Дженни Эйр.
Часть вторая.
Глава VI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дженни Эйр. Часть вторая. Глава VI. (старая орфография)

ГЛАВА VI.

Я желала и вместе боялась видеть мистера Рочестера после этой безсонной ночи: мне хотелось слышать его голос, но я боялась встретиться с его взором. В-продолжение утренних занятий, я поминутно ожидала его визита: он не часто приходил в классную залу, но все же иной раз случалось ему смотреть, как мы занимались, и теперь я была почти уверена, что он приидет.

Но утро прошло своим обыкновенным чередом, и ничто не помешало урокам Адели: только, вскоре после завтрака, послышались мне смутные голоса подле комнаты мистера Рочестера: разговаривали о чем-то мистрисс Ферфакс, Лия, и тут же, казалось, была кухарка и её муж, кучер Джон. Прислушиваясь внимательнее, я разслышала восклицания:

-- Нечего и говорить, уж не приведи Бог как-опасно оставлять на ночь зажженную свечу! На грех мастера нет: долго ли до беды! Еще надобно удивляться, как он не сгорел: хорошо, что достало у него присутствия духа захватить ведро с водою. И ведь вот в чем штука: никого он не обезпокоил, не разбудил ни одной души! Да ужь что тут толковать: такого барина не найдти в целом свете! Как бы не простудился, Бог с ним: ведь в библиотеке было холодно. И проч., и проч.

За этими замечаниями и возгласами последовали хлопотливые движения, как-будто бы от чистки и перестановки мебели, и когда я прошла в столовую мимо этой комнаты, то увидела через отворенную дверь, что все в ней было исправлено и приведено в совершенный порядок; только перед постелью еще не было занавес. Лия стояла на окне и перетирала стекла, окуренные дымом. Я хотела вступить с нею в разговор, желая поскорее объяснить для себя, какой вид придавали этому делу; но подвигаясь вперед, я увидела в комнате другую женщину на стуле подле кровати; она сидела, опустив голову, и шила кольца для новых занавесок. Эта женщина была... Грация Пуль.

И сидела она молча, степенно и чинно, в своем сером шерстяном платье, клетчатом переднике, в белом платке и белом чепчике. Всё как обыкновенно. Она занята была своею работой, которою повидимому были поглощены все её мысли: в чертах её пошлого лица и на широком лбе не было заметно ни малейших признаков бледности или отчаяния, обличающих женщину, покушавшуюся ira убийство. И, однакожь, не далее как в прошлую ночь, были ей представлены неотразимые доказательства задуманного ею злодейства! Я была озадачена, изумлена, поражена. Она взглянула на меня, как ни в чем не бывала, и решительно ничто не обличало в ней внутренняго волнения, сознания вины, или страха быть открытой.

-- С добрым утром, сударыня, сказал, она своим отрывистым, флегматическим тоном, и затем преспокойно взяла другое кольцо и другую тесёмку. - "Постой же" подумала я: "мы образумим эту негодницу. Такое непостижимое спокойствие - верх самого утонченного безстыдства."

-- Здравствуй, Грация, сказала я. - Что здесь случилось? Люди, мне послышалось, давно о чем-то говорят.

-- Ничего особенного, сударыня. Барин вчера вечером долго читал в постеле и забыл потушить свечу: от этого, в его комнате, едва не сделался пожар, и уже занавесы совсем сгорели; к-счастью, он проснулся во-время, прежде чем запылала мебель, и успел потушить огонь водою из ведра.

-- Странное приключение! сказала я тихим голосом, устремив на нее проницательный взгляд. - Мистер Рочестер никого не разбудил? Никто даже не знал и не слышал, как он тушил пожар?

