Джэни Эйр.
Часть вторая.
Глава XXIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Джэни Эйр. Часть вторая. Глава XXIII. (старая орфография)

ГЛАВА XXIII.

Приближалось Рождество - время отдыха для всех, и я прекратила занятия в школе. Я уже давно с радостью замечала, что многия из моих учениц относились ко мне с любовью; при разставании я убедилась, что мое чувство меня не обманывало: так явно и искренно оне выражали свою привязанность ко мне. Для меня было громадным удовлетворением знать, что я, действительно, занимаю некоторое место в их юных, безхитростных сердцах.

Вся школа, в количестве шестидесяти девочек, прошла передо мною в последний раз; я заперла классы и стояла в клюнем в руке, обмениваясь последними прощальными словами с некоторыми из наиболее любимых учениц, когда к нам подошел м-р Риверс.

-- Чувствуете вы себя вознагражденной за все эти месяцы усиленной работы с ними? - спросил он меня, когда девочки ушли. - Не доставляет ли вам удовольствия сознание, что вы дали нечто действительно хорошее этому молодому поколению?

-- Конечно, - ответила я.

-- А между тем вы работали только несколько месяцев! Но посвятить всю жизнь задаче развития и усовершенствования ближних не значило ли бы употребить ее хорошо и с пользой?

-- Да, - сказала я; - но я не могла бы проводить всю жизнь таким образом. Во мне всегда было бы желание извлекать для себя наслаждение из собственных способностей столько же, сколько развивать способности других. Теперь я хочу наслаждаться; не напоминайте мне больше о школе; я теперь покончила с нею и хочу вполне пользоваться праздниками.

Он пытливо посмотрел на меня.

-- Что это значит? Какие суетные стремления овладели вдруг вами? Что вы намерены делать?

-- Я хочу быть деятельной - как можно деятельнее. И прежде всего я должна вас просить дать отпуск Ганне и приискать себе кого-нибудь другого, кто бы вам прислуживал.

-- Она вам нужна?

-- Да, она отправится со мною в Мур-Гауз;

Диана и Мэри будут дома через неделю, я хотела бы привести дом в порядок к их приезду.

-- О, я понимаю! а то я было уже подумал, что вы хотите предпринять какое-нибудь путешествие. Так-то оно лучше. Ганну я отпущу с вами.

-- В таком случае скажите ей, чтобы она была готова завтра отправиться со мной. Вот ключ от школы; ключ от моего домика я дам вам завтра утром.

Он взял ключ.

-- Вы возвращаете его с такой радостью, - сказал он, - я не могу понять причины вашей веселости, потому что не знаю, что вы имеете в виду для себя взамен той деятельности, которую вы оставляете. Каковы ваши намерения, ваши цели в жизни, к чему влечет вас честолюбие?

-- Моя ближайшая цель есть основательная чистка (вы понимаете все глубокое значение этих слов?) - основательная чистка Мур-Гауза, начиная с чердака и до погреба; моя следующая цель заключается в том, чтобы с помощью воска, мыла, воды и неограниченного количества тряпок довести дом до того, чтобы все в нем блестело, как новое; моя третья цель - разставить с величайшей аккуратностью все столы, стулья, кровати; затем я собираюсь разорить вас на уголь и торф, чтобы как следует протопить все комнаты; и, наконец, последние два дня перед приездом ваших сестер будут посвящены Ганной и мной сбиванию яиц, выбиранию изюма, толчению пряностей, печению рождественских хлебов, рубке мяса для пирогов и прочим тайнам кулинарного искусства, о которых слова могут дать лишь недостаточное представление таким непосвященным, как вы. Говоря короче, мои намерения заключаются в том, чтобы к следующему четвергу, к приезду Дианы и Мэри, привести все в доме в самый совершенный порядок, а мое честолюбие сводится к тому, чтобы, вернувшись домой, ваши сестры нашли уютнейший в мире домашний очаг.

Ст. Джон слегка улыбнулся. Однако он не был удовлетворен.

-- Это все очень хорошо для настоящей минуты, - сказал он; - но, говоря серьезно, я надеюсь, что когда первый порыв увлечения пройдет, вы устремите свои взоры на нечто более высокое, нежели удовольствия и радости домашняго очага.

-- Это самое лучшее, что дает нам жизнь! - прервала я его.

потом, я надеюсь, вы направите свои стремления на нечто, что выше Мур-Гауза и Мортона, и общества сестер, и собственного покоя, и внешних удобств и радостей жизни. Я надеюсь, что ваша энергия снова, заговорит в вас тогда и не даст вам покоя.

Я посмотрела на него с удивлением.

