Дженни Эйр.
Часть вторая.
Глава III.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дженни Эйр. Часть вторая. Глава III. (старая орфография)

ГЛАВА III.

Мистер Рочестер, следуя, вероятно, предписанию врача, рано отправился в постель, и поутру на другой день встал очень-поздно. Сойдя вниз, он немедленно занялся делами: управляющий и некоторые из фермеров уже давно ожидали его в приемной зале для переговоров.

Адель и я должны были на этот раз выбраться из библиотеки, назначенной теперь для приема просителей и гостей. В одной из верхних комнат развели огонь, и туда мы перенесли свои книги, устроив таким-образом импровизированную классную залу. В это утро я убедилась, что Торнфильдский-Замок, не похожий более на монастырь, по-временам совершенно изменял свою физиономию: каждый час раздавался звонок у подъезда, или стук в дверь корридора; часто также раздавались мерные шаги по галлерее и слышались разнородные голоса внизу. Словом, поток внешней жизни распространился вокруг Торнфильда, и все возвещало о присутствии его владельца. Такая перемена мне очень нравилась.

С Аделью, в этот день, было управиться не так-легко, и она совершенно изменилась. Сперва поминутно она выбегала на лестницу и смотрела через перила, надеясь уловить взор мистера Рочестера; потом, под каким-то предлогом, выпросилась она в библиотеку, где, сколько я знала, никто в ней не нуждался; потом, когда я разсердилась и велела ей сидеть смирно, она безпрестанно болтала о своем "Ami, monsieur Edouard Fairfax de Rochester" и пускалась в предположения, какие он привез ей подарки: накануне мистер Рочестер намекнул ей, что, как-скоро привезут из Миллькота его чемодан, она найдет между вещами маленький ящик, которого содержание собственно касается до нея.

-- Et cela doit signifier, говорила Адель: - qu'il у aura là dedans un cadeau pour moi, et peut-être pour vous aussi, mademoiselle. Monsieur а parlé de vous; il m'а demandé le nom de ma gouvernante, et si elle n'était pas une petite personne, assez mince et un peu pâle* J'ai dit que oui: car c'est vrai, n'est-ce pas, mademoiselle?

Я и ученица моя обедали, как обыкновенно, в комнате мистрисс Ферфакс. К-вечеру подул сильный ветер, пошел снег; мы сидели в новой классной зале. В сумерки я позволила Адели прекратить учебные занятия и бегать вниз, потому-что шум угомонился в корридоре, звонок не раздавался больше у подъезда, и я разочла, что мистер Рочестер, вероятно, не занимался более сноими делами. Оставшись одна, я подошла к окну, по ничего не могла разглядеть: было уже темно, и снег сугробами завалил лужайку. Я опустила занавес, и села подле камина.

Смотря на перегарающие уголья, я старалась возобновить в своем воображении вид знакомой мне картины Гейдельбергского-Замка на Рейне, как-вдруг вошла мистрисс Ферфакс и, своим шумным появлением разогнала мысли, которые толпами начинали собираться в моей голове.

-- Мистер Рочестер будет очень рад, если вы и ученица ваша пойдете к нему пить чай в гостиную, сказала мистрисс Ферфакс: - он был сегодня очень занят и никак не мог видеться с вами.

-- В котором часу мистер Рочестер пьет чай?

-- Очень-рано: в шесть часов; в деревне он любит жить по-деревенски. Вам не мешает переменить платье; пойдемте со мной, я помогу вам. Вот свеча.

-- Не-уже-ли я непременно должна переменить платье.

-- Да, это будет лучше: я всегда наряжаюсь к-вечеру, как-только мистер Рочестер дома.

Эта дополнительная церемония показалась мне слишком-парадною; однакож, я отправилась в свою комнату и, с помощью мистрисс Ферфакс, переоделась в свое чорное шолковое платье, лучшее и единственное в моем дополнительном гардеробе, кроме, впрочем, еще светло-серого платьица, которое, по моим ловудским понятиям, надлежало приберегать на самый экстренный парадный случай.

-- Вам нужна еще брошка, сказала мистрисс Ферфакс.

