Джэни Эйр.
Часть вторая.
Глава XXII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Джэни Эйр. Часть вторая. Глава XXII. (старая орфография)

ГЛАВА XXII.

Когда Сент-Джон уходил от меня, снег уже начинал падать и всю ночь продолжалась вьюга. На следующий день резкий ветер намел новые сугробы снега, а к сумеркам они уже сделались почти непроходимыми. Я закрыла ставни, заложила дверь циновкой, чтобы помешать снегу врываться в щели, поправила огонь и просидела почти час у очага, прислушиваясь к глухому реву разъяренной бури. Потом я зажгла свечу, взяла с полки книгу и за чтением вскоре позабыла про вьюгу.

Но вот мне послышался шум, и я подумала, что это ветер стукнул дверью; но нет! - Это оказался Сент-Джон Риверс. Он поднял щеколду и вошел в комнату прямо с мороза. Плащ на нем был совсем белый от снегу. Я была почти ошеломлена, потому что совершенно не ожидала к себе гостей из долины, загороженной снегом, словно крепостной стеною.

-- Дурные вести? - спросила я его, - что нибудь случилось?

-- Нет. Как вы легко пугаетесь! - ответил он, снимая свой плащ и вешая его на дверь, к которой он опять спокойно придвинул цыновку, сдвинутую с места, когда он входил; затем он постучал ногами, чтобы стряхнуть налипший на них снег.

-- Я вам запачкаю ваш чистый пол - заметил он, - но на этот раз вы можете мне это простить, - и он подошел поближе к огню. Трудно мне досталось добраться сюда, могу вас уверить, - заметил он, грея над огнем руки. - Один раз порыв ветра приподнял меня на воздух; счастье еще, что снег пока совершенно мягок.

-- Но чего ради вы пришли? - не могла я удержаться, чтобы не спросить.

-- Довольно нелюбезный вопрос гостю со стороны хозяйки. Но, так как вы уже задали его, то я скажу пожалуй: просто для того, чтобы немножко поговорить с вами. Мне до смерти надоели мои безмолвные книги и пустые комнаты. Вдобавок, я испытываю состояние человека, которому рассказали историю, но наполовину, и е'му не терпится поскорей дослушать ее до конца.

Он сел, а я ждала, чтобы он сказал хоть что-нибудь такое, что было бы для меня понятно. Но он подпер рукою подбородок и, приложив палец к губам, задумался. Его взгляд задумчиво остановился на пылающем камине. Я сочла необходимым что-нибудь сказать и спросила его, не дует ли ему из дверей?

-- Нет, нет! - ответил он отрывисто.

"Ну, подумала я, если вам не угодно говорить, то можете молчать. Я оставлю вас в покое и займусь своей книгой."

Я сняла нагар со свечи и снова принялась за книгу. Прошло несколько минут. М-р Риверс вынул из кармана кожаную карманную книжку, достал из нея письмо, которое молча прочел, затем положил его обратно и снова погрузился в раздумье. Напрасно было пытаться читать, когда перед глазами торчало такое... непроницаемое изваяние! Но я не могла молчать, я снова заговорила:

-- У вас нет никаких известий о Диане и Мэри за последнее время?

-- Нет, с тех пор, как я получил то письмо, что показывал вам с неделю тому назад.

-- Ваши собственные планы не изменились? Вас не пошлют из Англии раньше, чем вы ожидали?

-- Боюсь, что нет! Такое счастье слишком велико для того, чтобы случиться со мною!

Обманувшись в своих ожиданиях, я перешла на другую почву; я попыталась заговорить о школе и о моих ученицах.

-- Матери Мэри Гаррет лучше, и Мэри сегодня уж вернулась в школу; а на будущей неделе у меня будет еще четыре новеньких из "Заводской ограды"; оне пришли-бы сегодня, если-бы не снег.

-- Вот как!

-- М-р Оливер намеревается устроить на Рождестве праздник для всей школы.

-- Знаю.

-- Оставьте на минуту вашу книгу и подойдите немножко поближе к огню, - сказал он.

Я повиновалась молча и с изумлением.

