| Автор: | Смоллетт Т. Д., год: 1748 |
| Категория: | Роман |
Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Родерик Рендон. Глава XI. (старая орфография)
XI.
Молча прошли мы первые пол-версты; я был погружен в размышления о плутнях людей, и о состоянии моих финансов, ежедневно уменьшавшихся. Наконец Страп не вытерпел и заговорил:
-- Глупцы легко разстаются с деньгами. Если бы ты послушался меня, то будь я подлец, если бы эта каналья получил больше трети денег, ему отданных. Видно тебе оне легко достались, что ты так их бросаешь. Господи! сколько подбородков пришлось бы мне обрить, чтобы заработать четыре шиллинга 3 пенса, брошенных теперь на ветер. Сколько бы дней сидел я из-за них, сплетая волосы, окоченев от холода, и чего ты испугался? Я прозакладываю гинею, что побил бы любого из вошедших. Я колотил и не таких.
И действительно, мой товарищ мог бы подраться со всяким, не подвергая жизнь опасности; но он имел непреодолимый страх к оружию всякого рода. Чтобы успокоить его, я ему сказал, что лишний расход падет на мою долю. Но этим я еще более его обидел, и он мне ответил, что хотя он бедный цирюльник, но съумеет тратить деньги не хуже сквайра.
Целый день мы шли без отдыха и вечером, к величайшей нашей радости, увидели давно ожидаемую колесницу, в нескольких саженях впереди нас. Нагнав ее, подрядились с возницею, которого знали Джое, доехать до следующей станции за шиллинг, надеясь там уговориться с самим хозяином о дальнейшем переезде. Джое подставил нам лестницу и Страп, нагруженный нашими пожитками, полез вперед. Но только что он вошел туда, как его приветствовал кто-то громким криком: Нет, чорт возьми! сюда более никто не войдет. Страп, бледный как полотно, бросился вниз. Джое, видя наше изумление, заговорил с хитрою улыбкою. - Как, капитан! неужели ты помешаешь бедному извощику заработать шиллинг?
-- Но бойся, молодой человек, не бойся, - продолжал он, обращаясь к Страпу, - полезай и не хлопочи о капитане: не так страшен чорт, как его малюют.
Но это не ободрило Страпа, так что я должен был лезть первый, хотя с стесненным сердцем, слыша ворчание того же голоса: "Сатана и ад проглоти меня, если я тебе не удружу за это". Но я влезь внутрь и отыскал порожнее место в соломе, забрался туда, не видя за темнотою лица моих спутников. Следовавший за мною Страп занял место против меня и подкинутый толчком фургона, упал прямо на брюхо капитана, который страшно закричал: "гром и молния! где моя сабля?" При этих словах Страп, обезумев от страха, кинулся на меня с ужасною силою, а в другом конце фургона послышался женский голос: "Что такое случилось, душа, моя"? - "Что случилось, отвечал капитан, этот проклятый шотландец сдавил мои кишки в лепешки." Страп, дрожа всем телом, извинялся тряскою экипажа. Женщина же, в свою очередь, продолжала: "Да! да! друг мой эта наша вина; мы должны благодарить самих себя за все неприятности. Слава Богу, я еще впервые так путешествую. Я уверена, что знай миледи или сэр Джон о нашем положении, они не спали бы всю ночь от досады. И отчего мы не выписали карету: я знаю, что они нам не простят этого."
-- Полно, полно, отвечал капитан, раскаяние теперь поздно; мы после посмеемся над этим, как над шалостью: надеюсь, что твое здоровье не пострадает. Я потешу милорда рассказами о приключениях в "дилижансе".
