Дженни Эйр.
Часть четвертая.
Глава I.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дженни Эйр. Часть четвертая. Глава I. (старая орфография)

Часть четвертая.

ГЛАВА I.

Все представилось мне сном и мечтою, когда поутру на другой день я встала, и припомнила события протекшей ночи: один только мистер Рочестер, словами дружбы и любви, мог уверить меня, что я не брежу на-яву.

И, между-тем, расчесывая волосы, я невольно залюбовалась на свое лицо, уже далеко не такое безцветное, как прежде: радость, жизнь и надежда искрились во всех его чертах, и глаза мои озарились новым, радужным блеском, как-будто я смотрелась в источник наслаждений. Прежде случалось очень-часто, что я весьма-неохотно являлась на призыв мистера Рочестера, опасаясь произвести невыгодное впечатление своей наружностью; но теперь я была уверена, что могу безбоязненно смотреть на его лицо и встречаться с его пытливым взором. Я вынула из шкафа и надела на себя простенькое розовое платьице, которое пристало ко мне, как-нельзя-лучше, и с веселым сердцем вышла из своей комнаты.

Блистательное июньское утро заступило место вчерашней бури, и в галерее, через отворенную стеклянную дверь, повеяло на меня живительной прохладой. После разрушительных порывов урагана, природа как-будто воскресла к покой жизни и собралась с новыми свежими силами. Чему тут удивляться? И небо и земля должны разделять со мною мое счастье. На дворе, перед крыльцом, стояла безобразная нищая с оборванным мальчишкой, бледным и чахлым: я бросила им весь свой денежный запас - три или четыре шиллинга: добрые или злые, они должны были радоваться благополучию Дженни Эйр и благословлять её судьбу. Беззаботные птички, перепархивая с дерева на дерево, защебетали свой утренний концерт; но не было для меня ничего веселее и музыкальнее биения моего собственного сердца.

-- Мисс Эйр, угодно ли вам завтракать?

Это было воззвание мистрисс Ферфакс, выставившей из окна свое строгое лицо. Голос её, против обыкновения, был суров и чрезвычайно-важен. В-продолжение завтрака она имела сердитый вид и не говорила ни слова, но я не считала нужным выводит на свой счет из заблуждения добрую старушку: дело впоследствии могло объясниться само-собою, без моего преждевременного содействия. После завтрака я пошла наверх и встретила на лестнице Адель, выбежавшую из классной залы.

-- Куда ты идешь, моя милая. Время учиться?

-- Мистер Рочестер сказал, что сегодня вы не будете давать урока, и послал меня в детскую.

-- Где он теперь?

-- В классе, и он приказал позвать туда вас, mademoiselle Jeannette, отвечала девочка, продолжая спускаться с лестницы.

Я отворила дверь и вошла. Перед окном, в классной комнате, стоял мистер Рочестер.

-- Дженни пришла поздравить меня с добрым утром, сказал он: - не так ли?

Вместо ответа, я сделала несколько шагов вперед, и он заключил меня в свои объятия: этим мгновением могли быть приведены в забвение целые годы страданий.

-- Как ты похорошела сегодня, расцвела, и какой у тебя милый, улыбающийся вид! продолжал мистер Рочестер. - Это ли мой прежний маленький друг, бледный и печальный? Ты ли это, моя воздушная нимфа, с розовыми губками и каштановыми волосами?

-- Я, Дженни Эйр, сэр.

-- То-есть, будущая Дженни Рочестер, прибавил он: - не дальше как через четыре недели, считая с нынешняго дня. Слышишь ли ты это?

Конечно, я слышала; но понимала или нет, это другой вопрос. Голова моя кружилась, и чувства, пробужденные во мне этой вестью, казалось, отуманили во мне мыслящую силу. Мне было почти страшно.

-- Ты раскраснелась как роза, Дженни, и вот, теперь ты опять бледна, как полотно: отчего это?

-- Да, мистрисс Рочестер, сказал он: - молодая мистрисс Рочестер, девственная невеста Ферфакса Рочестера.

-- Не-уже-ли, в-самом-деле, может это статься? Не верю, не верю. Человеку не суждено в этом мире наслаждаться совершеннейшим блаженством, и природа, разумеется, не сделает для меня исключения из своего постоянного закона. Судьба, которую вы рисуете перед моими глазами, представляется мне волшебной сказкой, фантастической мечтой...

-- Я, однакож, могу и хочу ее осуществить, и мои распоряжения на этот счет начинаются с нынешняго дня. Я уже отправил письмо к лондонскому банкиру, с поручением прислать сюда брильянты и драгоценные камни - родовое наследство торнфильдских дам. Дня через два все эти сокровища будут повергнуты к вашим ногам: Дженни Эйр будет пользоваться всеми правами и преимуществами, какие были бы предоставлены дочери лорда, еслиб она сделалась моей невестой.

-- О, не говорите мне о брильянтах, милостивый государь. Дженни Эйр не желает никаких сокровищ и никаких привилегий, кроме неотъемлемого права на ваше сердце.

-- Сам я, собственными руками, обовью золотою цепью шею моей невесты, и драгоценная фероньерка украсит её лоб. Браслеты заблистают на руках моей Дженни, и кольца обовьются вокруг её волшебных пальцев.

-- Нет, сэр, нет! Думайте о других вещах, говорите о других предметах и перемените свой тон. Перестаньте обращаться со мной как с красавицей, и помните, что я ни больше, ни меньше, как ваша гувернантка.

-- Ты красавица, Дженни, и притом красавица, избранная моим сердцем.

-- Вы бредите на-яву или, просто, смеетесь надо мною, милостивый государь. Ради Бога, оставьте этот иронический тон.

