Дженни Эйр.
Часть первая.
Глава II.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дженни Эйр. Часть первая. Глава II. (старая орфография)

II.

Я противилась изо всех своих сил, и это, до-тех-пор невиданное и неслыханное сопротивление, естественным образом должно было увеличить дурное мнение обо мне няньки Бесси и мисс Аббо. Потеряв всякую власть над собою, я однакожь сознавала с удовлетворительною ясностью, что меня считали достойной тяжких наказаний, и доведенная до отчаянного положения, я решилась бороться до последней крайности.

-- Скрутите ей руки, мисс Аббо, не-то она исцарапает вас как бешеная кошка.

-- Фи! Фай! Фуй! как это вам не стыдно, мисс Эйр! кричала горничная: - где это видано и слыхано: поднять руки на молодого джентльмена, на сына вашей благодетельницы! Как могли вы позабыть, что он ваш благодетель, ваш господин и начальник!

Господин! Кто смеет сказать, что он мой господин? Разве я служанка?

-- Меньше и хуже чем служанка. Мы хлопочем и работаем с утра до ночи, а вы ничего не делаете за свой хлеб. Садитесь же, мисс Эйр, и подумайте хорошенько о своем безпутстве.

В это время оне втащили меня в комнату, о которой говорила мистрисс Рид, и бросили на скамейку подле стены. Я стремительно вскочила с места и опрометью бросилась к дверям, но проворные и дюжия руки арестовали меня в ту же минуту.

-- Если вы не станете сидеть, сказала Бесси: - мы принуждены будем связать вас. Мисс Либо, дайте мне ваши подвязки; мои слишком-тонки.

Мисс Аббо принялась развязывать свою огромную ногу, чтоб приготовить для меня позорные оковы. Я затрепетала.

-- Не снимайте подвязок, мисс Аббо: даю вам слово, что я не тронусь с места и не пошевелюсь.

И в доказательство я привязала себя к скамейке своими собственными руками.

-- Давно бы так; вот это умно! сказала Бесси.

Убедившись в моем смирении и послушании, обе женщины высвободили меня из своих объятий, и остановились передо мной с сложенными на-крест руками.

-- Этого с ней прежде никогда не случалось, сказала наконец нянька, обращаясь к горничной.

-- Но к этому она всегда была способна, отвечала мисс Аббо: - я нераз высказывала барыне свое мнение об этой девчонке, и барыня соглашалась со мной. Это, скажу я вам, прехитрая и прескрытная тварь, каких немного съищется между её ровесницами.

Бесси не отвечала ничего; но через несколько минут, обращаясь ко мне, сказала:

-- Вам не должно забывать, мисс Эйр, что вы всем обязаны мистрисс Рид: она вас кормит, поит и одевает из одного только сострадания. Еслиб пришло ей в голову вас бросить, вы будете принуждены искать приюта в сиротском доме.

В этих словах не было для меня ничего нового: намеки этого рода повторялись передо мной чуть ли не каждый день с той поры, как я стала помнить себя и понимать. Упрек в моем сиротстве и зависимости от посторонней благодетельной руки сделался с незапамятной поры привычной песнью для моего уха. Мисс Аббо поспешила прибавить:

-- И вам не следует ни по какому поводу ставить себя в-уровень с господином Рид, и его сестрами, с которыми вас воспитывают из милости. Все они богаты, а у вас нет ни копейки за душой. Ваше дело - быть ласковой и стараться угождать всему семейству. И это мы говорим для вашей же пользы, мисс Эйр, прибавила Бесси ласковым тоном: - попытайтесь как-нибудь заставить полюбить себя, и авось вам будет хорошо, как в родной семье, не-то пожалуй, если вы будете грубиянить и шуметь, барыня откажет вам от дома.

-- К-тому же, рано или поздно, Бог ее накажет, добавила мисс Аббо: - Он поразит ее может-быть среди её нечестивой хандры, и тогда куда она пойдет? Ну, Бесси, нам пора: пусть она остается одна, и делает что хочет. Молитесь, мисс Эйр, усердно молитесь Господу Богу: если вы не раскаетесь, злая беда, чего доброго, спустится к вам через трубу, и тогда, поминай как звали.

Оне ушли и заперли за собой дверь.

