Дженни Эйр.
Часть первая.
Глава VI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дженни Эйр. Часть первая. Глава VI. (старая орфография)

VI.

Следующий день, как и предшествующий, начался церемонией вставанья и одеванья при свете ночной лампы: но умыванье было на этот раз гораздо продолжительнее, так-как вода в рукомойниках замерзла. Перемена в погоде произошла еще вечером накануне: северо-восточный ветер всю ночь пробивался через трещины окон нашей спальни, и все дети дрожали, как в лихорадке.

В-продолжение утренних молитв и репетиции уроков, я чувствовала смертельный холод и насилу дождалась завтрака. Размазня этим утром не имела отвратительного запаха; но детския порции были слишком-малы, и я вполовину не удовлетворила своего аппетита.

Днем записали меня в четвертый класс и назначили определенные занятия, соответствующия моему возрасту. До-сих-пор я была только зрительницею учебного порядка в ловудской школе; теперь мне надлежало быть самой действующим лицом. Сначала, по непривычке учить наизусть, уроки казались мне длинными и трудными; переход от одного занятия к другому сбивал меня с толка, и я была очень-рада, когда, в третьем часу после полудня, мисс Смит дала мне кисею длиною в три аршина, вместе с иголкой, наперстком и прочими принадлежностями, и отправила меня в уединенный угол классной залы. Большая часть других девиц были также в это время заняты шитьём; но один класс все-еще стоял вокруг стула мисс Скатчерд и поочередно читал заданные уроки. Дети должны были читать громко, и я поняла, что предметом их лекций была английская история. В числе этих девиц была также и моя знакомка в садовой веранде, и я заметила, что при начале лекции, она занимала первое место; но потом, за какую-то ошибку в произношении и за невнимательность к строчным знакам, ее отослали на самый конец. При всем том, и в этом положении, мисс Скатчерд делала ее предметом постоянного внимания, и безпрестанно обращалась к ней с разными замечаниями, в роде следующих:

-- Бернс, вы стоите на одной ноге: не кривляйте своих ног. - Бернс, вы чрезвычайно неприятно выставляете ваш подбородок: опустите его. - Бернс, вы слишком вздергиваете нос: я нетерплю вас в этом положении. - И так далее, все в этом роде.

За повторением старой лекции, прочтен и объяснен новый урок, содержавший одну главу из царствования Карла-Первого. Отвечая на разные вопросы, дети ошибались, перепутывали имена и цифры; но как-скоро доходила очередь до моей знакомки, она без всякого труда решала все недоразумения, и память её в совершенстве удержала сущность всего урока. Казалось мисс Скатчерд наградит ее за примерную внимательность; но вместо всякой похвалы, она вдруг закричала:

-- Какая грязная, отвратительная девчонка! Отчего вы не чистили сегодня ногтей?

Бернс, к величайшему моему удивлению, не отвечала ни одного слова.

-- Как? думала я: почему бы ей не объясниться, что сегодня нельзя было даже умыться как следует, потому-что вода совсем замерзла.

Между-тем мисс Смит заставила меня держать моток ниток и разспрашивала в-продолжение этой операции, умею ли шить, кроить, вязать и прочая. Мое внимание было развлечено, и я уже не могла следить за движениями мисс Скатчерд. Воротившись на свое место, я увидела, что эта лэди отдала какое-то повеление, которого я не могла понять; Бернс немедленно оставила класс, вошла в маленькую боковую комнату, где хранились книги, и через минуту воротилась с пучком ветвей, перевязанных на одном конце. Сделав почтительный книксен, девушка передала это зловещее орудие мисс Скатчерд; затем весьма-спокойно, не, говоря ни слова, скинула свой передник, сбросила косынку, разстегнула платье, и почтенная дама, с каким-то странным ожесточением, влепила ей в спину двенадцать сильных ударов розгами. Ни одной слезы, ни одной жалобы не испустила несчастная Бернс, и лицо её сохранило свое обыкновенное выражение, тогда-как я вся проникнута была чувством безполезного и безсильного гнева.

-- Что за скверная девчонка! воскликнула мисс Скатчерд. Кажется, ничто в свете не может ее исправить. Отнеси назад розгу,

Бернс повиновалась, и я заметила, что, при выходе из библиотеки, она только-что опустила платок в свой карман. На глазах её еще видны были следы слёз.