В-самом-деле, я чувствовала величайшую неловкость при этих, вовсе неожиданных и незаслуженных комплиментах, и живо чувствовала, что он или обманывается сам, или хочет ввести в заблуждение меня.

-- Свет должен будет согласиться, что моя невеста - красавица первой руки, продолжал мистер Рочестер: - В шелку и в бархате будет ходить моя Дженни, и розы постоянно будут украшать её каштановые волосы, откуда упадет на её лицо безценное покрывало.

-- Но в таком случае, вы не узнаете меня, сэр: я буду обезьяной в арлекинской куртке или вороной в павдиных перьях. Скорее соглашусь я видеть вас в шутовском костюме балаганного паяца, чем сама оденусь в платье знатной дамы. Притом, я не называю вас красавцем, сэр, хотя люблю вас более всего на свете. Нет у меня ни малейшей охоты льстить вам: зачем же вы, с таким упрямством, льстите своей бедной гувернантке?

Но мистер Рочестер расходился до такой степени, что повидимому вовсе утратил способность обращать внимание на мои слова.

-- В этот же день, продолжал он: - ты поедешь со мною в Миллькот, и сама потрудишься выбрать главнейшия принадлежности своего туалета. Я уже сказал, что мы обвенчаемся через четыре недели. Свадьба наша, без всякой торжественности, будет совершена в сельской приходской церкви, откуда мы прямо поедем в город. Затем, через несколько дней, мы отправимся за-границу: моя Дженни увидить итальянские сады, французские виноградники - все увидит, что было и есть знаменитого в древней и новой истории Европы. Опытом изведает она городскую жизнь, и будет иметь множество случаев, сравнить свои достоинства с безчисленными недостатками других женщин.

-- Следовательно, вы разсчитываете, сэр, что я буду путешествовать... вместе с вами?

-- Да. Мы будем останавливаться в Париже, Риме и Неаполе, во Франции, Венеции и Вене: все места, по которым некогда бродил я один, посетит моя Дженни, и воздушная поступь её пройдет по моим тяжелым следам. За десять лет перед этим, перебегал я с одного конца Европы на другой, с отвращением и ненавистью: теперь напротив, исцеленный в своих чувствах и обновленный в душе, я буду осматривать предметы искусства вместе с моим ангелом-хранителем.

Я не могла не засмеяться при этом новом титуле, изобретенном для меня щедрою фантазиею мистера Рочестера.

-- Я не ангел. Я девушка слабая, и скоро буду женщиной столько же слабой, как все мои сестры. Не ожидайте, мистер Рочестер, и не требуйте от меня небесных совершенств - их нет во мне, так же как в вас, и я ничего не намерена ожидать от вас в этом мечтательном роде.

-- Чего жь вы от меня ожидаете?

-- Вы останетесь на несколько времени мужчиной пылким и страстным, как теперь; затем постепенно будете охладевать, капризничать, ворчать, и сделаетесь под-конец суровым и строгим. Я, с своей стороны, истощу все возможные средства, пробудить в вас прежния чувства, и плодом моих усилий будет только то, что вы, не имея ко мне пылкой любви, навсегда, однако жь, сохраните ко мне тихую привязанность и дружбу. Страсть в вашем сердце будет, по моим разсчетам, гореть месяцов шесть, немногим больше или меньше: этот период времени для супружеской любви назначается в некоторых книгах, написанных мужчинами, и я обязана им верить. Все это, впрочем, нисколько не пугает меня: как постоянная собеседница, я никогда не могу опротиветь и сделаться ненавистною в ваших глазах.

-- Позвольте в этом сомневаться: разве до-сих-пор вы были постоянны?

-- Конечно нет; но до-сих-пор я имел дело с женщинами, которые мне нравились только по своей наружности. С такими женщинами, правда, поступал я без всякой пощады, как-скоро находил, что в них нет ни сердца, ни души, ни здравого смысла - ничего нет кроме нелепых и пошлых притязаний на приторную чувствительность и нежность; но нет никакого сомнения, что для женщины, неиспорченной, для женщины с пламенной душой и характером твердым, я всегда - постоянный любовник и самый искренний друг.

-- А разве когда-нибудь вы имели опыты в этом роде? Любили ли вы женщину с таким характером?

-- Я люблю ее теперь.

-- Не обо мне речь: случалось ли вам, прежде меня, встречать особ, на которых теперь я имею счастье быть похожей?

-- Нет, Дженни, никогда я не встречал женщин, похожих на тебя. Ты мне нравишься безусловно, более может-быть своими нравственными, чем физическими свойствами, и притом, в твоем характере есть непреодолимая сила, которая привлекает меня к тебе. Я побежден твоим взглядом, подчинен твоей воле, и это подчинение заключает В себе невыразимую прелесть... Чему ты смеешься, Дженни? что должно означать это неизъяснимое выражение на твоем лице?

-- В эту минуту, сэр, я думаю о Геркулесе и Самсоне с их прелестницами: идея, конечно, странная, но она невольно возникла в моей голове, и на этот раз вы должны меня извинить.

-- Да, твои чары, волшебница...

-- Замолчите, милостивый государь. В ваших словах теперь так же мало благоразумия, как в поступках этих древних богатырей. Если бы, впрочем, они были женаты, я убеждена, из них вышли бы самые строгие мужья, и вы вероятно на этот счет следуете общему примеру нежных вздыхателей и самовластных мужей. Желала бы я знать, что вы станете отвечать мне через год, если я осмелюсь попросить у вас какой-нибудь милости, несогласной с вашими планами и разсчетами.