Красная комната, повидимому совсем лишняя в доме, служила в редких случаях импровизированной спальней для гостей, когда их съезжалось слишком-много в Гетсгед-Голль, где они, по принятому деревенскому обыкновению, оставались на несколько дней. Впрочем это была одна из самых больших и красивых комнат в целом доме. Постель на массивных столбах из красного дерева, завешанная со всех сторон красным кашмиром, стояла по самой середине, наподобие раскинутой палатки; два большие окна, с их всегда опущенными занавесками, были на-половину прикрыты широкими фестонами и складками из той же восточной материи. Пол застилался красным ковром, и широкий стол подле постели всегда был покрыт красным сукном. Гардероб, рабочий столик и стулья были из ярко-полированного красного дерева, и вся эта мёбель гармонировала с малиновыми обоями на стенах. И в контраст с этими багровыми предметами выставлялись из-за кровати груды матрацов и белых как снег подушек, прикрытых белым марсельским одеялом. Столько же одиноко и оригинально в этой красной опочивальне было огромное, стоявшее в головах постели кресло, нахлобученное белым чехлом.

в нее никто не входит. Только горничная обязана была приходить сюда каждую субботу, чтоб счистить слои недельной пыли с мебели и зеркал; случалось также, что через-весьма длинные промежутки, сама мистрисс Рид навещала красную комнату с единственною целью - обревизовать один таинственный ящик в гардеробе, где хранились разные фамильные бумаги, шкатулка с брильянтами и миниатюрный портрет её покойного супруга.

Мистер Рид умер десять лет назад: в этой комнате он испустил дух свой, и здесь его тело лежало на богатом катафалке; отсюда его гроб перенесен был в церковь, и с этого рокового дня, багряная комната в доме мистрисс Рид получила свой страшный мистический характер.

Место, к которому приковали меня нянька Бесси и сварливая мисс Аббо, было: низкий оттоман подле мраморной каминной полки; прямо передо мной возвышалась великолепная постель; по правую сторону стоял высокий, темный гардероб; по левую бросались в глаза закутанные окна, и между-ними огромное зеркало отражало унылое великолепие комнаты и парадной постели, Не зная наверное, заперли меня или нет, я, через несколько минут, осмелилась встать с места, и нерешительными шагани приблизилась к дверям. Увы! Да: не было тюрьмы безопаснее, мрачнее и крепче моей. Возвращаясь к своему месту, я остановилась перед зеркалом, и оцепенелый взор мой невольно начал измерять глубину, отражавшуюся в нем. Все казалось холоднее и мрачнее в этой прозрачной впадине, чем на самом деле: странная фигура, выставившая на меня свое бледное лицо и руки, распростертые над мраком, представлялась мне действительным духом в роде тех фантастических чертенят, о которых Бесси так часто говорила в своих волшебных сказках в длинные зимние вечера. Я села опять на оттоман.

Суеверие уже начинало обнаруживать надо мной свое могучее влияние, но еще не приспел урочный час для его решительной победы. Кровь еще кипела и быстро переливалась в моих жилах: прошедшая сцена занимала покамест все мои мысли, и некогда мне было присмотреться к окружающей действительности.

Бурное и буйное насилие Джона Рида, обидное и гордое равнодушие его сестер, постоянная и вовсе незаслуженная ненависть ко мне его матери, все это вертелось и кружилось в моем взволнованном мозгу как в мутном и темном колодезе, заваленном всякой дрянью. За-чем меня бранили, колотили, осуждали всегда и за все? Какая невидимая сила обрекла меня на вечные страдания? Почему никогда и никому не могла я нравиться? И уже ли будут напрасны все усилия приобрести благосклонность окружающих меня особ? Элиза упряма и горда, а все ее уважают. Жорджина избалована, капризна, взбалмошна, сварлива, и между-тем все и каждый снисходительно смотрят на её проказы. Её красота, розовые щеки и золотые локоны, заставляют повидимому невольно ею любоваться и выкупают все её шалости, нередко обидные и дерзкия. Джон грубиянит и бранится на каждом шагу, и однакожь никто не думает его наказывать. Он режет для забавы голубей, выкалывает глаза маленьким павлинам, травит собаками овец, истребляет виноградные лозы в парниках, срывает почки дорогих оранжерейных растений, нередко пачкает и рвет шелковые платья матери, и между-тем мальчик Джонни всегда - "ея милый, прелестный, ненаглядный Джонни!" Одной мне не было и нет никакой пощады, никакого снисхождения: и глупа я, и скучна, и брюзглива, и дика, и несносна для всех - каждый Божий день, с утра до обеда, и от обеда до вечера!