-- С полчаса тому назад, - продолжал Ст.Джон, - я говорил вам о своем нетерпении дослушать до конца историю, начало которой я слышал от вас. Но, обдумав это дело, я нахожу, что будет лучше, если я возьму на себя роль рассказчика.

Двадцать лет тому назад один бедный сельский священник влюбился в дочь богача; она тоже полюбила его и вышла за него замуж, вопреки советам всех своих родственников, которые вследствие этого отказались от нея. Еще и двух лет не прошло, как оба они умерли. После них осталась дочка, которую с самого рождения призрели из человеколюбия, холодного, как тот снег, в котором я"-чуть не застрял совсем сегодня. Это человеколюбие привело одинокую малютку в дом её богатых родных с материнской стороны, и ее воспитала тетка (видите, вот я и до имен добрался!) м-с Рид, в Гэтсхиде...

Вы вздрогнули? Вам послышался шорох? Это, вероятно, просто крыса скребется за стеной, в классе. Здесь, ведь, был амбар прежде, чем я перестроил и поправил школу, а в амбарах обыкновенно водятся крысы. Но я продолжаю. Десять лет продержала у себя м-с Рид сироту; счастливо ей жилось или нет, - я не знаю, потому что мне об этом никогда ничего не говорили, но, по истечении этих десяти лет, ее поместили в учебное заведение, которое вам знакомо: это - ничто другое, как Ловудский приют, где вы сами прожили так долго. Повидимому, её поведение там делало ей честь, потому что из воспитанницы она превратилась в учительницу, - как и вы. Право же, меня поражает сходство в истории её жизни с вашей: она оставила Ловуд, чтобы поступить в гувернантки, - и в этом сходится, опять-таки, ваша судьба. Она приняла на себя обязанность воспитательницы при девочке, опекуном которой был некий м-р Рочестер...

-- М-р Риверс! - воскликнула я.

-- Я могу себе представить ваши чувства; но потерпите еще немного - я почти кончил, - так уж выслушайте меня до конца! О м-ре Рочестере и его характере я ничего не знаю кроме одного, единственного факта, что он предложил этой молодой девушке вступить с ним в честный, законный брак и что перед самым венчанием она сделала открытие, что у него еще жива жена - помешанная! После того она исчезла и никто не знал, как и когда, и почему это произошло? Ночью она оставила Торнфильд, и все поиски были напрасны: вдоль и поперек обыскали все окрестности и не могли найти ничего, что указывало-бы на её след. Между тем случилось одно происшествие, вследствие которого явилась крайняя, настоятельная необходимость розыскать ее; во всех газетах были напечатаны объявления; даже я получил письмо от некоего адвоката м-ра Бригса и в нем подробные сведения, которые я только что вам сообщил. Ну, разве это не странная история?

-- Вы мне только вот что скажите, - проговорила я, - если уж вам действительно так многое известно, вы можете мне сказать про м-ра Рочестера, что с ним? Где и как он живет и что делает? Здоров-ли он?

-- Что касается м-ра Рочестера, я про него ровно ничего не знаю. Вы лучше спросили бы имя и фамилию гувернантки! Постойте-ка! Оно у меня вот тут...

Он опять, не спеша, вынул записную книжку, открыл ее и достал из одного из её отделений смятый клочок бумажки. Я узнала его, это был оторванный уголок бумаги, прикрывавшей мой рисунок.

Ст. Джон встал и поднес его мне к самому лицу: я прочла слова, написанные моим собственным почерком: "Джэни Эйр".

-- Бригс писал мне про некую Джэни Эйр, а я знал Джэни Эллиот. Признаюсь, у меня уже были подозрения, но только вчера вечером они перешли в уверенность. Вы признаете, что это ваше имя?

-- Да, да!-Но где-же этот м-р Бригс? Может быть, он знает о м-ре Рочестере больше, чем вы?

-- Бригс в Лондоне; но я сомневаюсь, чтобы он знал что либо о Рочестере. Рочестер его не интересует. Но вы спрашиваете о пустяках и забываете самое главное: вы еще не спросили, для чего розыскивал вас м-р Бригс и что ему было нужно от вас?