-- Попробуй теперь попросить у меня чего-нибудь, Дженни: мне припала страшная охота услышать какую-нибудь просьбу из твоих уст.

-- Право? это очень-недурно, сэр: моя просьба уже готова.

-- Прекрасно: я в свою очередь готов выслушать свою невесту; но если ты станешь так смотреть и улыбаться, я заранее готов дать клятву исполнить все, чего ты ни потребуешь, а это глупо с моей стороны.

-- Совсем нет. Моя просьба очень-проста: не посылайте за брильянтами, и не думайте увенчивать розами мою голову: вам, пожалуй, приидет на мысль окаймить золотыми кружевами свои карманные платки.

-- Напротив, мне приходило в голову обложить новыми золотыми слоями чистое, превосходное золото. Хорошо, однако жь, ваша просьба на этот раз будет до-времени исполнена, мисс Эйр: мой банкир немедленно получит приказание оставить брильянты у себя. Но этот каприз отнюдь не похож на просьбу: попытайся еще чего-нибудь потребовать от меня.

-- Очень-хорошо: благоволите, сэр, удовлетворить мое любопытство на-счет одного весьма-интересного пункта.

Физиономия мистера Рочестера вдруг приняла крайне-встревоженный вид.

-- Что? Что? сказал он скороговоркой. - Любопытство - опасный проситель: хорошо, что я не дал слова безотговорочно исполнять всякую просьбу.

-- Напрасно вы тревожитесь, сэр: удовлетворение моего любопытства не сопряжено для вас ни с какою опасностью.

-- В таком случае, говорите скорее, Дженни; но предваряю заранее, что соглашусь скорее отдать половину своего имения, чем слышать от вас разспросы о какой-нибудь тайне.

ваша доверенность дороже для меня всех сокровищ в мире, и я надеюсь, что вы не захотите лишить своей доверенности женщину, избранную вашим сердцем.

-- Все мои чувства и мысли будут принадлежать тебе, Джеппи; но, ради Бога, не обременяй себя безполезною тяжестью. Любопытство нередко ведет за собой душевную отраву, и участь Еввы ожидает нескромную женщину, выведывающую секреты своего мужа. Я боюсь, Дженни, и за тебя, и за себя.

-- Отчего же? Вы только-что сейчас говорили о неизъяснимом удовольствии быть безъусловно подчиненным моей воле; почему же теперь самое простое обнаружение этой воли начинает вас тревожить? Не-уже-ли думаете вы, что, пользуясь своим влиянием, я начну вас упрашивать, умолять, плакать, даже капризничать и упрямиться, если нужно, единственно для-того, чтоб показать опыты своей власти?

-- Попробуй сделать такой опыт. Приступи с своими капризами, и пусть будет положено начало супружеских сцен.

-- Вот что! Скоро же вы поддаетесь, милостивый государь. О, какой у вас суровый взгляд в эту минуту! Вы ужь, кажется, начинаете играть роль строгого супруга: поздравляю вас, сэр.

-- Вы, кажется, начинаете говорить вздор, Джонни Эйр, отвечал мистер Рочестер, нахмурив брови. - Скоро ли, наконец, я услышу твою просьбу, капризная девчонка?

-- Погодите, мой взъискательный повелитель: вы становитесь слишком-неучгивы. Впрочем, грубый тон идет к вам гораздо-более, чем притворство и лесть, и я хочу быть лучше девчонкой, чем ангелом. Вот моя просьба: зачем ты принимали на себя столько безполезных трудов уверить меня, что намерены жениться на мисс Ингрем?

-- Только-то? И больше ничего? А я, чорт-побери, ожидал совсем не таких вещей!

Его брови разгладились, взгляд прояснился, и он с улыбкой начал играть моими волосами, как-будто проникнутый чувством удовольствия, что отвратил угрожавшую опасность.

-- Кажется, мне можно во всем признаться, продолжал он - хотя бы пришлось заслужить твое негодование, Дженни... а я видел собственными глазами, до какой горячки может доходить твои гнев. Ты была вся в огне прошлую ночь, когда негодовала против судьбы и обнаруживала притязания на равенство со мною. - Кстати, Дженни, ведь ты сама., первая, сделала мне предложение?

-- Конечно я первая: что жь из этого? Но вы уклоняетесь, сэр, от главного предмета, от мисс Ингрем.

-- Мне нужно было раздуть в твоей груди то же пламя, которое сожигало мое сердце, и вот почему, в твоих глазах, я прикидывался влюбленным в Мисс Ингрем. Дело известное, что ревность в этих случаях самый лучший союзник.

-- Превосходно! Вы теперь унизились до неимоверной степени в моих глазах, великий владелец Торнфильдского-Замка. Где были у вас стыд и совесть, когда вы изволили разъигрывать такую жалкую роль? Не-уже-ли вы считали позволительным так нагло издеваться над чувствами мисс Ингрем?

-- Все её чувства сосредоточены в одном - в гордости, и для нея необходим поучительный урок - смирения. Ты ревновала меня, Дженни?

-- Какая вам до этого нужда, мистер Рочестер? этот пункт ни в каком отношении не может быть интересен для вас. Отвечайте мне прямо еще раз: не-уже-ли, думаете вы, что мисс Ингрем не будет страдать от вашего безчестного волокитства? Не в-праве ли теперь она считать себя забытою и оставленною?

-- Совсем напротив, это право принадлежит мне, и я могу, с спокойною совестью, сказать, что мисс Ингрем оставила меня.

-- Как это?

-- Любовная горячка мисс Ингрем потухла в одно мгновение, когда ей было доложено, что владелец Торнфильдского-Замка обнищал, как Ир.

