Джэни Эйр.
Часть вторая.
Глава XXI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Джэни Эйр. Часть вторая. Глава XXI. (старая орфография)

ГЛАВА XXI.

И так, вот мой дом, - простая деревенская изба. Внизу - одна маленькая комната с глиняным полом и выбеленными стенами; в ней четыре крашеных стула, стол, часы, посудный шкаф с двумя, тремя тарелками и блюдами; синий фаянсовый чайный сервиз. На верху - таких же размеров комната, как внизу кухня; в ней простая деревянная кровать я комод - маленький, но даже слишком большой для того, чтобы хранить мое скудное имущество, хотя благодаря любезности друзей и был значительно увеличен запас моих вещей.

Я начала деятельно работать в сельской школе, вполне отдаваясь своему делу. Сначала это было очень трудно и прошло довольно много времени, прежде чем я могла понять своих учениц и их характеры. Все оне казались мне безнадежно скучными и, на первый взгляд, все одинаково тупоумными. Но вскоре я заметила, что ошибаюсь. Между ними, как и между образованными людьми, было значительное различие; и, как только я узнала их, а оне - меня, эта разница стала быстро разростаться, и я увидала, что некоторые из этих тупоумных деревенщин-ротозеек развернулись и превратились в довольно смышленных девочек. Это открытие привело меня в восторг. Такия девочки вскоре начали находить удовольствие в том, чтобы хорошенько выполнить свою работу, во-время готовить уроки и привыкать к приличным манерам. Быстрота их успехов, в некоторых случаях, была даже поразительная, и я ими искренно гордилась. Я начала любить некоторых из своих лучших девочек и оне тоже полюбили меня. В числе моих учениц было несколько дочерей фермеров, - почти взрослых девушек. Оне уже умели читать, писать и шить; и я обучала их грамматике, географии, истории и более изящным рукоделиям. Я видела, что им хочется приобрести познания, хочется развиваться и изменяться к лучшему; с ними, у них в доме, я проводила не один приятный вечер, и в таких случаях их родители осыпали меня любезностями. Мне было отрадно принимать их простодушное внимание.

Я чувствовала, что сделалась любимицею всех соседей. Когда бы я ни вышла из-дому, со всех сторон я слышала сердечные приветствия, встречала дружески-ласковые улыбки. Жить, окруженною всеобщим уважением, хотя бы это было уважение простолюдинов, все равно, что "сидеть на солнышке в отрадной тишине..."

В ту пору моей жизни душа моя гораздо чаще переполнялась благодарностью к судьбе, нежели предавалась унынию, а между тем, читатель, - уж нечего скрывать, - я сознаюсь, что в моем мирном, тихом и полезном существовании меня посещали страшные сновидения, после целого дня, проведенного в честном труде в кругу моих учениц, и вечеров - в отрадном уединении. В снах, пестрых, мятежных, полных приключений в странной, необычной обстановке, страшных опасностей и романических случайностей, я все снова и снова встречала м-ра Рочестера и каждый раз непременно в момент величайшей опасности; мои надежды всю жизнь провести подле него снова оживали со всею прежней силой и... я просыпалась!

Тогда я вспоминала, где я теперь, какие условия меня окружают. Дрожа и смущаясь, я привставала на своей кровати, и тихая темная ночь была свидетельницей судорожных взрывов моего отчаяния.

Было пятое ноября, праздничный день. Моя юная служанка помогла мне прибрать квартиру и ушла, весьма довольная, что получила безделицу за труды.

Все вокруг меня было чисто и безукоризненно блестело: и навощенный пол, и. полированная каминная решетка, и прекрасно вытертые стулья. У меня оказался впереди целый свободный день, который я могла провести, как мне угодно.

Только час занял у меня перевод нескольких страниц с немецкого; затем я достала свою палитру и кисти и предалась более легкому и приятному занятию; я совершенно углубилась в свою работу, когда послышался поспешный удар в дверь; она отворилась и в ней появился Сент-Джон Риверс.

-- Я пришел посмотреть, как вы проводите праздник? - сказал он. - Надеюсь, не в раздумье? Нет? Ну, и прекрасно: пока вы работаете, вы не чувствуете одиночества. Видите, я все еще вам не доверяю, хоть вы и держались до сих пор удивительно стойко. Я принес вам книгу, которая будет вас утешать по вечерам, - и он положил ее на стол.

запачкать края рисунка. Что он вдруг увидел на этом клочке чистой бумаги, я ни за что не могла бы сказать; но что-то бросилось ему в глаза, и он поспешно притянул к себе эту бумажку; потом вскинул на меня глазами, и его странный, совершенно необъяснимый взгляд как будто снимал ей* меня мерку и записывал каждую мелочь в моем росте, сложении, лице и платье: он скользнул по ним быстро и пронизал их, как молния. Губы его открылись, как будто он хотел заговорить.

-- Что случилось? - спросила я.

-- Да ровно ничего, - был его ответ. Он положил на место бумажку, и я заметила, что он украдкой оторвал с края узкую полоску и спрятал ее, а затем, поспешно кивнув мне головою и проронив: "прощайте!" - он исчез.

тайной; но видя, что она неразрешима, я оставила эту мысль и вскоре вовсе об этом позабыла.