Час вечерняго роздыха, но их наблюдениям, оказался самым лучшим временем в Ловуде. Кусок хлеба и чашка кофе оживили утомленные чувства детей, и классная зала наполнилась шумным говором и пересказами.

Вечером этого дня, когда, при моих глазах, было совершено жестокое и незаслуженное наказание бедной ученицы, я разсеянно бродила в классной зале между столами и смеющимися группами девиц. По временам, подходя к окну, я поднимала штору и смотрела на открытый двор: снег валил хлопьями, и подле стен уже образовались высокие сугробы; прислонившись ухом к оконному стеклу, я могла ясно слышать печальный вой северного ветра, несмотря на усилившийся шум в классной зале.

Еслиб я простилась недавно с родительским домом, с нежной матерью и отцом, этот час вероятно пробудил бы в моей душе горестные воспоминания о разлуке, и хаос в природе возмутил бы покой; но теперь я желала, напротив, чтоб ветер бушевал еще сильнее, мрак сгущался больше и, больше, и весело было бы мне, еслиб все перемешалось и погибло в общем хаосе природы.

Прыгая по скамейкам и столам, я пробралась наконец к одному из каминов классной залы, где, подле проволочной решотки, нашла девицу Бернс, углубленную опять в чтение какой-то книги, при тусклом блеске каминного огня. Посторонние предметы, казалось, не занимали ее вовсе.

-- Вы опять читаете "Paccha" спросила я, остановившись подле нея.

-- Да, я только-что окончила эту книгу.

-- Позвольте спросить, какое ваше настоящее имя?

-- Елена.

-- Ваши родственники далеко отсюда?

-- Очень-далеко: на северной границе Шотландии.

-- Намерены ли вы когда-нибудь воротиться на вашу родину!

-- Надеюсь; но за будущее ручаться никто не может.

-- Вам бы, я думаю, очень хотелось оставить Ловуд?

-- Отчего же? Совсем-нет. Меня прислали в Ловуд учиться, и безполезно уезжать отсюда до окончания курса.

-- Но эта дама, мисс Скатчерд, обходится с вами слишком-жестоко: не правдали?

-- Мне кажется, на вашем месте я бы ее ненавидела, и уж ни в каком случае не могла бы позволить с собой подобного обращения.

-- Ну, этого, я полагаю, вы никак не сделали бы; в противном случае, мистер Броккельгерст был бы принужден удалить вас из училища, а это, согласитесь, было бы очень-неприятно вашим родственникам. Гораздо благоразумнее терпеливо сносить боль, чем навлекать на свою голову несчастья опрометчивым поступком. К-тому же, мы все обязаны платить добром за зло.

-- Но ведь согласитесь сами, чрезвычайно-неприятно быть высеченной розгами и стоять одной среди залы с поднятыми руками - вы же такая большая девушка: я гораздо моложе вас, и, однакожь, никак не чувствую в себе способности переносить такия наказания.

-- Будете переносить, если заставят, иначе вас справедливо обвинят в нарушении ваших обязанностей. К-гому же, не чувствовать в себе способности сносить заслуженное наказание, значит поступать против совести и не иметь стыда.

Я слушала ее с величайшим изумлением и никак не могла понять этих новых для меня правил поведения и нравственности; еще менее могла я сочувствовать снисходительности, с какой она отзывалась о жестокой даме. Во всяком случае казалось мне, что Елена Бернс смотрит на вещи с оригинальной точки зрения, недоступной для моих глаз. Почему знать? думала я: - может-быть она разсуждает совершенно справедливо, и время покажет, что я ошибаюсь. Надобно подождать.

-- Вы сказали, Елена, что у вас есть недостатки: какие же! Мне кажется, вы очень-добры.

-- Наружность часто бывает очень-обманчива, и вы ошибаетесь на этот раз, когда судите обо мне. Во-первых, я веду себя неопрятно, как это сказала мисс Скатчерд, и мне почти никогда не удается содержать в порядке свои вещи; во-вторых, я часто нарушаю правила школы и читаю тогда, когда следовало бы учить урок. Притом нет у меня никакой методы, и я не могу привыкнуть к строгой аккуратности. Все это чрезвычайно раздражает мисс Скатчерд, которая, по своему характеру, всегда как-нельзя более аккуратна.