-- Вы становитесь иногда безжалостным хитрецом, мистер Рочестер, и ваши правила, в некоторых отношениях, слишком-эксцентричны.

-- Мои правила слишком-просты и обыкновенны там, где самый ход дела не принуждает меня обращаться к вычурной изворотливости, принятой в нашем кругу.

-- Можешь, мой ангел, даю в этом честное слово. Нет в целом мире существа, проникнутого ко мне тою чистою любовью, которую я читаю в твоих глазах.

Я поворотила свои губы к руке, лежавшей на моем плече. В-самом-деле, я любила его всеми силами своей души, и никакой язык не мог выразить моей страсти.

-- Требуй от меня еще чего-нибудь, сказал мистер Рочестер: - мне приятно выслушивать твои просьбы.

Новая просьба уже вертелась у меня на языке, и я обратила на него умоляющий взгляд.

-- Сообщите свои намерения госпоже Ферфакс, сэр: она видела меня с вами прошлую ночь в галерее, и это слишком разстроило добрую старушку. Скажите ей слова два, прежде чем я опять увижусь с нею: мне очень-больно заслужить дурное мнение в её глазах.

-- Очень-хорошо, Дженни, ступай в свою комнату и приготовься в дорогу, отвечал мистер Рочестер: а я между-тем наведу старушку на истинный путь. Не думает ли она, что ты отреклась от мира из любви ко мне?

-- Она думает, Кажется, что я забыла свое положение.

-- Положение! - Твое положение в моем сердце и на моих руках, готовых всегда и способных наказывать обиду, причиненную моей невесте. - Ступай.

Я оделась очень-скоро и побежала в комнату мистрисс Ферфакс, когда услыхала, что мистер Рочестер оставил ее. Старушка занималась своим утренним чтением, и открытая библия, вместе с очками, лежала перед пей. Её занятие, прерванное визитом мистера Рочестера, казалось теперь совсем-забытым. Её глаза, обращенные на противоположную стену, выражали немое изумление, пробужденное неожиданною и невероятною вестью. Увидев меня, старушка зашевелилась, скорчила гримасу, похожую на улыбку, и пробормотала несколько поздравительных слов; но улыбка замерла на её губах, и поздравительная сентенция осталась неоконченною. Она надела свои очки, закрыла библию и отодвинула от стола свои кресла.

-- Ах, Боже мой, что со мною делается? начала мистрисс Ферфакс. - Я так изумлена, мисс Эйр, так изумлена, что право ничего не понимаю и не знаю, что сказать вам, мисс Эйр. Ведь, конечно, я не спала теперь и не бредила, хотя случается мне очень-часто засыпать за своим чулком и видеть престранные, несбыточные вещи. Несколько раз, в-продолжение этой дремоты, приходил ко мне мой милый супруг, умерший пятнадцать лет назад, садился подле меня, и слышала я, как он звал меня: "Алиса, Алиса!" Я вздрагивала, открывала глаза, и ужь ничего не видала. Престрашные вещи! Теперь, мисс Эйр, потрудитесь вразумить меня, Бога-ради: правда ли это, будто мистер Рочестер ищет вашей руки... то-есть, жениться хочет на вас? Не смейтесь, пожалуйста, над старухой; но мне, право, все-еще кажется, будто минут за пять приходил он сюда, в эту комнату, и говорил будто-бы, через месяц положено быть вашей свадьбе.

-- Вы не ошибаетесь, мистрисс Ферфакс: то же самое мистер Рочестер сказал и мне.

-- Так это правда! И вы поверили ему? И вы приняли его предложение?

-- Да.

Старушка посмотрела на меня отуманенными глазами.

-- Ну, признаюсь, никогда бы я не поверила этому на вашем месте!

-- Отчего же?

-- Мистер Рочестер - человек гордый, да и все Рочсстеры, сказать правду, большие гордецы; и дедушка его, и отец, и брат, до-страсти любили деньги. Эдуарда Рочестера всегда, по-крайней-мере, называли чрезвычайно-осмотрительным и осторожным. И не-уже-ли он думает на вас жениться?

-- Он уверяет меня в этом, и я не имею никаких причин сомневаться в словах великодушного и благородного Ферфакса Рочестера.

Старушка еще раз осмотрела меня с ног до головы: в её глазах прочла я совершеннейшую неспособность разрешить то, что считала она сфинксовой загадкой.

-- Что жь вы находите здесь непостижимого, мистрисс Ферфакс?

-- Право, я и сама не возьму в толк. Видите ли, равенство общественного положения и богатства необходимо в таких случаях, и притом, надо взять в-разсчет, что между вами разницы слишком двадцать лет: мистер Рочестер мог бы, я думаю, быть вашим отцом.

-- Неправда, неправда, мистрисс Ферфакс! возразила я с запальчивостью: - он отнюдь не может-быть моим отцом, и никто, видя нас вместе, друг подле друга, не осмелится сделать такого предположения. Мистер Рочестер, на мой взгляд, моложе многих тридцати-летних мужчин.

-- И не-уже-ли, мисс Эйр, он женится на вас по любви? продолжала спрашивать старушка.

Её холодность и обидные сомнения дотого огорчили меня, что слезы градом полились из глаз моих.

-- Мне очень жаль огорчать вас, сказала мистрисс Ферфакс растрогавшим тоном: - но вы еще слишком-молоды, и не знаете мужчин: я желала бы предостеречь вас. Старинная пословица говорит: "не все золото, что блестит", и в этом случае боюсь я, как бы не случилось чего-нибудь такого, чего не ожидаете ни вы, ни я.