У меня была только одна жемчужная брошка, полученная на прощаньи в подарок от мисс Темпель; я приколола ее к платью, и потом мы спустились вниз. По непривычке обращаться с незнакомыми лицами, я шла с большою неохотой на это формальное приглашение мистера Рочестера. В столовой мистрисс Ферфакс пошла впереди, и я старалась укрыться за её тенью, когда наконец мы появились в пышной гостиной.

Две восковые свечи стояли на столе, и две - на каминной полке; греясь у мраморного камина, прямо перед решеткой, лежал и нежился Лоцман, и подле него на коленях стояла Адель. Перед ними, на ближней софе, покоился мистер Рочестер, положив больную ногу на бархатную подушку; он смотрел на Адель и на собаку: огонь полным блеском озарял его лицо. Я тотчас же узнала ночного странника с его густыми и широкими бровями, с его четвероуголыиым лбом, который казался еще квадратнее от обыкновенной зачески его чорных волос. Я угадала его длинный, решительный нос, несомненно обличавший твердый характер; его раздутые ноздри, обозначавшия вспыльчивую натуру; его угрюмый рот, подбородок и челюсть... да, все это было угрюмо и сердито, и я нисколько не ошиблась. Его фигура, не скрытая теперь дорожным плащем, чудесно гармонировала, по своей четвероугольной форме, с его физиономиею: весь этот организм, невысокий и вовсе неграциозный, но с широкою грудью и гибкими членами, мог, казалось мне, служить отличною моделью для изображения атлетических форм.

Мистер Рочестер, без-сомнения, очень хорошо видел, как вошли в гостиную две дамы; но ему не благоугодью было заметить нас, и он не приподнял головы, когда подошла к нему мистрисс Ферфакс.

-- Мисс Эйр, сэр, гувернантка, сказала мистрисс Ферфакс спокойным тоном.

.Мистер Рочестер пошевелил головой; но не переменяя позы, продолжав смотреть да группу собаки и ребенка.

с мисс Эйр? Здесь она или нет, для меня все-равно. Не любезничать же мне.

Я заняла свое место без всякой застенчивости. Слишком-вежливый и учтивый прием вероятно сбил бы меня с толка, и трудно было бы мне своими ответами заплатить любезностью за любезность; но грубый и безцеремонный каприз поставил меня в самое выгодное положение, так-как я увидела, что мне не было никакой надобности ломать голову для приискания кудреватых фраз, способных обратить на меня милостивое внимание господина Рочестера. Притом, эксцентричность такого обращения была довольно-поразительна, и мне интересно было видеть, что будет дальше.

Мистер Рочестер продолжал олицетворять собою статую: т. е. он не говорил и не двигался. Мистрисс Ферфакс увидела вероятно настоятельную необходимость быть любезной с своей стороны, и попыталась начать разговор. В приятных, как обыкновенно, но несколько пошлых выражениях, она распространилась на-счет утомительных и трудных занятий мистера Рочестера и на-счет безпокойной ломоты в его ноге.

-- Что делать, заключала мистрисс Ферфакс: - все мы подвластны воле Божьей: надобно терпеть и казаться спокойным, милостивый государь. Мало ли какие вещи случаются на свете: иной раз...

-- Мистрисс Ферфакс, потрудитесь дать мне чаю, перебил мистер Рочестер, нетерпеливо махнув рукой.

Старушка позвонила, и когда принесли поднос, усердпо принялась хлопотать около чашек и ложек. Адель и я подошли к столу; но джентльмен продолжал лежать на софе.

-- Не угодно ли вам передать чашку мистеру Рочестеру? сказала мистрисс Ферфакс, обращаясь ко мне. - Адель, пожалуй, еще прольет.

Я поспешила исполнить поручение. В ту минуту как брал он чашку из моих рук, Адель, пользуясь благоприятной минутой замолвить словечко в мою пользу, сказала:

-- N'est-ce pas, monsieur, qu'il у а un cadeau pour mademoiselle Eyre, dans voire polit coffre?

-- Кто говорит о подарках? возразил он суровым тоном. - Не-ужь-то вы ожидали подарка, мисс Эйр? Разве вы любите подарки? Отвечайте, мисс: любите ли вы подарки?

И он впился в мое лицо своими черными глазами, гневными и проницательными.

-- Я и сама не знаю, сэр: мне еще почти никогда не случалось испытать их влияния на себе. Впрочем, вообще, говорят, что их приятно получать.