Этот разговор дал мне такое понятие о разговаривающих, что я не смел вмешиваться в их разговор; но другой женский голос пропищал: "некоторые люди слишком важничают, а более достойные довольствуются настоящим способом переезда. Люди, ездящие в каретах с ливрейными лакеями, те не подымают такого шума. И к чему это? Но так как мы теперь находимся в одинаковом положении, то следует быть любезным и сообщительным. Что ты об этом скажешь, Исаак? Ну, говори, старый собиратель процентов. О каком рискованном займе ты думаешь? Ну, Исаак, наверное тебе не дождаться от меня любезности до тех пор, пока ты не перевернешь страницы, не сделаешься честным и не будешь жить, как джентльмен. А пока поцелуй меня, старый крот. Эти слова, сопровождаемые громким чмоканьем, до того разшевелили того, к кому они относились, что он в восторге дрожащим голосом вскричал: "ах ты щеголиха... клинусь честью, что ты славная девушка - ха, ха, ха!" Этот смех возбудил сильный кашель, почти задушивший ростовщика (таково, как оказалось, было ремесло нашего спутника).
Тут я заснул и выспался порядочно прежде, чем мы доехали до постоялого двора. Вышедши первым из экипажа, я имел случай осмотреть своих спутников по мере их выгрузки. Первая вышла бойкая девушка лет двадцати. На голове у нея была, вместо чепца, мужская шляпа, убранная галуном. На ней была надета синяя шелковая амазонка также обшитая серебряным галуном и порядочно запачканная; в руках она держала хлыст. За нею вышел, хромая, старик, в шерстяном колпаке, застегнутым под подбородком; сверх колпака, надета была шляпа с широкими полями. На плечах у него был накинут старый, синий салоп, под которым виднелся коричневый сюртук, закрывавший (как мы после увидим) вытертый жилет и грязную фуфайку. Глаза его были впавшие и слезящиеся, лице покрытое морщинами, рот без зубов, а нос и подбородок, казалось, желали сойтись вместе.
Он опирался на палку с набалдашником из слоновой кости. Вся его фигура представляла эмблему зимы, голода и скупости.
Но более всего меня удивил страшный капитан, явившийся маленьким, тощим, сорока-летним существом, с морщиноватистым лицом, очень смахивающим на орангутанга. Под бровями у него сверкали два маленьких серых глаза.
Волосы его сзади были заплетены в косу, которая достигала до поясницы.
Ростом он был пяти фут трех вершков, из которых 16 вершков занимало его лицо и тощая шея. Бедры его были длиною шесть вершков, голени, напоминающие веретена или барабанные палки, были длиною в два фута с половиною. Туловище же, изображавшее собою протяжение без субстанции, занимало остальное: вообще он был похож на стоящих паука или сверчка. На нем был сюртук, фалды которого были в пол-фута длиною, гусарский жилет, красные штаны, достигавшия до половины икры, шерстяные чулки, поднятые почти до пахов, и бантами с деревянными каблуками, в два вершка вышиною. Одною рукою он нес саблю почти такой же длины как он сам; а другою вел свою супругу, женщину одних с ним лет, сохранившую остатки красоты, но с такими ужимками, что я хотя и новичок в свете, но увидел в ней тщеславие и надутость горничной.
Мы все собрались в кухне, а капитан Визичь (его имя), потребовав себе особое помещение, объявил хозяину, что они будут ужинать одни. Тот отвечал ему, что первого требования он удовлетворить не может, а что касается до ужина, то он приготовлен для всех пассажиров вообще и, что если капитан уговорить других позволить ему отобрать себе блюда, то он, хозяин, не станет спорить. Против этого мы возстали общим голосом; и мисс Дженни (другая наша спутница) объявила напрямик, что ежели капитану хочется ужинать отдельно, то пусть он дожидается конца нашего ужина.
Капитан приосанился и нахмурился, по его дорогая половина, скорчив презрительную мину, проворчала: "животное". Услышав это, мисс Дженни подскочила к ней, с словами: "Не ругаться: г-жа горничная - животное, но не такое, как ты, - не ползающее из за десяти фунтов, - не прикидывающееся знатью." Тут уже вступился капитан: "Чорт возьми, мадам, это что значит?" - "Чорт тебя возьми самого; кто ты такой? отвечала мисс Дженни, - и кто это сделал капитаном, такого паршивого лизоблюда. Ты думаешь, что я не знаю, кто ты и твоя жена. Славная парочка! брошенная содержанка и лысый камердинер".