Голова моя болела, и кровь еще струилась из раны: что жь? думал ли кто наказать, или по-крайней-мере побранить господина Джона за его безсмысленный и безжалостный удар? Ни чуть не бывало, и между-тем все и каждый накинулись на меня с каким-то непостижимым остервенением единственно за то, что первый раз в жизни, по естественному чувству самосохранения, я вздумала защищаться против его безумного насилия!

-- Нет, это несправедливо, это безчеловечно! говорил мой разсудок, побужденный агонией сердца к стремительной деятельности. - Этого не может и не должно быть, и я сама обязана положить конец своим мучительным пыткам. Бежать из этого дома куда бы то ни было, на тот край света, если можно, или, уморить себя с-голода, отказавшись однажды навсегда от пищи и питья!..

Как выразить страшное отчаяние, овладевшее мною в этот несчастный вечер! Голова моя была в каком-то ужасном чаду, и форсированная борьба умственных сил заметно истощала мой слабый организм. "К-чему и за-что суждено мне страдать при самом начале моей жизни?" Этот вопрос безпрестанно сам-собой представлялся моему взволнованному воображению, и я не могла приискать на него удовлетворительного ответа.

ожидать от них привязанности к такому созданию, которое противоречило всей семье и характером своим, и способностями, и наклонностями; странно ожидать привязанности к ничтожной и даже вредной твари, которая не иначе как с величайшим презрением смотрит на их суд и приговоры. Будь я резва, безпечна, прекрасна, весела, немного, пожалуй, капризна, своенравна, мистрисс Рид, я знаю, несмотря на мое сиротство, была бы ко мне гораздо-благосклоннее, и даже дети её, по всей вероятности, могли бы включить меня с некоторым радушием в свой благородный круг; но при настоящих свойствах нечего ожидать мне ни милости ни пощады, и я должна служить общим предметом ненависти и презрения.

Дневной свет начал мало-по-малу удаляться из красной комнаты: пробило пять часов, и ненастный вечер уже уступал свое место страшным сумеркам. Проливной дождь еще без-умолку барабанил в оконные стекла, и я слышала, как ветер завывал в ближайшей роще; за двором. Мало-по-малу охолодела я как мрамор, и мужество мое исчезло. Привычные свойства моей души - смирение и самоуничижение, сопровождаемые смертельною тоской, налегли всею своею тяжестью на сокрушенное сердце, где уже не было более места вспышкам безсильного гнева. Все считали меня негодной тварью - и почему знать? - может-быть все, на этот раз, совершенно правы. Разве я не имею желания умертвить себя голодом и жаждой? Самоубийство, говорят, великий грех, и нужно быть слишком-негодным человеком, чтоб питать его в своей душе. Но достанет ли у меня духа выполнить это нечестивое намерение? А если и достанет, как знать? будет ли мрачный свод под алтарем гретсгедской церкви моим последним вечным приютом?..

В этом своде, как мне рассказывали, погребен покойный мистер Рид. Раз вспомнив о нем, я уже не могла оторвать своего разсудка от могильных размышлений. Я не помнила мистера Рида, но знала очень-хорошо, что он родной мой дядя, брат моей матери. По смерти моих родителей, он взял меня, безприютную сироту, в свой дом, и незадолго перед смертью, вытребовал обещание от мистрисс Рид, что она будет меня воспитывать, среди своих детей, как собственную дочь. Вероятно мистрисс Рид уверена в своей душе, что она сдержала слово, даиное супругу; но могла ли она полюбить чужое дитя, несвязанное с нею лично никакими родственными узами? Очень может быть, что ей ненавистна одна мысль - заменить собою мать для посторонней девчонки, случайно вброшенной в её родную семью.