Она опять подняла на меня свои глаза, и на этот раз, в их выражении обозначилось что-то, похожее на сознание. Казалось она изследовала меня с напряженнымь вниманием; но это ничуть не помешало ей отвечать самым спокойным тоном:

-- Люди спят далеко, вы это знаете, мисс, и трудно было бы им услышать, что делается ночью во втором этаже. Спальная мистрисс Ферфакс и ваша ближе других к этой комнате; но мистрисс Ферфакс говорит, что не слыхала ничего: дело известное, старушки спят крепким сном после дневных хлопот.

Она приостановилась и еще раз бросила на меня пытливый взгляд. Потом, продолжая казаться равнодушною, она прибавила многозначительным тоном:

-- Но вы молоды, мисс Эйр, и сон ваш, смею сказать, очень-легок: вероятно вы слышали что-нибудь?

-- Да, отвечала я понизив голос так, чтоб Лия, продолжавшая чистить стекла, не могла меня слышать: - сперва мне показалось, что подле моей комнаты был Лоцман; но Лоцман не может смеяться, а я не сомневаюсь, что слышала смех, чрезвычайно-странный смех.

Она взяла нитку, навощила её кончик, просунула ее в иголку твердою рукою, и потом продолжала с совершеннейшим спокойствием:

-- Вероятно показалось вам, что смеялся мистер Рочестер; но я этого никак не думаю: до смеха ли было ему в эту ночь? Не пригрезилось ли вам, мисс Эйр?

-- Нет, не пригрезилось, потому-что я не спала и не могла спать, отвечала я с некоторой запальчивостью. Её демонское хладнокровие начинало меня бесить; но она, по-видимому, не замечала ничего, и продолжала с прежним спокойствием:

-- Говорили вы мистеру Рочестеру, что слышали этот смех?

-- Я еще не имела случая видеть его сегодня.

Было ясно, что ей хотелось выведать от меня подробности, быть-может необходимые для её злодейских соображений. Мне пришло в голову, что я легко могу сделаться жертвой её проделок, как-скоро она откроет, что мне известно её преступление: я решилась быть осторожною.

-- Совсем напротив, отвечала я: - я заперла дверь железным запором.

-- Стало-быть прежде у вас не было обыкновения запирать своей комнаты перед тем, как вы ложитесь спать?

Изверг! Ей хочется знать мои привычки, чтоб успешнее устроить мою погибель! Негодование опять взяло перевес над благоразумием, и я отвечала с колкостию:

-- До-сих-пор я часто забывала запирать дверь: я не считала этого необходимым. Мне не могло прийдти в голову, что в Торнфильдском-Замке надобно бояться непредвиденных опасностей; но вперед (это произнесла я с разстановкой и твердым голосом), я вижу, необходимо здесь принимать всевозможные меры для собственной безопасности, и ужь, разумеется, дверь моей комнаты всегда будет заперта крепким железным засовом.

-- Умно сказано, мисс Эйр, и я всегда была тех мыслей, что благоразумная предосторожность никому не помешает. В этой стороне, слава Богу, все спокойно, и никто еще не слышал ни о ворах, ни о разбойниках с той поры, как стоит этот замок, хотя в его кладовых - сокровища драгоценные: одной столовой посуды, как всем известно, хранится в шкафах на десятки тысяч фунтов. При всем том, мисс Эйр, вы видите, прислуги очень-немного для такого огромного дома, потому-что хозяин его никогда не заживался здесь слишком-долго. Приезжает он изредка, на несколько дней, и при жизни холостяка, ему нет надобности увеличивать число слуг; но я опять повторю: предосторожность никогда не мешает. Многие, мисс Эйр, во всех случаях своей жизни полагаются на Бога, потому-что без Его святой воли ни один волос с головы нашей не погибает: дело похвальное; но мое мнение всегда было и будет: на Бога надейся, а сам не плошай. Господь Бог не запрещает нам принимать меры для собственной защиты, и бывали случаи, когда человек благоразумный, благодаря этим мерам, спасался от больших бед.

Здесь она окончила свою длинную речь с такою торжественностью, которая сделала бы честь любому квакеру. Я была окончательно поражена этим удивительным искусством владеть собою и этим непостижимым лицемерием, невиданным и неслыханным между людьми. Вошла кухарка.