-- На чем же основывается ваше опасение? Разве я чудовище, и мужчины должны иметь ко мне отвращение? Не-уже-ли никак нельзя допустить мысли, что мистер Рочестер питает ко мне искреннюю привязанность?

-- Совсем нет: вы очень-хороши, и особенно похорошели в последнее время: легко станется, что мистер Рочестер любит вас нежно, и я давно замечала его предпочтительное внимание и привязанность к вам. Бывали случаи, когда я начинала слишком безпокоиться из-за вас, и не раз хотела предложить вам дружеский совет; но в то же время я всячески отстраняла мысль о возможности дурных отношений между вами. Неуместный совет мог вас оскорбить, обидеть, и ктому же вы всегда были так скромны и умны, что легко могли обойдтись и без посторонняго покровительства в этом деле. Не могу выразить, чего я натерпелась прошлую ночь, когда искала вас по всему дому, и нигде не могла найдти ни вас, ни мистера Рочестера, и потом, когда, ровно в полночь, увидела вас с ним вместе.

-- Следовательно, теперь вы можете быть совершенно спокойны, когда знаете, что все было в порядке, возразила я нетерпеливым тоном.

-- Дай Бог, чтоб все было в порядке; отвечала мистрисс Ферфакс: - но я опять повторю, мисс Эйр, что осторожность никогда не мешает, и особенно в тех случаях, где идет дело о судьбе всей жизни. Ведите себя скромнее, и устроивайте свои свидания таким-образом, чтоб мистер Рочестер находился от вас в почтительном разстоянии. Не доверяйте вообще ни себе, ни ему, и помните хорошенько, что джентльмены в его положении не имеют обыкновения жениться на своих гувернантках.

Моя запальчивость начинала выходить из границ; но, к-счастию, в эту минуту вбежала в комнату Адель.

-- И я поеду с вами, и я поеду в Миллькот! закричала она. - Возьмите меня, mademoiselle Jeannette! Мистер Рочестер приказал мне остаться дома - ведь это ужасно! Что мне без вас делать? В карете много места: я никого не стесню. Упросите его, mademoiselle, взять меня с вами.

-- Хорошо, Адель, отвечала я: - будь покойна, ты поедешь с нами.

И с этими словами я выбежала из комнаты, обрадовавшись случаю оставить свою строгую и брюзгливую наставницу. Карета уже стояла у подъезда и подле нея мистер Рочестер с своим неразлучным Лоцманом, который прыгал взад и вперед.

-- Адель, я полагаю, может ехать с нами, сэр?

-- Нет, я велел ей сидеть дома: мне хочется быть с вами наедине.

-- Пусть она едет, мистер Рочестер, если вам угодно: это будет лучше.

-- Совсем не лучше: она будет у нас, как бельмо на глазу.

Его голос и взор выражали твердую решимость, отстранявшую возможность возражений. Вся моя фигура выражала безпокойную нерешительность и тревожные сомнения, возникшия по поводу холодных наставлений мистрисс Ферфакс. Я почти совершенно утратила сознание своей власти над ним и спешила механически, без дальнейших объяснений, исполнить его волю; но он вдруг остановился, когда, помогая мне сесть в карету, взглянул на мое лицо.

-- Да, сэр, позвольте ей ехать.

-- Ну, живей за своей шляпкой, и молнией беги назад! закричал он Адели, стоявшей у крыльца.

Обрадованная девочка стремглав бросилась в свою комнату.

-- И то правда, перерыв одного утра ничего не значит, сказал он: - если взять в-разсчет, что скоро мы соединены будем на всю жизнь.

Посаженная в карету Адель принялась цаловать меня, из благодарности за мое ходатайство; но ее тотчас оттолкнули от меня в противоположный угол, где она робко начала смотреть на мистера Рочестера, никак не умея растолковать себе его необыкновенной суровости.

-- Пусть она сядет опять подле меня, сэр, сказала я умоляющим тоном: - здесь много места.

И он перекинул ее на мою сторону, как собачонку.

-- Надобно будет отослать ее в школу, сказал он; и теперь веселая улыбка первый раз осветила его лицо.

-- Как же это, мистер Рочестер, проговорила Адель робким тоном: - вы меня одну отошлете в школу, sans mademoiselle?

-- Да, absolument, sans mademoiselle, отвечал он: - потому-что твоя mademoiselle полетит со мною на луну, и там я приищу для нея спокойную квартиру в какой-нибудь пещере между загасшими волканами. Mademoiselle будет жить вместе со мною на луне.

-- Что жь она будет там кушать? Вы уморите ее с-голода, заметила Адель.

-- Я буду собирать для нея манну по-утрам и вечерам: долины и холмы луны все усыпаны манною, Адель.

-- Но ей будет очень-холодно, monsieur: как она будет там разводить огонь?

-- Огонь бьет столбами из лунных гор: как-скоро она озябнет, я поднесу ее наверх, к кратеру горящого волкана, и это согреет нас обоих.

-- Oh! qu'elle у sera mal, pauvre mademoiselle! Ведь и платье её скоро износится: кто будет шить для нея новые платья?

Мистер Рочестер признался, что на это отвечать довольно-трудно.

-- Что бы ты сама сделала, Адель, на месте Дженни Эйр? сказал он. - Подумай об этом повнимательнее, и может-быть в твоем мозгу отъищется какое-нибудь средство. Нельзя ли, например, из белого или розового облака выткать бальное платье? На-счет шарфа хлопотать нечего: шарф легко может быть сделан из радуги.

-- Нет, мистер Рочестер, в земных платьях ей гораздо-лучше, заключила Адель после минутного размышления. - К-тому же, я полагаю, mademoiselle соскучится жить вместе с вами на луне: я на её месте никак бы не согласилась ехать с вами.

