Дженни Эйр.
Часть первая.
Глава III.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дженни Эйр. Часть первая. Глава III. (старая орфография)

III.

Когда я пришла в себя, мне показалось прежде всего, что меня давил ужасный кошмар, который, однакожь, не препятствовал видеть страшное красное пламя, отгороженное толстыми железными прутьями. Мне послышались также голоса, хриплые, глухие, как-будто заглушаемые ревом ветра, или журчанием воды: волнение, неизвестность и, всего более, преобладающее чувство страха омрачили все мои способности. Затем я почувствовала, что кто-то взял меня за руку, приподнял и посадил: все эти движения делались осторожно, и сопровождались нежною заботливостью, о которой прежде не имела я никакого понятия. Я облокотилась головою на подушку или на плечо, и чувство страха мало-по-малу начало уступать место отрадному сознанию безопасности и покоя.

Минут через пять, тяжелое и мрачное облако совсем разсеялось над моим мозгом, и я поняла, что лежу на своей постели, и что красное пламя выходило из камина нашей детской. Была ночь: на столе горела свеча; Бесси стояла у постели с рукомойником в руке, и какой-то джентльмен сидел на стуле подле моего изголовья.

Я чувствовала невыразимую отраду, когда убедилась, что в комнате был незнакомец, человек, не принадлежащий к Генегеду и не имевший к мистрисс Рид родственных отношений. Отворотившись от Бесси, которая, впрочем, своим присутствием далеко не смущала меня так, как другие члены этого дола я принялась вглядываться в лицо посторонняго джентльмена и скоро узнала, что это был мистер Лойд, аптекарь, лечивший обыкновенно прислугу мистрисс Рид - к ней самой и к её детям приглашали всегда доктора.

-- Ну, кто жь я такой? спросил аптекарь.

Я подала ему руку и назвала его по имени. Он улыбнулся и сказал:

-- Ничего. Мало-по-малу мы поправимся, и будем здоровы.

Потом он сам положил мою голову на подушку и, обращаясь к Бесси, поручил ей наблюдать, как бы кто не вздумал безпокоить меня ночью. Сделав затем дальнейшия распоряжения, он сказал, что известит меня завтра и ушел домой, к моему великому огорчению. Когда он сидел на стуле подле моей подушки, я чувствовала себя спокойной и счастливой; но как-скоро затворилась дверь после его ухода, вся комната потемнела в моих глазах, и сердце мое болезненно сжалось.

-- Не можете ли вы заснуть, мисс Дженни? спросила Бесси ласковым тоном.

-- Попытаюсь, няня. Я слишком боялась дать отрицательный ответ, который, казалось, мог подвергнуть меня новым истязаниям.

-- Не хотите ли вы чего-нибудь испить или покушать?

-- Нет, Бесси, покорно благодарю.

-- Ну, так я пойду спать, потому-что теперь ужь больше двенадцати часов. Если вам что-нибудь понадобится, можете меня позвать.

Эта необыкновенная учтивость ободрила меня, и я решилась предложить вопрос:

-- Бесси, что со мною делается? Разве я больна?

-- Вам сделалось дурно в красной комнате, вероятно от слез и крика. Скоро, без-сомнения, вы совсем поправитесь.

Бесси отправилась в смежную комнату к горничной, и я слышала, как она сказала:

-- Сарра, пойдем спать в детскую. Я одна не соглашусь ни за что оставаться с этой бедной девушкой: она очень-слаба, и может умереть после такого ужасного припадка. Почему знать? может и в-самом-деле к ней приходил туда мертвец. О, барыня на этот раз была слишком-безчеловечна!

Сарра воротилась с нею, и обе оне легли на одну постель. С полчаса еще оне шептались между собою, прежде чем успели заснуть. Я могла разслышать и удержать в памяти только безсвязные отрывки их разговора:

-- Прошел мимо нея... весь в белом... и потом исчез... за ним большая черная собака... три раза громко постучался в дверь... свет на кладбище прямо над его могилой... И прочая и прочая.