-- Мистрисс Пуль, сказала она, обращаясь к Грации: - людской обед скоро будет готов: вы станете обедать в кухне?

-- Нет; пусть принесут мне портер и пуддинг на подносе: я пойду к себе наверх.

-- А говядины хотите?

-- Куска два-три и столько же сыра: больше ничего не нужно.

-- Не хотите ли саги?

-- Оставьте немного к вечеру: я сама прииду в кухню. Теперь не надо.

Потом кухарка сказала, что мистрисс Ферфакс ожидает меня обедать в своей комнате. Я пошла.

За обедом я почти не слушала мистрисс Ферфакс, когда она по-своему рассказывала подробности почного приключения. Голова моя была занята загадочным характером Грации Пуль и решением трудной задачи относительно её положения в Торнфильде. - Почему не посадили ее под арест в это утро? спрашивала я сама-себя: - или почему, по-крайней-мере, не выгнали ее из дома? Мистер Рочестер был очевидно убежден в её злодейском умысле: какая же таинственная причина запрещает ему подвергнуть эту женщину формальному обвинению? Зачем и для-чего он строго запретил мне рассказывать об этом приключении? Странно, непостижимо: смелый, мстительный и гордый джентльмен находился в зависимости от собственной служанки до такой степени, что не смел открыто обвинить и наказать ее даже тогда, когда она злодейским образом покусилась на его жизнь.

Будь Грация Пуль молода и прекрасна, я могла бы, пожалуй, допустить в этом случае влияние нежных чувств, противодействующих страху или благоразумию со стороны мистера Рочестера; но при этой пошлой и безобразной фигуре, такая догадка оказывалась совершенно-неправдоподобною. - "Почему же и не так? думала я. - Грация в свое время была молода, и вероятно не так-дурна, как теперь: её молодость была современна юношескому возрасту её господина, и мистрисс Ферфакс говорила мне, что она живет уже давно в Торнфильдском-Замке. Красавицей, конечно, никогда не была Грация Пуль; но, быть-может, сила характера, и оригинальность физиономии заменяли в ней недостаток блистательных наружных свойств. Притом мистер Рочестер - дилеттант всего, что отзывается решительностью и эксцентрическими выходками, а Грация Пуль - эксцентрична до невероятности. Что, если, в-самом-деле, заблуждение молодости подвергло его неотразимой власти этой безумной женщины, и она теперь обнаруживает на его поступки тайное влияние, от которого он не может и не смеет освободиться? Не мудрено и то, что она, может-быт, располагает какой-нибудь ужасной тайной, бывшей следствием нескромности мистера Рочестера." Но при этих заключениях, моему воображению с такого живостью представились квадратный, лоб и пошлое лицо мистрисс Пуль, что я тут же отступилась от своих предположений. - "Нет, все это вздор, решительный и безсмысленный вздор!.. Однакож, если вникнуть хорошенько в дело, ведь и ты - не красавица, Дженни Эйр, не была и не будешь красавицей; но мистер Рочестер чувствует... по-крайней-мере начинает чувствовать к тебе некоторую привязанность: припомни его слова в прошлую ночь, его взоры, его голос! "

И я живо припомнила этот трогательный язык, пылкий взгляд, взволнованный тон. Теперь я была в учебной зале; Адель занималась рисованьем; я смотрела ей через плечо и поправляла карандашом. Вдруг она взглянула на меня с каким-то странным испугом.

-- Qu'avez-vous, mademoiselle? сказала она. - Vos doigts tremblent comme la feuille, et vos joues sont rouges: mais, rouges comme des cerises!

-- Мне жарко, Адель, и я немного устала.

Она начала опять рисовать; я начала опять думать.

леди, и она сказала правду: я была точно леди. Увидев меня теперь, Бесси, без-сомнения, должна была бы сознаться, что я еще более похорошела: на щеках моих яркий румянец, и я замечаю в себе избыток живости и силы. Не мудрено: горизонт моей жизни озарился яркими надеждами.