-- И как-нельзя более несправедлива, прибавила я; но Елена отрицательно покачала головой, не промолвив слова.

-- Не-уже-ли и мисс Темпель так же строга, как мисс Скатчерд.

При этом вопросе нежная улыбка пробежала по лицу моей знакомки.

-- О, мисс Темпель, чрезвычайно-добра ко всем нам, и тяжело ей делать выговоры даже худшим ученицам. Она очень-хорошо видит все мои недостатки и отзывается о них снисходительно; если, напротив, я делаю что-нибудь достойное похвалы, она награждает меня щедро. Вообще мой характер должно-быть очень-дурен, потому-что её кроткия и благоразумные наставления не могут меня исправить; её похвалы я ценю выше всего на свете и при всем том никак не могу привыкнуть к точности и строгой внимательности к самой-себе.

-- Будто бы? Не-уже-ли это так-трудно!

-- Для вас, я уверена, здесь не может быть никаких затруднении. Сегодня утром я наблюдала вас в классе и видела, с каким вниманием вы слушали мисс Миллер в-продолжение уроков. Я, напротив, очень-разсеянна, и никак не могу овладеть собою: слушая мисс Скатчерд, и соображая все, что она говорит, я теряю из вида даже самый звук её голоса, и впадаю в странную мечтательность. Иной раз кажется мне, будто я в Нортумберленде, и окружающий меня шум напоминает мне небольшой ручей подле нашего дома; в таком случае я совсем теряюсь, как-скоро доходит очередь до моего ответа, и занятая своим фантастическим ручьем, не слышу даже, что мне говорят.

-- Но сегодня вы отвечали прекрасно, лучше всех девиц вашего класса!

-- Это был случай: меня заинтересовал предмет, о котором читали.

И Елена начала рассказывать множество исторических подробностей, не обращая внимания на то, что мне нельзя было ее понять. Я поспешила привести ее в уровень с мыслями, которые меня занимали.

-- Не-уже-ли вы развлекаетесь и тогда, как мисс Темпель читает свои лекции?

собственному образу мыслей.

-- Ну, в таком случае вы, без-сомнения, очень любите мисс Темпель?

-- Люблю, конечно, хотя не употребляю для этого никаких усилий. В этом случае я следую только влечению собственного сердца, и, разумеется, нет и не может-быть никакой заслуги в подобной любви.

-- Напротив, очень-большая: вы любите тех, которые любят вас-самих, это должно быть в обыкновенном порядке вещей. Любовь за любовь, ненависть за ненависть - иначе и быть не может. На вашем месте я питала бы непримиримую вражду к особе, осмелившейся себе позволить ужасные жестокости.

-- Надеюсь, co-временем вы перемените ваш образ мыслей, и поймете, что мы обязаны любить даже врагов своих.

Елена Бернс потребовала объяснений, и я пересказала, как могла, историю своих собственных страданий. Не стесняемая ничем, я говорила живо, по увлечению раздраженного чувства, и не старалась смягчать своих выражений. Она выслушала меня терпеливо, до конца; но, сверх ожидания, не сделала никаких замечаний.

-- Что жь вы думаете? спросила я с нетерпением. - Разве мистрисс Рид не злая женщина?

-- Она поступала с вами очень-строго и даже отчасти жестоко, в этом спора нет; потому-что, видите ли, ей не нравится ваш характер, точно так же, как мисс Скатчерд не любить моего характера; но с какими ужасающими подробностями вы помните все её поступки и слова! Какое глубокое впечатление все эти несправедливости сделали на ваше сердце! Это непостижимо, особенно для вашего возраста, когда легко прощаются всякия обиды. Мне кажется, вы были бы гораздо-счастливее, еслиб постарались забыть все её жестокости. Жизнь и без того слишком-коротка и притом исполнена всяких огорчений: зачем еще отравлять ее враждебными чувствами? Нет, забвение обидь - лучшее, высочайшее блого, какое только человек мог получить от Творца.

девчонка лет шестнадцати, и

-- Елена Бернс, если ты не уложишь в ящик свои вещи и не уберешь своей работы, я принуждена буду пожаловаться на тебя мисс Скатчерд.

Елена, не сказав ни слова, пошла исполнять приказания старшей.