Наконец обе женщины уснули. В комнате сделалось темно, потому-что в одно время потухли и свеча и огонь в камине, Во всю эту ночь я чувствовала невыразимый ужас, какой только могут чувствовать дети.

Это приключение в красной комнате не сопровождалось жестокой или продолжительной телесной болезнью; но оно разстроило мои нервы, и следы этого разстройства остались во мне до настоящого дня. Да, мистрисс Рид, я одолжена вам многими страшными пытками умственных страданий. Но мне должно простить вас, так-как вы не знали что делали: раздирая мое сердце, вы воображали, что искореняете в нем злые наклонности.

недуг заключался для меня в невыразимой душевной тоске, исторгавшей насильственные слезы из опухших глаз. При все.м том я была довольно-счастлива, не видя подле себя никого из членов ненавистного семейства Рид: все дети уехали в коляске вместе матерью и должны были воротиться домой не скоро. Горничная сидела за работой в другой комнате; Бесси убирала игрушки, приводила в порядок шкафы, и только изредка, среди всех этих хлопот, обращалась ко мне с необыкновенною ласковостью. Такой порядок вещей мог бы показаться для меня настоящим раем в-сравнении с прежней жизнью; но, к-несчастью, мои нервы были ужь слишком-разслаблены, и никакое удовольствие не могло сообщить им приятой настроенности.

Бесси пошла в кухню и через несколько минут принесла с собою торт на фарфоровом, ярко расписанном, блюде, где между прочим, среди розовых цветов, была нарисована райская птичка, пробуждавшая во мне каждый раз изступленное чувство удивления. Часто я просила, чтоб мне позволили подержать эту драгоценность в руках и полюбоваться вблизи чудною птичкою, но до-сих-пор всегда считали меня недостойною таких милостей. Теперь, напротив, драгоценное блюдо лежало на моих коленях, и меня радостно приглашали кушать сладкий паштет. Тщетная благосклонность! Я не могла ни кушать, ни любоваться перьями прекрасной птички, увядшей в моих глазах вместе с цветами, которые ее окружали.

-- Не хотите ли барышня, чего-нибудь почитать? спросила Бесси. - Я могу принести вам книгу.

При слове "книга", мое внимание пробудилось, и я попросила принести из библиотеки "Путешествия Гулливера". Каждый раз я читала и перечитывала эти путешествия с новым наслаждением и восторгом, открывая в них ряд истинных событий, более интересных и завлекательных, чем все волшебные сказки, взятые вместе; но теперь любимая книга показалась мне до невероятности скучною и пошлою; её гиганты представлялись моим глазам какими-то долговязыми лешими; её пигмеи - злыми чертями, а сам Гулливер превратился для меня в праздношатающагося бродягу по фантастическим областям. Я закрыла книгу и положила на стол подле нетронутого паштета.

Бесси между-тем убрала комнату, вымыла руки и, открыв в коммоде ящик, наполненный разными блестящими обрезками, принялась работать новую шляпку для жорджиновой куклы. Занятия этого рода всегда сопровождались у нея простонародными песнями, и на этот раз она пела:

В те дни, когда мы все

Шатались без приюта --

Старина! старина!

Печальная мелодия этой песни произвела на меня невыразимо-тяжелое впечатление, и я заплакала на-взрыд.

-- Не плачьте, барышня, сказала Бесси, окончив песню. - Не надрывайте вашего сердца.

Легко сказать "не плачьте!" Это все-равно, что сказать огню: не пылай! Бедная женщина не могла понять, какими пытками терзалось мое сердце. Вскоре пришел мистер Лойд.

-- Как, вы уже встали! сказал он цри входе в детскую. - Ну, что, нянька, как её здоровье?

Бесси отвечала: - Слава Богу!

-- В таком случае ей надобно казаться веселее. Пожалуйте сюда, мисс Дженни: ведь вас, если не ошибаюсь, зовут Дженни?

-- Дженни Эйр, милостивый государь.