-- Вот уже и вечер наступает, думала я, смотря в окно: - а я все-еще не видала мистера Рочестера, и целый день не слышала его шагов по лестнице; но, без всякого сомнения, я увижу его ночью. Поутру я боялась этой встречи; теперь, напротив, желала ее всеми силами своей души.

В сумерки, по окончании уроков, Адель ушла играть с своей нянькой. Оставшись одна в классной зале, я ни о чем больше не могла думать, как о свидании с мистером Рочестером. Нетерпение мое сделалось чрезвычайно-раздражительным: я прислушивалась к звонку в нижнем этаже; прислушивалась, не идет ли горничная звать меня в библиотеку; иногда мне казалось, будто я слышу на лестнице шаги мистера Рочестера: тогда я подходила к дверям, выжидая, когда надобно будет отворить их для него; но шаги смолкали - их и не было - в дверь никто не стучался, мрак распространялся больше и больше. Но еще не поздно: он часто присылал за мною в семь или восемь часов, а теперь было только шесть. Быть не может, чтоб надежда обманула меня в эту ночь, когда мне нужно говорить с ним о многих предметах, и всего более об этой непостижимой Грации Пуль. Надобно удостовериться, точно ли он убежден в её злодейском умысле, и почему этот умысел должен оставаться глубокой тайной для всего дома. Какая нужда, что мое любопытство будет его раздражать: я опытом изведала наслаждение тревожит и успокоивать непеременно; руководимая верным инстинктом, я никогда не заходила слишком-далеко и умела держаться в приличных границах. Соблюдая все формы уважения, приличного в моих отношениях к гордому джентльмену, я часто противоречила ему среди одушевленной беседы, без страха и без всякого принуждения: это согласовалось с его характером и доставляло удовольствие мне-самои.

Легкая походка послышалась на лестнице: пришла Лия... звать меня пить чай в комнату мистрисс Ферфакс. Так и быть: покрайней-мере я буду теперь в нижнем этаже, ближе к особе мистера Рочестера: авось он увидит меня. Я пошла с оживленною надеждою.

-- Сегодня чай для вас особенно-необходим, мисс Эйр, сказала старушка, когда я вошла в её комнату: - за обедом вы почти ничего не кушали. Я, право, боюсь, здоровы ли вы: цвет лица у вас лихорадочный.

-- Напротив, мистрисс Ферфакс, я совершенно-здорова.

-- В таком случае, вам надобно доказать это своим хорошим аппетитом; потрудитесь, пожалуйста, налить чайник, пока я укладываю работу.

Она уложила в корзинку свое шитье и потом опустила штору, которая до-сих-пор была поднята, без всякой впрочем нужды, потому-что давно смерклось и в комнате было совершенно-темно. Подали свечу.

-- Поездки!! - Разве мистер Рочестер уехал куда-нибудь? Я совсем не знала, что его нет дома.

-- Скажите, пожалуйста, а он отправился тотчас же после завтрака! Он поехал в Лисс, в поместье мистера Эстона, миль за десять по другую сторону Миллькота. В это время, я полагаю, там много гостей: лорд Ингрем, сэр Джордж-Линн, полковник Дент и другие.

-- Однакожь, он воротится сегодня?

-- Помилуйте, как это можно! Я думаю, он пробудет гам по-крайней-мере неделю: когда эти светские люди соберутся вместе, им, окруженным пышностью и забавами всякого рода, знаете, бывает так-хорошо, что они не скоро разстаются. Порядочный джентльмен, иной раз, находка для такого общества, а мистер Рочестер так-умен и ловок, что от него, я полагаю, все без ума: дамы, смею сказать, все его любят; нет надобности, что его наружность не слишком-привлекательна, Таланты мистера Рочестера, быть-может также его богатство и происхождение от древней фамилий, делают его между ними предметом общей ревности.