-- Ну, что же ему было нужно?

-- Просто сказать вам, что ваш дядя, м-р Эйр, умер на острове Мадейре и оставил вам все свое состояние, и вы теперь богаты. Только и всего и ничего больше!

-- Да, вы богаты! Вы настоящая богатая наследница.

Новый путь открылся передо мной! Чудесное дело, читатель, в один миг от нужды перейти к богатству, - прекрасное дело! Но это не такая вещь, чтобы понять ее сразу. Й, наконец, на свете есть много обстоятельств гораздо более поразительных, доставляющих больше восторгов и наслаждений!

Тут не вскочишь, не запрыгаешь, не закричишь: "ура!", когда услышишь, что разбогател; напротив, начинаешь взвешивать предстоящую ответственность и задумываться над делами. Встают новые заботы, новые обязательства.

-- Наконец-то вы подняли голову! - заметил м-р Риверс. - Я уж было думал, что вы окаменели. Но, может быть, теперь-то вы хоть спросите, какую стоимость представляет ваше наследство.

-- Какую стоимость?

-- О, самую пустую! И говорить не стоит... Каких-нибудь тысяч двадцать фунтов (двести тысяч рублей...) Кажется, мне так сказали, но - что-же тут такого?

-- Двадцать тысяч фунтов?

От этой новости на минуту у меня заняло дух. Ст.-Джон, который при мне ни разу не смеялся, на этот раз расхохотался.

-- Ну, знаете-ли, что? - заметил он. - Если-б вы убили человека, и я сказал-бы вам, что ваше преступление открыто, и то вы не могли-бы иметь более удрученный вид!

-- Но это, ведь, большая сумма... Вы не думаете, что это, может быть, ошибка?

-- Нет, вовсе не ошибка.

М-р Риверс встал и надел свой плащ.

-- Едли-б не такая вьюга, я прислал-бы вам Ганну, чтоб она с вами посидела: у вас слишком убитый вид для того, чтобы вас оставить одну.

Он уже взялся за задвижку, как вдруг мне прич шла в голову одна мысль.

-- Постойте-ка минутку! - воскликнула я.

-- Ну?

-- Я удивляюсь, почему м-р Бригс писал вам обо мне, или как он узнал про вас, или как он мог подумать, что вы - человек, живущий в таком захолустьи, - имеете возможность помочь ему розыскать меня?

-- О, я священник, а к нам, ведь, часто обращаются в таких случаях.

-- Нет, мне этого мало! - воскликнула я.

И в самом деле, в его торопливом и уклончивом ответе было нечто такое, что не успокоило, а напротив обострило мое любопытство.

-- Это очень странное дело, - прибавила я. - И я должна толком обо всем узнать.

-- В другой раз.

-- Нет, сегодня-же, сейчас! - и я стала между ним и дверью. Вид у него был довольно смущенный.

-- Вы не уйдете ни за что, покуда не разскажете мне всего! - проговорила я.

-- Мне не хотелось-бы говорить - сейчас.

-- Вы скажете! Должны сказать!

-- Мне хотелось-бы, чтоб лучше Мэри и Диана сообщили вам...

Понятно, эти возражения разожгли мою настойчивость до крайних пределов: ее надо было удовлетворить, во что-бы то ни стало! - Ну вот, я покоряюсь, - сказал Джон Риверс - если не вашей настойчивости, то хоть постоянству, с которым капля долбит камень своим падением. Наконец, вы все равно когда-нибудь узнаете, - теперь-ли, или позже, безразлично. Вас зовут Джэни Эйр?

-- Да.

-- Вам, может-быть, еще неизвестно, что я ваш тезка? При крещении меня назвали: С. Джон Эйр Риверс.

-- Конечно, неизвестно: но я припоминаю, что видела букву "Э" на книгах, которые вы давали мне читать, но я не спрашивала, какое имя она означает. Ну, так что-же? Наверно...