-- Вообще говорят! Да вы-то как думаете, я желаю знать?

-- Мне бы хотелось повременить, сэр, прежде чем решусь дать ответ, достойный вашего внимания. Подарок, как и всякая вещь, имеет множество сторон: я намерена разсмотреть все эти стороны, чтоб доставить, наконец, положительное мнение.

-- О, вы далеко не так-простодушны, как Адель: она требует себе подарка настоятельным тоном, лишь-только успеет свидеться со мной; а вы, мисс Эйр, скрываетесь за кустом.

-- Что жь тут мудреного, милостивый государь? Адель имеет на своей стороне право старинного знакомства и принятых обычаев: она говорит, будто вы всегда дарили ей игрушки и наряды; но что касается до меня, безразсудно было бы мне обнаруживать притязания на вашу благосклонность. Я чужая в этом доме и, разумеется, еще ничем не успела заслужить признательности с какой бы то ни было стороны.

-- О! не прикидывайтесь такою скромницей, мисс гувернантка! Я экзаменовал Адель и нашел, что вы довольно помучились с ней. У этой девочки, сколько я знаю, нет никаких способностей, и, однакожь, под вашим руководством, она в короткое время сделала значительные успехи.

-- Сэр, я получила теперь прекрасный подарок и очень вам обязана. Сделать похвальный отзыв об успехах ученицы, значит - наградить самым лучшим образом её наставницу.

-- Вот что! пробормотал мистер Рочестер и спокойно принялся допивать свою чашку. - Ступайте к камину! сказал он через несколько минут, когда поднос унесли и мистрисс Ферфакс окончила церемонию перетирания чашек.

В это время Адель и я ходили рука-об-руку по комнате, и она показывала мне прекрасные книги и разные вещицы на этажерках и шифоньерках. Покорные настоятельному приказанию, мы повиновались: Адель хотела сесть на моих коленях; но мистер Рочестер велел ей играть с Лоцманом.

-- Вы ужь три месяца жили в моем доме?

-- Да, сэр.

-- Из Ловудского-Института.

-- Знаю, из благотворительного заведения?

-- Точно так.

-- Сколько времени вы там жили?

-- Восемь лет.

-- Восемь лет! У вас должна быть чертовеки-крепкая натура. Довольно и половины этого времени, чтоб в конец разстроить свое здоровье в Ловудском-Благотворительном-Институте. Нет ничего мудреного, если вы смотрите выходцем из другого мира; а я сначала никак не понимал, откуда у вас взялось такое лицо. Когда вчера вы встретились со мною в просеке, я невольно припомнил около дюжины фантастических эпизодов из волшебных сказок, и уже собирался спросить, не вы ли околдовали мою лошадь, в чем, признаться, я и теперь не совсем еще разуверился. Кто ваши родители?

-- У меня их нет.

-- Да и не было никогда, я в этом уверен: помните ли вы их?

-- Нет.

-- Конечно нет, иначе и быть не может. Так, стало-быть, вы ожидали своих приятелей, когда сидели на том камне?

-- Кого, сэр?

-- Своих приятелей, в зеленых плащах: будто не знаете? Вчера было полнолуние, самое удобное время для вечерних шабашей. Не разбил ли я какое-нибудь из колец, брошенных вашими приятелями на этот проклятый лед?

Я покачала головой.

-- Люди в зеленых плащах оставили Англию лет за сотню перед этим, милостивый государь, сказала я, приняв, в подражание ему, серьёзный тон: - и вы не найдете ни малейших следов волшебного мира на этих окрестных полях. Свет луны не озарит более волшебных пиров ни летом, ни зимой, ни осенью: это вы должны знать, мистер Рочестер.

Мистрисс Ферфакс, бросив иголку и подняв брови, с наивным удивлением вслушивалась в этот мистический разговор. Вероятно ей было неизвестно, что зелёный цвет встарину составлял необходимую принадлежность английской волшебной свиты.

-- Ну, мисс гувернантка, продолжал мистер Рочестере: - за неимением родителей, у вас должны быть какие-нибудь родственники: дяди, на-пример, тетушки или кузины?

-- Никого нет: по-крайней-мере никого я не видала.

-- Где ваш дом.

-- Нет у меня дома.

-- Где живут ваши братья и сестры?