-- Очень-хорошо; вы о чем-то плакали, мисс Дженни Эйр - не можете ли сказать, о чем? Что у вас болит?

-- Ничего, мистер Лойд.

-- Она, видите-ли, расплакалась, что ей нельзя было ехать с мистрисс Рид, перебила Бесси.

-- Ужь конечно не о том, возразил аптекарь серьёзным тоном. - Умненькая девочка не станет огорчаться такими безделицами.

-- Вы правы, доктор, отвечала я скороговоркой. - Я в жизнь свою не плакала о таких пустяках, и притом я терпеть не могу ни колясок, ни карет. Я плачу, доктор, оттого что я несчастна.

-- О, как вам нестыдно, мисс Дженни! воскликнула Бесси.

Добрый аптекарь был видимо озадачен этим объяснением, и его умные глаза были неподвижно обращены на мое лицо.

-- Она упала, сказала Бесси.

-- Упала! Это опять что-то слишком-мудрено! Неужто она до-сих-пор не умеет ходить? Ей должно быть восемь или девять лет.

-- Меня столкнули, доктор, и я упала вовсе не оттого, что не умею ходить. Впрочем моя болезнь произошла не от ушиба,

Мистер Лойд многозначительно покачал головой и вынулх табакерку из кармана. В это время раздался звонок, призывавший к обеду домашнюю прислугу. Аптекарь знал это.

-- Ступайте, нянька; вас зовут, сказал он. - Я покамест один останусь с мисс Дженни.

Бесси принуждена была идти.

-- Отчего же вы больны, мисс Эйр, еслиб ушиб не сделал вам вреда?

-- Меня заперли одну в той комнате, куда, после сумерек, приходит дух.

Мистер Лойд улыбнулся и нахмурил брови в одно и то же время.

-- Дух! Видно по всему, что вы еще ребенок. Неужели вы боитесь духов?

-- Да ведь это дух мистера Рида, умершого к этой самой комнате. Никто в целом доме не смеет туда ходить в ночное время; даже нянька Бесси не пойдет, хотя бы ее осыпали золотом с ног до головы. А меня заперли там одну, без свечи. Не жестоко ли это, мистер Лойд? Мне кажется, что я никогда этого не забуду.

-- Вздор! Неужели только от этого вы считаете себя несчастной? Неужели вы боитесь даже теперь, среди белого дня?

-- О, нет, доктор, другия причины делают меня несчастной,

-- Какие же?

Я желала от всего сердца отвечать на этот вопрос удовлетворительно, полно и ясно, но не знала, как сладить с таким ответом. Дети могут только чувствовать; анализировать же свои чувства им трудно, и еще труднее результаты этого анализа передавать словами. Опасаясь однакож потерять первый и, может-быть, последний случай облегчить свою тоску чистосердечной откровенностью, я, после безпокойной паузы, сказала:

-- Нет у меня, доктор, ни отца, ни матери, ни братьев, ни сестер.

-- За-то есть, у вас добрая тётка, брат и кузины.

-- Этот брат вчера бил меня без всякой пощады, а эта добрая тётка заперла меня в красной комнате.

Мистер Лойд во второй раз открыл свою табакерку.

-- Это не мой дом, доктор. Горничная говорит, что я должна здесь считать себя ниже всякой служанки.

-- Фуй! Неужели у вас достанет глупости оставить такое безподобное место?

-- Я готова бежать отсюда когда угодно и куда угодно; но только мне некуда бежать. Я по-неволе должна оставаться в Гетсгед-голле, пока не выросту большая.

-- Может и не останетесь... как знать? Есть ли у вас родственники кроме мистрисс Рид.

-- Не думаю. Раз, впрочем, я спрашивала об этом тётушку Рид: она сказала, что кажется есть какие-то бедняки с фамилией Эйр, только она ничего о них не знает.

-- Согласитесь ли вы идти к этим беднякам, если бы они отыскались?

Я приостановилась. Бедность страшна и для взрослых, тем более для детей, которые с понятием о бедности соединяют оборванные лохмотья, скаредную пищу, унизительные и грубые манеры. Бедность и унижение значили в моих глазах одно и то же.