Я остановилась, не решаясь допустить, а тем бо лее высказать мысль, которая внезапно блеснула в моем мозгу, приняла определенный облик и в одну секунду встала предо мной, как твердый, непоколебимый факт. Обстоятельства сплетались, соединялись и сами укладывались в известном порядке. Цепь, которая до этой минуты представляла лишь безпорядочное скопление разрозненных звеньев, внезапно превратилась в стройный ряд, где каждое звено в строгой последовательности соединялось со следующим. Прежде чем С. Джон сказал еще хоть слово, я уже инстинктивно поняла, в чем дело.

-- Моя мать была рожденная Эйр, - сказал он - у нея было два брата: один, священник, женился на миссъ*'Джэни Рид, в Гэтсхиде; другой - Джон Эйр - торговец, скончавшийся на острове Мадейре. В качестве его поверенного, м-р Бригс писал нам в конце августа, чтобы известить нас о кончине нашего дяди и о том, что все свое состояние он оставил сироте - дочери его брата, священника, минуя нас, - детей его второго брата, вследствие ссоры, которой он так и не мог ему простить. Несколько недель тому назад он опять писал нам, что наследница дяди исчезла, и спрашивал, не знаем-ли мы что-нибудь о ней? Её имя, случайно написанное на клочке бумаги, помогло мне ее найти. Остальное вам известно.

Он было опять двинулся к двери, но я заградила ему дорогу.

-- Дайте-же мне сказать! проговорила я. - Дайте мне хоть минуту перевести дух и подумать... - Я остановилась, а он стоял передо мной в выжидательной позе. Я продолжала:

-- Ваша мать была родная сестра моего отца?

-- И, следовательно, - моя тетка?

Он наклонил голову в знак согласия.

-- Мой дядя - Джон приходился и вам дядей? Вы, Диана и Мэри - дети ею сестры так-же, как я дочь его брата?

-- Это неоспоримый факт.

-- Значит, вы все мои двоюродные брат и сестры?

-- Да!

Я внимательно посмотрела на него. Мне казалось, что я обрела в нем брата, которым я могла гордиться, которого могла любить, а в его сестрах - двух сестер, одаренных такими качествами, которые внушили мне к ним искреннюю любовь и восхищение, когда оне были для меня еще совсем чужими. Оне - мои близкия родные, эти девушки, на которых, я смотрела в ту памятную мне ночь, стоя на коленях на сырой земле под низким решетчатым окном Мур-Гауза; смотрела глазами, полными любопытства и отчаянной тоски. Он, - этот статный молодой человек, который нашел меня, почти умирающую, у себя на пороге, - он мне родной. Какое открытие для одинокой и бедной девушки! Вот в чем настоящее богатство для души, - неисчерпаемый источник чистых, искренних чувств! Это, действительно, благословение Божие. Я захлопала в ладоши, повинуясь порыву внезапной радости.

-- О, как я рада! Как я рада!... воскликнула я.

Сент-Джон улыбнулся.

-- Ну, не говорил-ли я вам, что вы упускаете из виду самые существенные факты и гонитесь за пустяками? - спросил он. - Вы совершенно спокойно выслушали меня, когда я вам сказал, что вы разбогатели, а теперь, из-за обстоятельства, не имеющого значения, пришли в такое возбуждение.

-- Что вы хотите сказать? Для вас - оно может не иметь значения: у вас есть сестры. У меня не было ни души родных и вдруг я разом приобрела троих (или двоих, если вам не угодно войти в их число). Еще раз скажу: как я рада!.

Скорыми шагами ходила я по комнате, минутами останавливаясь, чуть не задыхаясь от мыслей, которые возникали у меня быстрее, чем я могла их уловить и выразить словами; - мыслей о том, что могло и должно было быть, и что будет скоро. Я смотрела на стену, и мне казалось, что это не стена, а небо, густо усеянное восходящими звездами, и что каждая из них освещает тот или другой из моих планов. Теперь я могла сделать доброе дело для тех людей, которые спасли мне жизнь и которым я до сей минуты ничем не могла доказать свою любовь. Их угнетала нужда - я могла их освободить от нея. Они были разсеяны по свету - я могла их соединить. Независимость и избыток сделались теперь моим Таким образом, будет оказана справедливость и обезпечено всеобщее счастье.