-- Нет у меня ни братьев, ни сестер.

-- Я объявила о себе в газетах, и мистрисс Ферфакс отвечала на это объявление.

-- Да, это точно-так было, подхватила старушка, понимавшая теперь, в чем дело: - ни ежедневно благодарю Бога, что все это именно-так случилось. Мисс Эйр - дорогая для меня подруга, и умная, заботливая наставница для Адели.

-- Не нужно мне ваших рекомендаций, мистрисс Ферфакс, возразил мистер Рочестер: - похвалы - дело пустое: у меня есть свои глаза. Мисс Эйр начала тем, что опрокинула мою лошадь.

-- Как это, сэр? сказала, мистрисс Ферфакс.

-- Да так: по её милости теперь опухла моя нога.

Старушка бросала изумленные взоры то на меня, то на мистера Рочестера.

-- Мисс Эйр, вы жили когда-нибудь в городе?

-- Нет, сэр.

-- Видели вы какие-нибудь общества?

-- Никаких, кроме классных дам и учениц в Ловудском-Институте.

-- Это видно с первого взгляда. Много вы читали?

-- Я читала только учебники, и весьма-немного назидательных книг в роде тех, которые хранились в вашей библиотеке для гувернантки.

-- Это недурно. Выходит, следовательно, что вы жили отшельницей, и потому, конечно, отлично знаете все обряды англиканской Церкви: ведь этот Броккельгерст, директор Ловудской школы, пастор, кажется, если не ошибаюсь?

-- Точно так.

-- И разумеется, все девчонки от него без ума, как это обыкновенно водится в подобных случаях.

-- О нет, сэр.

-- Нет! Легко сказать! Вы очень-холодны, мисс Эйр, и такое слово из ваших уст едва-ли простительно.

-- Я не любила господина Броккельгерста, и многия из воспитанниц разделяли мое мнение об этом человеке. Он очень суров, неделикатен и, во многих отношениях, несправедлив; он обрезывал нам волосы и, ради экономии, покупал дурные иголки и нитки, которыми почти вовсе нельзя было шить.

-- Это фальшивый и ошибочный разсчет, заметила мистрисс Ферфакс, уловившая теперь нить нашего разговора.

-- Этим только и ограничивались обиды Броккельгерста? спросил мистер Рочестер.

-- Нет! он морил нас и голодом, и холодом, в ту пору, как один был попечителем нашего заведения.

-- Раз в неделю надоедал он нам своими длинными чтениями, и притом каждый вечер заставлял читать для нас книги своего сочинения, где описывались только внезапные смерти и разные замогильные ужасы: от этих чтений робкия девицы не могли иной раз уснуть во всю ночь.

-- Сколько было вам лет, когда вы приехали в Ловуд?

-- Десять.

-- И в Ловуде прожили вы восемь: стало-быть, вам восемнадцать лет?

-- Да, сэр.

-- Арифметика, изволите видеть, весьма-полезная вещь: без её помощи я никак не мог бы с достоверностью определить ваш возраст. Трудно делать вероятными вычисления там, где фигура тела в таком разладе с физиономиею. А чему, позвольте спросить, учились вы в Ловуде? Играете ли вы?

-- Немного.

-- Конечно: это стереотипный ответ всякой английской гувернантки. Ступайте в библиотеку, мисс гувернантка. - Извините, если я распоряжаюсь вами без церемоний; я привык говорить прямо: "делай то, или это", и мне обязаны повиноваться. Не в моем характере переменять свои привычки для гувернанток. - Ступайте в библиотеку, говорю я вам, возьмите с собой свечу, приотворите дверь, садитесь за фортепьяно и съиграйте что умеете.

Я пошла, и в-точности исполнила приказание.

-- Довольно! вскричал мистер Рочестер несколько минут. - Вы точно играете немного, это я вижу; играете, как и всякая английская институтка, немного может-быть получше некоторых воспитанниц, но вообще не хорошо.

Я закрыла фортепьяно и воротилась. Мистер Рочестер продолжал:

-- Еще что вы умеете?

-- Я училась истории, географии, первым основаниям алгебры...

-- Ну, это вздор, и всего лучше сделаете вы, если совсем забудете эти первые основания. Адель сегодня поутру показала мне несколько рисунков, написанных будто вашею рукою. Этому я не совсем доверяю: вероятно учитель помогал вам?

