорил с какой-то особенной улыбкой, скорее грустной, нежели веселой.

-- Но, если я допущу, чтобы простой ветер или дождик помешал мне в моих несложных обязанностях, какая же это будет подготовка к будущему, которое я себе предначертал, к моей миссионерской деятельности?

В ответ на это Диана и Мэри обыкновенно только вздыхали и молчали.

Но, помимо частых отлучек Сент-Джонса, была и еще преграда для дружбы с ним: повидимому, у него от природы был скрытный, сосредоточенный, угрюмый характер.

Тем временем, миновал целый месяц. Диана и Мэри должны были вскоре уехать из Мур-Гауза и вернуться к совершенно иному образу жизни и обстановке, которые их ожидали, как гувернанток, в большом, многолюдном городе на юге Англии. Сент-Джон еще Ничего не говорил мне о занятии, которое он обещал мне достать; между тем становилось уже настоятельно для меня необходимым найти какое-нибудь дело. Однажды утром, оставшись р ним одна в гостиной на несколько минут, я осмелилась подойти к оконной нише, где он сидел за столом. Я собиралась заговорить с ним, хотя сама еще не знала, в каких словах изложу свой вопрос. Но Сент-Джон избавил меня от этого труда; он первый начал разговор. Он поднял глаза от книги, когда я подошла к нему поближе, и проговорил:

-- Вы что то хотите спросить?

-- Да. Мне хотелось бы знать, не слыхали ли вы о каком-нибудь деле, которое я могла бы взять на себя?

-- Я и придумал, и нашел кое-что для вас еще три недели тому назад. Но мне казалось, что вы чувствуете себя здесь счастливой и полезной и что ваше общество доставляет сестрам необычайное удовольствие; - поэтому я счел разумнее не нарушать вашего общого спокойствия, пока их отъезд (который теперь уж приближается) не заставит и вас уехать.

-- Оне уезжают через три дня, - сказала я.

-- Да. Когда оне уедут отсюда, я вернусь в Мортон, в свой приходский домик, Ганна поедет со мною и наш старый дом заколотят.

-- Какое же занятие вы имели для меня в виду?

-- Эта должность зависит всецело от моего усмотрения - дать вам ее, или не дать, и от вашего согласия ее взять. Впрочем, я думаю, что вы ее возьмете и продержитесь на ней некоторое время... но не постоянно, - как и я, например, не мог бы вечно занимать ничтожную и заставляющую мельчать должность пастора английской деревушки. Ведь, в вашем характере, как и в моем, есть основы, одинаково противные безмятежности и застою, хоть несколько и в ином смысле.

-- Скажите яснее, - попросила я, когда он остановился.

-- Сейчас скажу; и вы услышите, какое это жалкое, ничтожное, унизительное для вас предложение. Я недолго пробуду в Мортоне; теперь, когда отца моего уже нет в живых и я сам себе господин, - я, вероятно, в этом-же году уеду отсюда; но пока я еще здесь, я буду всеми силами работать для здешних жителей. Когда я прибыл сюда, в Мортоне вовсе не было школы; дети бедняков были совершенно лишены всякой надежды на образование. Я основал здесь школу для мальчиков; теперь я намереваюсь открыть школу для девочек. С этой целью я нанял домик, в котором есть две комнатки для школьной учительницы. Жалованья ей полагается только тридцать фунтов в год. Хотите вы быть этой учительницей?

Он предложил этот вопрос как-то торопливо, как-будто ожидал, что я отвергну его предложение с негодованием или, по меньшей мере, с презрением; не зная всех моих мыслей и стремлений, хотя и догадываясь о некоторых из них, - он не мог заранее сказать, в каком свете представится мне такой удел. Правду сказать, он был, конечно, очень скромен; - но зато у меня был-бы свой собственный кров, - а мне именно было необходимо надежное убежище; труд был тяжелый, кропотливый, но зато, сравнительно с положением гувернантки в богатом доме, - независимый, а страх перед рабской зависимостью от чужих людей пронзил мою душу, как острием железа. В должности сельской учительницы не было ничего позорного, ничего унизительного, ничего принижающого в умственном отношении. Я тотчас-же решилась.

-- Благодарю вас за ваше предложение, м-р Риверс, и принимаю его от всего сердца.

и все, чему вам придется их учить. Что вы поделаете с вашими способностями? Куда вы денете излишек своего умственного развития, своих чувств и вкусов?

-- Приберегу их, пока, они мне пригодятся.

-- Да знаете-ли вы, за что вы беретесь?

-- Да, знаю.

Тут он улыбнулся, но и не горькой или грустной, а довольною улыбкой.

-- Я завтра-же перееду в свой дом, а школу открою, если вам угодно, на будущей неделе.

-- Прекрасно. Пусть так и будет.

Он вышел из комнаты.

Мэри и Диана Риверс становились все печальнее, все молчаливее по мере того, как приближался день, когда им приходилось разставаться с братом и с родной кровлей. Оне обе старались казаться такими же, как обыкновенно; но печаль, которую им надо было побороть, была такова, что было невозможно совершенно ее подавить или скрыть. Диана говорила, что эта разлука такого рода, какой им до сих пор еще не случалось испытать Что касается Сент-Джона, то для него это была разлука на много, много лет, - может быть, даже на всю жизнь.

делах неумолим, как смерть. Но хуже всего то что совесть не позволяет мне отговаривать его от его твердого, сурового решения. Конечно, ни на минуту я не могу осуждать его за это: его решение сделаться миссионером честно, благородно. А все-таки оно мне разрывает сердце!

Слезы так и хлынули из её прекрасных глаз, а Мэри еще ниже наклонила голову над своей работой.

-- Теперь нет у нас отца; скоро не будет ни родного крова, ни родного брата, - прошептала она.

На следующий день я оставила Мур-Гауз и переехала в Мортон, а еще день спустя, Диана и Мэри уехали оттуда в далекий город Б ***. Неделю спустя, м-р Риверс и Гана отправились в свой приходский дом, и старое гнездо опустело.