-- А вот она дала уж мне свое слово.

-- Адель, взгляни на это поле.

Торнфильдское поместье было уже позади нас, и мы катились быстро по гладкой дороге в Миллькот, где пыль была прибита вчерашним дождем, и где, по обеим сторонам, возвышались освеженные деревья.

-- Однажды вечером, Адель, недели за две перед этим, гулял я один на этом поле - ты еще помогала мне в тот день убирать сено на лугу подле нашего сада. Утомленный ходьбою, я присел отдохнуть на камне подле изгороди, вынул из кармана памятную книжку с карандашом и начал описывать одну большую беду, случившуюся со мною давно, когда еще не было тебя на свете. Писал я очень-скоро, и мечтал в то же время о будущих счастливых днях, как-вдруг, на тропинке, шагах в десяти от меня, остановился какой-то предмет. Я взглянул на него, и успел разглядеть, что это было маленькое существо, прикрывшее свою голову тонким покрывалом. Я поманил его к себе движением руки: оно подошло и остановилось подле меня. Ни оно, ни я, не проговорили ни одного слова; но мы читали в глазах друг друга и вели безмолвный разговор своими взорами. Вот в чем состояла сущность этого разговора:

" - на луну всего лучше. Там есть алебастровые пещеры и серебрянные долины, где мы спокойно можем прожить всю свою жизнь. Итак, хочешь ли ты идти на луну?

" - Хочу, таинственная волшебница, отвечал я: - но у меня нет крыльев: как же мне лететь на луну?

" - О, это пустяки, отвечала волшебница: - и нечего об этом безпокоиться! Вот тебе всесильный талисман, способный отвратить все эти затруднения.

"С этими словами, волшебница подала мне золотое кольцо.

" - Возьми его, сказала она, и надень на четвертый палец своей левой руки: с этой минуты я твоя, и ты - вечно мой. Мы оставим землю, и утвердим свое жилище там, на высоком небе.

"Она опять указала на луну, и я понял, что мы соединены с нею нераздельно. Это кольцо, Адель, в моем кармане превращено теперь в золотые деньги; но скоро я опять думаю сделать из них золотое кольцо."

-- Что же будет делать с вашим кольцом mademoiselle Jeannette? простодушно спросила Адель.. - До вашей волшебницы нет мне никакого дела: вы говорили, что хотите взять с собою mademoiselle...

-- Да она-то и есть волшебница, заключил мистер Рочестер таинственным тоном.

-- Не слушай его, моя милая, сказала я, наконец, вмешиваясь в этот фантастический разговор: - ты видишь, он шутит и смеется над тобой.

-- Oh! monsieur de Rocliester est un vrai menteur, проговорила маленькая француженка. - Он мастер выдумывать "Contes de Fées", но я не стану ему верить. Волшебниц, говорят, ныньче совсем нет; да еслиб и были, ни одна из них не посмеет явиться к нему на глаза. Нет, мистер Рочестер, у вас нет золотых колец, и вы не полетите на луну.

и у меня недостало сил отказаться от нея. После убедительных просьб, выраженных энергическим шопотом, мне удалось сократить полдюжину до двух пар; но и тут не обошлось без больших хлопот, потому-что мистер Рочестер вздумал сам выбирать материю для этих пар. Я следила с безпокойством, как его глаза разбегались по великолепным тканям, и безпокойство мое увеличилось еще больше, когда он обратил исключительное внимание на богатейшую шелковую материю самого яркого аметистового цвета, и на великолепный розовый атлас. Надлежало перешоптываться снова, и я сказала на-отрез, что он может, если ему угодно, накупить для меня золотых платьев и серебряных шляпок, только ужь, без-сомнения, я никогда не соглашусь нарядиться в этот фантастический костюм. Убежденный моими неотвязчивыми просьбами, он согласился, наконец, изменить свой выбор на скромный черный атлас и шелковую материю светло-серого цвета.

-- Ну, на первый раз так и быть, сказал он: - но вперед я не намерен удовлетворять вашим квакерским наклонностям.

Я была очень-рада, когда, наконец, мы вышли из лавки и оставили магазин ювелира. Чем больше покупал он для меня, тем ярче разгарались мои щеки, и тем сильнее развивалось в моей груди чувство унижения и безпокойства. В-самом-деле, какое право я, безприютная сирота, могла иметь на кошелек этого человека, который еще так недавно был для меня совсем чужой? Пусть он богат как Крез, и может-быть не знает счета своим деньгам; по это отнюдь не оправдывает его расточительности из-за бедной девушки, еще не успевшей оказать ему ни малейших услуг. Эти и подобные мысли приводили в трепет мои нервы, и я дрожала как в лихорадке, когда, наконец, мы уселись в карету. Здесь впервые вспомнила я то, что совсем-было вышло из моей головы при этих многосложных и непредвиденных приключениях - письмо моего дяди, Джона Эйра, к мистрисс Рид, и его намерение сделать меня своею наследницею. "В-самом-деле, думала я: - для меня будет большим утешением, если современем у меня самой будет независимое состояние. Никогда я не позволю мистеру Рочестеру наряжать меня как куклу, и никогда не соглашусь сидеть в его доме поджав руки, как вторая Даная, ежедневно поливаемая золотым дождем. Тотчас же, по возвращении домой, я стану писать в Мадеру, и скажу дядюшке Джону, что я выхожу замуж за владельца Торнфильдского-Замка: если впереди будет у меня перспектива увеличит своим наследством богатства мистера Рочестера, тогда, без-сомнения, позволительно мне будет пользоваться щедростью своего жениха." Успокоенная некоторым-образом этой мыслью (приведенною в исполнение в тот же день), я осмелилась еще раз встретиться с его любящими взорами, постоянно обращенными на меня, хоть я смотрела совсем в другую сторону. Мистер Рочестер улыбнулся, и его улыбка в эту, минуту показалась мне улыбкою султана, удостоивающого, в счастливый час, благосклонным взглядом своего раба, обогащенного его золотом: я стиснула его руку изо всей мочи и оттолкнула ее прочь с выражением неподдельного негодования.