-- Совсем-нет, будьте уверены! возразила я с живостью.

-- Вы вступаетесь горячо: это обличает ваш гордый характер. Ну, принесите же ваш портфёйль, если вы ручаетесь за оригинальность своих произведений; но, предупреждаю вас, будьте откровенны, иначе я с первого взгляда могу обличить вас.

-- Очень-хорошо, мистер Рочестер: - я не скажу ничего, и смело буду ожидать вашего суда.

Я принесла портфёйль из библиотеки.

-- Подвиньте сюда стол, сказал мистер Рочестер.

-- Не суетитесь, сказал он: - принимайте рисунки из моей руки, как-скоро я покончу с ними; но ты мешаешь мне, Адель: отойди подальше.

Он тщательно разсматривал каждую картинку и рисунок. Три отложил в сторону; остальные швырнул на стол.

-- Возьмите вот эти картины, мистрисс Ферфакс, и разбирайте их вместе с Аделью на другом столе; а вы, мисс Эйр, садитесь подле меня и отвечайте на мои вопросы. Теперь я убежден, что эти картины написаны одной рукою: вам ли она принадлежит?

-- Мне, сэр.

-- Где жь вы нашли время рисовать их? Некоторые требовали большого досуга и значительной деятельности мысли.

-- Я писала их в-продолжение последних двух каникул, проведенных в Ловуде, когда у меня не было других занятий.

-- Откуда взяли вы копию?

-- Из собственной головы.

-- Из той, что на ваших плечах?

-- Точно так, сэр.

-- Хранятся ли в ней еще какие-нибудь сюжеты в этом роде?

-- Может-быть, и вероятно лучшие: по-крайней-мере я не теряю надежды.

И он опять принялся разсматривать рисунки с самым напряженным вниманием.

Между-тем-как он занимается таким-образом, я намерена объяснить вам, читатель, сущность дела, и предваряю, на первый случай, что тут нет ничего удивительного. Сюжеты, в-самом-деле, родились и созрели в моей голове. Они были поразительны и живы, когда в первый раз, не быв еще перенесены на полотно. Явились перед моим умственным взором; но для моей руки были не под силу образы фантазии, и я начертала лишь слабый, бледный эскиз идеала, образовавшагося в моей душе.

Картины были писаны акварелью. Первая представляла синия облака, носившияся над бурным морем, и все предметы на первом плане были покрыты густым туманом. Сквозь бледный проблеск света выставлялась из-за волн полу-погруженная мачта; на вершине её сидел морской ворон, огромный и черный, с крыльями забрызганными седою пеной; за его клев прицепился золотой браслет, украшенный брильянтами, которым моя кисть сообщила самый блистательный колорит. Внизу, под этой птицей и мачтой, на поверхности зеленой воды, выставлялось утонувшее тело; прекрасная рука была единственным заметным членом, откуда был смыт или сорван драгоценный браслет.

Во второй картине, на первом плане, находилась тусклая вершина холма с травою и листьями, которым слабое дуновение ветра придавало косвенное положение. На поверхности рисовалось небо с темно-голубым отливом, как в сумерки, и на самой середине, между небом и землею, возвышался бюст прекрасной женщины с томными и нежными чертами. Её чело увенчивалось звездою, грудь и руки затенялись сгущавшимся туманом; глаза сверкали диким светом; волосы развевались в тени на подобие облака, прорезанного электрическим током. На её шее мерцало бледное отражение в виде проблеска луны, и этот же слабый свет прорезывался через тонкия облака, из-за которых выказывалось это видение вечерней звезды.

Третья картина показывала вершину ледяной горы, прорезывающей полярное зимнее небо, озаренное северным сиянием. В отдалении, над тусклыми копьями, выставлялась колоссальная голова, склонившаяся на ледяную гору. Две тощия руки, соединенные у лба, поднимали, перед нижними чертами, чорное покрывало; во всей фигуре можно было только разглядеть чело, совершенно-безкровное, как кость, и глаз, неподвижный и впалый, выражавший безнадежность. Над висками, среди складок чорного драпри, неопределенного в своем характере, просвечивалось кольцо белого пламени, бросавшого на значительное пространство яркия искры.

-- Были ли вы счастливы, когда рисовали эти картины? спросил наконец мистер Рочестер.