Теперь богатство более меня не тяготило; оно являлось для меня не простым денежным наследством, - а залогом жизни, надежд и наслаждений!

Какой был у меня вид, когда эти мысли осаждали мой ум, - я не могла бы сказать, но скоро я заметила, что м-р Риверс тихонько пытается усадить меня на стул; он посоветовал мне также успокоиться, но я с презрением отвергла обвинение в слабости и растерянности, стряхнула с себя его руку и опять принялась шагать.

-- Завтра же напишите Диане и Мэри, чтобы оне сейчас же возвращались домой, - сказала я. - Диана говорила, что оне считали бы себя богатыми, если б у каждой было по тысяче фунтов; значит на пять тысяч оне будут жить совсем уж хорошо.

-- Скажите, где я могу достать для вас стакан воды? - проговорил Ст.-Джон в ответ на это, - право, вы должны всеми силами стараться успокоить свои чувства.

-- Вздор какой! А на вас какого рода влияние произведет получение наследства? Удержит ли это вас в Англии и побудит начать жить, как все люди? Вы могли-бы теперь отказаться от деятельности миссионера.

-- Как, отказаться от моей деятельности? От такого великого дела? Отказаться от надежды внести свет и знание в царство тьмы и невежества - водворить мир вместо войны - свободу вместо рабства - религию вместо суеверий - надежду на вечную жизнь вместо страха перед адом? Отказаться от всего этого! Оно мне дороже жизни, я только этим и живу, только на это и надеюсь! Вы бредите; у вас в голове мутится. Я слишком неожиданно сообщил вам это известие, - оно взволновало вас.

-- М-р Риверс! Вы совершенно выводите меня из терпения! Я, ведь, разсуждаю довольно разумно; это вы не понимаете, - или, вернее, делаете вид, что не понимаете, - в чем дело?

-- Может быть, если-б вы объяснились несколько подробнее, я понял-бы вас.

-- Д)6ъяснилась-бы"? Тут нечего и объяснять: вы, ведь, не можете не понимать, что двадцать тысяч фунтов, разделенные поровну между одним племянником и тремя племянницами нашего дядюшки, дадут по пяти тысяч фунтов на человека. Мне нужно только, чтобы вы написали сестрам и. сообщили им о счастливой случайности, выпавшей им на долю.

-- То-есть, вам, вы хотите сказать?

-- Я уже заявила вам, как я смотрю на это дело, - и не могу смотреть иначе! Я не до грубости эгоистична, не слепо несправедлива, не адски неблагодарна. Вдобавок, я твердо решила, что у меня будет свой дом, свои родные и знакомые. Я люблю Мур-Гауз и буду в нем жить, я люблю Диану и Мэри и сойдусь с ними на всю жизнь. Мне было-бы приятно и полезно иметь пять тысяч фунтов, но тяжело и мучительно - быть владетельницей целых двадцати, которые, сверх того, никогда не были-бы, по справедливости, моей собственностью, хотя и принадлежали-бы мне по закону. Так я предоставляю вам то, что положительно излишнее для меня. Пусть-же не будет ни споров, ни возражений; так и согласимся между собою и разом покончим с этим делом!

-- Вы думаете так теперь, - возразил Ст. Джон, - потому-что вы еще не знаете, что значит - обладать богатством, а следовательно, и наслаждаться им. Вы не можете составить себе понятия о том, какой вес вам придадут ваши двадцать тысяч и какое положение они могут вам дать в обществе, какую будущность они вам открывают; вы не можете...

-- Джэни! Я хочу быть вам братом; мои сестры будут ваши утешение. Я чувствую, что могу легко дать вам место в своем сердце, - как третьей и младшей из моих сестер...

-- Благодарю вас! На сегодня с меня и того довольно.

-- А школа, мисс Эйр? Придется, пожалуй, закрыть ее?--

-- Нет, я буду заниматься до тех пор, пока вы не подыщете кого-нибудь вместо меня.

Он одобрительно кивнул головой, пожал мне руку и ушел.

в глубине души они не могли не сознавать, что это было справедливо и что они на моем месте поступили-бы точно так-же.