-- Не смотрите на меня так, милостивый государь, сказала я: - иначе я до последней возможности стану носить свои старые ловудския платья. Я пойду венчаться с вами в этой истертой холстинке, и вы можете, если хотите, нашить себе жилетов из купленных для меня материй.

Он засмеялся, и самодовольно потер себе руки.

Англичанку на целый сераль великого визиря! Глаза как у газели, и все формы как у гурии!

Этот восточный намек опять задел меня за-живое, и я отвечала с необыкновенной запальчивостью:

-- Нет у меня ни малейшого желания служить для вас Турчанкою сераля, и вы лучше всего сделаете, если раз навсегда выбросите эти мысли из своей головы; в противном случае, советую вам немедленно отправиться на Стамбульский-Базар и закупить для себя дюжины две смазливых невольниц.

-- Что же ты станешь делать, моя Дженни, как-скоро я отправлюсь в Стамбул закупать чернооких красавиц для своего сераля?

-- Я пойду к этим женщинам и постараюсь обратить их на истинный путь. Плодом моих нравоучений будет то, что мы произведем общее возстание против вас, трех-бунчужный паша, и в одно мгновение ока свяжем вас по-рукам и по-ногам.

-- Не будет вам никакой пощады, если просьба ваша будет сопровождаться подобным взглядом. Притом, во всяком случае, я предложу строгия условия, на которые вы непременно должны согласиться.

-- Какие же?

-- Во-первых, гарем немедленно должен быть распущен, и для каждой невольницы вы-сами озаботитесь приискать приличного жениха; во-вторых, вы немедленно отправитесь в церковь, и обвенчаетесь с своей гувернанткой; в-третьих, вы дадите ей торжественное обещание вести себя приличным-образом, не разоряясь на её туалет. Этот последний пункт - говорю без шуток - особенно для меня важен. Помните ли, что вы сами говорили о Целине Варенс? о брильянтах и кашмирах, полученных ею от вас? Очень-хорошо: я не хочу быть для вас английскою Целиной. Пусть попрежнему останусь я гувернанткою Адели, которая имеет в вашем доме квартиру, стол, и получает сверх-того тридцать фунгов в год. Этих денег довольно на мой гардероб, и больше я от вас ничего не потребую, кроме...

-- Кроме чего?

-- Ну, мисс Эйр, такой врожденной гордости не найдется еще ни в одной женщине в мире. - Вот мы и в Торнфильде. Угодно ли вам обедать со мною сегодня? сказал он, когда мы подъезжали к воротам.

-- Нет, сэр, покорно вас благодарю.

-- Не стоит благодарности. Почему жь вы не хотите?

-- Я никогда не удостоивалась чести обедать с вами, сэр, и не вижу причин, почедиу теперь вы должны изменить свое обыкновение. С вами я не могу быть за одним столом до-тех-пор...

-- Пока мне будет неудобно обедать одной в своей комнате.

-- Не-ужь-то вы дудиаете, что я ем как тигр, и вам страшно сидеть со мною за одним столом?

-- Я не делала никаких предположений на этот счет; но мне надобно, в-продолжение этого месяца, держаться старого порядка вещей.

-- Вы очень-хорошо сделаете, если разом распроститесь с своими гувернантскими привычками.

По-вечерами вы можете присылать за мною, если вздумается вам видеть свою гувернантку: во всякое другое вредия, я не выйду из своей кодинаты.

-- Поэтому, для препровождения времени, мне остается ветихомолку курить или нюхать табак, pour me donner une contenance, как выразилась бы Адель; но беда в том, что теперь нет у меня ни сигар, ни табакерки. Послушайте, однако жь, гордая девица: будет и на моей улице праздник. Как-скоро раз прийдется мне овладеть вами, я прицеплю вас к своей золотой цепочке, как эти часы, и ужь вы не оторветесь от моей груди.

Говоря это, он помогал мне выходить из кареты и высаживал Адель. Я пошла домой и заперлась в своей комнате наверху.

Вечером он не замедлил позвать меня. Я между-тем заранее приготовила для него занятие, потому-что твердо решилась не сидеть с ним молча, téte-à-téte. У него был прекрасный голос, и я знала, что он очень любит петь. Сама я отнюдь не была певицей, и, по его уверению, плохо понимала музыку; но я всегда слушала с восторгом отличного артиста. Лишь-только наступили сумерки - час романических мечтаний и нежных вздохов - я встала с своего места, открыла фортепьяно, и начала упрашивать его спеть для меня какую-нибудь арию. Он назвал меня капризным ребенком и обещался петь в другое время; но я упорно настаивала на своей просьбе.

-- Разве тебе нравится мой голос? спросил он.

-- В таком случае, Дженни, ты должна играть акомпаньеман.

-- Извольте: попытаюсь.