-- Ст. Джон, - сказала я, - с вашей стороны дурно так говорить. Теперь, когда я хочу чувствовать себя довольной, как королева, вы пытаетесь помешать этому и снова вызвать во мне мятежные и безпокойные чувства. Для чего?

-- Для того, чтобы извлечь наибольшую пользу из тех способностей и талантов, которыми Господь вас наделил и в которых Он потребует у вас когда-нибудь отчета. Джэни, я буду неустанно наблюдать и следить за вами - предупреждаю вас об этом. Постарайтесь обуздать неумеренный пыл, с которым вы бросаетесь в круг ничтожных домашних радостей. Не цепляйтесь так упорно за пустые удовольствия; сохраните свою энергию и пыл души для других, высших целей; не дайте им растратиться на низкия, преходящия вещи. Вы слушаете меня, Джэни?

-- Да; так, как если бы вы говорили по гречески. Я чувствую, что имею достаточные основания быть счастливой, и я хочу быть счастлива. Прощайте!

И я была счастлива в Мур-Гаузе. Я работала изо всех сил, так же, как и Ганна; ей доставляло удовольствие видеть, как я носилась по дому с щетками и тряпками, чистила мебель, сметала пыль и стряпала. Но с каким наслаждением мы замечали, как после одного или двух дней страшного безпорядка и разорения, произведенного нами, постепенно стал водворяться порядок. Я предварительно совершила маленькое путешествие в соседний городок, чтобы закупить кое-что из мебели. Спальни и гостиную, служившую постоянным местопребыванием, я оставила в их прежнем виде: я знала, что Диане и Мэри доставит большее удовольствие вид простых, старых столов, стульев и кроватей, нежели самые изящные нововведения. Но кой-какие перемены были необходимы для того, чтобы придать их возвращению некоторое очарование новизны, которым я хотела его окружить. Новые ковры и занавесы, несколько заботливо подобранных украшений из старинной бронзы и фарфора, новая покрышка на мебели, зеркала и мелкия вещицы на туалетных столах вполне отвечали этой цели. Когда все это было сделано, Мур-Гауз показался мне внутри настолько же приветливым, светлым и уютным, насколько снаружи все в это время года было холодно, мрачно и пустынно.

Наконец, наступил знаменательный четверг. Ст. Джон прибыл первый. Я просила его не являться в Мур-Гауз, покуда все в нем не будет приведено в порядок; и действительно, одной мысли о суете и грязи, царившей в стенах дома, было достаточно, чтобы держать его вдали от нас все это время. Он застал меня в кухне за приготовлением печенья к чаю. Приблизившись к очагу, он спросил, "чувствую ли я себя теперь совершенно удовлетворенной взятыми на себя обязанностями прислуги?" Я вместо ответа предложила ему обойти со мною дом и осмотреть результаты моих трудов. Некоторого усилия мне стоило заставить его последовать за мной. Он бросал разсеянный взгляд во все комнаты, которые я перед ним открывала; и после того, как мы поднялись наверх и снова спустились вниз, он сказал, что, должно быть, я потратила много труда и сил, чтобы произвести такия значительные перемены в такое короткое время; но ни одним словом он не выразил, что эти перемены доставили ему удовольствие.

Его молчание несколько омрачало мою радость. Я подумала что, может быть, перемены, произведенные мною, уничтожили какие-нибудь из старых воспоминаний, которые были ему особенно ценны. Я спросила его с некоторым унынием в голосе, так ли это.

-- О, нисколько; напротив, он заметил, что я с большой добросовестностью постаралась сохранить все, что могло иметь какое-нибудь значение, как воспоминание; он боялся, что я посвятила этому делу гораздо больше времени и усилий, нежели оно заслуживало. Впрочем, не знаю-ли я, где находится такая-то книга?

Я указала ему требуемую книгу на полке; он снял ее оттуда и, усевшись в своем любимом углу у окна, принялся читать.

Это мне не понравилось. Ст. Джон был хороший человек; но человеческия слабости и мелочи жизни не существовали для него, её мирные радости не представляли для него никакой прелести. Он действительно жил только для того, чтобы стремиться - без сомнения, ко всему доброму и великому; но он не знал покоя и не терпел, чтобы другие вокруг него испытывали это чувство. Я поняла, что он создан из матерьяла, из которого природа создает своих героев - своих законодателей, государственных людей, борцов и победителей; он мог быть надежным оплотом там, где надо было защищать высокие интересы; но у домашняго очага он был не на своем месте; там от него веяло холодом и мраком.