-- Как же: мистрисс Эстон и три её дочери - самые образованные и умные молодые леди; высокородная Бланка и Мери Ингрем - прекраснейшия женщины, каких-только я знала. Я видела Бланку лет за шесть или за семь, когда ей было только восемнадцать лет. Она приезжала сюда о святках на бал мистера Рочестера. Посмотрели бы вы в ту пору, как великолепно были иллюминованы все эти парадные залы: весь Торнфильд словно огнем горел! Однех дам, я полагаю, было до тридцати особ, и все это из самых знатных фамилий. Мисс Ингрем считалась между-ними первою красавицей.

-- Вы ее видели, мистрисс Ферфакс: на кого она была похожа?

-- Да, я видела ее очень-хорошо. Двери столовой были отворены, и так-как это были святки, слуги имели позволение стоять в передней комнате и слушать, как леди играют и поют. Мистер Рочестер пригласил меня в залу; я забилась в спокойный уголок и наблюдала всех гостей. Признаюсь, мисс Эйр, никогда мне не случалось видеть более пышности и блеска: все леди были разряжены великолепно, все почти, по-крайней-мере молоденькия, были красавицы; но мисс Ингрем затмевала всех своею блистательною красотою.

-- Для кого жь она была похожа?

как её брилльйянты. Прибавьте сюда роскошную голову, с волосами, чорными как у ворона, две густые косы назади, а спереди длинные, лоснящиеся локоны... что и говорить, никогда я не видала такой красавицы. Она была в белом; палевый шарж, перекинутый через плеча, опускался до колен длинными бахромистыми концами. В её волосах был вплетен роскошный палевый букет цветов в контраст с гагатовою массою её волнистых локонов.

-- Все, конечно, любовались такой красавицей?

-- Разумеется. С такой чудной красотою, мисс Ингрем соединяла множество обворожительных талантов. Она была чудесная певица, и джентльмен аккомпанировал ей на фортепьяно. Она и мистер Рочестер пели дуэт.

-- О да, он очень любит музыку и знает в ней толк: у него превосходный бас.

-- Богатейший голос, звучный и сильный: она пела очаровательно, и для меня было истинным наслаждением слышать такую певицу. Потом она играла на фортепьяно, и опять с удивительным искусством. Я не знаток в музыке, и не могу судить по себе; но мистер Рочестер говорил, что она превосходно выполняла самые трудные арии.

-- И эта чудная красавица еще не замужем!

-- Кажется еще нет. Она и её сестра не имеют большого богатства: почти все имение старика лорда Ингрема перешло по завещанию к старшему его сыну.

-- Странно, однакож, как не влюбился в нее какой-нибудь богатый джентльмен. Мистер Рочестер на-пример: ведь он богат?

-- Чгбжь такое? Бывают браки более-неровные, сплошь да рядом.

-- Конечно, конечно, только я не думаю, чтоб у мистера Рочестера была какая-нибудь мысль в этом роде.

-- Почему же?

-- Да так... Вы ничего не кушаете, мисс Эйр: что с вами?

Мне хотелось опять воротиться к вероятным предположениям о возможности брака между мистером Рочестером и прекрасной Бланкой; но тут пришла Адель, и разговор перешел на другие предметы.

Оставшись одна в своей комнате, я обдумала полученное известие со всех сторон, заглянула в свое сердце, подвергла строгому исследованию свои мысли и чувства, и старалась, из мрачной пустыни фантастических мечтании, созданных разстроенным воображением, возвратиться опять на безопасную дорогу здравого смысла.

Я призвала себя на суд собственной совести: память, явившись свидетельницею, представила в стройном порядке надежды, желания, чувства, заносчивые мечты, которые лелеяла я в своей душе не далее как в прошлую ночь; выступил вперед разсудок, и выслушав ряд взведенных обвинений, объявил свой приговор:

-- "Дженни Эйр - глупая девчонка, никогда не дышала здоровым воздухом действительной жизни. Безсмысленная, фантастическая идиотка, она увлеклась химерическими бреднями и с жадностью пила, как нектар, отраву заблуждения.

