| Автор: | Смоллетт Т. Д., год: 1748 |
| Категория: | Роман |
Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Родерик Рендон. Глава II. (старая орфография)
II.
Многие из наших знакомых приписывали влиянию моих дядей несчастную участь моего отца. Подозрение это было тем более правдоподобно, что со смертию его они надеялись наследовать следовавшую ему часть отцовского имения; кроме того, оно потверждалось еще их постоянным отказом помочь ему в его несчастиях. Они всеми силами старались вооружать старика и поддерживали его решимость оставить сына в нужде и горе.
Но здравомыслящие люди считали эту мысль химерою - говоря, что ежели мои родственники действительно были такими злодеями, то вероятно и меня постигла бы такая же участь.
Между тем я рос, и так как был чрезвычайно похож на отца, то все слуги любили меня, и каждый из них старался помогать мне по мере сил: но их привязанность худо защищала меня от неприязни моих двоюродных братьев и сестер, ненависть которых возрастала с каждым годом,
Вскоре я был отправлен в ближайшую деревенскую школу. Дед был с незапамятных времен диктатором околотка и не считал нужным платит за меня; а в следствие этого учитель хотя и учил меня даром, но весьма мало заботился о моих успехах. Дед же, но только не снабжал меня книгами и другими принадлежностями школьника, но даже не шил мне платья, и я ходил одетый не лучше нищого.
Не смотря на это, я скоро выучился латинскому языку, и как только выучился порядочно писать, то начал заваливать деда письмами, и до того надоел ему, что он послал за учителем, сделал, ему выговор за мои успехи, говоря, что он будет виноват, ежели когда-нибудь меня повесят за фальшивую подпись.
Учитель, страшившийся навлечь на себя гнев своего патрона, обещал положить конец моим успехам. Не находя лучшого способа уничтожить приобретенные уже мною познания, он, под предлогом, что я писал дерзкия письма, положил мои пальцы в отверстия, сделанные в доске, и привязал ее плотно к руке моей. Но от этого стеснения освободила меня ссора с одними товарищем, который вздумал упрекнуть меня моим нищенским положением. Взбешенный, я одним ударом моей машины раскроил ему голову, к величайшему страху моих товарищей.
Век не забуду страшного наказания, последовавшого за этим поступком. Презрение, внушаемое моею наружностью, постоянный недостаток в необходимом, моя заносчивость и щекотливость так часто вводили меня в затруднения, что я очерствел в несчастиях и дошел до величайшей дерзости в поступках. Часто меня секли жестоко и совершенно невинно, на том только основании, что всякая шалость в околотке приписывалась мне, как величайшему негодяю.
меня высекли за то, что я едва не утонул, переезжая через реку в лодке. Другой раз, - за то, что меня сшибла с ног бешеная лошадь. Третий раз за то, что меня укусила собака.
Подобное обращение не только не забило меня, но еще более усилило негодование на учителя; и чем более расширялся круг моих познаний, тем яснее представлялись мне его несправедливость и варварство. Благодаря не совсем дюжинным способностям и советам школьного дядьки, служившого прежде отцу во время его вояжей, я изучал с успехом классиков, научился писать и арифметике. В двенадцать лет я считался уже лучшим учеником в школе. Это обстоятельство, вместе с смелостию и крепостию моего сложения, приобрело мне такое влияние над товарищами, что я вступил в заговор против учителя и в скором времени надеялся отмстить ему. Но мне хотелось знать, в какой мере я мог надеяться на тридцать моих соучастников. С этою целию я предложил им напасть на партию мальчиков - ремесленников, произвольно занявших для игры участок, отведенный нам для рекреаций. Но это предприятие разочаровало меня: все мои приверженцы были разсеяны в нем; одному из них даже переломили ногу палкою, брошенною вслед беглецам.
же наши, наскучив постоянными нападениями, а следовательно частыми тревогами, оставили наконец поле в нашем владении.
Нет возможности исчислить все подвиги, совершенные нашею конфедерациею, сделавшеюся предметом ужаса всей деревни, и распространившею круг своих действий до того, что ежели одна партия жителей желала застращать другую, то склоняла на свою сторону Родерика Рендома (так звали меня). Между тем всякий праздник я старался пробраться к деду, но это редко удавалось мне, он постоянно держался в блокаде многочисленною толпою внучат, которых соединяла в одно ненависть ко мне. Наследник деда, молодой человек лет восемнадцати, проводил все время на охоте. При нем постоянно был наставник, исправлявший вместе с тем должность приходского дьячка. Этот молодой Актеон, наследовавший от деда ненависть ко всему несчастному, при встрече со мною, бросался и гонялся за мною из хижины в хижину, где я искал от него убежища. К этому христианскому занятию подстрекал его наставник, стараясь, без сомнения, прислужиться восходящему светилу. Он очень хорошо видел, что старику деду немного оставалось жить. Ему было уже около 80 лет. Поведение этого негодяя довело меня до такого изступления, что однажды, будучи осажден его собаками в моем убежище (доме фермера) я, брошенным метко камнем, выбил ему четыре зуба и тем лишил его возможности исполнять обязанность приходского дьячка.