-- Нет, сказала я наконец: - я не хочу жить с бедными людьми.

-- Если бы даже они были добры для вас?

Я покачала головой, не понимая, каким-образом бедняк может быть добрым. Притом ужаснула меня мысль, что я принуждена буду учиться говорить, как они и, оставаясь невоспитанною, усвоивать все их нравы и обычаи. Я живо припомнила бедных гетсгедских женщин, которые, в оборванных лохмотьях, несмотря ни на какую погоду, сами ходят за водой, стирают белье и, работая с утра до ночи, питаются черствым хлебом. Нет, на такия жертвы я не могла согласиться.

-- Но неужто ваши родственники так бедны? Разве они ремесленники или крестьяне?

-- Не могу сказать. Тётушка Рид говорит, что они нищие. Я ни за что не соглашусь ходить с ними по-миру.

-- Не хотите ли вы поступить в школу?

Я призадумалась. Мои понятия о школе; были слишком-сбивчивы и неопределенны. По рассказам Бесси, школа была таким местом, где молодых девушек стягивают в железные корсеты, обувают в гадкие башмаки, приучают к умеренности и послушанию. Джон Рид ненавидел школу и бранил своего учителя; но вкус и наклонности Джона Рида не могли служить авторитетом для моих мнений. Если же вообще школьные рассказы Бесси наводили ужас на молодое воображение, за-то некоторые подробности о познаниях и талантах девушек, получивших пансионское образование, были привлекательны для меня во многих отношениях. Бесси с восторгом рассказывала, как-хорошо оне рисуют, поют, играют, вяжут кошельки, переводят французския книги, и прочая, и прочая. Все это имело в моих глазах слишком-привлекательные стороны, К-тому же школа однажды навсегда могла разлучить меня с ненавистным Гегсгедом, и тогда для меня мог начаться новый образ жизни.

-- Да, милостивый государь, мне очень хотелось бы в школу, сказала я после продолжительного размышления.

-- Ладно, ладно; кто знает, что может случиться, сказал мистер Лойд, положив табакерку в карман, и взявшись за шляпу, в намерении идти домой. "Нужны для ребенка другой воздух и другие люди, прибавил он, обращаясь к самому-себе, - Нервы не в хорошем состоянии."

Между-тем воротилась Бесси, и в то же время послышался на дворе стук приехавшого экипажа.

-- Приехала, кажется, ваша барыня, няня, сказал мистер Лойд. - Мне надобно с нею переговорить.

Бесси пригласила его в столовую, где он мог увидеться с мистрисс Рид. О чем они говорили, я не знаю; но судя по последствиям, могу заключить, что аптекарь рекомендовал ей отправить меня в школу, и что она, без малейшого затруднения, согласилась на этот совет.

Через несколько дней мисс Аббо, разговаривая с нянькой, в ту пору как я легла в постель, сказала, между прочим:

-- Тут нечего и толковать: барыня очень-рада отвязаться от этой скучной девчонки. Сказать правду, и я ее терпеть не могу: вечно она как-будто за кем присматривает и строит ковы изподтишка.

лишил ее наследства. Через год супружеской жизни отец мой умер от гнилой горячки, распространившейся в его приходе; мать моя заразилас также этой болезнью и прожила только одним месяцем больше своего супруга.

-- Бедная мисс Дженни, как мне ее жаль! сказала Бесси, обращаясь к своей подруге.

будут тужить о такой жабе.

-- Пожалуй, что и так, согласилась Бесси: - будь на-пример в таком положении Жорджина, все приняли бы в ней самое искреннее, задушевное участие.

-- Конечно, конечно! Я обожаю мисс Жорджину! воскликнула Аббо: - прелестное дитя! что за глазки, что за локоны! Такого личика не найдешь и на картинке! - Бесси, как бы нам сочинить на ужин валлийского кролика?

-- И сочиним, да еще с жареным луком. Пойдем в кухню.

И оне ушли.