"И ты считала себя любимицею мистера Рочестера? Приписывала себе способность нравиться ему? Хотела иметь на него влияние своим умом и сердцем? фи! твоя глупость отвратительна до омерзения! И ты позволила себе увлечься комплиментами, знатного джентльмена, человека богатого, светского, из аристократической фамилии, комплиментами, которые он случайно бросил бедной гувернантке, поставленной от него в полной зависимости, почти так же, как его служанки? Глупая, безсмысленная девчонка! Какими судьбами осмелилась ты питать все этй съумасбродные надежды? Неужели самолюбие могло ослепить тебя до такой степени? Зачем и для-чего, с таким безотчетным удовольствием, ты возобновила сегодня в своем воображении кратковременную сцену прошлой ночи? Стыдись и закрой, свое лицо. Он сказал что-то в похвалу твоим глазам: не так ли? Раскрои же свои тусклые веки, всмотрись внимательнее в свою несчастную физиономию, и ты увидишь, что нет и не может быть искренних похвал для тебя. Безумно питать в своем сердце тайную любовь: неразделенная и неузнанная, она сожжет своим пламенем слабую натуру: открытая и разделяемая Предметом страсти, она, как блуждающий огонь, заведет обоих в грязные пустыни, откуда нет никакого исхода.

-- "Выслушай же свой приговор, Дженни Эйр: завтра поутру поставь перед собою зеркало и нарисуй мелом свой собственный образ с возможною верностью, не скрывая никаких недостатков, не опускай ни одной, сколько-нибудь, грубой черты, чтобы придать себе правильную форму. Под этим рисунком подпиши: "портрет гувернантки, безродной, бедной, безприютной".

-- "Потом, возьми кусок гладкой слоновой кости, сохранившейся в твоем рисовальном портфёле; возьми палитру, разведи и перемешай самые свежия и чистые краски; выбери лучшия кисти из верблюжьих волос; сделай очерк самого правильного лица, какое-только можешь вообразить и, не робея, придай ему колорит, по возможности похожий на Бланку Ингрем в том виде, как описала ее мистрисс Ферфакс. Припомни её чорные локоны, восточные глаза, величественные и стройные черты, греческий нос, римскую грудь, и пусть это будет моделью воображаемой супруги мистера Рочестера. Не забудь выставить во всей могущественной красоте круглые плеча ослепительной белизны и нежные руки, украшенные золотыми браслетами и алмазными кольцами; верно обрисуй её платье, белое как снег, воздушные кружева и золотую цеп вокруг роскошной шеи. Под этим портретом подпиши: "Бланка, совершеннейшая леди высшого аристократического круга".

-- "Далее, как-скоро приидет тебе в голову безразсудная мысль, что мистер Рочестер любуется тобою, возьми эти две картины, сравни их и скажи: "мистеру Рочестеру стоит только захотеть, и он обратит на себя пламенные чувства этой благородной леди; но глупо и безумно думать, что собственные его мысли могут быть обращены на эту бедную, ничтожную гувернантку."

Я сдержала слово. Часа в два я нарисовала свой собственный портрет карандашом, и менее чем в две недели выполнила слоновый миньятюр воображаемой Бланки Ингрем. Это было в-самом-деле хорошенькое личико, особенно в-сравнении с моим портретом, слишком-верным натуре; при сличении их, контраст оказывался поразительный. Труд принес мне очевидную пользу: моя голова и руки были постоянно заняты, и я получила силу и твердость приготовиться к новым впечатлениям, ожидавшим меня впереди.

В-самом-деле, скоро я имела основательные причины благодарить себя за строгия правила, которым подчинила свою волю: под их влиянием я была способна встретить с удовлетворительным равнодушием последующия обстоятельства, устроенные как-будто нарочно для-того, чтоб свернуть голову бедной девушке, незнакомой с утонченными обычаями света.