Но попытка моя была очень-неудачна: мистер Рочестер сказал, что я "барабаню" без всякого толка, и приказал мне сесть на стул, поодаль от фортепьяно. Этого мне только и хотелось. Он занял мое место перед музыкальным инструментом, и принялся акомпанировать себе сам, потому-что он играл и пел с одинаковым искусством. Укрывшись в амбразуре окна, я, безмолвно смотрела на темный луг и деревья, когда в зале раздались мелодические звуки вдохновенного певца. Заунывная ария, импровизированная мистером Рочестером, изображала различные периоды его собственной жизни, безотрадные и печальные; но вдруг его голос изменился, перелился в торжественные звуки, и он начал петь свою любовь. Ария заключалась словами:

Из уст её внимал я клятве

Повторив эти слова, он встал и подошел ко мне: его лицо горело, черные соколиные глаза светились необыкновенным блеском, и вся его фигура выражала пылкую страсть. Сначала я оробела, но тут же собралась с духом и обдумала свой образ действия. Надлежало, во что бы ни стало, отстранить нежную сцену, и уклониться от пламенных поцелуев: я наострила свой язык, и когда мистер Рочестер прикоснулся ко мне, озадачила его вопросом:

-- На ком думаете вы жениться, милостивый государь?

-- Странный вопрос в устах моей несравненной Дженни? отвечал он, отступая от меня.

-- Право? Мне, напротив, казалось, что это очень-естественный и даже необходимый вопрос: ведь вы говорили, что ваша будущая жена должна умереть вместе с вами. Я нахожу, что эта идея вполне достойна ревнивого Индийца, который, как известно, сожигает с своим трупом на костре свою живую жену. Что касается до меня, я не имею ни малейшого желания умирать с моим мужем: можете в этом быть уверены.

ни в этом, ни в замогильном мире.

-- Однако жь по-неволе разстанемся, если смерть этого захочет. Вы старше меня почти двумя десятками лет, следовательно, вам и умирать прежде меня: я между-тем останусь одна на земле, вдовою Ферфакса Рочестера, и постараюсь устроить жизнь свою с возможным комфортом.

Здесь мистер Рочестер окрестил меня "взбалмошной девчонкой" и прибавил, что "всякая другая женщина на моем месте растаяла бы от восторга при этом мадригале, съимпровизированном для прославления её красоты".

-- Вот теперь вы знаете, мистер Рочестер, что природа не озаботилась наградить меня чувствительным сердцем, отвечала я серьёзным тоном. - Недостает во мне и эстетического вкуса: все эти недостатки, в связи с другими, более или менее значительными, я постараюсь раскрыть перед вашими глазами в-продолжение этих четырех недель, и, следовательно, вы будете иметь полную возможность изменить свои планы в-отношении ко мне.

-- Замолчишь ли ты, капризное дитя? Пора говорить разсудительнее.

Мистер Рочестер надул губы, и, по-видимому, обратил свое негодование на сигару, которую начал теперь курить без милосердия.

-- Очень-хорошо, думала я: - ты можешь дуться и пыхтеть, сколько угодно; но я не намерена, до известной поры, изменять своих планов в-отношении к тебе. Я люблю тебя больше всего на свете; но у меня достанет сил обуздать свои чувства и удержать тебя на краю бездны. Эта мнимая холодность и колкость с моей стороны будут, без-сомнения, спасительны для нас обоих.

Мало-по-малу он совершенно разсердился, и с досадою удалился от меня на другой конец залы. Я встала и сказала своим обыкновенным почтительным тоном:

-- Желаю вам спокойной ночи, милостивый государь!

Эта оборонительная система с моей стороны продолжалась, с вожделенным успехом, во все время моего искуса. Мистер Рочестер сердился и, no-временам, был довольно брюзглив; но вообще поведение его как-нельзя-лучше сообразовалось с моею целью, и я убеждена, что он сам внутренно одобрял меня, хотя, быть-может, безусловная покорность и голубиная чувствительность были бы приятнее для его самолюбия.

В присутствии других людей я, как и прежде, была учтива, покорна и скромна, потому-что всякое другое поведение было бы в этом случае неуместным, и только по-вечерам, в уединенных беседах, я позволяла себе раздражать его и мучить безпрестанными противоречиями. Он регулярно посылал за мною каждый день после семи часов; но уже я не слышала от него прежних приторных любезностей и, по-видимому, сам он забыл, что величал меня когда-то "ангелом" и "воздушной нимфой". Обыкновенными его терминами, изобретенными для моей особы, были теперь: "несносная кукла", "капризная девчонка", "избалованная институтка", "ветреница", "злой демон" и проч., и проч. Вместо прежних ласк, он делал мне гримасы, щипал за руку, и вместо нежных поцелуев, дергал меня за уши. Все было в порядке, и я всегда встречала с радостью эти грубые выходки своего властелина. Мистрисс Ферфакс очевидно одобряла мое поведение, и безпокойство её на мой счет исчезло совершенно: следовательно, заключала я, инстинкт врожденного благоразумия меня не обманул. Между-тем мистер Рочестер утверждал, что я мучила его без пощады, и грозил страшнейшим образом отмстить мне в-последствии времени за это "безсовестное" поведение. Я смеялась над этими угрозами, и думала про себя: "если мне удалось теперь удержать тебя в приличных границах, то и в-последетвии, нет сомнения, мое влияние не утратит своей силы: пусть устареет один способ, в голове моей найдутся другия, более надежные, средства управлять вами, милостивый государь."

И, однакожь, этот образ действия представлял для меня-самой множество мучительных затруднений. Как часто мне хотелось броситься на шею к своему жениху и осыпать его своими пламенными поцелуями! В нем одном сосредоточивался для меня весь мир. Он стоял между мною и моими размышлениями, как затмение между человеком и солнцем. Человек, и только один человек, в эти дни, сделался идолом моей души.