-- Гром и проклятия! закричал капитан, - ты сомневаешься в чести моой жены? Никто в Англии не осмелится сказать этого, - я его убью, - растерзаю! Ад и проклятие! я сжарю его к ужину". С этими словами он замахал саблею к величайшему страху Страпа. А мисс Дженни, щелкнув у него под носом пальцами, уверяла, что не боится его гнева.
В самом разгаре ссоры хозяин фургона вошел в кухню и, опасаясь, чтобы оскорбленный капитан не отказался ехать в его экипаже, принялся унимать всех, что, наконец, ему и удалось; и мы уселись ужинать все вместе. Ночевать нам указали комнату, в которой поместили меня, Страпа и старого ростовщика. Капитан с женой и мисс Дженни расположились в другой.
Товарищ мой, почувствовав ночью боль в животе, вышел; но, возвращаясь назад, ошибся дворью и вошел в комнату Визеля и без церемонии улегся в постель подле спавшей жены капитана. Последний же в это время шарил по комнате, отыскивая чего-то.
Возвратясь после удачных поисков к своей кровати, он ощупал чью-то голову в ночном колпаке. Вообразив, что он ошибся кроватью и что это какой нибудь любезник, воспользовавшийся приглашением мисс Дженни, решился наказать виновных в таком безстыдстве, и схватив стоявший в комнате сосуд, окатил спящих находившеюся в нем жидкостию.
посягнуть на целомудрие его жены.
Бедный Страп едва мог выговорить: "Призываю в свидетели Бога, что я не знаю, мужчина она или женщина."
Мистрисс Визель, вымоченная с головы до ног, схватила стоящий у кровати башмак и стала так колотить по лысине мужа, что он закричал "караул".
На шум прибежали я и хозяин фургона, и опять были испуганы новым криком мисс Дженни: "помогите! разбой! помогите! Ах ты старый разбойник, ты хотел обезчестить меня? Но я тебе отомщу, - старый козел! Помогите! ради Бога помогите! меня насилуют! я погибаю! помогите!" - Некоторые слуги постоялого двора, разбуженные этим возгласом, вооружившись чем попало, со свечами в руках, вошли в комнату; и глазам нашим представилось странное зрелище. В одном углу комнаты стоял, дрожа от холода капитан в изорванной рубашке, с жалкою миною и исцарапанным лицем; жена его, закутавшись в одеяло, сидела в слезах на кровати. В другом углу, на кровати мисс Дженни лежал растянувшись старый ростовщик в фуфайке, выставив на показ свои тощия ноги. За уши его держала мисс Дженни, кричавшая на него что было силы. На вопрос наш о случившемся, она с плачем стала говорить, что старик обезчестил ее в то время, как она спала глубоким сном, и просила нас быть свидетелями против него в суде. Несчастный старик, полумертвый от страха, просил отпустить его, и получив свободу, уверял, что она не женщина, а воплощенный дьявол, - что она сама соблазнила его и сама выдала. Да, ты устроила мне ловушку, сказал он: - но тебе не удастся - я скорее повешусь, а не дам тебе ни одного шиллинга, - с этим словом он убрался в свою постель, ворча и охая. Тогда мы приступили с распросами к капитану.
оскорбить тебя.
-- Твоих намерений я не знаю; но знаю только то, что мне досталось довольно, и что я могла простудиться до смерти, отвечала она. Мировая однако скоро была заключена. Жене предложили место в кровати мисс Дженни, а хозяин фургона пригласил Визеля разделить с ним его постель. Я же отправился в свою комнату, где нашел Страпа, ускользнувшого во время битвы капитана с женою.