-- Здесь, в этой гостиной, он не на месте, - размышляла я; - Гималайский хребет, каффрские леса, даже зачумленные болота берегов Гвинеи более подошли бы к нему. Не мудрено, что он избегает спокойствия домашней жизни. Он прав, что выбрал деятельность миссионера - теперь мне это ясно.

-- Оне едут! Оне едут! - закричала Ганна, распахивая дверь гостиной. В ту же минуту старый Карло испустил радостный лай. Я выбежала. Было уже темно, но с дороги к нам донесся стук колес. Ганна зажгла фонарь. Экипаж остановился у калитки; кучер открыл дверцы. В следующую минуту я очутилась в объятиях Дианы и Мэри. Оне смеялись, целовали меня, Ганну, трепали по шее Карло, бешено скакавшого от восторга, закидывали нас вопросами и, наконец, вошли в дом.

В то время, как кучер и Ганна вносили их вещи, оне спросили про брата. В ту же минуту он вышел из гостиной. Обе одновременно обхватили его шею руками. Он спокойно поцеловал каждую из них, произнес несколько слов приветствия, постоял с минуту с ними и затем, заметив, что, вероятно, оне скоро сойдут в гостиную, снова удалился туда, как в убежище.

Я зажгла свечи, чтобы проводить их наверх. Оне пришли в восторг от устройства их комнат, - от новых драпировок, ковров, красиво раскрашенных фарфоровых ваз, и шумно выражали свою благодарность. Я имела удовольствие видеть, что мои распоряжения вполне отвечали их желаниям и что мои труды не пропали даром - они прибавили новую прелесть к их радости возвращения домой.

Это был восхитительный вечер. Мои двоюродные сестры, веселые и возбужденные, рассказывали и разспрашивали с таким увлечением, что их оживление делало менее заметной молчаливость Ст. Джона; он был искренно рад видеть сестер, но их возбужденное состояние, порывистая веселость были ему неприятны. Событие дня - приезд Дианы и Мэри - радовало его; но все, что сопровождало это событие - радостная суматоха, шумные выражения веселости - все это тяготило его; я угадывала, что он ждал с нетерпением наступления более спокойного следующого дня. В самый разгар оживления, приблизительно через час после чая, раздался стук в дверь. Ганна вошла с докладом, что какой то бедный парень пришел в это неурочное время просить м-ра Риверса отправиться к его умирающей матери.

-- Где она живет, Ганна?

-- Скажи ему, что я иду.

-- О, сэр, вы бы лучше не шли сегодня. Это самая скверная дорога ночью, через болото нет ни одной тропинки. К тому-ж и ночь такая ужасная - я не помню такого пронзительного ветра. Вы бы лучше приказали ему сказать, сэр, что придете завтра утром.

Но он был уже в корридоре и надевал свой плащ. Было девять часов, когда он ушел. Он вернулся только в полночь, усталый и озябший, но у него был более довольный вид, чем когда он уходил. Он исполнил свой долг, преодолел трудности, испытал собственную силу самоотречения, и он был теперь довольнее самим собою.

Ты думаешь, может быть, читатель, что в новой обстановке и в новых условиях жизни я забыла м-ра Рочестера. Ни на одну минуту. Воспоминание о нем никогда не покидало меня. Оно не походило на туман, который солнечные лучи могут разсеять, или на изображение, нарисованное в песке, которое буря каждую минуту может смести. Нет, это было высеченное на мраморной плите имя, которое будет существовать до тех пор, покуда будет существовать мрамор, на котором оно вырезано. Страстное желание узнать, что с ним, преследовало меня всюду. Живя в Мортоне, я каждый вечер возвращалась к себе домой, чтобы думать об этом; и теперь, в Мур-Гаузе, едва я ложилась в постель вечером, как мною овладевали те же мысли.

не знал ровно ни о чем, что касалось м-ра Рочестера. Тогда я написала к м-рс Фэрфакс, прося ее сообщить мне желаемые сведения. Я безусловно разсчитывала, что эта попытка увенчается успехом; я была уверена, что ответ не -заставит себя ждать. Каково-же было мое удивление, когда прошло две недели, а письма от м-рс Фэрфакс не было; но когда прошло два месяца, в течении которых почта приходила ежедневно, не принося для меня ничего, мною овладела мучительная тревога.

Я снова написала - ведь могло случиться, что мое первое письмо пропало. Новый шаг вызвал новые надежды; как и прежния, оне сияли передо мною в течении нескольких недель; затем, как и прежния, оне стали постепенно тускнеть: ни одной строчки, ни одного слова я не получила в ответ на свое письмо. Когда прошло полгода в тщетных ожиданиях, надежда окончательно умерла в моем сердце, и все вокруг меня стало темно и мрачно.

должна узнать, что с ним.