Странная мысль поразила меня. Я никогда не сомневалась, что, если бы не умер мистер Рид, моя жизнь, счастливая и спокойная, могла бы сопровождаться всеми отрадными явлениями, доступными для нежных и любимых детей - и вот, когда теперь я смотрела на белую постель, заглядывая по временам и в зеркало, где она отражалась для меня страшным балдахином, мне пришли в голову фантастические рассказы о похождениях с того света, и я припомнила, как мертвецы, растревоженные в своих могилах нарушением их последних желаний, выступают на землю для наказания клятвопреступников и для защиты угнетенных особ. Мне казалось очень-возможным, что дух мистера Рида, обезпокоенный несчастной судьбой его племянницы, того-и-гляди, оставит на несколько часов свое мрачное жилище в церковном своде и явится передо много здесь, в этой багряной комнате и в этот торжественный час. Я отерла слезы и подавила вздохи, насильственно вырывавшиеся из моей груди; бурное выражение скорби, думала я, в-самомеделе способно вызвать из-за могилы мертвеца, готового оказать свое страшное участие беззащитной жертве. Эта идея, утешительная в теории, была бы ужасною в действительности; поэтому я старалась всеми силами удалить ее от своего умственного взора и казаться твердою. Откинув волосы с своего лица, я подняла голову, и попыталась бросить смелый взгляд на окружающие предметы. В эту минуту вдруг, неизвестно как и откуда, замерцал на стене бледный лучь света. Не-уже-ли это, думала я, свет луны пробрался через какое-нибудь отверстие в оконных занавесах? Не может быть: лунный свет был бы неподвижен, а этот шевелится. Я смотрела во все глаза, и увидела ясно, что он пробрался на потолок и заколыхался над моею головою. Теперь мне кажется весьма-вероятным, что этот загадочный проблеск выходил из фонаря, с которым шел кто-нибудь мимо окон; но в ту пору, проникнутая сверхъестественным ужасом и разстроенная во всех своих чувствах, я видела в этом явлении фантастического вестника из другого мира, за которым немедленно должен последовать страшный визит мертвеца. Сердце мое билось, голова пылала, и я трепетала всеми членами. Раздался звук в моих ушах, как-будто от взмаха крыльев, и что-то зашевелилось подле меня. Не помня сама-себя, и задыхаясь от напора противоположных чувств, я опрометью бросилась к дверям и с отчаянным усилием ухватилась за замок. В это мгновение послышались на лестнице быстрые шаги; ключ повернулся, дверь отворилась, и в тюрьму мою вошли одна за другою нянька Бесси и мисс Аббо.

-- Что с вами, мисс Эйр?. сказала Бесси: - не больны ли вы?

-- Освободите меня, ради Бога! отведите меня в детскую! кричала я изступленным голосом.

-- Зачем? Разве вы ушиблись? Или вам почудилось что-нибудь? спросила опять Бесси.

-- О, я видела какой-то странный свет, и казалось мне, что передо мной стоит мертвец!

Говоря это, я крепко держалась за плеча Бесси, и она не старалась отвертываться от меня.

-- Что все это значит? спросил другой голос повелительным и сердитым тоном. Вслед за тем появилась в корридоре мистрисс Рид в своем ночном чепце, который в безпорядке лежал на её голове. - Аббо и Бесси, кажется, я приказала вам простым и ясным языком, что Дженни Эйр должна сидеть в красной комнате, пока я сама не прииду за ней.

-- Мисс Дженни закричала слишком-громко, сударыня, проговорила Бесси умилостивительным тоном. - Мы полагали, что с ней сделалось дурно.

-- Пусть ее кричит сколько хочет, сурово отвечала мы-стрисс Рид. - Отвяжись от Бесси, негодное дитя; выпусти её руку. Этими проделками, будь уверена, тебе не сделать ничего: я гнушаюсь всякой хитрости, особенно в детях. Моя обязанность образумить тебя и навести на истинный путь. Теперь ты останешься здесь одним часом более, и я могу тебя освободить не иначе, как под условием раскаяния и совершеннейшей покорности.

И действительно, в её глазах я была лицемеркой, пронырливой актриссой, ни больше, ни меньше. Она искренно и от всей души считала меня вместилищем низости, двуличности, притворства и всяких гадких страстей.

Когда женщины вышли, повинуясь приказанию своей барыни, мистрисс Рид, не стерпев более жалоб и громких рыданий, неистово оттолкнула меня прочь, и заперла комнату без дальнейших объяснений. С её уходом, в глазах моих начало темнеть, темнеть, голова моя закружилась, ноги подкосились и... я лишилась чувств.