-- Я была вся поглощена своим идеалом и, следовательно, была счастлива, милостивый государь. - Придавать этому идеалу вещественные формы, казалось для меня одним из величайших наслаждений, доступных для поэтической души.

Я понимаю вас, мисс гувернантка. А сколько часов каждый день проводили вы за этой работой?

-- Не имея других занятий в каникулярное время, я сидела за своими картинами от утра до обеда, и от обеда до вечера: долгие дни летних месяцев благоприятствовали моей художнической деятельности.

-- О, нет! Меня, напротив, мучил и терзал контраст между идеей и слабым её выполнением: были в моей душе образы, которых я совсем не могла перенести на полотно.

-- В порядке вещей; вы уловили только тень вашей мысли, но не больше. Видно по всему, что вы далеко не достигли опытности искусного художника; но, во всяком случае, подобные рисунки довольно-замечательны для институтки. Мысли ваши, сколько я вижу, получили фантастический колорит: это жаль. Эти глаза у вечерней звезды, без-сомнения, пригрезились вам во сне: как это вышло, что им придан такой яркий колорит? Ветер обрисован очень-дурно, так же как и туман. Можете теперь убрать эти рисунки.

-- Поздно, мисс гувернантка. Отведите Адель в постель.

Перед выходом из комнаты, Адель начала его цаловать: эти ласки были, казалось, для него не дороже тех, какие расточал перед ним Лоцман, вилявший хвостом.

-- Всем вам желаю теперь спокойной ночи, сказал мистер Рочестер, указывая на дверь, в знак того, что мы ему надоели, и что он желал остаться один.

Мистрисс Ферфакс уложила свое шитье; я взяла портфёйль все мы сделали реверанс, получили в ответ холодный поклон,

-- Вы, кажется, сказали, мистрисс Ферфакс, что мистер Рочестер не очень-странен, заметила я, входя в её комнату, после-того как Адель легла спать.

-- Да, а что?..

-- Я, напротив, нахожу его ужасным чудаком: он чрезвычайно-переменчив и крут.

-- Конечно, на первый раз немудрено составить такое мнеине о нем; но я уже давно привыкла к его обращению, и меня не поражают эти выходки. Притом, надобно тут в разсчет брать обстоятельства...

-- Во-первых, у него уж такой странный характер и, разумеется, ему нельзя переделать свою природу; а во-вторых, есть у него заботы и печали, которые естественно делают его раздражительным и неровным.

-- Что вы под этим разумеете?

-- Прежде всего, фамильные безпокойства.

-- Но у него нет семейства.

-- Старшого брата?

-- Да. Он вступил во владение фамильным наследством только девять лет назад.

вооружить отца против него. Старик Рочестер был слишком привязан к деньгам, и заботился, по-возможности, об увеличении родового имения. Ему не хотелось дробить наследства, и в то же время желал он, чтобы мистер Эдуард, во что бы ни стало, сделался богачом и жил сообразно своей фамилии. Для этого приняты были некоторые, кажется, не совсем-похвальные меры, наделавшия множество хлопот. Старик Рочестер и мистер Роуланд заставили Эдуарда, для приобретения большого богатства, принять на себя выполнение тяжелых обязанностей, которые, как говорил он, скоро поставили его в весьма-затруднительное положение; в чем именно состояла эта затруднительность, я никогда не могла узнать; но его дух с той поры разстроился однажды навсегда, и он никогда не забывал фамильных несправедливостей. Он прервал всякия сношения с отцом и братом и, несколько лет сряду, вел кочевую жизнь. Даже и теперь я не запомню, чтобы он оставался в Торнфильде больше двух недель, с той поры как смерть брата сделала его наследником родового имения. Впрочем и без того, нет ничего удивительного, если он избегает фамильный замок.

-- Для-чего же он избегает его?

-- Для-того может-быть, что ему скучно в старинном доме.

Я желала более удовлетворительных ответов; по мистрисс Ферфакс или не хотела, или не могла объяснить происхождение и сущность неприятных обстоятельств мистера Рочестера. Во всем этом, говорила она, было для нея самой множество тайн, и она могла судить о них только по догадкам. Было впрочем очевидно, что ей хотелось уклониться от этого предмета, и я оставила ее в покое.